Репатриантка

Альфия Кушаковская

Репатриантка

Репатриант/ка – от лат. «repatriantis» – «возвращающийся на родину»

Пролог

Она жадно смотрела в окно иллюминатора, пока внизу не появились яркие огни города. Так внезапно, что её это немного напугало. Весь полет от Москвы до Тель-Авива она продремала с перерывами на созерцание невероятно красивого заката солнца среди белоснежных, похожих на айсберги облаков. Отвлеклась только, когда принесли лёгкий ужин, который предлагала авиакомпания для своих пассажиров. Уснуть глубоким сном ей так и не удалось. Было страшно. Что её ждёт впереди? Как, вообще, она на это решилась? Она не раз задавала себе этот вопрос – почему так быстро она вдруг собралась и уехала? Каковы причины? Всё же было хорошо: был дом и работа. Никто не пытался избавиться от неё, она всё ещё была востребована. Ничего же не изменилось: ни друзья, ни поклонники не отвернулись… Ах, да! Она забыла, что у неё наступил возрастной кризис: 70 плюс. Бывает такое с женщинами, когда они достигают момента, когда их накрывает. Накрывает так, что не хочется ничего. И тело уже не то, и морщины вокруг глаз, и кожа складками на подбородке… А шея? Это же просто ужас! Что поделать – возрастные изменения. А ещё и отголоски чрезмерного использования грима, как в её случае. Актриса, что тут скажешь… Хотя, если честно сказать, она выглядела совсем и неплохо в свои семьдесят с плюсом: высокая, статная, с пышной грудью. Грудь была её достоянием и вызывала не только восхищение мужчин, но и зависть многих женщин. Вес её был всегда стабильным, это, наверное, наследственное, от мамы. Говорили, что мама имела французские корни: её предки пленные французы, когда-то обосновавшиеся на берегах Волги после Отечественной войны 1812 года. Они остались жить в Поволжье и, спустя какоето время, открыли здесь своё сапожное дело. До определённого времени это было для неё тайной за семью печатями. Об отце всю правду она узнала только перед самой кончиной мамы. Оказалось, что тот, что её воспитывал, и чью фамилию она носила, был отчимом, а биологическим отцом был совсем другой человек. Он был евреем, и его генеалогическое древо начиналось аж с середины 19 века, именно тогда евреи начали заселять Поволжье. Так что кровь у неё была намешана ещё как. Правда, никто и никогда не поднимал эту тему. Но, когда она собралась репатриироваться в Израиль, ей всё же пришлось покопаться в архивах, это было необходимо для оформления документов. Из них-то она и узнала, что с биологическим отцом своего ребёнка мама рассталась ещё до её рождения. Собственно, отец ребёнка даже и не знал, что стал отцом девочки. Молодые люди любили друг друга, но расстались, и виной этому стала бабушка Хана, мама молодого человека, которая почему-то сразу невзлюбила белокурую девушку непонятных кровей: то ли француженку, то ли польку, но по паспорту русскую. Правдами и неправдами, сегодня мы не знаем как, но она увезла сына в другую страну. И вся это история получилась крайне неприглядной, а посему никто из родственников мамы старался о ней не вспоминать. Но при рождении девочки в документах всё же были указаны все данные о родителях ребёнка: и отца, и матери. Просто девочка никогда и не заглядывала в свидетельство о рождении. Зачем? Она знала кто её родители. Во всяком случае, до поры до времени она так думала…

– Уважаемые пассажиры, наш самолёт готов к посадке, прошу вас пристегнуть ремни, привести спинки кресел в исходное положение, поднять шторки иллюминаторов! – приятный голос стюардессы отвлёк от мыслей, которые не давали ей покоя всё время полёта.

Она вновь прильнула к иллюминатору. А там внизу кипела новая для многих сидящих в самолёте доселе неизвестная жизнь. Вон она какая яркая! От огней автомобилей, от сверкающей рекламы и от отблеска морской воды! Самолёт шел на посадку. Ещё минута и шасси уже коснулись земли, святой земли Израиля.

– Наш самолёт произвёл посадку в аэропорту Бен-Гурион. Мы рады приветствовать вас в столице Израиля, в городе Тель-Авив, температура воздуха плюс 20 градусов. Просьба оставаться на своих местах до полной остановки двигателя самолёта. Благодарим вас за то, что выбрали нашу компанию. Командир и экипаж прощаются с вами! Всего доброго и до новых встреч. К выходу мы вас пригласим.

В салоне самолёта началось движение: открывались и закрывались дверцы багажных полок, слышались звуки падающих чемоданов, кто-то уже звонил по телефону, многие повставали со своих мест. Люди явно устали сидеть пять часов без движения. Всё отчётливее слышалась речь на красивом, певучем иврите. «Кен! Беседер! Рега!»[1]… Слова были мелодичны, но непонятны… Клара единственная, кто так и остался сидеть в кресле, не шелохнувшись. Она нутром начала осознавать, что у неё начинается новая жизнь. Именно здесь и с этой минуты.

Часть 1. Она. Клара

Глава 1

Она не спеша достала сумку из-под кресла, положила её на колени и, открыв немудрёный замочек, достала зеркало и губную помаду! Зеркало! Её любимое зеркало, с небольшой ручкой, в красивой мельхиоровой оправе. Это был своего рода талисман, который был с нею, начиная с первого свидания со сценой, с момента, когда она пришла на прослушивание в театральное училище.

«А в каком году это было? Господи, я начала забывать даты, – промелькнуло у неё в голове. – Ах, да… Помню! 1966, год моего поступления в Саратовское театральное училище. Как же это было давно. Сколько воды утекло, сколько всего произошло… Целая жизнь. А зеркало всё ещё со мной. И будет со мной. Всегда!»

На неё смотрела красивая женщина, совсем и не старая, но уже и не молодая. Красивая женщина не имеет возраста. Об этом она всегда помнила. Свой возраст она не афишировала, но и не скрывала. Да! Она женщина серебряного поколения, до золотого ещё есть время… Нет, это было не кокетство, а естественное положение дел, чего уж скрывать – семьдесят плюс, и ничего с этим не поделаешь. Она поправила свою безукоризненную причёску – волосы были гладко зализаны в пучок, в модном стиле slickedback[2], что придавало ей особую элегантность. Это в жизни. А на сцене, что же касалось сценических образов, парики в костюмерной, натянутые на трёхлитровые банки, были из всех эпох.

Она подкрасила губы помадой в тон малинового твидового костюма! «Вот теперь готова! Можно уже вставать с места и отправляться в новую жизнь», – мысленно подстегнула она себя.

По проходу проходили уже последние пассажиры. Она встала с места, взяла в руки тонкую трость, которая ей помогала безболезненно ходить после операции на колене, и уверенно направилась к выходу самолёта.

– Благодарю вас за полёт. До свидания, всего доброго, – сказала она хорошо поставленным голосом.

– И вам всех благ и успешной абсорбции, – мило ответила стюардесса, по опыту зная, что этим рейсом летят, в основном, новые репатрианты.

Дама с тростью медленно вышла из салона, вступив не на трап самолёта, а в рукав, по которому чинно шли пассажиры. Она замыкала всю эту процессию. При выходе из рукава она увидела молодого человека с табличкой «Клара Лебедянская», который растерянно искал глазами свою подопечную и, увидев её, наконец, разулыбался во все свои 32 зуба.

– Клара Лебедянская – это я! Здравствуйте!

– Шалом[3], рад вас приветствовать, Клара. Я представитель Сохнута, меня зовут Давид. Пойдёмте со мной, у вас есть ручная кладь? Я могу вам помочь?

– Нет, нет… Благодарю. У меня всё в багаже. С собой только вот эта сумочка, – просто ответила Клара, и они вместе направились в отведённые комнаты для оформления документов новых репатриантов.

В помещении было не очень много народа. У каждого стола сидели люди, только что прибывшие последним рейсом из Москвы. У каждого была виза на ПМЖ и разрешение на оформление гражданства Израиля после консульской проверки. Такие же документы были и у Клары. Она хорошо помнила недавний визит к консулу в Москве, где она провела несколько часов и довольно успешно прошла эту проверку. Клара до сих пор не могла поверить, что решение уехать из страны и репатриироваться в Израиль у неё пришло спонтанно и быстро. Однажды, несколько месяцев назад, она была в одной интересной компании творческих людей, некоторые из которых имели двойное гражданство – России и Израиля. Они так увлечённо и восторженно рассказывали о далекой стране, что натолкнули её на мысль своими глазами увидеть Стену плача. Тогда она и не знала, что есть закон «О возвращении» на историческую Родину лиц еврейской национальности. Да и о том, что она, Клара Лебедянская, еврейка по отцу, она тоже узнала совсем недавно. Анна (Anais), её мама, перед смертью поведала дочери свою тайну, которую носила всю свою жизнь, скрывая имя и фамилию настоящего отца Клары. Оказалось, что Клара до замужества носила фамилию своего отчима Верещагина Богдана, считая его отцом. У неё никогда не было никаких сомнений в том, что это родной человек. Клару любили и холили, к ней относились с нежностью. Она росла в заботе и внимании. Откровение матери прогремело как гром среди ясного неба! Значит, по отцу, по биологическому отцу, она Хавкина. Клара Львовна Хавкина. Как это непривычно звучит…

Мама поведала ей историю, в которую трудно было поверить, но можно было разыграть на сцене или на экране. Кларе, как актрисе, это было легко представить, но как самой во всё это поверить? Анна (Anais) ушла из жизни с лёгким сердцем, сняв с себя груз, который носила все долгие годы. И вот теперь Кларе предстояло со всем этим грузом разбираться самой.

– Клара Лебедянская? Это вы? Присаживайтесь к моему столу, – обратилась к ней девушка, оформляющая документы. – Может, хотите чаю или кофе? Давид, налей, пожалуйста, Кларе кофе, – не дожидаясь ответа, распорядилась девушка.

Давид, молодой человек приятной наружности, через минуту принёс Кларе картонный стаканчик с кофе.

– Бевакаша![4] Пожалуйста!

Все сотрудники Отдела алии и абсорбции, принимающие новых репатриантов, хорошо говорили на русском языке, правда, чувствовался лёгкий акцент, который придавал речи музыкальную привлекательность.

– Клара, приготовьте, пожалуйста, ваши документы, те, которые вы консулу показывали, – продолжила, как обычно, свой протокольный разговор девушка. – Итак, ваш папа – Хавкин Лев? Где он проживает?

Клара, услышав вопрос, на секунду растерялась, но быстро нашла в себе силы и уверенно сказала:

– Да, Лев Хавкин – мой отец, сын Ханы и Ефима Хавкиных, 1929 года рождения, родился в Саратове, там же, где и я родилась… Только я не знаю, жив ли он сейчас? Но, надеюсь, что приехав в Израиль, я попытаюсь это выяснить.

– А мама ваша жива? И как её имя? – девушка машинально задавала вопросы, заполняя какието графы на мониторе компьютера.

– Моя мама, Анна Акимовна Аристова, из французского рода Арье по линии бабушки, 1930 года рождения, скончалась совсем недавно, – грустно, но с долей гордости в голосе, ответила Клара.

– Вы хотите взять фамилию отца «Хавкин»? Или оставите фамилию мужа Лебедянский? У нас в стране все фамилии в документах имеют мужской род, – заключила девушка. – Это мне нужно знать, для того, чтобы выписать вам удостоверение личности – «Теудатзеут». Пока это будет временный документ, а позже Вы сделаете в отделе МВД биометрический, – девушка говорила все это параллельно с тем, что быстро печатала на клавиатуре компьютера.

– Я оставляю фамилию мужа. Лебедянский! – без колебания произнесла Клара.

– Я вас поняла, Клара! Клара – именно так вас теперь будут называть. Без отчества и на «ты». В нашей стране так принято, Клара. Сейчас все документы будут готовы. И ещё… Вот вам симка для вашего телефона с израильским номером. И конверт: здесь небольшое денежное вознаграждение в честь приезда в страну! – заканчивая всю процедуру, сказала девушка.

– Благодарю вас… Искренне признательна… – как-то робко ответила Клара, принимая «дары» новой для неё страны.

В комнате уже никого не осталось кроме Клары. Часы на стене показывали полночь, рейсов больше не ожидалось, и работники Отдела алии и абсорбции, наконец, выдохнули после напряжённого рабочего дня. Клара с интересом вслушивалась в звучание незнакомого пока языка. На русском уже никто не говорил, слышалась речь на иврите, видимо, все беседовали уже о своём, житейском. Клара оглядела всю комнату: столы, шкафы, компьютеры, кофе-машина и всякие сладости, а главное – люди… Новая страна… Новый, незнакомый мир…

– Клара! Слиха[5], простите… Вы можете сейчас получить свой багаж и отправиться на машине в ваш город. Или, если хотите, мы вам устроим номер в гостинице на ночлег. А поедете с утра. Как вам такой вариант? – всё та же девушка продолжала над Кларой шефство.

– Да! Пожалуй! Это было бы хорошо, я очень устала от дороги. Буду вам искренне признательна, если это получится! – Клара была обрадована столь спонтанному предложению девушки.

– Давид, позвони, пожалуйста, в багажную службу, пусть багаж Клары доставят в отель при аэропорте. Я сейчас оформлю номер на ночь для Клары, – быстро отчеканила девушка.

Молодой человек стал звонить по телефону. Он чётко давал распоряжения, девушка что-то печатала на компьютере, все вновь засуетились, и было видно, что делают они свою работу искренне и профессионально. Клара была тронута вниманием и теплотой, с которой к ней отнеслись совсем незнакомые люди, в чужой, ещё пока, стране. Не прошло и получаса, а она уже шла уверенным шагом по коридору небольшого отеля при аэропорте Бен-Гурион. И даже её тонкая трость, которая служила ей в последние несколько месяцев палочкой-выручалочкой при перемещении на большие расстояния, совсем ей не понадобилась, она просто несла её в одной руке с сумочкой. Даже странно, как всё изменилось, стоило только вступить на эту Святую землю.

Проходя мимо небольшого напольного зеркала, Клара увидела себя. Кто эта стройная женщина? Клара Лебедянский, по отцу Хавкин, гражданка Израиля. «Шалом, Геверет Клара!»[6]

Зеркало! Опять зеркало. Это знак. Значит, всё будет хорошо. Всё по плану. Будем жить!

Глава 2

Что такое рай? Это, наверное, или место, где тебе хорошо, или состояние вечного счастья и наслаждения. У каждого человека свой рай. Для одного – горы и простор, для другого – небо и горизонт, для кого-то совсем неизведанное, но очень притягательное чувство волшебства. Для Клары раем были театр и море. С самого детства она была знакома и с тем, и с другим. В театр она в первый раз пришла с бабушкой Жаклин. Это был Театр оперы и балета, самый популярный и любимый театр в городе. Давали «Щелкунчик». Клару поразила не сама постановка, и даже не музыка Чайковского, она была знакома с некоторыми произведениями великого композитора, Жаклин много времени уделяла музыкальному воспитанию внучки. Клару потрясло убранство театра. Сам зрительный зал с креслами в несколько ярусов, восхитительные громадные люстры на разрисованном потолке. А сцена? Она была такой огромной, с богатым бархатным занавесом, который так грациозно плыл, когда его открывали. А какие были декорации! Это были восхищение и восторг. А костюмы артистов?! Это же настоящие произведения искусства. Все это великолепие потрясло воображение девочки, позже она с трепетом будет вспоминать и рассказывать о первой её встрече с театром. Но самое неизгладимое впечатление произвёл на неё финал спектакля, когда на сцену вышли все артисты, участвующие в нём: шквал оваций и аплодисментов, крики «Браво» и цветы. Она, наверняка, уже тогда, будучи маленькой девочкой, представляла себя на сцене.

После спектакля Жаклин повела её за кулисы, а это особое «царство». Они пошли в гримуборную исполнительницы главной партии, известной артистки балета, подруги Жаклин, которая доброжелательно встретила девочку. Клара запомнила момент, как балерина, присев на корточки, в пачке и гриме, ещё не успев снять пуанты, расспрашивала её о спектакле: кто и что больше понравилось. Клара не помнила её лица, но перед глазами и сейчас стояла картинка, та, что засела в ее голове навсегда в той гримерке: большое зеркало на столе, вокруг которого располагались лампочки для большего и яркого света, ширма, на которой висели различные по цвету балетные пачки и много, много цветов в корзинах и вазах – результат восхищения преданных поклонников талантом исполнительницы. Кларе это навсегда врезалось в память. И ещё слова, сказанные артисткой, смысл которых она пронесла через всю свою жизнь: «Свет и Любовь!» Если в тебе зажёгся свет, неси его дальше, чтобы отдать ещё кому-то и делай это с любовью! Наверное, именно эта первая встреча с прекрасным дала толчок к выбору профессии: она обязательно станет артисткой! Чего бы это ей не стоило! И ведь стала. Правда, не артисткой балета, а актрисой драматического театра.

Клара сидела на заднем сидении комфортабельного легкового автомобиля, который ехал по трассе от Тель-Авива в направлении Крайот, на север страны, это название она запомнила, когда услышала его от работников Сохнута и отдела абсорбции при расставании утром у отеля аэропорта. Она смотрела в окно, мимо проносились, мелькая, сначала рекламные щиты на небоскребах Азриели, а затем дома различных поселений: и арабских, где были видны минареты мечетей, и друзских посёлков с ухоженными палисадниками. Поражала широта трассы и качество дороги. Клара невольно вспомнила дорогу из Саратова в их дачный посёлок. «Боже, где я? И куда я еду?» – Слиха, атмедаберет иврит?[7] – вывел Клару из задумчивости приятный грудной голос мужчины, который, не поворачиваясь, но очень внимательно наблюдая за ней в зеркало заднего вида автомобиля, спросил о чём-то на незнакомом языке.

– Я вас не понимаю…Do You speak English? I can speak a little![8]

– Я не говорить по-русски хорошо! Но понимать чуть-чуть! – продолжая смотреть на Клару в зеркало, с улыбкой продолжал водитель. – Шми Давид! Эйх корим лах? Меня зовут Давид, а тебя как зовут?

– Мне везёт на Давидов, очень приятно! А я – Клара! – ответила Клара и тоже постаралась улыбнуться!

– Беседер! Ты красивая! Посмотри – вон море! Любишь море? – продолжая движение, водитель пытался завести беседу с приятной пассажиркой.

Клара посмотрела в окно и, правда, увидела море. Вот оно, совсем рядом. Море! С ним она была знакома с самого детства, вот как помнит себя, так помнит и море. Именно с того самого момента, как папаша Богдаша, так она называла отца, который впоследствии оказался её отчимом, вывозил их с мамой, с Анаис, которая по паспорту была Анной, дочерью бабушки Жаклин, каждое лето в Крым. Для Клары море было чем-то очень близким, другом, можно сказать. Оно было не столько для тактильности, то есть, не столько для плавания, сколько для философского общения. Клара, каждый раз встречаясь с морем, рассказывала ему о своих мечтах и фантазиях. Становясь старше и выезжая на курорты Краснодарского края с друзьями, а потом и с мужем, она непременно проводила много времени наедине с морской пучиной. И прощаясь, обязательно кидала в море монетку, чтобы вернуться.

– Хочешь море? Вода? Я сделаю остановиться! – сказал на ломаном русском Давид, но Клара его поняла.

– Хочу! Очень хочу! – почти выкрикнула она. Её глаза загорелись, она даже раскраснелась от волнения.

Давид свернул с трассы к самому берегу. Море! Вот оно, такое разноцветное. Местами голубое-голубое… А вон чуть дальше – синее, а у горизонта почти зелёное. Слышался шум прибоя, волны накатывали на берег и, чуть погодя, отступали. Клара вышла из автомобиля, напрочь забыв про своё колено, легко зашагала к самому краю берега.

– Здравствуй! Здравствуй мое море! – шёпотом выкрикнула она. Если бы это было на сцене, её громкий шёпот был бы слышен в последнем ряду партера. Мастерство сценической речи актёра. Это опыт, который приходит к актёру с годами и тренировкой.

Лёгкий весенний ветерок, растрепал её послушные волосы, и, если бы рядом оказались её почитатели, им было бы непривычно видеть Клару, признанную и обожаемую публикой актрису, в таком легкомысленном виде. Она почувствовала некую свободу, лёгкость. «Вот и начинается моя новая жизнь! Море, ты слышишь? Я не изменила тебе. Я говорю тебе первому об этом, как своему старому другу! Слышишь? – Клара хотела побежать, но остановилась, колено вдруг о себе напомнило. – Свет и Любовь! Солнце и море! Теперь это будет мой маленький рай»… – с такими мыслями она возвращалась к машине, где её ждал Давид, приятный человек.

– Благодарю вас, Давид. Вернее, спасибо тебе! Здесь же не говорят «вы», – вспомнила Клара напутствие девушки, которая оформляла ей документы.

– Тода раба! У нас так говорят! Это значит «спасибо», – садясь за руль, подвёл черту маленькой морской прогулке приветливый водитель.

Все оставшееся время они ехали под звуки мелодий, доносившихся из магнитолы в автомобиле, и каждый, слушая, думал о своём. Вдруг зазвонил мобильный Клары, который лежал в сумочке. Она удивленно потянулась за сумочкой на сидении, не спеша достала трубку. Интересно, кто это может быть? Ведь никто ещё не знает её нового, израильского номера телефона…

– Да! Я слушаю! Да, это я – Клара Лебедянская, все верно. Кто? Простите, можно ещё раз, я не расслышала, – пытаясь не пропустить ни одного слова, Клара вслушивалась в речь, которую произносили на другом конце провода. – Я поняла вас, благодарю. Да! Минутку, я сейчас узнаю у водителя! – и, дотронувшись до плеча Давида, она спросила его:

– Давид, скажите пожалуйста, а где мы едем? И скоро ли мы будем на месте? Это спрашивают из хостеля. Из того, где я буду жить. Они ждут меня… – как-то растеряно добавила Клара.

– Скоро! Ещё полчаса. Скажи, мы едем по Хайфе, по нижнему городу, – пояснил Давид и прибавил газу.

Клара тем временем передала то, что сказал водитель и отключилась. «Они меня ждут. Это приятно!» – в ней заговорила уже не просто Клара, женщина, которую должны разместить в её новом жилище, заговорила актриса Лебедянская, которая знала себе цену, которую любила публика и которая могла и умела за себя постоять везде и всегда.

Глава 3

В хостеле Клару ждали ещё с вечера вчерашнего дня. Руководство знало, что она прилетает московским рейсом. Клара «попала» в базу данных Министерства абсорбции сразу, как только получила визу на ПМЖ в Израиль. Она, интересуясь условиями своего будущего проживания в новой стране, оставила заявку на сайте Министерства и незамедлительно получила несколько предложений, среди которых больше всего ей приглянулся хостель на берегу моря. Она без раздумий сразу же согласилась, не вдаваясь в подробности условий проживания в данном учреждении. В стране исхода, то бишь, в родном Саратове она оставляла все нажитое в совместном браке имущество и недвижимость. А это было ни много ни мало, но «богатство»: большая трёхкомнатная квартира в центре города, рядом с её театром, загородный домик в посёлке театральных деятелей и машина, пусть не шикарная, но очень ею любимая «Пежо 308» тёмно-синего цвета, которую она ласково называла «моя ласточка». Да, это было богатство по меркам провинциального города. И всё было нажито праведным трудом Клары и Феликса Лебедянских. Они поженились за два дня. Он, архитектор по профессии и любитель всего красивого: и искусства, и женщин, был завсегдатаем Саратовского драматического театра имени Слонова, где служила Клара, и где она блистала в главных ролях. Там они и познакомились после очередного спектакля, когда он пришёл к ней за кулисы с цветами. Имея безукоризненные манеры, он сразу её обаял и влюбил в себя, а на второй день знакомства сделал предложение руки и сердца. Она, не будучи молоденькой, к тому времени ей исполнилось уже 26 лет, сразу же согласилась.

«Что тут думать? Надо брать», – в шутку говорила Жаклин, бабушка Клары, а она-то знала толк в мужчинах. Анаис, мама Клары, будучи занятой только жизнью своего Богдаши, Богдана Верещагина, главного инженера большого завода, отнеслась прохладно к Клариному выбору спутника жизни. Похоже, ей было всё равно. Клара давно уже жила самостоятельной жизнью и принимала все решения сама.

Поначалу всё складывалось в молодой семье удачно. Жили супруги в квартире Феликса, которая досталась ему в наследство от рано ушедших родителей. Ему всегда хотелось большой семьи, он просто бредил о домашних дружных застольях.

– Большая семья – это же радость, это же счастье! Видеть, как собираются все вместе: дедушки и бабушки, мамы и папы, и много, много детей, таких всех разных. Чёрненьких, кудрявых, с голубыми или карими глазами! Да какая разница! Главное, чтобы все вместе! – так всегда говорил в запале Феликс, когда речь заходила о детях.

Клара не то, чтобы не любила детей, она просто привыкла, что всё внимание должно быть приковано к ней и только к ней. Актрисы, наверное, особенно остро воспринимают недостаточную заинтересованность их персонами у окружающих, а у Клары, скорее всего, это шло из далёкого детства, когда всё лучшее было только для неё. И однажды, забеременев, Клара не задумываясь, сделала аборт.