Прах

Ариан собиралась отвернуться, но остановилась, услышав, как откашлялась Риан.

– Да? – спросила принцесса.

– Я… Леди, я забочусь о пленнице.

Молчание. Риан украдкой бросила взгляд на леди Ариан, но та никак ей не помогала, только нетерпеливо ждала, положив руку на рукоять антимеча.

Вздохнув, Риан сделала еще одну попытку:

– Леди, она знала мое имя.

– А как тебя зовут, девочка?

– Риан.

Риан показалось, что принцесса наклонила голову, словно от удивления. А затем ее улыбка стала шире; припухлость вокруг глаза уже уменьшалась, а синяк на щеке начал выцветать.

– Не бойся, Риан. Утром я ее съем. И после этого она тебя уже не потревожит.

3

Воскрешенная немая

Лир.

Ничто родит ничто. Скажи еще раз.

Корделия.

Я так несчастна. То, что в сердце есть,

До губ нейдет. Люблю я вашу милость,

Как долг велит: не больше и не меньше.

У. Шекспир. Король Лир[1]

Прежде чем кто-то снова пришел в подземелье, между миром и солнцами прошел щит-затенитель, и дом власти остыл в сумерках между днями. Для Персеваль, раздетой, раненой и – как и все ее крылатые родичи – вынужденно щуплой, холод стал суровым испытанием. Она не могла ни согреться, закутавшись в крылья, ни поймать даже призрак тепла, прижав колени к груди.

Она сосредоточилась на том, чтобы запомнить все детали своей камеры; она вычисляла число ступеней, ведущих к вершине башни, считая шаги Риан. Даже здесь, в темноте, Персеваль могла вызвать в памяти и картинку, и геометрию пространства. Этот дар достался ей вместе с крыльями – но не покинул ее вместе с ними.

Поэтому она стояла, сгорбившись, наклонив голову и дрожа всем телом; зубы она сжала, чтобы они не стучали. Она услышала, что кто-то спускается по лестнице, и попыталась поднять голову, но застывшие мышцы шеи не позволили ей это сделать.

Возможно, к ней идет Командор или снова Ариан. Ариан, которая встретила Персеваль как равную на поле боя, а затем, когда Персеваль сдалась, все равно отрубила ей крылья. У Ариан нет представления ни о чести, ни о милосердии.

Персеваль пыталась поверить в то, что когда-нибудь научит ее, по крайней мере, смирению.

Она повисла на цепях и постаралась не сжиматься в комок от страха.

Но посетителем оказалась та девочка Риан: она принесла бинты, а также пищу и напиток, которые поначалу Персеваль не могла есть самостоятельно из-за слабости. Девочка – девушка или молодая женщина (Персеваль не знала, как они определяют это здесь, во Власти) – сначала одним движением включила свет, а затем теплой водой и едким мылом вымыла плечи Персеваль, цокая языком при виде потрескавшихся, бесполезных корочек на ранах.

– Я думала, ты их залечила, – сказала Риан.

– Зачем? – спросила Персеваль и подивилась тому, насколько пара часов, проведенных в цепях, надломили ее дух. – Ваш Командор все равно меня сожрет, и притом очень скоро – ведь вечно держать меня в оковах он не сможет.

Риан хихикнула, выжимая свою тряпку.

– Нет никакого Командора, – сказала она и икнула. Эта икота стала знаком, который был нужен Персеваль: он подсказал ей, что это не нервный смех, а подавленная истерика.

Нет никакого Командора.

– Но я видела его, когда меня привели сюда.

Мягкая тряпка потерла нежные края ран Персеваль. Опустив голову, Персеваль попыталась вытянуть шею, впитать в себя тепло воды и ненадолго унять дрожь. Скоро вода на коже начнет высыхать, и холод вернется.

– Он умер, – сказала Риан, и по ее голосу было ясно: она поняла, что проболталась. Она бросила тряпку в ведро, и та с громким всплеском упала в воду. Затем Персеваль почувствовала, как теплые полотенца вытирают ей спину, ощутила прикосновение теплых рук, измерительной ленты и марли.

Персеваль сделала глубокий вдох, чтобы успокоить свои сердца, которые внезапно забились от ужаса в ее глубокой, широкой груди. Если Аласдер умер, значит, Ариан его убила. А если Ариан убила Командора, то у Персеваль нет никаких шансов выйти на свободу.

– Забудь, – сказала Персеваль, отстраняясь от бинтов.

Но Риан постаралась не обращать внимания на ее протесты – и продолжила мазать ее мазью, измерять, заклеивать пластырем. Она прикасалась к ней по-хозяйски, и Персеваль подумала, что это чувство – как и неловкая доброта Риан – ей знакомо.

– И когда она придет за мной? – со вздохом спросила Персеваль.

– Она сказала – утром.

Преодолевая ноющую боль в шее, Персеваль изогнулась и бросила взгляд на высокое окно. Оно причиняло ей больше страданий, чем темнота, – ведь благодаря ему Персеваль могла видеть, как жизнь утекает прочь, словно песок в часах. Край щита-затенителя был линией разреза; небо за ним все еще оставалось черным, но уже смягчилось.

Риан похлопала Персеваль по спине ниже повязок, а затем снова встала перед ней. Используя свои онемевшие, горящие руки в качестве рычагов, Персеваль заставила себя выпрямиться.

– Но ты все равно тратишь на меня еду? А еще воздух, повязки и воду?

– Воздух стоит дешево, – сказала Риан – удивительная дерзость для служанки. Услышав эти слова, любой инженер сделал бы жест, защищающий от зла, и вздрогнул. – А иногда леди берется за дела позже, чем собиралась.

Это означало, что, возможно, Ариан не сумеет уничтожить Персеваль так быстро, как ей хотелось бы.

– Можешь удлинить мои цепи? – спросила Персеваль, когда Риан, по крайней мере, накормила ее супом и занялась уборкой в комнате. Пища тем временем начала оказывать свои волшебные восстановительные свойства. – Чтобы я могла сидеть на полу или лечь?

Если внимание Ариан действительно было так рассеяно – а это вполне возможно, если она пытается взять под контроль правительство своего отца, – то Персеваль может провести здесь несколько дней. Цепи будут причинять ей все больше боли, а Риан – невозмутимо смывать нечистоты с пола в сливные желоба струей пара. Никаких допросов не будет; в них нет смысла, если Ариан собирается просто поглотить пленницу в ходе соответствующей церемонии.

Персеваль почти мечтала о том, чтобы все это закончилось.

– Я спрошу, – ответила Риан.

По крайней мере, после уборки в комнате стало тепло и влажно. Риан закутала Персеваль в одеяло и скрепила его у нее на груди с помощью застежки. Одеяло было мягким и белым. На нем будет видна кровь.

Кроме супа Риан также принесла хлеб и растительное масло, а также соевый сыр. Аккуратно разломив хлеб и сыр на кусочки, Риан скормила их Персеваль. Персеваль брала еду с рук Риан, словно ручная птица. Если ей суждено умереть, то пусть она умрет в том комфорте, который ей доступен.

Взяв очередной кусок, Персеваль поцеловала пальцы Риан в знак благодарности.

Отдернув руку, Риан отпрыгнула назад. Она смотрела на Персеваль, а Персеваль – на нее; отличие заключалось в том, что Персеваль еле заметно улыбнулась и слизнула с губ последние капли настоянного на травах масла.

– Откуда ты знаешь мое имя? – сдавленным голосом спросила Риан.

Персеваль моргнула и поняла, что в этот миг выглядит столь же потрясенной.

– А почему я не должна его знать? Разве мы не сестры?

Не Риан осторожно отставила в сторону тарелку с хлебом. И не Риан протерла губы Персеваль влажной тряпицей и смахнула крошки с ее щеки. Это сделал кто-то другой – другой человек, облаченный в тело Риан.

Другой человек, которого демоница из Двигателя назвала сестрой.

Она молчала, но не могла уйти, и в конце концов Персеваль откашлялась и заговорила снова:

– Риан? Ты злишься?

Риан не злилась – сейчас она не испытывала вообще никаких эмоций. Но она задержала дыхание, словно в горле у нее застрял камень.

– Ну так что? Ты потрясена? Тебя воскресили? Воскресшие тоже не могут говорить.

Риан слышала такие легенды, но ни разу не видела воскрешенного. Она не была уверена, что верит в них.

Она захлопотала, фокусируя внимание на работе, а когда вся посуда была поставлена на поднос, а все полотенца – сложены, Риан дважды сглотнула и заставила себя посмотреть в глаза Персеваль.

– Ты лжешь.

– Нет, не лгу! – с жаром ответила Персеваль, словно она не стояла в подземелье, обнаженная, закованная в цепи, с пустым от боли взглядом. Ее реакция убедила Риан. – Ты – дочь моего отца. Как ты вообще могла об этом не знать?

Риан бежала – позорно, забыв о чувстве собственного достоинства. Оставив поднос на стойке рядом с дверью, она нашла дорогу вверх по лестнице, ориентируясь только по люминесцентным полоскам на стенах.

К счастью, ужин уже прошел. Дом Власти затих в вечерней тени, и на эти восемь часов дел у плебеев не было – они должны были просто спать.

Риан не думала, что сможет заснуть.

Но она могла вернуться в камеру, которую делила с Джодин, Шарой и лохматой девушкой-посудомойкой, которая почти всегда молчала. Она могла залезть в свою незапертую «гроб»-койку – в других, крепко запертых, женщины спали или стремились обеспечить себе немного личной жизни – и закрыть крышку. Освещение в «гробу» было связано с таймером – на тот случай, если его обитатель задремлет во время чтения или игры, но Риан выставила самый большой интервал и, подложив руки под голову, уставилась на покрытую завитками зеленовато-синюю полупрозрачную крышку.

Конечно, у Персеваль были причины, чтобы солгать: Риан ухаживала за ней. Другое дело, что Риан никак не могла – да и не захотела бы – ее спасти.

Кто ей Персеваль?

Но она вспомнила спину, покрытую веснушками, и окровавленные раны, и темные круги под карими прозрачными глазами Персеваль и подумала: «Кто, в самом деле, ей Персеваль?»

Не друг. И не сестра, что бы ни говорила Персеваль.

Да, все так, но…

…но что еще у нее есть? Она словно нашла раненую птицу. Такое в жизни Риан уже было. Она перевязала ей крылья ниткой, чтобы птица не била ими и не травмировала себя, и устроила ей гнездо в комке шерсти рядом с очагом – чтобы она жила там до тех пор, пока она не умрет либо снова не сможет летать.

Только вот шансы взъерошенных вьюрков попасть в общий котел были невелики.

Задумываться об этом бесполезно. Персеваль обречена. Утром она умрет, а с ней умрет и вся ее ложь. А с ними исчезнут фантазии Риан о том, что она чем-то обладает и что-то защищает.

Так уж устроен мир.

Но Риан все равно смотрела на крышку своего «гроба», а когда свет погас, она уставилась в темноту.

* * *

Ночь в Доме Власти была не очень темной. Даже в своем подземелье, в камере с одним-единственным, высоко расположенным окном, из-за панелей-затенителей проникало достаточно света, чтобы Персеваль могла различать очертания предметов. После того как Риан ушла, включенный ею свет, связанный с таймером, погас. Как бы она ни похвалялась расходом воздуха, ресурсы здесь все-таки экономили.

Персеваль подозревала, что Риан вернется, она на это рассчитывала. Так и случилось. В самый холодный час, когда даже наброшенное на плечи белое одеяло уже не могло победить дрожь и когда медленно текущая кровь свернулась и потрескалась на грудной клетке и бедрах Персеваль, она услышала на лестнице несмелые шаги.

Это был уже не уверенный цокот каблуков, как днем, а поспешное движение, даже бегство. Звуки прикосновения мягких голых подошв к поверхности. Но Персеваль все равно знала, что это Риан. Она уже дважды слышала, как та спускается, и ей этого было достаточно.

– Привет, Риан, – негромко сказала Персеваль еще до того, как служанка повернула за угол у подножия лестницы.

– Думаешь, они за тобой не наблюдают? – спросила Риан, не заходя в камеру. – Разве они не следят за всем, что ты делаешь и говоришь?

– Конечно, следят, – ответила Персеваль.

Ее цепи, как и раньше, были натянуты, и она уже не могла стоять. Она обмякла, согнув колени; весь ее небольшой вес давил на ее плечи и запястья. Голову она не поднимала.

Утром все закончится.

Возможно.

– Какая разница? Все, что я им скажу, они уже знают.

А когда Ариан ее съест, то узнает и все то, что Персеваль не смогла удалить из себя.

Риан – маленький неуклюжий силуэт – встала в дверях и одной рукой оперлась о косяк.

– Что ты хотела сказать, когда назвала меня сестрой?

– То, что мы сестры, – ответила Персеваль. – Я – дочь Бенедика Конна. И ты тоже.

Узкая тень прошла сквозь сумрак, и хотя Персеваль из-за боли не могла поднять голову, она вполне ясно увидела, как ее щеки коснулась ладонь Риан – серая на сером фоне. Прикосновение было человеческим, мягким, похожим на благословение.

– А как тогда я оказалась здесь?

– Как ты стала служанкой в великом доме? – Персеваль захрипела и закашлялась так, что боль в шее и в районе почек показалась ей невыносимой. Риан принесла воды и подержала голову Персеваль, чтобы та могла попить. – Тебя не обижают?

– Голова обращается со мной по справедливости и не скупится, – сказала Риан, и Персеваль решила, что это тоже своего рода ответ. – Скажи, почему я здесь?

– Ты – заложница, – ответила Персеваль. – Видишь ли, я тоже была заложницей, но в Двигателе. Твоя мать – женщина из Двигателя, и мы с тобой с рождения должны были стать комплектом – сочетающейся и сбалансированной парой.

Риан погладила Персеваль по волосам и убрала руки. Голова Персеваль снова повисла.

– А теперь?

В таком положении Персеваль не могла пожать плечами – даже мысль об этом заставила ее ахнуть от боли.

– Ариан все равно хочет начать войну, верно?

– И для этого нужна ты?

– О! – воскликнула Персеваль. – Когда моя мать узнает о том, как я умерла, этого будет достаточно. Риан, ты нашего отца видела?

– Нет, – ответила Риан. – Во Власть он не приходит.

Персеваль хмыкнула и даже не потрудилась добавить: «И я догадываюсь – почему».

4

Конечно, она упала

Нет мудрости, желанья благ:

Мы все по смерти – только прах!

Уильям Шекспир. Цимбелин[2]

Риан разбудила пульсация ее «гроба»; она с удивлением обнаружила, что вообще спала. Она открыла замок и неуклюже встала – все равно раньше, чем ее соседки, – одним неловким движением скинула с себя одежду, помогая себе локтями, и первой добралась до очистителя. Он снял с нее слой грязи и отмершей кожи; звуковые волны заставили ее зубы лязгать. А затем Риан вышла, обтерлась салфеткой, пропитанной вяжущим средством, и не спеша оделась – на самом деле она даже тянула время, надеясь, что придет на кухню уже после того, как состоится казнь. Тогда она сможет утешить себя холодной мыслью о том, что ничего не могла сделать.

Тогда она, как и многие сироты, сможет сказать себе, что она – всеми забытая принцесса, что ее с кем-то спутали и что совсем скоро настоящие родители ее спасут.

Но оказалось, что Голова ее ищет, а у двери стоит поднос, на котором стынут яйца, поджаренный хлеб и кофе.

– Ты опоздала, – сказал Голова и всучил ей поднос.

– Мы и сегодня должны ее кормить? – спросила Риан.

– Должны, – ответил Голова. – Казнь отложена. Леди Ариан уехала по делам. – Он помедлил, что было совершенно на него не похоже, и вытер широкие ладони о штанины белого кухонного комбинезона. Затем Голова понизил голос, бросил взгляд через плечо и помедлил. Пауза затянулась ровно настолько, что Риан задумалась, зачем он собирается открыть ей столь страшную тайну. А затем Голова сказал:

– Ты оказалась права, девочка, и старый Командор – тоже. Двигатель пришел мстить за пленницу. Ариан развязала войну.

Риан тоже заговорила тише и опустила подбородок, прикрывая рот волосами и плечом.

– Значит, она отпустит Персеваль.

Но губы Головы превратились в твердую линию.

– Вряд ли. Я думаю, что она… вернувшись, она сделает то, о чем думала с самого начала. Она хочет править – но не только Властью. По-моему, она собирается захватить весь мир и стать не только Командором, но и Капитаном. А как только ее братья и сестры поймут, что она задумала, им это тоже не понравится.

Рот Риан округлился, как и ее глаза. Она ощутила, как их ткани натягиваются и придают себе новую форму. Она почувствовала, как легкие растягиваются от глубокого вдоха.

– Ты сказал, что война нас не затронет. Что на нас не обратят внимания.

– Возможно, это была моя ошибка, – признал Голова и похлопал Риан по плечу. – А теперь иди и покорми пленницу. Она должна жить до тех пор…

До тех пор, пока она не понадобится леди Ариан.

– Голова, – сказала Риан, прежде чем понести поднос к двери, – цепи причиняют ей сильную боль. Она не может ни сидеть, ни сдвинуться с места.

Голова, как обычно, тщательно обдумал ее слова, а затем кивнул и достал из кармана пульт управления и ключ. Вставив ключ в пульт, он поднял его к Риан, чтобы он ее понюхал. Потом Голова вытащил ключ и протянул пульт Риан.

– Оставь его за дверью, – сказал Голова. – Тогда ты не сможешь ее освободить, даже если она тебя схватит.

– Да, Голова, – ответила Риан.

Голова положил пульт на поднос рядом с кофе и яйцами.

В подземелье уже начало пованивать, и Риан поначалу не понимала, что делать. Она, разумеется, оставила поднос у двери, но если она удлинит цепи Персеваль, то она просто упадет в свои собственные нечистоты. Риан не знала, сможет ли она как следует промыть незажившие раны, и поэтому не хотела рисковать. Даже Голова, отличавшийся добротой, не станет тратить антибиотики на врага.

Риан закрыла глаза. Ей вдруг стало ясно: она думает, что Персеваль проживет целую неделю.

Но судя по тому, как Персеваль висела на цепях, она вряд ли протянет еще один день. И если Риан не сможет подойти к ней с ключом в руках, то и не смягчит ее падение.

Риан решила, что сначала уберет в камере и принесет постель. И если для этого Персеваль придется еще немного повисеть… ну, Риан не была уверена в том, что Персеваль сейчас в сознании.

Но пока Риан занималась уборкой, Персеваль все-таки подняла голову и попыталась выпрямиться. Но когда встала и перенесла вес тела с плеч на ноги, она заплакала.

– К счастью, я могла летать, – сказала она, слизывая слезы. – Я не такая тяжелая, как другие. Ты принесла мне последний ужин, Риан?

– Это всего лишь твой завтрак, – ответила Риан.

Когда она закончила уборку, ей пришлось снова подняться на два этажа за постелью, но за это время вымытый пол успел подсохнуть, и, с другой стороны, еда и так уже остыла. Правда, Риан все равно постаралась управиться побыстрее.

Персеваль с легким недоумением наблюдала за тем, как Риан раскладывает у ее ног матрас из открытопористой «пенки» и наполненные волокнами одеяла, но, похоже, она либо была готова поверить ей, либо боль и усталость настолько одурманили ее, что она уже не могла поставить под сомнение действия Риан.

– Я тебя уложу, – сказала Риан, возвращаясь к двери за ключом. – Постарайся упасть на матрас.

Персеваль расставила ноги так широко, как позволяли цепи, и сосредоточилась.

– Я не упаду, – сказала она.

Но конечно, она упала. Нанотех расслабился, цепи растянулись, и Персеваль рухнула, словно мешок со стираной одеждой. Она упала на матрас, выставив руки перед собой, чтобы смягчить падение, хотя Риан и не была уверена, что суставы Персеваль работают как нужно.

Синяя кровь и желтый гной, вытекшие из-под белого одеяла, приклеили его край к коже Персеваль. Риан содрогнулась, увидев эту картину, но все-таки осторожно убрала одеяло, не обращая внимания на стоны и конвульсии Персеваль. Повязки под одеялом промокли, и, сняв их, Риан увидела, что все корки и нежные ткани под ними порваны.

– Твои кости продолжают двигаться, – сказала она. – Тут вообще ничего не зажило.

Но, по крайней мере, раны были открытыми, и внутреннего воспаления не было. А как только Риан сняла повязки и проветрила раны, запах стал не таким ужасным.

Она дезинфицировала раны и промыла их, думая, что если они не затягиваются, то все ее усилия напрасны. Персеваль невозмутимо терпела, а может, провалилась в горячечный бред. Ее руки неловко, беспомощно повисли. Цепи теперь не натягивались под ее весом, а потянулись за ней, словно шлейф.

Риан принесла с собой бинты, и теперь, когда мышцы Персеваль расслабились, Риан смогла лучше ее перевязать. Когда она закончила, Персеваль уже хватило сил, чтобы сесть и самостоятельно съесть половину завтрака. Риан помогала ей, придерживая ложку.

– Не понимаю, почему я до сих пор жива, – сказала Персеваль наконец, глотая холодный кофе. Она потерла губами друг о друга, словно втирая жир из сливок в потрескавшуюся кожу. – Почему вы тратите пищу на обреченную?

Риан точно не знала. И она могла бы успокоить Персеваль, соврать, что, может, ее и не казнят. Но, подумав, она покачала головой и сказала:

– Потому что у Головы доброе сердце.

– Да, видимо, она добрая, – ответила Персиваль и, отставив чашку в сторону, растянулась на постели.

– Голова – кант, – ответила Риан. – Бесполый.

– Добрый, – отозвалась Персеваль. – И Риан тоже.

– Риан славится своей добротой, – сказала Риан.

У нее заурчало в животе; завтрак она наверняка уже пропустила, но, возможно, ей удастся выпросить что-нибудь у Головы, Роджера или кого-то другого из тех, кто сейчас на кухне. Риан встала, и в ту же секунду Персеваль протянула руку и, словно случайно, коснулась хрупкими пальцами ее колена.

– Ты вернешься, сестра? – очень тихо спросила Персеваль.

Риан прикусила губу и разжала зубы лишь тогда, когда решила, что голос ее не дрогнет. Но оказалось, что она ошиблась.

– Если доживешь до ужина, – сказала она, – я вернусь и позабочусь о тебе.

Но она не вернулась.

Леди Ариан позвала своих братьев и сестер домой, и они вернулись вместе со своими свитами – по крайней мере, так поступили Дилан, Эдмунд, Джефри, Аллан и Оливер. Ардат прибыла одна – высокая и мускулистая, с длинной черной косой и пиратским изумрудом, поблескивавшим в мочке уха. Челси нигде не было видно, и – хотя Риан затаила дыхание в предвкушении – Бенедик тоже отсутствовал. Бенедика она видела только на портрете и помнила только то, что у него впалые щеки, окаймленные жидкими прядями черных волос.

Эти черные, словно космос, волосы и пронзительный взгляд были отличительными чертами всей семьи Коннов, за исключением Тристена-мутанта. Они, возвышенные, могли выглядеть именно так, как хотели, и то, что они, в определенных пределах, сделали себя похожими на отца, говорило о многом. О многом, по мнению Риан, говорило и то, что самый старший сын и самая младшая дочь не желали иметь ничего общего с Ариан.

Воссоединение семьи объединили с военным советом, и поэтому нужно было устроить пир. Приготовления к нему заняли всю вторую половину дня. Риан лучше прислуживала за столом, чем Роджер, ухаживать за Персеваль отправили его.

Риан знала, что протестовать бессмысленно: этим она лишь возбудит подозрения Головы, и у нее навсегда отнимут Персеваль.

Она пыталась не думать о том, что это все равно произойдет, – так же как она пыталась не думать о ранах Персеваль. Она просто прислуживала за столом и притворялась, что не слушает разговоры обедавших членов Дома Власти.

Ариан сидела во главе стола, но не на стуле отца – пока. Его стул отставили в сторону и закрыли красным бархатом, чтобы на него никто не сел, а на его место поставили другой, поменьше. Слева от нее сидел Дилан, второй по старшинству из присутствующих, – высокий и сильный мужчина. Его титановый экзоскелет, покрытый позолотой и радужной филигранью, плотно прилегал к коже. Когда Дилан двигался, экзоскелет не издавал ни звука, но придавал его движениям жуткую текучесть и плавность, словно он был не более материальным, чем Персеваль.

Дальше по обеим сторонам стола расположились средние и младшие братья: Эдмунд с коротко подстриженной бородкой, в коричнево-алой одежде; Джефри – невысокий, стройный и учтивый, он ел с помощью шпажки и ножа; Аллан в тонком белом свитере под украшенным вышивкой синим жилетом, подстриженный так коротко, что виднелись хрупкие кости черепа; и Оливер – младший. Когда Риан поставила тарелку перед Оливером, он подмигнул ей, а она подмигнула в ответ. Он еще был дома, когда Риан выросла настолько, что уже могла работать за пределами кухни и понимала, кому они служат. Кроме того, он всегда с пренебрежением относился к любым границам между возвышенными и плебеями.

Нет, он не считал себя менее достойным, чем его родственники. Он просто вел себя более вежливо.

Ардат сидела в одиночестве в дальнем конце стола; похоже, именно она больше всех возражала против предложения Ариан захватить Двигатель и съесть инженеров. По словам Ариан, настало время Преобразования, время, когда все должны вернуться в Семью. Время, когда мир снова должен сняться с якоря.

Риан казалось, что Ардат выдвинула хорошие возражения. Как оправдать завоевание с точки зрения морали? Что делать с вопросами логистики – кто именно из Дома Власти станет локусом Преобразования? Иными словами, кто будет пожирать врагов, кто возьмет на себя ответственность за то, чтобы поглотить их воспоминания и программы и обеспечить к ним доступ? И что делать со свободными элементалями, с дикой нанотехнологией, с искусственным разумом и искусственной жизнью? Кто займется поисками и как он поймает и соберет все это? Во всех уголках мира существовали домены, трюмы и анкоры, как населенные, так и пустующие, и между большинством из них не существовало ни надежного сообщения, ни надежной связи. Наступающим придется штурмовать мир камеру за камерой, каюту за каютой.