Походниада. Том 1

История 3. Дача Андрея Полозова. Октябрь, 1988

С этого момента начинается введение героев, которые будут более значимыми и постоянными в этой моей Походниаде. А посему сия история выйдет пространной, хотя сам-то этот недопоходец убог, малозначим и даже нехорош. Впрочем, именно поэтому его и следует особо упомянуть, для контраста с общей эстетикой повествования. И подразделю-ка эту историю, на «подыстории», ибо да, длинно́, длинно́ слишком в перспективе всё выглядит.

3.1. Старшеклассники

Начало 9-го класса ознаменовало для меня крутой поворот в смысле самопознания и самоопределения. Как уже упоминалось, в младших и средних классах в школе у меня не было друзей, в старших – они появились. Получилось так: я взял и не пришёл на перекличку, даже не помню из каких-таких соображений. То ли мне было страшно, то ли всё равно, то ли даже брезгливо, не помню. А там состоялось масштабное перераспределение четырёх средних классов в два старших. «Б» собирался какой-то специальный, как бы с педагогическим уклоном, стало быть, нацеленный в дальнейшем на университет. Классным руководителем там назначили уважаемую мною учительницу биологии В. Н. Выделкову. «А» классом руководила О. С. Тимашова – простодушная, умеренной строгости учительница математики. И в то время, как мои одноклассники из 8-го «В» (Бармаков, Руднев, Бережнёв, Маслов) ринулись к педагогам, меня, так сказать, «по умолчанию» упихнули в «А» класс, костяк которого составили «гэшники» (Андрей Венчук, Влад Сотов, Дима Васин, Андрей Полозов и Саша Данилов) и «ашники» (Тимофей Вестницкий, Миша Шигарёв, Миша Бородин и Андрей Ржановский). Из «В» был я один. Из «Б» – Макс Мальков (который все 2 года просидел за партой, прилипший к Ларисе Сёмгиной, как уже упоминалось) и ещё один странный парень, который походил в школу первую неделю, а потом передумал – единственное, что он успел внести в «наследие» 9-го «А» до своего исчезновения, – указание на группу «Ария», от которой он «фанател»: «Жанна из тех королев» с её пронзительно-ритмичным «рубиловом» и подобное.

1-го сентября я оказался за третьей партой в ряду у окна с Владом Сотовым, высоким, стройным, красиво-угловатым парнем с обозначающимися чёрными усами из бывшего «Г»-класса. Познакомились. Влад отнёсся ко мне нейтрально-дружелюбно и даже любознательно. С прежними одноклассниками подобного отношения к себе я не испытывал. И меня сразу согрело. Зародилась в груди искра надежды, что я не буду здесь презираемым «дистрофиком», как раньше. Выяснилось, что Влад увлекается фотографией, и на этой труднообозримой ниве у нас завязалась беседа. Потом Влад спросил:

– Ты Андрюху Венчука знаешь?

– Нет, – сказал я (хотя я слышал о нём однажды; мой сосед из квартиры снизу, Дима Молочников, тихий, уверенно-флегматичный, крепкий парень, ныне следователь, сказал мне однажды, что «дрался с Венчуком»; этот Дима тоже был из «Г»; я видел однажды, как он дрался с кем-то «отшибнутым» из «А»: уверенно, спокойно, жёстко, не суетливо; поэтому мне думалось, что Венчук – парень суровый и жёсткий).

– Он послезавтра придёт. Он руку сломал. Ходит с гипсом, послезавтра гипс снимут. Классный парень! Тоже любит фотографию.

– Здо́рово, – сказал я.

«Гэшники» были более активны и монолитны, нежели прочие перешедшие в 9-й «А» ребята. На второй день ко мне, как будто к старому знакомцу, в вестибюле подошёл Андрей Полозов. Некрасивый, среднего роста, с тихим голосом, но странно смешливый. Смеялся он беззвучно, глядя при этом на собеседника (смеётся ли он?), и если собеседник был невозмутим, спрашивал: «А ты почему не смеёшься?». Тогда собеседника рефлекторно разбирало на ха-ха. И Полозов, всё также беззвучно, смеялся уже на собеседника, показывая на него пальцем. Полозов спросил меня:

– Вчера по телевизору фильм «Кин-дза-дза» показывали, смотрел?

– Нет, – ответил я.

Полозова согнуло в беззвучном хохоте.

Он отвёл меня в сторону, придерживая за плечо:

– Слушай, я тебе расскажу. Два чувака оказываются на другой планете. Идут по пустыне. Вдруг перед ними приземляется такой странный космический корабль. Из него выходят два других чувака. И говорят тем, другим: «Ку!!»

Полозова опять согнуло.

Разогнулся, посмотрел на меня:

– А те им тоже отвечают: «Ку!» И так весь фильм, представляешь?!.

Я почти ничего не понимал, и мне, конечно, хотелось солидарно посмеяться, но я никак не мог выбрать, на каком моменте.

– А ты почему не смеёшься? – весело-оценивающе спросил меня Полозов.

Я широко, глупо улыбнулся и неуверенно пожал плечами.

Андрей махнул на меня рукой и побежал к кому-то другому пересказывать «Кин-дза-дзу».

На третий день в школу пришёл Андрей Венчук. Высокий, складный, широко-покатоплечий. Лицо какое-то неожиданно весело-дружелюбное, в любой момент готовое к смешинке. Волосы аккуратной копной с прямым пробором. Подбородок узкий, щёки умеренно-круглые. От всей его позы и от лица веяло чем-то тёплым, простым и стабильным. Я крепко пожал ему руку, и он ответил так же крепко. Думаю, Влад рассказал ему про меня.

Мы договорились с Владом, что он придёт ко мне после уроков домой показать свои фотографии. И Влад пришёл с Андреем Венчуком. Я удивился, и мне было волнительно и приятно. Я чувствовал, что Андрей будет лидером в нашем классе, и для меня была честь, что он пришёл ко мне, как к другу. Однажды потом он признался мне, что роль в этом сыграло то наше первое крепкое рукопожатие. Андрей был уверен, что тот, кто крепко пожимает руку – хороший человек.

Я напоил Влада и Андрея чаем, смотрели фотографии. Влад говорил о проявочном искусстве. Чувствовалось, что Андрей техническими вопросами интересовался меньше, ему была важна душа во всём. «О, гитара! Класс! Умеешь?» – Я изобразил что-то из Макаревича, как мог, что-то неуместное для девятиклассников, задумчиво-ностальгически-философское навроде «Кузнецкого моста» или «Музыки под снегом». Андрей и Влад не стали акцентироваться ни на качестве моей игры, ни на избранной мною тематике. Влад чего-то собезьянничал на струнах ужимистое. Андрей покатился на диван от смеха. Было как-то просто, раскованно, по-дружески.

И они вдвоём стали частенько заходить. Я обычно бывал дома один: моя парализованная бабушка (мамина мама) тогда находилась под присмотром тёти Риты (маминой старшей сестры), родители были на работе, Вадим (мой брат) – в армии. Моё гостеприимство тоже сыграло не последнюю роль, я думаю, в том, что мужская половина нашего класса сделалась такая сколоченная. Позже ко мне стали захаживать и другие ребята: Тимофей Вестницкий, Мишка Шигарёв, Дима Васин; раза 2 даже Мишка Руднев забегал.

Помню наш футбол, тогда же, в сентябре, в боярышниковую, тихосолнцевую пору на поле перед школой. Играли не так, как в средних классах. Не с бешенством, подкалыванием, полудраками и выпендрёжной злостью, «по-Бармаковски», а весело, смешливо, почти грациозно «по-венчуковски». В ту пору Андрей больше всего сошёлся с Андреем Полозовым. Он дал ему прозвище «Чи́та», а тот Венчуку – «Чи́на». Понятия не имею, откуда они взяли эти имена, откуда-то из телевизора-поди. Но звучало смешно, по-доброму. Полозов играл в футбол неплохо, Венчук – тоже, остальные, как могли, подстраивались. «О, Чина, лови», – кричал Полозов. «Чита, на ход», – голосил Венчук, прыгая размашисто, по-тигриному, пародийно. Когда кто-нибудь из них падал или мазал, другой валился на землю и пронзительно хохотал. «Чина, ты меня ухохатываешь», – надрывался Полозов, катаясь по земле. При этом нельзя сказать, что в целом футбол превращался в комедию. Просто игралось весело, душевно. Я был в футболе незаметен, но мне было приятно там быть.

С Тимохой Вестницким и Мишкой Шигарёвым, своими главными будущими товарищами по институту и походам, я подружился далеко не сразу. Они перешли из «А»-класса с Андреем Ржановским и Мишей Бородиным: вся эта компашка, в отличие от вечно над чем-то смеющихся шалунов «гэшников», была какая-то скорее отстранённая и «неродная». Вестницкий был с виду преимущественно угрюм и как бы молча жизнезнающ, Шигарёв – взбалмошен, вздорен, громок и неприкаен. Я даже не сразу понял, что эти двое – товарищи с детства, чрезвычайно крепко друг от друга зависящие. Впрочем, о них – после, постепенно.

3.2. Баськов и баскетбол

В то время в 12-й школе появился новый физрук. Баськов Александр Владимирович. Между собой мы называли его «Шурик», а в лицо «Саныч». Он не возражал. Возраста он был неопределённого. Что-то между 30 и 35, но может и старше. Пышненький, невысокий, блондинисто-кучерявый, с добрым, круглым, пшенично-усатым двуподбородочным лицом. Он был как будто и этакой квинтэссенцией трёх васнецовских богатырей, и одновременно – каким-то ручным, мягким и домашним. Голос – гладкий, не «физруковский», задушевный. Походка вроде бы и сосредоточенно-медвежистая, мужественная, но при этом опять же – какая-то округлая, мягкая.

Баськов был из тех немногих людей, которые умеют быть наравне с детьми, но при этом не выпускают из рук свою гладкую, мудрую власть над ними. Помню, на выпускном, когда учителя приглашались на подиум по одному, все (включая мужчину-историка) заслужили сдержанные аплодисменты у зала. Когда же был приглашён Баськов, взорвалась овация.

Спортзал превратился для многих из нас в подобие «второго дома». Мы заходили в физруковскую каморку по одному и гурьбой, чтобы потрепаться о том – о сём, сыграть с Шуриком в шахматы, просто молча посидеть в этом душевном, гостеприимном Шуриковом «облаке». В шахматы Шурик играл на книги. Проиграл – неси книгу. Историческую. Первый ход делал почему-то всегда уверенно от слона. Партии получались напряжённые. Проигрывал Шурик редко. И был принципиален (вот это, как раз важное для детей, – принципиальность в чём-то не особо для взрослых серьёзном, но для детей – наоборот). К примеру, несу ему за проигрыш книгу «Томек у истоков Амазонки» – что-то такое подростково-естествоиспытательно-приключенческое. Саныч вертит книжку в руках:

– Это чего?

– Принёс. За прошлый проигрыш.

– А про что тут?

– Как парень задорный путешествует по Амазонке. Крокодилы там, туземцы, опасности. Пираньи ещё.

Саныч брезгливо морщится:

– Гоньша, ты же знаешь, что я такое не читаю. У тебя разве дома ничего исторического нету?

Начинаю ныть:

– Са-аныч. Это же, правда, интересная книга. Берите скорее, и пойдём следующую партию играть.

– Никаких партий, пока нормальную книгу не принесёшь. Ты же знаешь, про что я люблю. Про Петра Первого, например.

– Я вам приносил, а вы не взяли.

– Это Толстого-то? Я уже читал. Ищи внимательнее. Нет про Петра Первого, ищи про Бориса Годунова.

– Такого у меня нет.

– Ищи, Гоньша. Всё, не приставай, – и лыбится в свои пшеничные усы дружелюбно-ехидно, глядя на меня, огорчённого, искоса.

Продолжаю ныть, но он отмахивается. Делается суров. Из мягкого Поповича в грозного Муромца игрушечно трансформируется с палицей пупырчатой с запястья свисающей. Отлепляюсь.

Наибольшая «заслуга» Баськова перед нами в том, что наши старшие классы прошли под эгидой баскетбола. Он организовал баскетбольную секцию, которая проходила дважды на буднях по вечерам и утром в какой-то из выходных. Секция существовала и до него, но какая-то бестолковая, – под надзором другого физкультурника, Карасёва Станислава Михайловича; «Стас» был грузен, криклив, в крике даже злобен, и вовсе не душевен. На секцию приходили абы кто и организовывалась она абы как. «Стас» выбрасывал в зал три-четыре мяча и уходил в каморку, мол, играйтесь, как хотите.

При Баськове всё составилось задорно, с умом, взаимопониманием, и дверь в каморку распахнулась. Если моя квартира объединила троих-четверых, то баскетбол объединил всю мужскую половину класса. Даже Мишка Шигарёв, совершенно неспортивного склада парень, приходил посидеть на лавочке, под бочок к уже находящимся там девчонкам-болельщицам. Смешливый Венчук под всем этим баскетбольным соусом присвоил кое-кому прозвища. К примеру, из «ашек» в наш класс перешёл Андрей Ржановский, чрезвычайно странный субъект, сын одной из учительниц начальных классов. Был он уродлив, несуразен, тихоголос, беспричинно улыбчив и малоконтактен. Так вот, ему Венчук присвоил звание Спонсора нашей баскетбольной команды (слово, только-только входящее в моду в те времена). Прозвище «Спонсор» необычайно крепко легло на Андрея Ржановского; сам он был не прочь его принять на себя, несмотря на то, что кто бы и в какой ситуации с тех пор ни произносил слово «спонсор», это вызывало раскат весёлого смеха – видимо, Андрей привык, что над ним перманентно потешаются во все времена. Как ни странно, это вовсе не выглядело как издевательство; напротив, Андрей как будто воспринял прозвище, как нечто странным образом возвышающее его статус в компании, – это было одновременно и смешно, и, непонятно почему, действительно растепливало наше отношение к чудно́му Ржановскому.

Не столь благоприятно, к сожалению, сложилось с Максом Мальковым – тоже сыном уважаемой учительницы младших классов. Макс был какой-то узко-«правильный», не вписывался он в компанию. К тому же, кажется, эта его демонстративная романтика с Сёмгиной многих слегка раздражала. В результате Саша Данилов, «гэшник», чернявый, с крупной родинкой над углом губы, маленький, шустрый, крепкий и смешливый (по жёсткому, прямолинейно-смешливый) пару раз задирал Максима в мужской раздевалке спортзала. (К слову, дрянное место эта раздевалка. Почему-то именно там снимается с людей тот некий налёт приукрашивания себя, делания; как будто бы открываются какие-то карты. Слишком близки тела, слишком перемешивается энергия этих разных тел и разных личностей, кому-то неуютно, кто-то испытывает необходимость в низменной искренности. Это место грязных анекдотов и мерзких поступков. К примеру, именно в раздевалке в 8-м классе Маслуха демонстрировал нам со своей енотовой улыбочкой засосы на своей спине, – экий он герой! И именно там, на предыдущем, «добаськовском» баскетболе хулиган Колесов (не помню его имени) помочился в зимнюю меховую шапку Жени Лаврентьева и аккуратно поднёс её к нему, как бы извиняясь, как бы это вышло случайно. «Лаврен, извини, Лаврен, я, кажется, пос. л в твою шапку», – и улыбается, и смотрит, смотрит на Женю, как будто он его близкий друг, как будто он действительно извиняется, как будто ему неудобно. «Зачем ты это сделал?» – голос Жени с логопедически-навеки-невправляемыми грубоватыми дефектами придавлен, тих, требователен. Но это его край. Лаврен умеет драться, и хорошо умеет (я это видел), но с Колесовым он бы не стал драться. Колесову всё равно. Он из тех, кто убьёт и сядет. И поэтому Женя повторяет на одной ноте: «Зачем ты это сделал?». А Колесов глумится дальше: «Ну извини, извини меня, Лаврен», – и всё держит, держит перед ним эту идиотскую шапку. А нас вокруг человек шесть, все притихли, смотрят. Игра на нас ведь, и мы смотрим.)

И когда Саша Данилов «нарвался» в раздевалке на Макса Малькова, мне стало зверски не по себе. Как напоминание! Мне же уже почудилось, что оно осталось позади, в средних «ПТУ-шных» классах, вот всё это: издевательства, пренебрежение, агрессия, соревнование, глупость, мерзость. А оно и тут… Но обошлось. Без драк. Мимолётно. И так и осталось, – вернулось всё к статус-кво. Саша Данилов до выпуска остался таким же по-«гэшному» смешливым (мы вместе ходили к репетитору по физике), а Максим так и просидел оба класса, вцепившись в Ларисину руку…

У нас действительно сформировалась неплохая команда. Андрей Венчук с Владом Сотовым были высокие, крепкие и прыгучие, при этом Андрей неплохо попадал. Он как-то интересно выгибался корпусом назад от ставящего блок и из такого положения бросал мяч, удивительно метко. У Влада тоже была своя манера. Немного дубовая и однообразная. Он любил по-лосиному проходить от центра едва-едва за 6-метровую линию по правому флангу и почему-то именно оттуда делать бросок. И обычно мазал. С игры он неплохо попадал, но вот въелся в него этот его фирменный проход, и он не собирался от него отказываться. Кажется, Андрей даже однажды прямо сказал ему: «Влад, чего ты упираешься? Ты же не попадаешь! Лучше разыгрывай мяч». На что Влад едва ли не обиделся, и упорно продолжал свои лосиные забеги.

Я был одного роста с ними, но тощ, не прыгуч и глистообразен. Впрочем, я года два до этого уже плотно занимался баскетболом и усвоил какую-никакую технику, любил водить мяч и довольно часто попадал с игры, то есть, в целом, для команды был более или менее полезен.

Димка Васин (ещё один весёлый «гэшник») был умеренно крепок, невысок, но по-своему техничен, и из-под кольца почти никогда не мазал.

В какой-то момент к команде примкнул Тимофей Вестницкий. Комплекция у него была занятная. Ростиком с Димку Васина, но ручки у него какие-то нежные. Сам крупненький, но почему-то не скажешь, что толстый. Попадал он хорошо примерно от штрафной линии, водить мяч не любил. Играл в пас. Тимоха, видимо, комплексовал из-за этой своей непонятной фигуры. Поэтому, когда нам вздумалось сделать всей команде одинакового покроя майки с номерами, Тимоха от майки решительно отказался и продолжал приходить на игры в какой-то своей излюбленной продольно-полосатой синей олимпиечке.

Мне же мой 12-й номер был люб. Я впервые в жизни ощущал себя значимым в коллективе. Не тем, кто на перемене осторожно идёт по стеночке, чтоб случайно не быть увиденным кем-то из хулиганов и не быть побитым с размаху портфелем за то, что неосторожно попался в поле зрения одного из хозяев жизни.

Ближе к концу года Баськов затеял общешкольный баскетбольный турнир. Каждому младшему классу была дана фора в 10 очков. Выглядело это страшновато. Получалось, к примеру, играя с пятиклашками, мы должны были забросить двадцать мячей, не учитывая их игры против нас. Мы собрались командой в рекреации и стали продумывать тактику. При этом Венчук был серьёзен, что случалось нечасто.

– Короче, – сказал он. – Дима будет бегать у них под кольцом, а все мы будем ему пасовать. Прямо сразу, с центра. Дим, сможешь?

– А чего бы не смочь? – шмыгнул носом Димка Васин.

Тактика всем приглянулась.

Впрочем, вышло всё гораздо проще. Очков до шести следовали тактике. Димка успешно забрасывал. Но потом все поняли, что пятиклашки нас не догоняют и до нас не допрыгивают, и мы просто взяли их в осаду. И игра получилась в одно кольцо.

Примерно так же бодро мы преодолели 6-й и 7-й классы. А вот с 8-м всё оказалось не так просто. У них была пара-тройка знатных игроков, и они вцепились в эту свою фору, и уступали медленно-медленно, по очку в 5 минут. Кажется, нам еле-еле удалось сравнять счёт только к самому концу игры. Мы всё-таки победили с минимальным отрывом, но удовлетворения от победы не было. Мы задумались: если с 8-м классом так тяжело, что же с 10-м будет?

Потом играли с 9-м «Б». Это оказалось просто. Там было три или четыре неплохих игрока, но в росте и сплочённости они нам явно проигрывали. К тому же играли без форы. Наконец, случилась финальная битва с 10-м классом. В той команде играл ранее обозначенный Женька Лаврентьев, сильный баскетболист, и ещё трое крепышей, прессинговать против которых мне, к примеру, совсем было невмочь. Тут случилась обратная ситуация. Мы ухватились зубами за нашу фору и дрались, как тигры за каждое очко. Все были в ударе, особенно Венчук. И мы выиграли!

Шурик вручил, помнится, нам грамоту, одну на всех. Каждый из нас расписался на ней сзади. Вечером мы шли по ранневесенней слабо-электрической темноте, счастливые и лёгкие, единые. Расходиться не хотелось. Было так, будто мы вгрызлись в жизнь, оторвали от неё сочный, пахучий кусочек и теперь вот смакуем, балуемся, как бы не желая его полностью проглатывать. Хорошо!..

Впрочем, мы не были такими уж героями. Баськов составил сборную школы по баскетболу. Добавил к нам Женьку Лаврентьева из 10-го и двоих парней из 8-х. Андрей Венчук был, конечно, главарь. Баськов называл его ласково «Анджей». Мы играли со сборными других школ и не сказать, что оказались на высоте. Кажется, дважды удалось победить 44-ю, один раз 20-ю (а они трижды побеждали нас) и один раз 61-ю. Думаю, соотношение побед к поражениям за всё время было 5 к 10. Таков, говорят, спорт. Побеждает сильнейший. А я, к примеру, был сопля-соплёй. Саныч говорил мне своим как всегда сказочным голосом, но таки с недовольно-наставительной интонацией: «Гоньша, ты – студень!» Думаю, он подразумевал не столько мою физическую немощь, сколько явный недостаток бойцовских качеств. А я, действительно, мог прессинговать только играя против таких же дохлых, как я. В баскетболе, конечно, важна техника и командная игра, умение играть в пас, но и прессинг тоже абсолютно необходим. Видя слабость в нашей команде таких как я, Шурик за два года так и не решился перевести нас из зонной защиты в персональную.

В одном из матчей – не помню, какая школа играла против нас – два плотных парня, видимо, нащупали во мне нашу слабость и всю игру били вдвоём в мой фланг, и хотя мы были одного роста, я ничего не мог поделать и чувствовал себя как кролик под их напором. Так и проиграли.

Однажды почему-то ни Андрей, ни Влад на игру не пришли, и я остался самый высокий в команде. На разминке я выпендривался-техничил под кольцом. Противники, наблюдая, видимо, решили, что я самый «крутой». В игре ко мне приставили персонального опекуна. Он хоть и был ниже меня, но отбирал почти все передаваемые мне мячи. В той игре нас «сделали» почти всухую.

Правда, иногда на меня находило баскетбольное «вдохновение». И водилось, и обводилось, и бегалось, и пасовалось, и принималось, и подбиралось, и забивалось. Порой даже наплывало ощущение, что я задаю тон всей команде, но такое случалось редко.

Ещё была проблема с попаданием в кольцо. С игры это получалось лучше: в прыжке, в том числе и крюком; пару раз даже лёг трёхочковый бросок. На тренировках же я часто уходил в скуку и отчаяние от своей несносной мазилистости. Баськов говорил мне: «Надень очки, ты просто не видишь». Однажды я натянул на дужки очков резинку и попробовал играть, но очки так больно вдавились мне в нос, что я плюнул. Когда играли с 62-й школой, мне выпали решающие штрафные броски. Достаточно было забросить один из двух мячей, и мы бы выиграли. С нами пришли девчонки-болельщицы, одна – тихо, до помидорового покраснения, влюблённая в меня маленькая Вика из 8-го класса. Почему-то в тот момент я подумал об этих девчонках. (Вот, сейчас я могу сделаться героем.) Со штрафным броском всегда как-то непросто. Иногда поймаешь движение, и оно идёт, попадание за попаданием. Но видимо ответственность и избыточный контроль над техникой всё портят и начинаешь мазать. Если напрячься и изо всей силы задуматься именно над техникой, верняк, – будет мимо. И вот, тогда я подумал о девочках, подумал об ответственности. А потом подумал: «Такому не быть. Я никогда не был героем. И невозможно, чтобы сейчас им стал». И я оба раза промахнулся. Мы не подобрали. В последней атаке противники забросили решающий мяч, и мы проиграли.

Меня тянуло быть разводящим. Но по росту мне следовало стоять в защите в задней линии зоны, а в атаке быть под кольцом на подборе. Но прыгун во мне умер ещё до рождения, и в прессинге я обычно проигрывал.

Радостно, что за все эти «косяки» мне не доставалось от команды. По крайней мере, я не помню, чтобы кто-то серьёзно мне выговаривал. С Андрюхой Венчуком всё текло как-то по-шутейному, просто, без нагнетания. Был, пожалуй, только один не очень приятный для меня момент. На тренировки иногда приходил низенький, хлюпкий, уродливый восьмиклассник с чудно́й фамилией Граус, – естественно, сразу переименованный Венчуком в «Градуса». Я в тренировочной игре проходил по флангу и решил в прыжке бросить по кольцу. Граус – ниже меня на полторы головы – поставил мне блок, и я досадно упал. И Андрей громко засмеялся: «Не могу. Градус Игорька свалил!» Мне сделалось кисло. Да, я «дистрофик». Сполна хлебнул из-за этого в младших классах. И вот уже настроился, что всё позади… А тут… Но такое случилось лишь единожды. Тем более, это действительно выглядело комично. Почему Андрей или кто-то другой так уж сильно должны ради меня – тайно закомплексованного в виду многолетней эмоциональной травмы – сдерживаться?

Я уверен, для Андрея, Влада и других баскетбол сам по себе не был чем-то главным. Главное нам представлялось в нашей дружбе, единстве. Ну и просто похахалиться, конечно. Наблюдать жизнь, видеть в ней те моменты, за которые жизнь можно поднять на смех, засмеяться первому, и если компания тоже смеялась, то это, видимо, и есть – дружба. Например, мы впятером шли договариваться на игру с 20-й школой. Пришли на школьный двор, там кругами бегали малыши. В сторонке стоял дедушковидный, но молодцеватый человечек в олимпийском костюме. Мы закономерно решили, что это физкультурник, а стало быть, возможно – баскетбольный тренер. Подошли.

– Здравствуйте, – сказал Андрей. – Мы из 12-й школы. Пришли договориться поиграть в баскетбол с вашей командой.