Цена Сочувствия

Дмитрий Вектор

Цена Сочувствия

Глава 1: Утро в Нейросети.

Катарина Мюллер открыла глаза за три секунды до сигнала будильника. Её внутренние биологические часы, откалиброванные годами работы с глобальными временными зонами, никогда не подводили. 6:00 утра по берлинскому времени. В Токио – полдень, в Нью-Йорке – полночь. Планета никогда не спала, и эмоции текли через сети непрерывным потоком.

Квартира в районе Митте встретила её приглушённым свечением умных панелей. За панорамными окнами двадцать третьего этажа Берлин просыпался в мерцании неоновых вывесок и мягком гуле летающих такси. Город 2039 года отличался от того Берлина, который знали её родители – стеклянные башни устремлялись к небу между восстановленными историческими зданиями, а воздух был чище благодаря переходу на водородную энергетику.

Катарина встала, чувствуя знакомую тяжесть в висках. Остаточные эмоции. Профессиональная деформация эмпата – чужие чувства иногда задерживались в сознании, как эхо в пустой комнате. Вчера был особенно тяжёлый день: авиакатастрофа над Южным океаном, два теракта в Африке, и бесконечный поток детских страхов из зон военных конфликтов.

Душ помог немного. Горячая вода смывала не только физическую усталость, но и эмоциональные наслоения. Катарина научилась этому трюку ещё в академии – визуализировать, как вода уносит чужие чувства в канализацию. Не самая романтичная метафора, но эффективная.

Завтрак был скудным – протеиновый коктейль и синтетические витамины. Её желудок уже давно отказывался нормально переваривать пищу перед рабочими сменами. Организм знал, что впереди восемь часов эмоциональных перегрузок, и готовился к ним по-своему.

В 7:15 Катарина вышла из дома. Утренний Берлин встретил её ароматом свежей выпечки из соседней пекарни и мягким гулом городского трафика. Автомобили здесь почти исчезли – их заменили электрические капсулы общественного транспорта и персональные дроны. Но Катарина предпочитала идти пешком. Ей требовалось время, чтобы подготовить разум к предстоящему дню.

Центр эмоциональных коммуникаций располагался в футуристическом здании на Потсдамской площади. Стеклянная башня высотой в сорок этажей, спроектированная так, чтобы максимально изолировать внутренние помещения от внешних электромагнитных воздействий. Эмпатические сигналы были крайне чувствительны к помехам.

– Доброе утро, Катарина, – поприветствовал её Маркус Вебер, коллега из отдела технической поддержки. Молодой инженер с вечно взъерошенными волосами и глазами, красными от постоянной работы с мониторами. – Готова к очередному погружению в человеческую душу?

– Настолько, насколько это вообще возможно, – ответила Катарина, проходя через сканер безопасности. Система мгновенно считала её биометрические данные и психоэмоциональное состояние. Зелёный свет – допуск разрешён.

Лифт плавно поднял её на тридцать пятый этаж, в сердце операционного центра. Огромное помещение, заполненное рядами рабочих станций, где сидели операторы-эмпаты. Каждый в специальном кресле, подключённом к нейроинтерфейсу. На стенах – гигантские экраны, отображающие карту мира с пульсирующими точками эмоциональной активности.

Рабочее место Катарины находилось в центре зала – как у главного оператора, она отвечала за координацию всех входящих сигналов и распределение их между коллегами по специализации. Детские эмоции – к Ханне Шнайдер, экстренные ситуации – к Тому Андерсону, медицинские кризисы – к Изабель Дюпон.

– Система готова к активации, – сообщил искусственный интеллект ARIA. Голос у неё был мягкий, почти материнский – специально подобранный, чтобы не раздражать и без того перегруженную психику операторов. – Входящий поток: умеренный. Критических сигналов: ноль. Приоритетных: семь.

Катарина опустилась в кресло и почувствовала, как нейроинтерфейс мягко коснулся её висков. Лёгкое покалывание, затем – связь установлена. EmpathNet ожил в её сознании как второе зрение, третье чувство, дополнительный орган восприятия.

Первый сигнал пришёл из Лондона – одиночество пожилой женщины, потерявшей мужа. Мягкая, но глубокая печаль, окрашенная воспоминаниями о долгой совместной жизни. Катарина приняла эмоцию, обработала и перенаправила в службу психологической помощи.

Второй – страх ребёнка из Сиднея, испугавшегося грозы. Острый, пронзительный, но быстро проходящий. Родители уже рядом, ситуация под контролем.

Третий сигнал заставил Катарину насторожиться. Он пришёл из Мюнхена и был странным. Злость, но не обычная человеческая злость. Что-то искусственное, как будто эмоция была сконструирована, а не прочувствована. Слишком чистая, слишком интенсивная.

– ARIA, покажи мне источник сигнала из Мюнхена, – попросила Катарина.

– Источник: неизвестен. Сигнал проходит через множественные прокси-серверы. Попытки трассировки блокированы.

Это было необычно. EmpathNet создавался как открытая система, где любой человек мог отправить эмоциональный сигнал о помощи. Анонимность допускалась, но полная невозможность отследить источник такого не должно было быть.

– Маркус, – позвала Катарина, не отключаясь от сети. – Можешь подойти? У нас проблема.

Инженер материализовался рядом с её креслом, уже держа в руках планшет с диагностическими данными.

– Что случилось?

– Аномальный сигнал. Эмоция выглядит синтетической, источник полностью заблокирован.

Маркус нахмурился, пробегая глазами по данным.

– Это невозможно. Протокол EmpathNet не позволяет генерировать искусственные эмоции. Он считывает только реальную нейронную активность.

– Тогда объясни мне это, – Катарина мысленно поделилась с ним эмоциональным отпечатком.

Лицо Маркуса побледнело. Он почувствовал то же самое, что и она – злость, которая была слишком совершенной, чтобы быть настоящей. Как фотография, в которой каждый пиксель выверен математически, но отсутствует душа.

– Это это как будто кто-то написал программу, имитирующую человеческие эмоции, – прошептал он. – Но такое технологически невозможно. Мы же сами участвовали в разработке протокола.

Четвёртый сигнал пришёл из Праги. Такая же синтетическая злость. Пятый – из Варшавы. Шестой – из Вены.

– ARIA, покажи карту входящих аномальных сигналов за последний час, – скомандовала Катарина.

На главном экране появилась карта Европы, усеянная красными точками. Центральная Европа светилась как рождественская ёлка. Все сигналы – одинаковая синтетическая злость, все источники заблокированы.

– Господи, – выдохнул Маркус. – Это атака. Кто-то атакует EmpathNet.

Катарина почувствовала, как холод расползается по её спине. За три года работы она видела многое – техногенные катастрофы, теракты, природные бедствия. Но это было что-то принципиально новое. Кто-то не просто атаковал систему – он атаковал саму основу человеческой эмпатии.

– Активируй протокол безопасности уровня «красный», – приказала она. – И свяжи меня с директором Шмидтом. Немедленно.

По центру прокатилась волна тревоги. Операторы отключались от сети, техники бегали между серверами, проверяя системы защиты. Но Катарина знала – это только начало. Тот, кто мог создать синтетические эмоции, имел доступ к технологиям, о существовании которых официально никто не знал.

Седьмой сигнал пришёл прямо к ней. Персональный, направленный именно в её нейроинтерфейс. И в нём была не злость.

В нём был смех.

Холодный, механический смех того, кто знает секрет, которым не поделится. Смех того, кто держит в руках нити, за которые дёргает мир.

И вместе со смехом пришло сообщение. Не словами – чистой эмоциональной информацией, впечатанной прямо в сознание:

Протокол EmpathNet украден. Через 72 часа весь мир узнает истинную цену сочувствия. Готовьтесь выбирать между человечностью и выживанием.

Катарина резко отключилась от сети, сорвав с головы нейроинтерфейс. Руки дрожали. Впервые за годы работы эмпатом она почувствовала что-то новое – не чужие эмоции, а собственный, первобытный страх.

Глава 2: Код «Красный».

Директор Ульрих Шмидт ворвался в операционный центр через пятнадцать минут после активации тревоги. Высокий, седовласый мужчина с проницательными серыми глазами и шрамом на левой щеке – память о теракте в Стамбуле десять лет назад. Тогда он был обычным инженером-разработчиком. Теперь – одним из самых влиятельных людей в мире эмоциональных технологий.

– Доклад, – бросил он, подходя к рабочему месту Катарины.

– Координированная атака на EmpathNet, – ответила она, не отрывая взгляда от мониторов. – Синтетические эмоциональные сигналы, источники полностью заблокированы. География – вся Центральная Европа, расширяется на восток.

– Синтетические? – Шмидт нахмурился. – Это невозможно. Протокол считывает только реальную нейронную активность.

– Было невозможно, – поправила Катарина. – Но кто-то нашёл способ. Маркус, покажи директору анализ сигналов.

Инженер вывел на главный экран спектрограмму эмоциональных данных. Два графика – нормальная человеческая злость и аномальный сигнал. Различия были очевидны даже неспециалисту.

– Видите эти пики? – Маркус указал на график. – У настоящих эмоций они хаотичны, отражают уникальность каждой личности. А здесь – математически идеальные синусоиды. Как будто кто-то создал формулу злости и запустил её в сеть.

Шмидт молчал, изучая данные. Его лицо постепенно каменело.

– Есть ещё одна проблема, – добавила Катарина. – Мне пришло персональное сообщение. Тот, кто стоит за атакой, утверждает, что украл протокол EmpathNet. Даёт нам 72 часа до чего-то.

– Какого именно сообщения?

Катарина активировала запись и позволила директору почувствовать тот холодный смех и угрозу. Шмидт побледнел.

– Немедленно созывай экстренный совет безопасности, – приказал он. – Все ведущие разработчики, представители правительств стран-участников, главы служб безопасности. Если кто-то действительно украл исходный код EmpathNet.

Он не договорил, но Катарина понимала. EmpathNet был не просто системой связи. Это была инфраструктура, на которой держался новый мировой порядок. Дипломатия через эмпатию заменила войны. Системы раннего предупреждения о массовых беспорядках, террористических атаках, природных катастрофах – всё строилось на анализе эмоциональных паттернов человечества.

Если кто-то мог подделывать эти сигналы.

– ARIA, активируй протокол изоляции, – скомандовал Шмидт. – Отключи все входящие соединения, кроме критически важных.

– Протокол активирован. Система переходит в автономный режим.

Внезапно в центре воцарилась странная тишина. Привычный гул серверов, обрабатывающих миллионы эмоциональных сигналов, стих. Операторы сидели в своих креслах, отключённые от мировой сети чувств. Впервые за годы существования EmpathNet планета осталась эмоционально изолированной.

– Катарина, ты остаёшься здесь и координируешь анализ, – сказал Шмидт. – Маркус, с тобой. Мне нужен полный технический отчёт через час.

Директор направился к выходу, но внезапно остановился. На главном экране вспыхнула красная точка – входящий сигнал высокого приоритета.

– Я думал, мы изолировали систему, – удивился он.

– Изолировали, – подтвердила ARIA. – Но этот сигнал проходит через защищённые правительственные каналы. Источник: Министерство внутренней безопасности США.

– Принимай, – кивнул Шмидт.

На экране появилось лицо Сары Чен, директора Американского департамента эмоциональной безопасности. Азиатка средних лет с усталыми глазами и напряжённым выражением лица.

– Ульрих, у нас проблемы, – сказала она без предисловий. – Аномальные сигналы дошли до Северной Америки. Нью-Йорк, Вашингтон, Лос-Анджелес – везде одно и то же. Синтетическая злость, заблокированные источники.

– Мы знаем, – ответил Шмидт. – Атака началась в Европе два часа назад.

– Это не атака, Ульрих. Это что-то гораздо хуже. – Сара помолчала. – Наши аналитики обнаружили, что синтетические сигналы не просто имитируют эмоции. Они их модифицируют.

– Что ты имеешь в виду?

– Люди, которые получают эти сигналы, становятся более агрессивными. Не сразу, не очевидно. Но статистика не врёт – количество конфликтов в городах, где зафиксированы аномальные сигналы, выросло на 30% за последние два часа.

Катарина почувствовала, как холод расползается по её позвоночнику. Если синтетические эмоции могли влиять на реальные чувства людей.

– Это ещё не всё, – продолжила Сара. – Час назад наши хакеры перехватили сообщение в даркнете. Кто-то продаёт технологию создания синтетических эмоций. Аукцион начнётся через 48 часов. Стартовая цена – миллиард долларов.

– Боже мой, – выдохнул Шмидт. – Если эта технология попадёт к террористам, к диктаторам, к корпорациям.

– Именно, – кивнула Сара. – Они смогут управлять эмоциями целых народов. Разжигать войны, подавлять восстания, манипулировать выборами. Это оружие массового поражения нового типа.

На экране появилось ещё одно окно – входящий вызов из Женевы. Представитель ООН Жан-Поль Дюбуа, курировавший международные соглашения по эмоциональным технологиям.

– Коллеги, ситуация критическая, – сказал он, присоединяясь к конференции. – Совет безопасности ООН экстренно собирается через три часа. Но есть информация, которую вы должны знать немедленно.

– Говори, – коротко бросил Шмидт.

– Наши источники сообщают, что за атакой стоит группа, называющая себя «Проект Табула Раса». Их цель – не деньги и не власть. Они хотят уничтожить человеческую способность к эмпатии.

– Что? – Катарина не удержалась от восклицания.

– По их мнению, эмпатия – это эволюционный недостаток, делающий человечество слабым. Они считают, что только избавившись от способности сочувствовать, люди смогут достичь истинного прогресса.

– Безумцы, – прошептал Маркус.

– Возможно, – согласился Дюбуа. – Но очень умные безумцы. У них есть не только украденный код EmpathNet, но и собственные разработки. Источники говорят о создании «антиэмпатического вируса» – программы, которая может навсегда заблокировать способность человека к сочувствию.

Катарина почувствовала, как мир вокруг неё становится нереальным. Представить жизнь без эмпатии Это было всё равно что представить жизнь без цветов или музыки. Человечество без сочувствия перестало бы быть человечеством.

– Есть ли у нас план противодействия? – спросил Шмидт.

– Наши лучшие специалисты работают над этим, – ответила Сара. – Но проблема в том, что для создания антидота к их вирусу нам может потребоваться временно отключить эмпатию у всего человечества.

Тишина повисла в воздухе как грозовая туча.

– Ты хочешь сказать, что единственный способ спасти человеческую способность к сочувствию – это временно его уничтожить? – медленно проговорил Шмидт.

– Возможно. Мы пока не знаем точно. Но если «Проект Табула Раса» запустит свой вирус через EmpathNet, у нас может не быть выбора.

Катарина закрыла глаза. В её сознании всплыли воспоминания – все те люди, которым она помогала за годы работы. Потерявшиеся дети, одинокие старики, жертвы катастроф. Все они полагались на человеческое сочувствие, на способность других людей почувствовать их боль и прийти на помощь.

А теперь им предстояло выбирать между сохранением этой способности и риском её полной утраты.

– Сколько у нас времени? – спросила она.

– По нашим расчётам, около 40 часов до запуска вируса, – ответил Дюбуа. – Может, меньше.

– Тогда нам нужно найти их, – сказала Катарина, поднимаясь с кресла. – И остановить, пока не стало слишком поздно.

Но даже произнося эти слова, она понимала – возможно, уже было слишком поздно. Pandora's ox был открыт, и никто не знал, что выпустили на свободу.

За окнами Берлин жил своей обычной жизнью, не подозревая, что через два дня мир может лишиться одного из главных качеств, делающих людей людьми.

Глава 3: Охота.

Катарина не спала уже двадцать часов. Кофеин давно перестал действовать, и только адреналин поддерживал её сознание в рабочем состоянии. В импровизированном командном центре на сороковом этаже башни EmpathNet горел свет – десятки специалистов по всему миру работали в едином ритме, пытаясь найти след «Проекта Табула Раса».

– Что у нас есть? – спросила она у Маркуса, склонившегося над тремя мониторами одновременно.

– Немного, – честно ответил инженер. – Синтетические сигналы поступают через сеть прокси-серверов, разбросанных по всему миру. Токио, Лагос, Буэнос-Айрес, Мельбурн – классическая схема для сокрытия следов. Но есть одна странность.

– Какая?

– Все серверы арендованы одной и той же компанией. «Digital Horizons Ltd», регистрация в Лихтенштейне. Формально – обычная IT-фирма, предоставляющая облачные услуги.

Катарина нахмурилась. За годы работы с эмоциональными сетями она изучила психологию киберпреступников. Они никогда не допускали таких очевидных связей.

– Слишком просто, – пробормотала она. – Это либо ошибка, либо приманка.

– Скорее приманка, – согласился Маркус. – Но у нас нет других зацепок.

На соседнем мониторе мелькали сводки новостей со всего мира. Статистика была пугающей: за последние восемь часов количество агрессивных инцидентов в крупных городах выросло на 60%. Драки в метро, конфликты на дорогах, семейные скандалы – синтетическая злость медленно, но верно отравляла человеческие отношения.

– Катарина, у нас проблема, – позвала Ханна Шнайдер, специалист по детской психологии. – Смотри на это.

На её экране отображались данные из детских больниц и школ по всей Европе. Дети, которые обычно были спокойными и дружелюбными, внезапно стали агрессивными. Не все, но статистически значимое количество.

– Синтетические эмоции влияют на детей сильнее, чем на взрослых, – объяснила Ханна. – Их эмоциональные барьеры ещё не сформированы. Если «Проект Табула Раса» продолжит атаку, мы можем получить поколение детей, неспособных к нормальному сочувствию.

Катарина почувствовала, как что-то сжимается у неё в груди. Представить детей без способности к эмпатии Это было хуже любого кошмара.

– ARIA, есть ли обновления от службы безопасности?

– Поступил отчёт от европейского отдела киберполиции, – ответил ИИ. – Они обнаружили подозрительную активность в заброшенном исследовательском комплексе в Альпах. Координаты: 47.3769° N, 11.2690° E. Объект был закрыт пять лет назад после банкротства биотехнологической компании «Neuro Dynamics».

Катарина вскинула голову. «Neuro Dynamics» – это имя что-то ей говорило.

– Маркус, найди всё, что можешь, о «Neuro Dynamics», – попросила она.

Инженер быстро набрал запрос. На экране появились архивные документы, патенты, списки сотрудников.

– Интересно, – пробормотал он. – «Neuro Dynamics» специализировалась на исследованиях нейронных интерфейсов. Один из основателей – доктор Александр Волков, российский нейробиолог. Исключён из научного сообщества в 2035 году за этически сомнительные эксперименты.

– Какие именно эксперименты?

– Попытки искусственного подавления эмпатии у лабораторных животных. Официально – для лечения посттравматических стрессов у ветеранов войн. Неофициально – коллеги подозревали его в желании создать «идеальных солдат» без моральных ограничений.

Катарина и Маркус переглянулись. Это было оно – недостающее звено.

– Где сейчас этот Волков?

– Неизвестно. После закрытия компании он исчез. Последний раз его видели в 2037 году в Цюрихе.

Внезапно все мониторы в центре одновременно мигнули красным. Входящий сигнал максимального приоритета – но не через официальные каналы, а напрямую в систему EmpathNet.

– Кто-то взломал нашу защиту, – с ужасом прошептал Маркус.

На главном экране появилось лицо. Мужчина лет пятидесяти, с проницательными тёмными глазами и седеющей бородой. Лицо учёного, но с отпечатком фанатизма.

– Доктор Александр Волков, – произнёс он с лёгким русским акцентом. – Основатель и руководитель «Проекта Табула Раса». Приветствую вас, коллеги из центра эмоциональных коммуникаций.

Катарина активировала запись. Всё, что скажет этот человек, должно было быть задокументировано.

– Я обращаюсь к вам, потому что вы – последние, кто ещё может понять масштаб проблемы, – продолжил Волков. – Человечество больно, товарищи. Больно эмпатией.

– Вы безумец, – не выдержала Катарина, включив обратную связь.

– Безумец? – Волков улыбнулся. – Мисс Мюллер, я изучал ваше досье. Три года вы ежедневно принимаете чужую боль. Скажите честно – как это влияет на вашу способность принимать рациональные решения?

Катарина молчала. Он был прав – постоянное воздействие чужих эмоций действительно истощало её, заставляло принимать решения сердцем, а не разумом.

– За последние двадцать лет человечество стало слабее, – продолжал Волков. – Мы тратим триллионы на помощь беженцам вместо решения причин конфликтов. Мы отказываемся от необходимых, но жестоких решений из сочувствия к меньшинствам. Мы позволяем эмоциям управлять прогрессом.

– Сочувствие – это то, что делает нас людьми, – возразила Катарина.

– Сочувствие – это эволюционный рудимент, – холодно ответил Волков. – Полезный для выживания в маленьких племенах, но катастрофический для цивилизации в семь миллиардов человек. Посмотрите на статистику за последние часы – даже небольшое подавление эмпатии привело к росту эффективности в экономике на 15%.

– За счёт человеческих страданий!

– За счёт устранения иррациональных решений. Катарина, вы умная женщина. Представьте мир без войн из-за религиозных или этнических различий. Мир, где решения принимаются на основе логики, а не чувств. Мир, где человек может реализовать свой истинный потенциал.

– Мир без души, – прошептала она.

– Мир без слабости, – поправил Волков. – У вас осталось тридцать шесть часов до запуска основного протокола. «Антиэмпатический вирус» распространится через EmpathNet и навсегда изменит человеческую природу. Не для всех сразу – мы не монстры. Начнём с политических лидеров, военных командиров, бизнес-элиты. Тех, чьи решения влияют на миллионы жизней.

– Мы остановим вас, – твёрдо сказала Катарина.

– Можете попытаться. Но знайте – единственный способ заблокировать мой вирус потребует от вас временно отключить эмпатию у всего человечества. Ирония судьбы, не правда ли? Чтобы спасти сочувствие, вам придётся его уничтожить.

Связь прервалась. В центре повисла гнетущая тишина.

– Он знает о нашем плане противодействия, – выдохнул Маркус. – Откуда?

– У него есть источники в правительственных кругах, – мрачно ответила Катарина. – Или он читает наши эмоциональные реакции через ту же систему, которую взломал.

Она обернулась к команде. Усталые лица, красные глаза, но решимость в каждом взгляде.

– Альпийский комплекс, – сказала она. – Это наш единственный шанс найти их до запуска вируса. Мне нужна группа быстрого реагирования, техническое оборудование для взлома их систем и.

– И меня, – раздался знакомый голос от входа.

Все обернулись. В дверях стоял директор Шмидт в полевой экипировке, с чемоданом спецоборудования в руке.

– Ульрих, это слишком опасно, – начала Катарина.

– Это моя система, моя ответственность, – отрезал он. – И, возможно, моя последняя возможность исправить ошибки, которые мы допустили при создании EmpathNet.

– Какие ошибки?

Шмидт помолчал, затем тяжело вздохнул.

– Мы знали о возможности создания синтетических эмоций. Это было предусмотрено в первоначальных планах как способ помощи людям с эмоциональными расстройствами. Но от этой функции отказались из соображений безопасности.

– Значит, у Волкова есть доступ к изначальному коду?

– Не просто доступ. – Шмидт избегал её взгляда. – Он был одним из разработчиков-консультантов на раннем этапе проекта. До того, как его исключили из научного сообщества.

Катарина почувствовала, как мир снова становится нереальным. Человек, который угрожал уничтожить человеческую эмпатию, сам участвовал в создании системы, призванной её усилить.

– Тогда он знает все наши уязвимости, – прошептала она.

– Да. Но и мы знаем его. – Шмидт взглянул на часы. – Вертолёт ждёт на крыше. У нас есть пять часов до темноты, чтобы добраться до комплекса и остановить Волкова.

– А если не получится?

– Тогда завтра утром мы активируем протокол «Табула Раса» – полную перезагрузку эмоциональной сети человечества. – Он помолчал. – И никто не знает, сможем ли мы вернуть людям способность к сочувствию после этого.

Поднимаясь на крышу, Катарина думала о детях в больницах, о пожилых людях в домах престарелых, о миллионах людей по всему миру, которые каждый день полагались на человеческое сочувствие. Завтра их мир мог измениться навсегда.