Подлодка «Курск» (К-141). От очевидца событий

Следующая запись – 29-31 мая приезд Воронежской делегации шефов АПРК «Воронеж». Экскурсия по музею, посещение храма, знакомство с родной субмариной. Гости с удивлением оглядывают зону отдыха – сауну, душ, бассейн, тренажеры в спортзале, телевизор, магнитофон, аквариум, кресла в комнате отдыха. Затем следует обед в кают-компании и разные приветственные речи. Одна из гостей рассказывает, как отправляла сына служить на подводную подшефную лодку, как волновалась, глядя на его тоненькую шейку. И вот результат – сын вернулся крепким, накачанным, здоровым.

В 1999 году приезжали гости из Свято-Данилова монастыря, провели Вечер духовной песни.

5-7 июня 1999 года прибыла делегация шефов из Тамбова подводной лодки «Тамбов». Такие праздники готовились тщательно и с большим размахом. Если позволяла погода, в сопках устанавливали столы с традиционной ухой из семги, готовили шашлыки. Много пели, шутили и говорили прекрасные тосты. Часто гостей прогуливали на катере до полуострова Рыбачий.

10-12 июля 1999 г. – Курская делегация шефов АПЛ «Курск». В программе – посещение крейсера «Петр Великий», авианосца «Адмирал Кузнецов», и, разумеется, К-141. А затем праздник на берегу речки Уры, территории Ура-губинского рыбколхоза, откуда губернатор Курской области Александр Руцкой вывез целый багажник семги, которую он вместе с молодой супругой наловил с маленькой лодочки на маленькой речушке. Но мы, конечно, видели, что речка была перегорожена сетями и «лов» велся большими сачками. Потом машину губернатора погрузили в грузовой люк самолета Руцкого. Я ничего не имею против Александра Руцкого и его жены, а также против семги. Губернатор много сделал для экипажа до гибели подлодки – и много для членов семей экипажа. И семгу, он, наверное, любит… Просто показываю картинку двойных стандартов.

24 июля прибыла Костромская делегация шефов субмарины «Кострома». Один из них с редким мужским именем Альбин Еремин сказал:

– Вас, подводники, у нас в Костромской области знают больше, чем в Мурманской. Когда вы к нам приезжаете, у нас весь Судиславский район перестает косить.

5-7 сентября 1999 года была московская делегация шефов БАПЛ «Даниил Московский». Для шефов подготовили любопытный сюрприз – осмотр системы противовоздушной обороны, а затем труднейший спуск с высокой гористой сопки в ущелье, а там – накрытые столы. Накануне моряки с ног сбились, собирая по всему поселку резиновые сапоги нужного размера.

17 сентября – Курская делегация.

23 октября 1999 года – Тамбовская делегация.

Гости были в восторге от таких приемов. И все это было таким настоящим и искренним. «Сердце истосковалось по чистым людям, которых мы здесь видим», – сказала одна из гостей. Такими она их видела, такими они и были в своем большинстве.

«Автономка»

В середине сентября 1999 года начинаем подготовку к возвращению БАПЛ «Курск» из автономного плавания. 13-14 сентября 1999 года я посетила все семьи АПЛ «Курск», на то время в Видяево жили 17 семей, еще 8 должны были приехать. У женсовета свои заботы, записываю, где взять поросят (именно так: зажаренным поросенком встречали подводников в годы Великой Отечественной войны); как этих поросят запихнуть в обычную духовку; придумать памятный знак; подготовить стол для матросов-срочников.

Летом 1999 года БАПЛ «Курск» вернулась прославленной из похода по Средиземному морю, где уже длительное время ни один корабль ВМФ не плавал.

Известный автономный поход АПРК "Курск", после которого Геннадий Лячин удостоился приема у Владимира Путина, проходил с 5 августа по 19 октября 1999 года. Если быть точным – он был первым и стал последним. АПЛ прошла по всему Средиземноморью, обманув бдительность соперников. На экипаж посыпался дождь наград – 72 члена моряка были представлены к высшим государственным наградам, Геннадий Лячин – к званию Героя России, субмарина признана лучшей на соединении. 5 боевых служб и соединений АПРК признаны отличными. И высшей победой в гарнизоне считали визит командира к Президенту страны, где Геннадий Лячин держался достойно, чем снискал почет и уважение.

К-141 вернулся из похода.

Фильм был снят под водой моряками БЧ-5 (электротехническая боевая часть корабля) 01.10.1999 г.

Наверху – ласковое Средиземное море. А внизу, на крейсере «Курск» – своя жизнь. Ребята выпускают стенгазету.

«Боевой листок", 20 августа 1999 года, Максим Сафонов:

«Хочется особенно отметить, что наша ПЛ выполняет задачи боевой службы при активном противодействии стран НАТО. Пройдено два противолодочных рубежа, где нас ждали самолеты ПЛА "Нимрод", ББК Норвегии, Ирландии, Англии, АПЛ США и Англии.      Конечно, приятно сознавать, что нашему крейсеру уделяется такое внимание, но не стоит забывать и об основном качестве ПЛ – скрытности и постараться сделать так, чтобы все противолодочные силы НАТО остались в пролете".

Другой эпизод – экипаж празднует под водой День минера. «Хотя корабль – мужского рода, – говорит капитан 2 ранга Анатолий Гончар, – но лодка женского рода, и поэтому мы все любим ее».

Проводится финал игры "Что? Где? Когда?" Ребята разыгрывают сценку "Дети капитана Гранта". Первый сын – капитан-лейтенант Дмитрий Колесников сидит со сдержанной улыбкой. Второй сын – каплей Дмитрий Репников произносит: «Наш корабль любит также открывать моря и океаны, но открывает их для себя». Третий сын – каплей Максим Сафонов. Роль сестры Терезы, студентки университета Дружбы народов исполняет мичман Максим Вишняков: тряпица вместо юбки, капор.

Ребята поют под гитару. Самые удачливые игроки – Дима Репников и Дима Колесников. Сверкают улыбки, блестят озорные глаза. Ну и так далее, после трагедии все это приобретает какое-то особенное значение.

В октябре 1999 года я встречалась с экипажем К-141 на борту корабля, в командном отсеке, брала интервью у тех, кто был на дежурстве.

– Лодка новая, и важно было проверить, насколько надежными окажутся ее материальная часть, особенно в сложных условиях большого противостояния противолодочных сил флотов НАТО, – рассказывал после похода Геннадий Лячин. – И экипаж проходил испытание на зрелость и стойкость. Задача была такая – поиск и слежение за авианосными ударными группировками потенциального противника. Нам пытались активно противодействовать в первую очередь патрульная противолодочная авиация, а также надводные корабли и подводные лодки. Мы их своевременно обнаруживали, но случалось, что и они нас засекали. Но установить за нами длительное устойчивое слежение они не могли.

Однако, "звездность" экипажа оказалась мнимой – из 72 человек награды получили только 23 подводника. Ребята недоумевали, они-то точно знали, какие чудеса изобретательности и, не лишним будет сказать, – героизма – проявили в ужасающем пекле Средиземноморья.

– У нас буквально воздух к легким прикипал, – рассказывал мичман Сергей Калинин.

– Мы прошли Сардинию, море Альборан, были рядом с Пальмой-де-Майоркой. Подходили к «натовцам» вплотную, причем порой даже на перископной глубине и даже не ожидали, что они не такие профессионалы, какими кажутся…                                                – Они нас несколько раз цепляли, но всякий раз быстро теряли, – добавляет каплей Сергей Любушкин. – Мы нанесли 5 условных ракетных ударов по их кораблям, поставили 1 200 буев.

За обнаружение "Курска" командование Шестого американского флота объявило премию своим командирам.

– Как вела себя аппаратура лодки во время этого похода? Она ведь довольно чувствительна к жаркому климату, – это вопрос к гидроакустику старшему мичману Ивану Нессену.

– Одной из задач боевого похода была как раз проверка всех систем, – ответил он. – Но сбоев в работе не случалось. На АПРК установлено современное радиоэлектронное оборудование. При этом роль гидроакустика снижается?      Квалификация акустика очень важна даже в условиях высокой автоматизации, – ответил Нессен. – Автоматизация – штука хорошая, но сложная: техника вещь капризная, человек – безотказен. Если гидроакустик не умеет классифицировать шумы – лодка идет, как камикадзе.

Мичман Нессен во время "автономки" был признан лучшим оператором поста – благодаря его мастерству первый надводный корабль был обнаружен в ближайшие сутки боевого дежурства. Нессен не попал на последние учения в августе 2000-го по чистой случайности. 11 августа 2000 года он поехал за зарплатой для экипажа и должен был привезти ее в место базирования, где лодка стояла под загрузкой. Но, прибыв на пирс, он увидел, как К-141 в 11 часов вечера уходит в море. «Эх, не успел! – с досадой сказал Нессен. – Когда они теперь деньги получат…»

На 15 октября 2000 года было назначено второе автономное плавание АПЛ – на этот раз в составе большой группы кораблей.

В начале августа 2000-го ребята ходили на пикник на Питьевое озеро, снимали фильм и об этом. «Если нас не будет, чтобы жены наши были вместе», – звучит голос Анатолия Беляева.

Сережа Калинин играет на баяне: "Когда усталая подлодка из глубины идет домой"… Камера выхватывает лица – кто улыбается, а кто серьезным стал. «Мне нравится эта природа, это время года, – говорит Дима Репников, – но я хочу, чтобы следующая наша встреча проходила на южном берегу Крыма или на Майорке, которую мы только в перископ видели». «Эх, какой день рожденья я закачу детям!» – мечтает Василий Кичкирук. А в это время Наташа и каплей Сергей целуются в кустах. Оператор подкрался и снял эту сценку. Влюбленные убегают. Дима Леонов играет на гитаре.

Они все погибли – фильм-реквием.

Глава 3. 2000 год.

Новый год с обманом.

Новый, двухтысячный год начинался грустно.

Подводники одной из субмарин неожиданно вернулись из похода из-за поломки корабля. Эту случайно возникшую нештатную ситуацию командование Седьмой дивизии решило использовать для дезориентации противника. Сюжет для телевидения был задуман адский – как в голливудском блокбастере. Подводники встречают Новый год в открытом море. Антураж был настоящим: летит вертолет, оператор спускается по лестнице с неба, машет рукой. Участники усиленно веселятся.

На самом деле съемка проходила в чреве подводной лодки, которая стояла у пирса Видяево. артистов согнали с других подводных лодок.

Съемочная группа быстренько сняла кадры и удалилась, якобы, на вертолете, не забыв прихватить свой реквизит в виде ватных шариков и искусственной елочки.

Подводники не очень веселы, скорее, подавленные.

Постановщик сюжета Иван Нидзиев доволен:

– Ну мы и сделали НАТО, – потирая руки, говорит он.

Наверное, не бывает лжи во спасение – бывает просто ложь. С нее начинался 2000-й год.

Глава 4. Последние встречи

День был ослепительно солнечным – на дворе стоял март 2000-го года. На лыжи в Видяево встали даже те, кто в глаза не видел лыжни. Я возвращалась с сопок, а они шли из поселка: женщина – неумело, неловко, он – поджидая ее. Сойдя с лыжни, я тоже ждала, сняв свою теплую шапку и повесив ее на лыжную палку. Пара, наконец, поравнялась со мной, и я поспешно надела шапку на слипшиеся от лыжного демарша волосы – мужчина был начальником штаба дивизии, где я работала: Владимир Тихонович Багрянцев.

Едва кивнув мне головой, "сам" укатил вперед, а мы с его женой Катей остались.

– Я в этом году первый раз вырвалась, – призналась я.

– А я?! – восклицает она. – А я вообще первый раз в жизни на лыжи встала! – мы отчаянно хохочем: оттого, что солнце, оттого, что день теплый, оттого, что жизнь вроде бы прекрасна.

И вдруг застываем, одновременно оглядываясь на Владимира Тихоновича. Он легко бежит вверх по склону. Почему-то защемило сердце. Мы молча смотрим ему вслед – как будто тень пролегла между нами и им. Это пронзительно яркое воспоминание терзает сердце необъяснимой тайной – как мечта о чем-то несбыточном, как грядущее расставанье…

Солнце слепит глаза. Мы здесь, в реальности. А он уходит, вверх по серебристому свету. Как будто в никуда. Странно одинокий посреди искрящегося безмолвия.

Память не вечна, как и жизнь! Я не могу не рассказать о них. Все, что знаю и все, что помню! Пусть это будет мой посильный вклад в память о погибших подводниках.

Владимир Багрянцев

– Извините! – сказала я, увидев на диване моего шефа какого-то человека.

– Входите-входите! – мой начальник, заместитель командира дивизии по воспитательной работе Иван Нидзиев любит, когда его окружают люди. Он хорошо знает, что "короля делает свита…"

Я вхожу и жду, когда эти двое решат свои вопросы. Наверное, мичман какой-нибудь, – решаю, глядя на растянутые «треники» посетителя.

Наконец, разговор окончен, и посетитель говорит по слогам:

– Спа-си-бо!

Тем и запомнился. Кто он такой, я, естественно, не спрашивала – субординация-с-с, господа невоенные! Но как же меняет человека одежда!

5 июня 1999 года в нашу дивизию прибыла делегация шефов из Тамбова – на БАПЛ "Тамбов". Обед на борту подлодки – один из самых важных пунктов двухдневной программы. В кают-компании за маленькими столиками плотно разместились хозяева и гости вперемешку. Я не только обязана присутствовать на мероприятиях такого рода, но и записывать все, что сказано. "Вы ведете летопись дивизии!" – говорил мне Иван Иванович. Но я уже тогда догадывалась, что я не просто "веду", я тут для солидности – и мы, дескать, не лыком шиты, и у нас, дескать, свои журналюги есть.

– Не мешайте мне работать, – говорю соседу слева, какому-то лейтенанту, который отвлекает меня разговорами. – А то мой начальник строго посматривает.

Демонстрируя трудолюбие, достаю из-под себя тетрадку и записываю очередной тост – какой-то перл типа "Пусть всегда будет солнце, небо и подводники!"

– А чего бояться, когда у нас за столиком сидит сам начальник штаба? – отвечает лейтенант.

– Где? – я чуть не упала с прикрученной скамьи: начальник штаба – это второе после командира лицо в дивизии.

– Напротив вас! – ужасно доволен лейтенант.

Напротив сидит тот самый человек – "мичман" в растянутых «трениках», но уже в погонах капитана 1 ранга.

Это и был Владимир Тихонович Багрянцев. В первую нашу встречу он приходил решать какие-то "билетные" вопросы, так как был в отпуске.

До трагедии оставалось чуть больше года. За это время мы не только хорошо познакомились с семьей Багрянцевых – мы подружились. Они все замечательные, но Владимира Тихоновича я и тогда, и сейчас считаю самым светлым, ярким, искренним и добрым человеком…

В нашей дивизии Багрянцев совсем мало прослужил. Почти вся его служба проходила в Западной Лице. Молодым лейтенантом в 1982 году он пришел на корабль "К-206" (бывший "Минский комсомолец"). Рос вместе с кораблем: со стапелей и до распилки. Подлодка вошла в историю флота, как инициатор какого-то крупного соцсоревнования.

Его служебная карьера складывалась довольно удачно – в 44 года он стал начальником штаба 7 дивизии. Поговаривали, что Багрянцев будет командиром дивизии, когда Михаил Кузнецов уйдет на пенсию. В дивизии только у них двоих была за плечами военно-морская академия. Три раза Владимир Багрянцев был в автономном плавании, последний раз – в должности старпома.

Интервью с Владимиром Тихоновичем состоялось 31 мая 2000-го года, это уже для будущего сборника, поэтому вопросы носили несколько официальный характер. Но Багрянцев и здесь отличился индивидуализмом, демонстрируя редкую неординарность ответов, часто идя не только вразрез с общим мнениям, но и наперекор ему. Одним словом, он был хулиганом даже в офицерском кителе.

– Владимир Тихонович! Вы считаете себя решительным человеком?

– Ко-неч-но! – позднее я заметила, что так вот, по слогам, он говорил, чтобы скрыть смущение. – Каждый должен быть решительным человеком. Сначала нерешительность становится поступком. Потом чертой характера. Потом и судьбой.

– А если решение неверное?

– Моряк имеет право на неверное решение. А вот на нерешительность – такого права у него нет. Лучше исправить неверное решение, чем не принять никакого.

– Как все-таки принять правильное решение?

– Информация – оценка обстановки – решение! – коротко ответил он. – Если из этой цепочки происходит выпадение звена – это и влияет на правильность решения.

Когда наше телевидение рассказывало всему миру, что подводники сидят в тесном плену подлодки и ждут помощи – я уже тогда понимала, что их нет в живых. Потому что не таков Багрянцев, чтобы сидеть и ждать помощи. Он брал на себя ответственность, он умел спросить, умел и ответить, он первым шагал туда, где опасно.

Своим учителем Владимир Тихонович считал Михаила Моцака – довольно одиозную фигуру последующих событий. В то время Моцак был вице-адмиралом, заместителем командующего Северным флотом. По всей видимости он сыграл какую-то неверную скрипку в "Курских" событиях. Я его не обвиняю – его обвиняли родственники, у которых в то время было обостренная интуиция. Странно и страшно столкнула их судьба.

Но вернемся к интервью – Владимир Тихонович рассказывает случай с часами, как будто списанный из советского фильма.

Итак, Багрянцев опоздал на совещание к Михаилу Моцаку, который тогда был начальником штаба в городке, при этом сослался на часы.

«Выкиньте свои часы!», – сказал тот, как всегда формально советуют в таких случаях.

«Так точно!» – ответил Багрянцев и тут же выкинул в форточку начальника штаба свои именные часы с надписью "За ракетную стрельбу!"

Не могу сказать, как отнесся Михаил Моцак к подобному "закидону", но, наверное, Багрянцеву он больше не давал таких безответственных советов.

Кабинет начальника штаба увешан вымпелами и значками. Владимир Тихонович достает значки еще из сейфа, штук 200. На стене, на том месте, где обычно у хозяина такого кабинета висит портрет первых лиц государства, – деревянная картина с романтичным таким сюжетом: тоненькая девушка машет кому-то платком.

– Какие недостатки вы хотели бы исправить у себя? – спрашиваю я.

– Никаких! – это стилистика его ответов.

– Почему? У вас разве их нет?

– Есть. Только это мои недостатки. Есть личные, есть семейные проблемы, – говорит он. – Они существуют, и от этого не уйдешь. Раньше как считали: "Если семья мешает службе – брось семью!" Я так никогда не думал. Понимаю, что проблемы не могут считаться аттестацией профессиональной состоятельности. И даже часто наоборот бывает: благополучный на всех смыслах человек ничего не достигает.

Это шло вразрез с тем, что я знала о флотском менталитете, где отслеживался каждый личный шаг.

Думаю, что Владимир Багрянцев был глубже и духовнее многих окружающих людей. И гораздо образованнее: Владимира Тихоновича считали серьезным специалистом по военной истории, он много писал для специальных журналов. Как раз накануне он написал работу по обобщению опыта стратегии подводных лодок, собирался везти ее в главный штаб. Это был немногословный человек, говорил точным, ясным и грамотным языком, нечленораздельного мычания не переносил.

– Как Вы себя оцениваете, Владимир Тихонович! Как строгого командира?

– Как разного. Если нужно для дела – иду на конфликт!

Что такое конфликт для Багрянцева? В дивизии не очень-то боялись его громогласной ругани – ругался он громко и беззлобно, с купеческим этаким размахом, но никогда при этом не подставлял невиновного.

Но мы продолжаем наше интервью.

– На какой нестандартный поступок вы способны, Владимир Тихонович?

– Скажем так: не на какой, а – способен! Больше того убежден: способность на нестандартный поступок считаю необходимым условием военной стратегии. Кто действует по правилам – тот проигрывает. Возьмите, к примеру, Гаджиева. Во время войны он применил неожиданный тактический прием: всплывает, дает артиллерийский огонь, уходит на глубину. Раз всплыл, два… На третий немцы его и потопили.

Во время нашей беседы в кабинет входит кто-то из офицеров.

– Я выговоров не боюсь, – ведет параллельный разговор Багрянцев. – Мне их можно на зипун навешивать, как это делали польские крестьяне с грамотами.

– Флот же напугаем таким решением! – возражает офицер.

– А флот и нужно пугать! – отвечает он.

Он просил меня не писать об этом в очерке, но это было при жизни…

"Не бывает преступных приказов, что есть просто приказ, и я обязан его выполнить!" – сказал он то, о чем я его не спрашивала, как будто знал, что через один год, два месяца и восемь дней он станет жертвой такого приказа.

Владимира Тихоновича в дивизии любили. Из-за редкого обаяния, из-за простоты и открытости, за то, что в нем не было ни капли офицерского высокомерия.

– А вы знаете, как мы его называли? "Медовым", – рассказывал каплей Сергей Григорьев.

Он ждет, когда я спрошу, почему? И я спрашиваю.

– А он однажды весь мед, присланный из Нижнего Новгорода, единолично съел. Да это что? Он всегда что-нибудь жевал, мог и бутерброд чужой доесть, так машинально.

– Море любит сильных! А сильные любят поесть! – говорил Багрянцев, наливая мне кофе в своем кабинете и подкладывая бутерброды.

Только потом я поняла, почему он, завидев меня в штабном коридоре, кричал:

– Альбина! Зайдите ко мне! У меня есть дело!

Пока я пыталась понять, какое у него ко мне дело (а дел у него в принципе ко мне не могло быть), он пытался меня подкормить. Тема эта непростая для гарнизона. Когда некоторые говорят, что краски, дескать, сгущены, я вспоминаю, как дети рылись возле мусорных баков, отыскивая бутылки для сдачи, как целая группа видяевских ребят отравилась арбузами из тех же баков.

Наша большая семья с тремя детьми жила трудно – Владимир Тихонович если не знал об этом, так догадывался. На свою зарплату в восемь тысяч он умудрялся содержать семью и по возможности помогать другим.

Мои младшие дети, возвращаясь от Багрянцевых, иногда приносили корзинку с фруктами.

– А тетя Катя сказала, что у них испортятся! – объявляли они, и я отворачивалась, чтобы скрыть слезы.

Но, разумеется, Багрянцев не был идеальным человеком, он не был даже правильным. В нем был русский размах и удаль, и я думаю, что флотская дисциплина давалась ему с трудом. Отец Владимира Багрянцева, Тихон Андреевич, бывший флотский журналист, рассказывал позднее, что у них дома в Севастополе вечно болталась целая «банда» курсантов, Володиных друзей, которых кормили борщом и компотом.

– Я тогда на флоте служил, – рассказывал позднее Тихон Багрянцев. – Я на корабль, и он, маленький, со мной. Лазил по отсекам, что-то крутил, вертел, нравились ему корабли.

– В Академию поступил без проблем, – продолжает Тихон Андреевич. – Но в Питере семья жила тяжело. По ночам работал то грузчиком на вокзале, то машины перегонял. И был случай в биографии сына, когда он пошел в атомный реактор. Я спросил, зачем он туда полез. Он ответил: «Батя! Если бы не полез, не было бы ни меня, ни экипажа!»

Багрянцев был отчаянным жизнелюбом. Независимым, веселым, дерзким и порой сумасбродным.

Он просто любил жизнь! И за это его любили люди!

Пусть он таким и останется на нашем берегу памяти!

Екатерина Багрянцева, жена.

Наш рассказ о том времени будет неполным без Кати Багрянцевой.

До приезда Багрянцевых церкви в Видяево не было, да и зачем храм в военном гарнизоне, где верующих – пальцев одной руки хватит?

Потом в 1999 году стали появляться объявления о богослужениях – я не обращала на них внимания: какие богослужения, когда храма нет, секта, наверное, какая-то… В Видяево действительно в то время то буддисты собирались, то кришнаиты активизировались, был даже один свидетель Иеговы. Церковные события шли параллельно с моей жизнью, не касаясь работы и жизни ни одной гранью. А между тем, Катя Багрянцева развернула бурную деятельность, организовав постоянные богослужения в Доме офицеров, служить приезжал батюшка из Западной Лицы. Но я как-то не связывала эти события вместе. Катя – стройная красивая женщина, в ярком цветном сарафане, и где-то там на задворках гарнизона церковь без церкви....

И вот однажды вижу на приеме у начальника гарнизона, где я должна присутствовать, как инструктор 7 дивизии, жену начальника штаба Екатерину Багрянцеву, которая скромно стоит в общей очереди просителей.

– Господи, Екатерина Дмитриевна! Вы-то здесь что делаете? Неужели Владимир Тихонович не решил бы ваши вопросы? – спросила я.

– Нет, нет, это не семейное, – быстро сказала она. – Речь идет о выделении помещения под храм.

Осенью 1999 года помещение было выделено – это был весь первый этаж пятиэтажного здания. "Супермаркет" было написано во всю ширину стеклянных витрин. Ободранные стены, разбитые окна, отсутствие отопления, заколоченные верхние этажи, из пожарного крана хлещет вода, стекая в подвал. Все это напоминало гражданскую войну, а не церковь. Но надо было знать Катю Багрянцеву, чтобы понять, что у нее не опустились руки. Прихожанки сами сделали ремонт, сами его оформили, принесли всякие покрывала, иконы и свечи из дома.