Желтые цветы для Желтого Императора

– А ты хорошо осведомлен о делах правящей семьи, их родственников и пришлых, – наконец снова подала голос Окида, до этого тихо пившая суп.

Мэзеки пожал плечами:

– Я часть семьи. Господин Никисиру брал меня с собой, навещая сестру и когда они собирались все втроем. Разумеется, я помню господина Акио. И его брата, хотя видел намного реже. Госпожа Сати… – он запнулся, вздохнул, – да, госпожа правда обожала его. Возможно, видела в нем второго Юшидзу и хотела, чтобы его жизнь сложилась счаст…

– Прекрати, пожалуйста! – одернул Харада, услышав хруст, с которым сжался его же кулак. «Пожалуйста» удалось добавить в последний момент, просто чтобы смягчить грубость. Мэзеки нахмурился. – Правда. Счастливее? Сложилась жизнь?! Ты что, оправдываешь Желтую…

– Я никого не оправдываю, – процедил Мэзеки. Его глаза снова блеснули, уже недобро. – Я лишь пытаюсь объяснить тебе, что было в голове у госпожи, любящей братьев и очень, очень ответственной. Чтобы ты не создавал себе и нам всем проблемы стычками с союзниками.

– Возможными, – сухо напомнил Харада и, повернув голову, увидел: Кацуо Акиро медленно встал. Мокрые перчатки он держал за кончики пальцев, а взгляд устремил на костер. Или на руины за спиной Мэзеки? – Да, по письму похоже, что она доверяла ему. Да, но…

– Но он пару раз набил тебе морду, и поэтому ты злишься, – тихо хохотнул Мэзеки.

– Ай, я тебя уже ненавижу и прирежу, как только мы освободим господина! – так же глухо рыкнул Харада, но мальчишка неожиданно улыбнулся и лениво отвел длинные пряди со лба.

– Ты уже веришь в наш успех. Похвально.

– Серьезно. – Харада вздохнул и пристальнее вгляделся в него. Было бы славно, будь все и впрямь так просто. – Малек, послушай! Это кандзё. Политический полицейский, который принял повышение от твоего врага. Да, он может в свете новых сведений хотеть мести за госпожу. Признавать, что присягнул предателю. Но точно так же может быть…

– …что он лжет, – закончила Окида. – Что плевать ему на письмо. Да, оно может быть подлинным…

– Оно подлинное, я уверен, я и общался с госпожой, и зачитывал ее письма господину в дни, когда он уставал, я бы отличил… – с напором перебил Мэзеки, но Окида, качнув головой, продолжила:

– …Вот только мне интересно, любил ли этот кан Ее Величество. Раз предпочитал жить самостоятельно, не принимал особо знаки участия…

– В письме есть еще важный намек, – напомнил Мэзеки. – Акио Акиро. Похоже, что он не просто так утонул. Юшидзу может быть причастен и к этому.

– А может, ублюдку и тут пле… – начал Харада, но Мэзеки качнул головой: хватит.

Кацуо Акиро шел к ним.

– В общем, – бросил напоследок Харада, метнув в Мэзеки раздраженный взгляд, – помяни мое слово: он к нам липнет, чтобы на подступах к городу почетно задержать при всем народе.

Он не сомневался: его услышали. Он и хотел этого, но, увы, кан не повел и ухом. На скуластом лице, где особенно выделялись острые крылья носа, длинный рот и глубокие тени под тяжелыми надбровьями, цвела удовлетворенная улыбка. Приблизившись, он бросил перчатки у огня, на камень, где Мэзеки уже сушил обувь, размашисто опустился в траву и спросил:

– Что обсуждаем? – Звучало почти игриво, рука уже тянулась к чану и последней плошке. – Почему так смотришь, господин зверюга? Не забыл, что это я поймал вам рыбу? Если это можно назвать рыбой, конечно.

Харада переглянулся с сестрой, с Мэзеки, но никто не ответил. Они молча наблюдали, как Кацуо ест, спокойно выуживая походными палочками все мало-мальски аппетитное. Вообще-то он был прав. Они приняли его помощь: и насчет рыбы, и насчет того, чтобы в принципе найти в паре обугленных домов и дворов уцелевшие… Кацуо назвал это «схронами». Прохладные подземные закутки, намного глубже обычных погребов. Там обнаружились кое-какая еда и утварь на замену всему, что осталось в рогэто. В доме Харады и Окиды такой тоже был, но названия не имел, и никто из шести детей в семье не знал точного места. Родители справедливо боялись, что вечно голодные сыновья и дочери, не беспокоясь о скудных зимах, просто слопают все запасы.

– Мы приняли решение, – сухо начал Мэзеки. Кан с видом вежливого внимания поднял глаза, а Харада фыркнул. Ну почему, почему… проклятье!.. спасать летящую в пропасть страну решился только ребенок и теперь он тут главный? – Ты можешь пойти с нами. Мы не знаем, верить ли тебе, но в любом случае предпочтем иметь тебя на виду, чем крадущимся в тени.

– Иметь меня, – повторил Кацуо, настолько непроницаемо, что можно было не сомневаться в следующем замечании: – Как мило. Кто из вас троих будет это делать?

Мэзеки закатил глаза, кинул едкий укоризненный взгляд на Окиду и будто про себя поинтересовался:

– Неужели все взрослые мыслят между «что-то в кого-то засунуть» и «дать засунуть в себя»?

– Жизнь так и устроена, – не сдержался Харада и, вспомнив о желтозубке, принялся ее догрызать. Остывшая, правда, оказалась куда менее вкусной. – Либо ты ее, либо она тебя…

– Если серьезно, – кан поставил плошку на колени и продолжил вяло ковыряться в ней, стуча палочками о дно: явно пытался что-то выудить, – это разумно, юный косё. Ваше предприятие, сам не знаю почему, кажется мне имеющим шансы. Да, возможно, чуть позже, когда население оправится от всех этих болевых потрясений, связанных с новыми законами, соберутся тайные общества и поумнее, и поорганизованнее, подтянутся иностранцы…

– Мы вообще не общество, нас трое. – Окида поморщилась. Она никогда не любила громкие слова.

Кан открыл рот, но его опередил Мэзеки:

– Позже, вероятно, умрет моя семья. – Он закусил губу, лицо стало таким же ожесточенным, как во время резни у океана. – Мне некогда ждать, пока кто-то оправится, некогда собирать общество, а иностранцы обязательно принесут со своей помощью свои интересы. Я вижу, как все становится только хуже, а ты должен бы видеть лучше, нет?

– Да, – просто отозвался Кацуо, и тени вокруг глаз сгустились сильнее: он нахмурился. – Да, юный косё, хотя бы потому, что мне не дает покоя смерть сэнсея Сайто. След этого дела ведет в Маджедайю, но я все еще сомневаюсь, только ли это их происки. Возможно, Юшидзу расчищал дорогу перед переворотом, убирал серьезных противников, готовых мстить за Сати до конца. Ни мой учитель, ни его ближние кан никогда бы не приняли его сторону…

Он скрыл что-то – скорбно сжавшиеся губы? – за плошкой, из которой снова отпил. Но Харада не смог упустить того, как удачно он открылся для атаки:

– А ты, значит, за деньги – да?

Желтовато-карие, как мутная смола, глаза вопросительно уставились на него.

– За деньги – что? – Кацуо красноречиво сунул одну руку в карман канкоги, пошевелил пальцами. Там ничего не зазвенело.

– Мог продаться. Ну, почему он, вычищая ваши ряды на будущее, не убил тебя, хотя, судя по этому письму, Ее Сияющее и Цветущее Величество тебя выделяла?

– Думаю, он пытался, на нас были покушения, уже в той провинции, где погиб сэнсей. Но это граница с Маджедайей, и поначалу мы не видели многих закономерностей.

Звучало логично, но Харада-то видел в логике бреши.

– Желтая Тварь – сам хороший мечник, он может не всю работу делать чужими руками.

Кацуо моргнул, качнул плошкой и наконец неприкрыто расхохотался:

– То есть думаешь, он мог со мной ласково поздороваться, пожать руку и потом ткнуть катаной в живот? Слушай, господин зверюга, ты либо тупой сам, либо мозги у тебя отказывают строго рядом со мной. – Харада бросил в него обгрызенным початком. Кацуо лениво поймал его и, переломив в пальцах, кинул в зашипевший костер. – С другой стороны, я тебя понимаю. Вещь, о которой ты забыл, я и сам стараюсь не вспоминать. Но все же я брат покойного императора. Будь я безгрешным, мог бы даже претендовать на престол. А пока моя верность прибавляла Юшидзу политического веса. Он нуждался в ней на тот момент: чтобы больше приближенных славной Сати – тут и в соседних странах – протянуло руку ему, а не брату, поверило в его самоотверженность, простило плохой урожай… И я присягнул.

– Почему вот так сразу? – вкрадчиво спросил Мэзеки. Он едва заметно подался вперед.

Кацуо Акиро остался все таким же серьезным и спокойным. Непохоже, что его утомляли бесконечные требования оправдываться.

– Потому что пошел простым путем. Рури вполне могла убить мать. Это обычно для мадзи: терять контроль над даром. А вот то, что предполагал Никисиру Ямадзаки… это не ложилось в отношения, которые связывали императорскую семью. Я, напомню, знал их годами, они все любили друг друга, я постоянно видел их заботу, объятия, всевозможные иные нежности… – Он скривился, будто жевал что-то кислое. – Просто горстка щенят чау-чау.

– Но господин Никисиру куда благороднее и честнее Юшидзу! – запальчиво бросил Мэзеки.

Секунд пять Кацуо Акиро молча смотрел на него и рассеянно теребил рукав канкоги, пытаясь натянуть его на костяшки пальцев. Нервничал? Или подбирал слова, которые уж точно унизят собеседника и выставят дураком? Очень в его духе.

– Я кан, юный косё, – наконец напомнил он. – Нервная должность. Одно из главных моих пространств для неверных выводов – больше доверять тем, кого не страшит самая сложная работа. Возможно, потому что сложная работа часто достается мне самому. Но еще раз… – он снова взял плошку, ловко выудил оттуда кусок гриба и отправил в рот, – я тоже ошибаюсь. Юшидзу не взял ответственность за страну, а узурпировал власть. И, возможно, я действительно сейчас охотился бы на вас со всем усердием, не будь того письма. Но, к счастью, я принял его всерьез и уже строю планы в соответствии с ним. Ведь вы в планировании далеко не безупречны.

– Да ты вообще, что ли, обнаглел? – рявкнул Харада. Серьезно. Как ловко он все вывернул, еще и самым разумным себя выставил! – То есть нет, правда! Уверен, ты именно охотишься, а один ты здесь лишь потому, что засада готовится, или…

– Стой, стой. – Кан приподнял руку снова. Его ухмылка становилась все шире, обнажая крупные, острые желтоватые зубы. – Я передумал. Мне не нравится слово «охотиться», потому что вы уже попались. Можно я лучше буду пастушьей собакой, которая пригонит вас: одну овцу, одного ягненка и одного нечесаного бестолкового барана – прямиком в руки к моему господину?

– Да пошел ты. – Харада, не найдя, как еще выразить негодование, плюнул в костер. Больше его разозлили только усмешки, которыми украдкой обменялись Мэзеки и Окида. – А вы что? Вам смешно? Может, вы уже верите ему? И, подождите, баран – это я?!

– Пойдемте-ка поспим, – мирно, опять убийственным тоном отца, которого ужасно утомили не самые сообразительные дети, предложил Мэзеки. Встал, отряхнул колени и махнул рукой на дом, задний двор которого они выбрали убежищем. – Курятник выглядит надежно. И просторно, все поместимся. Интересно, сколько тут держали кур…

Последнее он произнес так печально, что Харада даже смягчился. У него тоже все внутри болело с момента, как они решили тут остаться. Деревенька, в отличие от приокеанской, была крохотной: полукольцо домов, пруд, площадь с дубом да орехово-рябиновая рощица поблизости. Но все, начиная от крепких построек и россыпей щепок под ногами, заканчивая ровной дорогой и обрывками цветных лент, трепетавших на ветвях рядом с висельниками, кричало: тут жили хорошо. Прежде. Вот только почти все поддержали господина Никисиру, воевать за него пошли и мужчины, и подростки, и несколько женщин. Большинство даже вернулись. Получили амнистию. Амнистию, увы, – это подтвердил Кацуо Акиро. Трупов, уверил он, было больше, просто этих троих – казненных отдельно – не успели снять, а потом сюда долго никто не добирался.

Окида тоже поднялась, к удивлению Харады. Быстро же передумала. Да, он сам отправлял ее спать, но почему-то безоговорочное подчинение мальчишке рассердило.

– Кацуо? – вкрадчиво окликнул Мэзеки, но тот, как и Харада, остался сидеть, наоборот, развалился на траве вольготнее. Огонек весело заплясал на его лице.

– Не желаю вас смущать, ночь сегодня прекрасная. Потом поищу себе другие руины.

Мэзеки нахмурился. Ну наконец-то и в нем зашевелилась осторожность.

– Я не хотел бы терять тебя из…

– Спи иди, – оборвал Харада. Лучше так, чем лихорадочно изобретать меры предосторожности на сонные головы. – Я за ним присмотрю. И пристукну, если что.

Кан омерзительно ухмыльнулся, заталкивая в хвост упавшие на лоб волосы, но промолчал. Подтянул к себе походный хифукими, сброшенный еще до ужина, укутался и поднял ворот к самому носу. Вид этой дорогой вещи, сверкающей иероглифическими блямбами-оберегами и подбитой коротким мехом морского оленя – такой ни с чем не спутаешь из-за перламутрово-серого оттенка и россыпи крохотных пятен, – говорил, что греет она на совесть, хоть ночуй в ледяных горах. Кан всегда обмундировывали хорошо, тратили на них куда больше, чем на баку: страна уже лет двести не воевала. Харада вздохнул и задавил желание передернуть плечами. Он подмерзал. Оставалось только переползти ближе к костру.

– Держи! – в спину прилетела какая-то дерюга и обдала кисловатым… мда, не самым приятным запахом. – Думаю, этим накрывали клетки с курами… или не знаю… Там таких несколько.

Мэзеки успел проверить будущие покои и вернуться. Он стоял шагах в пяти и смотрел так довольно, будто собирался отдыхать как западный король – на тройной перине. Окида рядом с ним была явно настроена противоположным образом. Харада грустно засопел, подобрал дерюгу и уверился в трех приятных вещах: она плотная, не промокает и не слишком вымазана птичьим дерьмом. А еще достаточно большая, чтобы завернуться, даже при его росте. И все же…

– Прекрати улыбаться. Тошнит уже от твоей радости, – напрямую сообщил он.

Нет, правда, это он учился и служил почти десять лет, он мотался то гонять разбойников, то помогать с морскими чудовищами, пиратами или разборками ворья в провинциях. Ему не привыкать к лишениям, такое не стереть за несколько месяцев жизни в праздной роли ярмарочной потехи. Но сейчас хочется выть. А этот мелкий будто и не замечает ничего.

– Ты путаешь радость с надеждой. – Улыбка Мэзеки не померкла, но он отошел на полшага и задумчиво посмотрел в сторону домов. Нет, явно сквозь них. На висельников. – Я надеюсь на спасение семьи. Эту надежду подарил мне ты. Я улыбаюсь тебе. Что тебя не устраивает?

«Что, если ты ошибся? Если мы просто сдохнем с тобой за компанию?» Вот что вертелось на языке. С другой стороны… мальчишку Харада понимал. И радовался, что в нем осталось хоть что-то детское.

– Будешь улыбаться, когда мы залатаем дыры в том, что ты задумал, – сказал он.

Кацуо Акиро внимательно смотрел на них, но молчал. Достал из узкого поцарапанного футляра с большим золотистым иероглифом «Здоровье» трубку, разжег, безмятежно задымил. А вот по глазам читалось: каждая деталь, каждое пойманное слово, взгляд и жест укладываются в этой голове в нужный ящик. Мда… Сложно будет сохранить секреты от него.

– Завтра обсудим, – пообещал Мэзеки, кивнул и слегка поклонился им обоим. – Доброй ночи. Когда перестанете валять дурака, приходите в курятник. В конце концов, подозрительно и злобно друг на друга таращиться можно и там.

Они с Окидой скрылись. Проводив их взглядом, Харада вздохнул и завозился, кутаясь в куриную тряпку. Кан был прав: погода стояла чудесная, но даже в самую чудесную погоду просидеть целую ночь на улице, вот так, в одной рюкоги, будет сложно. Как жаль плащ…

Кацуо лениво наблюдал за ним, то крутя кисэру в пальцах, то дымя быстрыми, глубокими затяжками. Подпер рукой подбородок и осклабился, явно намереваясь снова завязать беседу. Беседу… на беседу едкие помои, прежде вырывавшиеся из его рта, не тянули, даже до разговора недотягивали.

– Что тебе нужно? – в лоб спросил Харада, решив не ждать.

Кан вяло приподнял брови, повел глазами из стороны в сторону, будто не до конца веря, что обратились к нему. Наконец хмыкнул, потер тяжелые веки и отозвался:

– Слишком масштабный вопрос, господин зверюга. – И снова трубка качнулась в пальцах. – Что ты имеешь в виду? Сейчас? В ближней перспективе? Тактически? Стратегически?

Харада поморщился. Еще и давит умничаньем!

– Давай напрямую, – он смог даже не зарычать. – Ты наскребешь немного мозгов и сам посмотришь на все со стороны. Когда компания заговорщиков идет в столицу страны, чтобы… э-э… совершить некие политические действия, и по пути к ним вдруг присоединяется кан, и не просто кан, а кандзё, это…

– Примерно так обычно и работают перевороты. – Кацуо пожал плечами и опять выпустил дым. – Вряд ли у тебя хорошие знания по истории, но для общего развития: когда примерно десять веков назад Ийт, королевство Правого берега, и Акос, королевство Левого, объединил левобережный король Танаро Ямадзаки, ему помогли кан Правого берега, перешедшие на его сторону. И, как ты помнишь, это была почти аннексия, пусть с династическим браком. И, разумеется, когда трон занял Юшидзу…

– Вы к нему примкнули, – отрезал Харада и снова вспомнил встречи в бою. – И, должен сказать, бились против нас зверски.

Кацуо медленно отложил в траву трубку, потянул к костру ладони, потер их, потом сцепил.

– Еще раз: мы лишь хотели сохранить порядок. Мы видели толпу запутавшихся и озлобленных людей, готовых ворваться в Красный Город и разнести все.

– И теперь полюбуйся! – Не удержавшись, Харада махнул рукой в сторону домов. – Как украшено дерево, да? Как уютно в этой деревне, как уютно на моем родном берегу, какой везде порядок и как мягко его навели в тот последний день наших боев…

В памяти опять это ожило: земля, разверзнувшаяся под ногами. Ломота и жжение в медленно раздавливаемом чем-то теле. Крики. Кровь на траве, тянущиеся вверх скрюченные руки и распахнутые в воплях ужаса рты. Хруст костей, вкус земли…

– Если ты, – ровно заговорил Кацуо, он смотрел туда, куда Харада показывал, стеклянным усталым взглядом, – ждешь от меня какой-нибудь глупости вроде «Ты не понимаешь, это другое», то не дождешься. Я представления не имел, что на Левый берег заявятся столько канбаку и получат такие полномочия, что мне придется ехать проверять их работу, потому что…

– Потому что Желтая Тварь не особо расстроится, если тебя прибьют, ему бы тебя подставить. – Этот довод в защиту кан был очевиден, Харада не стал его отрицать. Но и довод против напрашивался: – Зато, если ты ему нас притащишь, он точно поверит в твою лояльность.

– Патриотизм, – криво улыбнулся Кацуо, оставляя без внимания остальные слова. – Лоялистами канрю и писаки зовут тех, кто сражался за Никисиру.

– Так кто ты? – Харада, впрочем, сам понимал, что звучит странно.

– Лоялистом побыть не успел, патриотом быть перестал, – все так же ровно отозвался Кацуо и, увидев, что трубка погасла, убрал ее. – Поэтому назову себя просто… миротворцем.

– Громко, – усмехнулся Харада. – Особенно вспоминая, как ты зверствовал в бою.

Кацуо не ответил. Легко, почти незаметным движением встал и, сбросив плащ, начал прохаживаться вдоль костра. Тень заплясала на траве. Харада задумчиво вглядывался в его угловатое лицо, в волосы, черные как уголь. Кацуо в своей серой канкоги, с длинным, тяжелым, тугим хвостом, казался воплощенной бездной, поглощавшей любой свет.

– Я все равно тебе не верю. – Харада снова решил говорить прямо. – Ты явно мастер двойной игры.

– О, поверь, не я один в вашей маленькой компании. – Кацуо вдруг засмеялся и раскинул руки, будто разминаясь. – Не то чтобы я беспокоился… но присмотреться стоит не ко мне.

Харада нахмурился.

– Да. – Не дожидаясь ответа, кан обошел костер и встал над ним. – Да, я, если тебе интересно, поделился с вами почти всеми секретами. Подумай лучше… откуда в тринадцатилетнем ребенке такая жажда крови и такой талант воина. И почему твоя собственная сестра, ходившая недавно на разведку, не сказала, что на самом деле за нами следят.

Он говорил равнодушно и смотрел на свои ногти, словно прикидывая, не пора ли их почистить. Не изменил позы, даже когда Харада вскочил, – только вопросительно взглянул исподлобья:

– Что?

– Это грязная игра, – отрезал Харада, злясь на себя за желание обернуться на курятник. – Боги, я не понимаю, даже если ты пастушья собака! Хочешь нас поссорить? Тебе же будет…

– Не хочу, – отрезал Кацуо, шагнул ближе и, прежде чем Харада бы поднял кулаки, подался к его уху. – Но повторю, я кан. И предпочел бы знать, за что… нет, ладно, с этим ясно… за кого буду умирать. Тебе, как баку, это знание тоже не помешает. Если прошлого раза не хватило.

Харада резко отступил, поскользнулся на траве, но устоял. Кацуо все смотрел на него, чуть кривя рот в улыбке. Да что… Харада встряхнул головой. Да пошел он! Мэзеки, может, и кажется слишком взрослым и осведомленным; может, за ним, вопреки словам, даже кто-то стоит – например, бывшие друзья Никисиру: маджедайцы, дикари? Не помогают людьми, не желая лезть в войны, но что-то подсказали, чему-то обучили? Да только что с того? Даже лучше! Пока Мэзеки против Желтой Твари, любая помощь бесценна. А вот Окида…

– В общем, хватит чесать языком, – отбрасывая эти мысли, пробормотал Харада. – Мэзеки – хитрый парень, которому, справедливо, плевать на мою жизнь, в его игре я фигурка. Но скажешь еще что-то о сестре…

– И тебя даже не интересует вопрос слежки? – Кацуо вернулся на место и сел.

– Если ты говоришь о ней так спокойно, нам вряд ли есть о чем беспокоиться. – Теперь Харада медленно пошел к нему, растирая плечи. Без дерюги они мгновенно замерзли. – Плюс, возможно, ты лжешь, чтобы я ушел проверять. А ты пока расправишься с жителями курятника.

– Осмотрительности и логики ты все же не лишен, – опять засмеялся Кацуо. Харада вслушался в этот сухой, чуть надтреснутый смех и предостерегающе хрустнул кулаками. – Ладно, ты прав. Вероятнее всего, мы в безопасности. Пока.

– Нет никакого «мы», – отрезал Харада, но Кацуо его проигнорировал.

– Красивая ночь. – Он таким же медленным перетекающим движением, каким встал, разлегся на траве. Перекатился на спину и стал смотреть в небо. – Довольно сложно поверить, что она одна и та же: для тех стран, чьи жители сейчас мирно спят в своих постелях, и для тех, чьи деревни и города жгут или обстреливают.

– Думаешь… – Харада не хотел отвечать, но вырвалось само: – Думаешь, сейчас это происходит еще где-то поблизости?

– Возможно. – Кацуо пожал плечами. – Хотя на словах несколько отрядов вроде моего должны в ближайшие недели призвать канбаку к порядку. Объяснить, что зачистки кончились и амнистия должна быть помилованием. Начинается мирная, братская жизнь…

– Мирная! – выплюнул Харада, представив, как покачиваются на дереве трупы. – Братская!

– Понимаю твою злость, – ровно отозвался Кацуо. – Поверишь ли, эта политика покачнула мою веру в Юшидзу еще до того, как я получил письмо. И все качалось, качалось… а окончательно рухнуло в день, когда погиб твой отряд и многие другие.

Харада вздрогнул и осознал, что вряд ли владеет сейчас лицом. Кацуо, глядящий на звезды, все равно, хоть боковым зрением, мог заметить его круглые опустевшие глаза. Харада себя не видел, но уже знал, во что превращается, стоит только упомянуть…

– Ты видел это в тот день? – тихо спросил он.

Кацуо перевел на него взгляд и сухо кивнул.

– А ты?

Харада быстро зажмурился, одновременно расправляя плечи до хруста и выпячивая грудь. Он не знал, для чего эта бравада, но надеялся так стряхнуть липкую, ползучую хватку ужаса. Она началась с ног, поднялась к животу, к груди, к горлу и лишила дыхания. Харада молчал, зная, что выглядит это унизительно. Самой настоящей слабостью. И это перед бывшим… или нет!.. врагом.

– Понятно, – прозвучало в тишине, так бесцветно, словно Кацуо начертал одинокий иероглиф углем на белой стене.

– Я почти сразу потерял сознание, – все-таки сорвалось с губ. Харада с трудом открыл глаза. – Кажется, было больно.

– Думаю, очень. – Кацуо не сводил с него взгляда, сочувствия там не было. Как и злорадства. – Это убило нескольких моих людей, находившихся в бою с твоими. Может, случайно, но могло быть и продумано, как убийство моего учителя. Не знаю.

Харада стиснул зубы. Он ведь спрашивал, пару раз пытался выяснить подробности у бывших сослуживцев. Ничего внятного они рассказать не могли. Только то, что их тоже что-то схватило, сдавило и поволокло под землю. Как и всех. Наверное, чтобы понять, нужно было видеть со стороны, с какого-то расстояния…

– Твоя сестра определенно тоже помнит, – глухо проговорил Кацуо. – У нее было странное лицо в тот момент, когда мы читали один из эпизодов письма.

Харада покачал головой. Конечно. Окида просыпалась от кошмаров почти каждую ночь.

– Мы не то чтобы говорим об этом, но да. Первое время она только срывалась и плакала. Потом заикалась. Так что, думаю, она испугалась истории с лотосами. На нас тоже будто напала сама земля…