Пять застёжек тайны

Вроде окна тёмные, но там внутри что-то светится, словно в дальней комнате сквозь внутренние двери пробивается огонёк. Отчего-то мне стало ещё страшнее.

Я быстро домчалась до дверей, они легко распахнулись. Я скользила вглубь, стараясь не дышать и не топать. Прихожая, коридор, большая гостиная, свет ярче, послышались голоса. Люди явно старались говорить вполголоса, но раздражение и возбуждение усиливали звучание реплик.

Я подкралась к незакрытой двери малой гостиной, освещённой одним торшером, задвинутым в угол. От этого гигантские тени метались по стенам и потолку, а лиц я не могла различить, да и сидели люди в основном спиной ко мне и слушали мистера Квилла, который, стоя, держал речь, перебиваемую нещадно собравшимися.

Из-за гула голосов я не могла разобрать, о чем идёт разговор, но тут за моей спиной хлопнула дверь туалета, и появился мистер Поинт, загородив мне путь.

– Господи, миссис Скрипт! Что Вы тут делаете?

На голос обернулись участники собрания, и мне пришлось войти в комнату. Это были все пропавшие обыватели. Голоса стихли. В напряжённой тишине в неудобных позах мои новые знакомцы разглядывали меня почти враждебно и не находили слов, чтобы сгладить неудобство.

– Что вы здесь делаете? И что вообще происходит? – Я не собиралась миндальничать и вести светские беседы. Они явно что-то знали или замышляли. И они, похоже, были заодно. Просто о чем-то спорили до моего прихода, но без накала вражды.

Первым очнулся Мистер Квилл и взял себя в руки.

– Ах, дорогая Алиса – позвольте так вас называть – вы ведь в курсе событий. Мы все очень переживаем по поводу исчезновения нашего друга. Вот и собрались посудачить об этом. Перебираем возможные версии и пытаемся разгадать, что стоит за этим странным э-э… отбытием дорогого Дейва. И куда подевалось его имущество. Ведь, если он вернётся, нам придётся отвечать за эту пропажу.

– Ну, могли бы из вежливости и меня позвать. Я ведь тоже присутствовала при событии. Или вы меня подозреваете?

– Что вы, что вы? Мы не позвали, подумав, что вас может не интересовать нелепая история, случившаяся в заштатном городишке. Вы, поди, завтра её и забудете. А время позднее.

– Совершенно верно! – вскричала миссис Тайтл, – засиделись мы. Мне же завтра рано на работу.

Тут все немедленно вспомнили про оставленных дома детей, кроликов, ферму, дворецких и прочую живность и заторопились, не поднимая на меня глаз, по домам.

Мистер Квилл уже подхватил меня под локоток, увлекая в тёмный коридор к выходу, дамы топтались у двери, неуклюже расступаясь, чтобы, пропустить друг друга к двери. Мне показалось, что каждый персонаж хочет уйти последним. Или ненароком задержаться. И, уходя, уже в последний раз оглянувшись на кумушек, я увидела задвинутый между кресел, чемодан. То есть весьма приметный кейс мистера Райта, с которым он к нам явился, и который…

Мэр загородил мне проход и вывел под руку на улицу. И я не поняла, понял ли он, что поняла я. То ли язык у меня заплёлся, то ли мысли.

Не помню, о чем мы говорили, и как я оказалась лома.

Черт! Этого не может быть!

День четвертый. Объяснение

Утром я была полна решимости. Поскольку проснулась я слишком рано для визитов, пришлось мне посидеть на веранде отеля, сначала у одного окна, потом у другого, но, так и не увидев пейзажа, из-за разнообразия картин в голове. Я пила чай, жуя чудную выпечку и вовсе не ощущала вкуса. Зато у меня получилось продумать свои предстоящие действия и сделать кое-какие выводы относительно происходящего.

Правда, спроси меня кто о выводах, я бы их не разгласила, уж больно они были неправдоподобные. Но, уверяю вас, действительность оказалась ещё более невероятной. Я сама до сих пор нахожусь в сомнениях, хотя все во всём признались. Итак, я отставила чашку и собралась на выход. Разумеется, я собиралась поговорить начистоту с мистером Квиллом.

Я спустилась с пригорка в низину, где размещалось довольно обширное хозяйство миссис Пейдж. С ней мне говорить не хотелось, да, казалось, что и не о чем. Я стремительно двигалась по направлению к дому мэра, но все же заскочила на минутку, чтобы поздороваться. Ой, да что я прикидываюсь: ну конечно хотелось мне глянуть в лицо фанатки истории после вчерашней истории. Простите мне каламбур.

Калитка болталась незапертая. Куры привычно кудахтали и норовили попасть под ноги. Что за порода бестолковая? Входная дверь настежь. Я осторожно вошла, опять никого. Да, когда ж это кончится? Я прошла коридором мимо пропахшей отвратительными запахами кухни и попала в знакомую гостиную.

Миссис Пейдж писала. О, это было зрелище! Все фолианты, торжественно прежде возлежащие на столе, были свалены в кучу на пол так, что закладки разлетелись по комнате, вместе с листами, хранящими важные выписки. Похоже, что вся эта библиотека была сброшена на пол единым мощным движением торопливой и решительной руки.

Женщина писала лихорадочно, свесив голову набок и закусив губу, словно это было самым срочным делом на свете. И выглядела она одержимой и опасной. Мне расхотелось с ней здороваться, и я бочком выскользнула обратно в коридор и во двор. Но к дому мистера Квилла я ход сбавила – трудно думать на бегу.

Совершенно автоматически я прекратила бег и, завернув за угол, пошагала по дорожке к домику миссис Дайери. Во дворе носились дети, словно у них нет ни одного родителя, а на меня они даже внимания не обратили. Я взялась за дверное кольцо, но неведомая сила остановила мою руку, и я буквально просочилась в дом. Да, я увидела странную картину.

Миссис Дайери сидела за письменным столиком, глядя в одну точку. Вряд ли она меня заметила бы, спляши я ей даже польку-бабочку. Взгляд был пустой и, простите, тупой. Перед ней красовалась тетрадь с наполовину исписанной страницей. Спина дамы напряжена, голова будто вдавилась в плечи, словно она готова броситься в погоню, но должна сначала написать завещание. Я вышла, не приглушая шагов. Полагаю, что она не оглянулась.

Дальше я шагала намного медленнее. Калитка миссис Тайтл оказалась открыта, дорожка привела к домику, утопающему в зелени и цветах, я шагнула внутрь без стука. Беспорядок в комнате усилился. К нему добавились валяющаяся сумка, пакеты с провизией и раскиданная одежда.

Хозяйка сидела в кресле, закрыв глаза, с блокнотом и ручкой на коленях, а руками она стискивала свою бедную голову, что-то мычала и раскачивалась. Выглядело так, будто у неё приступ мигрени, или она потеряла годовое жалование. Я ретировалась.

Дом мистера Поинта был заперт, но на этот раз изнутри. Чисто из вредности я хотела побарабанить, но догадывалась, что никто мне не откроет.

К ферме я шла уверенным твёрдым шагом, и мои ожидания в отношении миссис Кавер подтвердились. Неожиданным было лишь то, что они оба с мужем оторвались от важного занятия, поскольку записывали что-то в альбом прямо во дворе и увидели меня издалека. Они переглянулись, и муж вышел мне навстречу, остановив моё движение к большому обеденному столу, за которым они совершали действие, на середине гравиевой дорожки.

– Простите, миссис Скрипт, жене надо выполнить срочную работу. Давайте не будем её беспокоить. Приходите на следующей неделе. Не раньше.

Последняя фраза меня доконала. Черт подери, что у них за тайны дурацкие? На неделю. Какая женщина выдержит неделю тайн?

И я снова стремительно повернула к дому мэра, домчалась и столкнулась с ним в дверях. Он так стремительно выскочил из них, что едва не сбил меня с ног. Мистер Квилл был одет в дорожный костюм, и выглядел совершенно по-дурацки в шляпе и перчатках, несмотря на тёплую погоду. В руках у него был портфель, и вид он имел серьёзный, презентабельный, но испуганный.

– О, Алиса, извините, мне надо срочно уехать, я тороплюсь.

Искать подходы мне было некогда.

– Мистер Квилл, я прочитала письмо от Девида Райтера на вашем столе вчера ночью. Что это значит?

Он застыл. Дернулся уйти, остановился, поставил портфель. Он вспотел и покраснел, достал платок и вытер лоб. Я смотрела на него в упор. Так мы стояли минуты три. Потом он опустил голову и тихо произнес:

– Я сейчас немного подумаю, хорошо? – И вернулся в дом, не пригласив меня. Я с места не сошла. Затем он вышел и позвал меня за собой.

– Вы знаете содержание письма?

– Если честно, то нет. Я видела две строки сверху и две снизу, но я уверена, что в нем есть разгадка последних событий.

Мы присели в кресла. Мистер Квилл успокоился, улыбнулся и произнёс.

– Разгадки там нет, а вот загадка есть. Дейв написал мне, что никак не может закончить роман. А ведь он известный, да что там – знаменитый писатель, очень хорошо оплачиваемый. Роман готов, но окончание ему не даётся. А в нашем городке полно способных, но не признанных писателей. И он собирался объявить конкурс на лучшее окончание. Назначил высокую премию. Жители об этом были мною оповещены. Все намеревались участвовать в конкурсе. Дейв прислал мне роман, и мы должны были разослать его соискателям после презентации. А для начала он прислал мне подробный пересказ идеи произведения.

Он вздохнул:

– Сумма назначена приличная, и к тому же Дейв честно хотел взять победителя в соавторы.

– Так вот почему весь городок строчит какие-то письмена, словно все сошли с ума одновременно!

Квилл уставился на меня как на привидение.

– Что они делают?

– Пишут на скорости 200 миль в час. Соревнуются. Ждут приз И третьего дня выглядели, как прибабахнутые. А что вас удивило?

– Но, Алиса, Дейв исчез на самом деле. Некому платить премию. Конкурс так и не объявлен.

– А кто прихватил чемодан писателя? – вырвалось у меня.

Он снова вздохнул.

– Это было по коллективному сговору. – Вздохнул ещё тяжелее и печальнее. – Все.

– Как все?

– Так понятно же, что хозяин исчез, а в чемодане лежит роман. Неизданный. Дорогой. Мы в едином порыве его и прибрали.

– Так значит, ваши пресловутые писатели строчат окончание, чтобы издать его под своим именем? Кто первый?

Я покосилась на его портфель, все ещё стоящий у порога комнаты. Он понял взгляд.

– Увы, Алиса, Вы правы. Каждый получил в свои руки неопубликованную рукопись великого писателя. На диске, который лежал в чемодане. И вы правильно догадались, в том числе и про меня. Вы же понимаете – непризнанные и не слишком успешные авторы, каждый из которых хочет прославиться любой ценой. И даже заработать большую сумму денег вместе со славой. Я тоже оказался слабым меркантильным, безнравственным типом. Но велик оказался соблазн, ох велик. Я раньше других сел за стол с этой целью, ещё до вчерашней ночи. И я бы обошёл земляков. Но ангел послал мне вас, и преступление было предотвращено.

– Так ведь любой из них может на это пойти! Надо помешать!

– Но как?

– У вас есть письмо, мы его опубликуем.

– Не слишком будет убедительно, но надо подумать.

Он подошёл к столу, открыл ящик, пошарил там, оглянулся на меня, снова пошарил и развёл руками:

– Его нет…

День пятый. Возвращение

Он пристально уставился на меня, и лицо его приобрело выражение подозрительности, переходящей в обвинение. Потом оно сменилось гримасой раздражения и перешло в глубокую задумчивость.

– Я понимаю вас, мистер Квилл, – прокомментировала я смену его мыслей, – вы сначала подумали, что я ведь знаю про письмо, потом решили, что я его стащила, а теперь сообразили, что сами упрятали его в ящик уже после той ночи, когда я могла совершить кражу.

Он покраснел. Удивительный мужчина. И как он только на подлог решился? Надо срочно помочь ему, а, стало быть, и себе.

– Послушайте, вы ведь собирались быстро, на бегу. Может, вы сунули письмо в портфель и забыли. Было бы логично не оставлять его дома.

Он покачал головой и заверил, что точно помнит, куда клал письмо. Но руки его автоматически потянулись к портфелю. Щёлкнул замок, раскрыв скудное содержимое: пакет с одеждой, несессер, портмоне, пара блокнотов, футляр для очков.

– Ну и ладно, – легкомысленно махнула я рукой.

Квилл стоял, склонив голову над потрохами портфеля. Он походил на ледяной столб.

– Мистер Квилл, с вами все в порядке?

Мне уже надоела частая и стремительная смена его настроений и состояний. Как можно, имея такую нервную систему, справляться с должностью мэра в этом городе с жителями, склонными к помешательству?

– Надо поискать получше в столе или рядом. Найдётся. Да, что с вами такое?

Он поднял на меня взгляд, в котором читалась нечеловеческая мука, поискал опору и прислонился к стене, и вроде даже собрался потерять сознание.

– Его нет, – голос звучал как из-под подушки, с усилием и скрипом.

– Господи, да что же это? Прекратите меня пугать. Писем вы не теряли до этого?

Я подтащила к нему кресло, и он мешком рухнул в него, едва не сломав подлокотник.

– Не письма, – он уже не говорил, а хрипел и кашлял, – не письма. Нет диска. Маленького такого пакетика, зеленого, заклеенного. Там копия романа с моим окончанием. Его нет. Вызывайте полицию. Немедленно!

– Ой, что говорит умный человек в минуту отчаяния! Придёт ваш доблестный констебль и скажет, что… Подождите, а как вы скажете ему, что было на диске? Да и потом… Если он найдёт диск, то его расторопная жена и окажется славным автором гениального романа.

Он простонал, и я направилась к известному мне шкафчику за темной бутылкой с огненной водой. Мы сделали по глотку и стали думать. После второго глотка мы в один голос вскричали:

– Дворецкий!

– Том! Том! – Квилл пронёсся ураганом по дому и вылетел за дверь. Минут десять я слышала его вопли с разных сторон. Он звал Тома и сыпал проклятиями. Крики удалялись, приближались, взлетали вверх и падали куда-то в глубину. Квилл обшарил дом от подвала до крыши и обежал окрестности раза четыре. Он вполз в комнату без сил и без надежды.

Я налила ему стакан огненной воды и подала бутыль. Он благодарно посмотрел мне в глаза и заплакал.

– Он пишет прозу? – спросила я, не сомневаясь в ответе.

Квилл приложился к рому и прохрипел:

– Детективы…

Мы посидели. Идей не было, сил что-нибудь делать тоже. Просчитать, куда мог отправиться Том с рукописью, не представлялось возможным. Хотя, представить мы смогли.

Снаружи просигналил автомобиль. Самое время принимать гостей.

– Алиса, скажите, что меня нет дома, что я уехал, болен, арестован, умер…

Медленно прошествовав на крыльцо, я увидела их. Кого из двух мужчин я меньше собиралась увидеть, я и сейчас не скажу.

К дому бодрой раскованной походкой приближался Дэвид Райтер в модном дорогом спортивном костюме, а за ним плелся Том Лист, одетый, словно с чужого плеча. Вид у обоих был слегка виноватый. Слегка. Я отступила, пропуская их в дом, поскольку Дэйв просто рвался войти.

– Прости, дружище, прости, – он обнял Квилла, потискал его, похлопал, даже шутливо побил, – история странная такая. Да ты уже, наверное, знаешь?

– Не знаю, – прошептал Квилл, – смотреть на него было больно.

– Я тогда на собрании и говорить ещё не начал, смотрю – машет мне руками твой дворецкий. Я вышел, он мне путано рассказал про телеграмму, которую ему не принесли, но прочитали, что в поместье у меня пожар, что срочно надо ехать. И поезд как раз с минуты на минуту, и автомобиль уже подан. Я и рванул, как дурак. И далеко уехал, прежде чем с очередной станции позвонил домой. Там ошибка какая-то. Но обратный поезд не скоро. Я там поскучал, на этой станции, зато вдруг закончил роман. Прямо отлично закончил.

– И ты, разрази тебя гром, не дал знать, что ты жив? А мы который день не можем в себя прийти и уже оплакали тебя! Чтоб тебе не узнать, что тут твориться!

И тут мы оба с ним вспомнили именно о том, что тут твориться и резко повернулись к Листу, который уже овладел собой и маячил у порога как ни в чем не бывало.

– А поди-ка сюда, голубчик, – голос Квилла был мягок, но с нотками грозы, – куда это ты у меня отлучился?

Дэйв ответил быстрее, чем Том.

– Да, это я его встретил в Картридже, выходя из издательства. И, конечно, довёз до вашего дома. Он, бедняга, даже за сердце схватился, как меня увидел, ну и рассказал, как все перепугались за меня. Я даже предложил ему выпить со мной за успех моего романа: я как раз и подписал договор с редактором. Только, кажется, я переборщил с угощением твоего Тома. Хотя за дорогу он пришёл в себя и протрезвел. А как писатели-то наши, пишут окончание? Я не отказываюсь от условий конкурса – лучшее окончание равняется премии и соавторства.

Райтер излучал радость, благородство, щедрость. Он вообще олицетворял собой мир успешных талантливых эгоцентристов. Не увидеть, что все три персоны рядом с ним пребывают в состоянии лёгкого смятения, мог только самовлюблённый слепец.

Квилл отвёл, наконец, глаза от Листа. Надо отдать должное вору, он выдержал дуэль взглядов уверенно и даже нагло. Собственно, для мэра лучше было не начинать разборку, и дворецкий это понимал.

– Так что ты мне скажешь про твоих писак? Есть там что посмотреть?

Я так устала от переживаний, что произнесла то, чего, может, и не стоило говорить:

– Мистер Райтер, они пишут, и уже много чего написали, но не на конкурс. Похоже, они прикарманили ваш роман и сейчас наперегонки его заканчивают. Кто первый поставит точку, тот и понесётся в Картридж или в другой город публиковать его под своим именем. Слава Богу, вы их опередили.

Райтер раскрыл рот, но сказать ничего не сумел. Он присел рядом с мэром, заметил бутылку, приложился, как и мы, прямо к горлышку, крякнул, вытер рот ладонью. Помолчал.

– А знаете, миссис Скрипт, все-таки я молодец. Угадал! Сработало!

Мы втроём обречённо смотрели на это чудо и помаленьку начинали догадываться, что там у него сработало.

– Ведь я почти до такого варианта и додумался. Прямо сердце подсказало похожее окончание. Но ваши тоже молодцы. Не тратя времени на домыслы и розыски, на обдумывание и проработку, просто спёрли добро, и не поперхнулись. Гениально.

– Придётся вам, все-таки взять их в соавторы, – съехидничала я, – или хотя бы собрать их и объявить, что конкурс на соавторство отменяется.

Не понравился мне этот Райтер. Мне и жители городка сразу не понравились, а уж этот их залётный гость тем более. И отпуск мой мне не понравился, хотя он ещё продолжается.

И сегодня же я с удовольствием погляжу на забавные лица местных писателей на встрече с высокооплачиваемым и знаменитым писателем Дэвидом Райтером, автором нового романа, отменяющего заманчивый конкурс, отнявший столько сил, эмоций и нестандартных решений. Приду на встречу и внимательно на каждого погляжу. В качестве компенсации за пережитое.

Приятного мне вечера!

Семь измерений чулана Шредингера с неявным переходом

Сдается мне, что у каждой женщины есть заветная шкатулочка со всякими дорогими для неё пустяками. Нет, не та, где золото и бриллианты, не та, где письма от любовников, не та, где завещание на всякий случай.

В шкатулочке этой хранится тайна, но она понятна только владелице. Лишь у неё ключик, лишь ей понятен смысл предмета или знака. Иногда такая шкатулочка не существует в нашем измерении, но спрятана в сердце хранительницы. А иной раз у женщины целая настоящая кладовка заполнена предметами из других времён, других состояний, других измерений.

В такую кладовку входишь и попадаешь то в детство, то в юность, то совсем в неведомый мир. Поэтому я так любила всю жизнь кладовки, чердаки, чуланы, антресоли. Они живут своей тайной жизнью, иногда пересекающейся с нашей.

Давайте приоткроем дверь одной такой секретной комнаты. Идите за мной. Проходите осторожно – здесь ничего нельзя трогать, переставлять, протирать. Это и не пыль даже, это патина времени, это визуализация памяти, это прах былых переживаний и крохи сохранённой радости.

Смотрите: здесь много ожидаемого – игрушки, старые платья, поломанные инструменты, невостребованные предметы интерьера, так почти у всех. Иногда встречаются настенные карты, навигационные приборы, шлем гонщика, тибетская поющая чаша или китайский старинный инструмент. Эти предметы не умерли, они живы, но их жизнь теперь течёт в другом измерении. Они по-прежнему показывают путь, наигрывают про себя нежные мелодии, придумывают новые изделия, которые могли бы сшить, сделать, нарисовать, они баюкают маленьких девочек и мчат по велотреку маленьких мальчиков. Или больших девочек и мальчиков. Или женщин и мужчин. Всё зависит от измерения.

Идите за мной, только тихо.

Измерение первое (или уже второе)

Лена сразу всё поняла, хотя ничто в прежней жизни не предвещало краха.

Замужество было продумано, выверено, просчитано. Трещин в нём не было. Ну не было. Сколько хотите, говорите, что Лена их не видела, но она сто раз поклянётся, что и не было. И вдруг обвал.

Лена ваяла семью по установкам самым популярным среди женщин. Почти самым. Она и работу выбрала такую, чтобы не отнимала много сил и времени от семьи. Все таланты свои отдала на созидание образцовой ячейки общества. Хотя это я глупость сказала – не думала Лена о том невнятном обществе ни минуты в день. О себе она думала. И немного о Паше.

Квартира её сияла чистотой, демонстрируя прекрасный вкус хозяйки, мебель покупалась только превосходная и не переполняла помещений. Сервизы подбирались Леной под тон скатерти и наоборот, шторы ей шили дизайнеры, мелкий ремонт делали только профессионалы.

Паша сам-то ничего руками не умел. То есть умел, но не так как хотелось Лене: долго и с огрехами. А Лена ценила только превосходное. Она даже не имела в гардеробе всяких там халатиков и передников. Даже дома она прямо ото сна надевала изящное платье и балетки вместо тапочек. Паша это умел ценить.

И она ценила Пашу. Ценила, как человека, полностью оправдавшего её надежды, её стремления, её расчёт. Она его любила, хотя, может быть, не так страстно, как хотелось Паше. Любовь свою она воплощала в пироги и супы, глаженые пододеяльники, продуманные траты и дружественные визиты к свекрови два раза в год.

Паша метался по гастролям, пополняя домашнюю чашу достатка, из поездок возвращался с удовольствием, и в нём явно читались и забота, и теплота, и стремление быть вместе. Но в последнее время он больше жаловаться на усталость, меньше разговаривал, сиднем сидел у телевизора, засыпал за книгой. Приезжал, сдавал деньги, уединялся. Лена относила перемены на возраст, но, когда она случайно (а этого никогда не бывает) открыла его книжечку с водительскими правами, то увидела в ней доверенность на некую Ксению Лютову 19.. года рождения, и сомнения даже не возникли. Только ощущение краха.

Лена – женщина отнюдь не глупая, хотя первое впечатление о ней складывается у многих именно такое. Всему виной её кукольная неэмоциональная внешность. На хорошеньком личике её сияют выпуклые щёчки, тёмно-синие глаза глядят на мир наивно и бездумно, и вся пластика кажется замедленной и неровной, словно у заводной игрушки. У Лены даже в детстве была похожая кукла, которая и по сей день пылится где-то в кладовке.

Но в кладовке в этой отыскать что-нибудь всегда означало невыполнимое действие. Хотя в последний месяц народный умелец Вася, найденный по объявлению, расширил её и провёл освещение наконец. Он разобрал незапланированную кладку в полкирпича между прихожей и самой кладовкой, и та утратила вид заброшенного чулана.

Лене захотелось найти куклу и поплакать в её крохотный и любимый животик.

Звонить маме нельзя. Маму не следует беспокоить, а то она будет волноваться. Вечно загруженная миллионами разных дел и причуд, мама отвлекалась на Лену только для того, чтобы убедиться, что Лена не является источником волнения.

– Доча, как дела? У тебя все хорошо?

– Все отлично, мама. А как ты?

Далее следовал восторженный и подробный рассказ про новое мамино хобби или про глупых людей, окружавших маму. Поэтому Лена позвонила Александре Генриховне, папиной жене. Та давала советы точные и короткие. Она не впадала в эмоции и умела прозревать будущее. А тут что прозревать-то?

– Чемодан ему собери, – уверенно произнесла мачеха, – никакие разборки не покажутся серьёзными, если он остаётся на территории. Надо показать, что это не шутки, и что он должен найти твёрдое и немедленное решение. Будешь тянуть – пропадёшь. И все выяснения – только на фоне собранного чемодана. И никаких отчаяний, слышишь? Я твоего папашу подцепила почти в сорок, а уж казалось бы…

Дверной звонок оторвал Лену от получения инструкций. Она встретила Васю и пропустила его в кладовку. По дороге он внимательно рассмотрел выражение Лениного лица, но промолчал. И даже удовлетворённо кивнул. Или Лене это показалось? Хотя Лена многое замечала.

Она обречённо присела на диван, держа в руке телефон и поглядывая в зеркало для настроя. Придав лицу оттенок решительности, и убрав за розовое ушко легкомысленную кудряшку, Лена набрала номер.