К морю. Обнажение

Я поворачиваюсь к ней лицом, поднимая капучино к губам, делая маленький, медленный глоток, пока она стоит, не зная, что сказать, не зная, как реагировать.

– Вам… помочь? – её голос лёгкий, но чуть дрогнувший, как будто она боится задать этот вопрос, но всё же решается.

Я улыбаюсь, чувствуя, как приятно растягиваются губы, как тепло разливается по груди, как весь этот момент кажется безупречно естественным, как будто так и должно быть. Я ещё улыбаюсь. Медленно. Широко. Тепло.

– Уже нет, – отвечаю я легко, почти весело, будто это просто случайный, ни к чему не обязывающий разговор с незнакомцем, с лёгким привкусом капучино и свободы.

Она моргает, кажется, чуть смущается, затем кивает и пробирается за кассу, бросая быстрый взгляд в мою сторону, пока думает, как лучше вести себя дальше.

– Сколько с меня?

Она называет сумму, быстро, почти сбивчиво, будто пытаясь вернуться в привычный рабочий ритм, но не совсем справляясь с этим.

– Наличными или картой?

– Картой.

Я беру ещё пачку шоколадного печенья, добавляю к чеку, оплачиваю.

И чувствую, как её взгляд снова скользит по мне, даже когда она думает, что я этого не замечаю.

Я разворачиваюсь, выходя наружу, в жаркий воздух, в солнечное сияние, в этот мир, который я покоряю своим выбором, своей смелостью, своей свободой.

Где-то рядом раздаётся новый шум – подъезжает весёлая компания на двух машинах, и я чувствую, как их взгляды тут же находят меня, как в воздухе появляется электричество, напряжённость, интерес. В воздухе появляется электричество. Я сажусь в машину. Спокойно. Неторопливо. И уезжаю. Просто вперёд дальше.

Я ехала уже несколько часов, чувствуя, как дорога начинает плавно втекать в меня, становиться частью моего тела, частью моего сознания. Я ловила ритм трассы, её дыхание, её бесконечное движение, в котором не было остановок – только постоянное стремление вперёд.

Но я начинала уставать. Я чувствовала, как тело немного затекло от однообразной позы за рулём, как взгляд время от времени расфокусировывался, а сознание требовало отдыха. Я поняла – пора остановиться.

Я свернула с трассы на просёлочную дорогу, уйдя в сторону от цивилизации, в пространство, которое принадлежит только мне и природе. Машина плавно качнулась на ухабах, я сбавила скорость, наслаждаясь самой дорогой, её пыльными изгибами, её тёплым дыханием земли, невидимо поднимающимся сквозь открытые окна.

И вот, спустя несколько километров, я увидела его – мой холм. Он возвышался над полями, над бескрайними зелёными просторами, растёкшимися до самого горизонта. Лесополоса за ним, редкие кусты, чуть дальше – одинокое большое дерево. И ни души.

Я медленно подъехала к небольшой рощице у подножия холма, поставила машину так, чтобы её не было видно с дороги. Заглушила мотор. Тишина легла на плечи, как шёлковая накидка – невесомая и живая. Такая глубокая, такая чистая, что даже стало немного странно. Я выбралась из машины. Босая. Голая. Лёгкая, как дыхание ветра. Нагая, как эта земля без признаков каких-либо селений. Я встала у самой кромки холма и посмотрела вниз.

Передо мной были поля, растёкшиеся на многие километры, переливающиеся разными оттенками зелени, подёрнутые лёгким вечерним туманом. Вдалеке виднелась серебристая лента реки, чуть дрожащая от последнего тепла солнца.

Я вытянула руки вверх, потянулась, ощущая, как воздух ласкает моё тело, как мои ноги чувствуют прохладную траву, как весь мир становится моим. Я чувствовала, как волосы шевелятся от ветерка, как соски слегка напряглись от прохлады, как кожа откликается на всё – даже на свет.

Я сделала несколько шагов вперёд, затем ещё, и ещё. Я шла по холму, без цели, без смысла, просто растворяясь в этом моменте, в этом пространстве, в этой вселенной, где сейчас существовала только я. Тело двигалось само, в такт дыханию земли. Мир не наблюдал за мной – он дышал мной.

Я дошла до одинокого дерева и остановилась. Прислонилась к шершавому стволу спиной, закрыла глаза. Ветер ласкал кожу. Земля дышала. Кора казалась тёплой, будто дерево помнило солнце. Тишина звучала. Я улыбнулась.

Я знаю, куда еду. На юг. На прекрасный, «дикий» юг – подальше от толп отдыхающих, от ресторанов, дискотек и перегретых тел на пляже. Мне не нужно было ничего, кроме моря, в котором можно плавать и нырять, берега, по которому можно бродить, и шума волн, который можно слушать бесконечно. Мне было нужно раскрытое на ночь окно, наполненное свежестью и удушливостью одновременно, и бесконечная мелодия цикад. Мне нужно было немного себя. А я – это море. Берег. Шум. Жара и прохлада.

Я еду к морю. Я еду к себе.

Мы – это то, что нам нравится. То, без чего мы не можем существовать. А я не могу – без моря. Оно – моё яркое, счастливое детство. Праздник волшебства. Мир открытий и приключений. Море – это любовь. Я еду к своей любви.

Я уже готова войти в него. Я сняла с себя всё, что можно. Нельзя войти в море, не отдавшись ему полностью, не обнажив себя до последней искры. Эти глупые условности – трусы и лифчики – пусть катятся к чёрту, который, возможно, их и придумал. Что можно скрыть – и зачем? Кто это решил, кроме тех, кто привык зарабатывать на страхе?

У человека есть настоящие потребности. Еда. Вода. Тепло. Любовь. Свобода. А добавив потребность в одежде, цивилизация отделила нас от природы, подменив её искусственными правилами. Она навязала гонку за ненужными вещами, внушив, будто без них мы никто.

Может, я ошибаюсь. Может, кто-то считает меня безнравственной. Но позвольте мне ошибаться так, как я хочу. Если моё «сумасшествие» причинит кому-то вред – я готова выслушать, извиниться, понести наказание. Но какое же зло я совершаю

Если вы можете доказать, что ваши эстетические или этические взгляды выше моих – расшибитесь в лепёшку, у вас это не получится. Всё сведётся к тому, что «так нельзя». Но кто это решил? Как может быть тело безнравственным? Или нравственным? И я ничего не демонстрирую. Не провоцирую. Не устраиваю акцию. Не призываю никого повторять. Не продаю себя. Не ищу внимания. Не издеваюсь над собой ради удовольствия.

Я просто живу. Это моя природа. Моё естество. И я хочу быть с ним – когда это ещё возможно. Я просто так хочу. И теперь я позволяю себе – быть собой.

Я вернулась к машине. Достала из багажника раскладное кресло и поставила его на краю холма – так, чтобы передо мной раскинулся весь этот безграничный мир.

Включила плитку, поставила чайник, начала готовить ужин. Простая еда: нарезанные овощи, немного сыра, ломтик хлеба, подогретый до хруста, и ароматный чай в металлической кружке. Я ела медленно, смакуя каждый кусочек, вдыхая запахи, внимая звукам, наслаждаясь последними лучами заходящего солнца.

Потом просто сидела, вытянув ноги, откинувшись на спинку, смотрела, как небо темнеет, как одна за другой зажигаются первые звёзды. Внутри меня было только спокойствие. Это был мой мир. Моя свобода. Моё пространство.

Уже почти ночь.

Я взяла из машины большую бутылку минеральной воды. Она не была холодной, как из холодильника, но и не горячей – просто согретая дорогой, наполненная теплом уходящего дня. Внутри моего дома на колёсах был душ, небольшой запас воды – но сегодня мне не хотелось тратить его на пустяки. Сегодня мне хватит этой бутылки.

Два литра чистой, пузырящейся теплоты – моя роскошь. Мой ритуал перед сном.

Я присела на край кресла, сняла пробку, сделала несколько больших глотков. Газированные пузырьки приятно щекотали горло, оставляя лёгкое освежающее покалывание.

Я выдавила каплю пасты на зубную щётку и, склонившись, начала чистить зубы прямо под открытым небом, чувствуя, как ветер касается моего тела, как ночная свежесть сливается с ощущением чистоты. Когда я закончила, встала босыми ногами на прохладную траву, запрокинула голову и медленно начала лить на себя воду.

Минеральные капли стекали по коже, пузырьки газа лопались, создавая ощущение лёгкого покалывания, словно крошечные электрические разряды, пробегающие по телу. Я чувствовала, как исчезает дорожная пыль, как смываются следы дня, как вода делает меня свежей, чистой, живой. Последние капли упали на землю, смешавшись с вечерней росой. Я встряхнула волосы, провела руками по коже, наслаждаясь ощущением прохлады. Теперь можно и поспать.

Я немного задержалась в этом ощущении прохлады и чистоты, как в долгожданном покое.

Я заперлась в машине, забралась под лёгкое покрывало, свернулась, словно кошка, натянув его до подбородка. Моё тело, напитанное ветром, водой, свободой, растворялось в этой тёплой, уютной ночи.

Я была счастлива. И заснула – как давно не засыпала. Наверное, с того времени, которое провела у Оли на даче. Без тревог. Без мыслей. Без страха. Я просто жила. И знала: завтра снова дорога. Но сейчас, в этот момент, в эту звёздную ночь – весь мир принадлежал только мне

Машенька, или утреннее приключение на реке

Семья Машеньки снимала дачу по Московско-Курской железной дороге, в верстах сорока от Москвы. Глушь, конечно, зато воздух – чистый, питание – здоровое. Так всегда говорила маменька, особенно когда кто-нибудь из гостей, приехавших на выходные, начинал жаловаться на тяжесть дороги к бывшему имению графа Варенникова. Его предприимчивые потомки удачно разбили родовое гнездо на дачные участки и ныне с довольной выгодой сдавали их москвичам, изнывающим от жары и духоты Первопрестольной.

Гостей, тем не менее, меньше не становилось. Они досаждали изрядно, требуя хлопот и развлечений. Машенька, конечно, понимала, что под всей этой мишурой скрывается матримониальный замысел – ей подыскивают партию. Но она старалась об этом не думать и ни с кем не делилась мыслями насчёт замужества.

Папенька служил в почтовом ведомстве, по телеграфному хозяйству и имел хороший чин. Мог бы позволить себе дачу и получше, но, будучи заядлым рыбаком, выбрал здешние места с извилистой, полноводной рекой и хорошим клёвом. Он радовал домашних свежими окуньками и щучками, из которых маменька с ворчанием варила уху.

Машеньке эта рыба не нравилась – не столько по вкусу, сколько по виду. Жабры, плавники… Всё это вызывало в ней странное чувство: не то жалости, не то зависти. Ей хотелось так же уметь плавать под водой, дышать, как они. Она осваивала уроки модного плавания по брошюре, купленной на Кузнецком мосту. Французская школа, между прочим. Маменька же следила, чтобы дочь не застудилась, и укрывала её по возвращении тёплым пледом. Купальные костюмы, заказанные в столице, казались ей вызывающе открытыми, а подчас и безнравственными.

– Цветочек надо беречь от алчных поползновений, – говорила она с нажимом. – Эта ваша мода делает женщин совсем беззащитными!

Машеньке было почти двадцать, и маменька представлялась ей невыносимой занудой. Вместо обещанного путешествия по Европе сидеть всё лето на даче и слушать наставления о женском предназначении – сущая мука.

Но Машенька нашла себе отдушину. Когда на даче оставались только они с маменькой, а папенька возвращался в Москву и гости не мешали, она рано утром – пока маменька спала – сбегала из дому. Это был её тихий, почти невинный протест против домашней тирании. Мир меняется! Уже мчат автомобили и поднимаются в небо аэропланы – а женщина всё так же должна быть тихой, смирной и согласной во всем с этим миром, придуманным для радости мужчин.

Но что может быть лучше, чем в одиночестве, как настоящий Африканский путешественник, изучать окрестности? Гулять по просёлкам, забредать в лес, лазить по развалинам бывшего дворца графа, а порой – и к реке убежать, побродить по щиколотку в воде.

Последний гость, которого привёз папенька, смутил её. Конечно, он не был ей партией – просто приятель по рыбалке. Но его рассуждения за вечерним чаем о женской «сущности» и неспособности женщин наловить рыбы, а также врожденной излишней скромности и сдержанности у всех представительниц слабого пола, вызвали у Машеньки тихое бешенство. Внешне она оставалась невозмутимой, но внутри решила: начать поход против укоренившегося мужского деспотизма. Докажу на своем примере, решила она.

Раздобыв удочку и накопав червей, Машенька готова была отправится на свою рыбалку. Погода стояла чудесная, воздух пьянел свободой. Маменька легла спать поздно – после проводов папеньки на станцию. Всё складывалось как нельзя лучше.

Перед выходом Машенька подумала: «Надо бы надеть купальный костюм, а на него платье и нижнюю юбку или просто взять его с собой там переодеться, но это же морока, брать, снимать, переодеваться, и все ради чего?» Ещё покопавшись в шкафу, костюма для купания из модного дома из Пассажа на Петровке она не нашла. И тогда нечто дерзкое, почти бунтарское, охватило её. Она глянула на часы – времени достаточно и хватит, чтобы вернуться до пробуждения маменьки. А к чему тогда все эти церемонии с костюмами, да ради чего? Да, скромность и сдержанность, но только не сейчас.

Скинув ночную рубашку, Машенька тихонько, словно вор, отомкнула щеколду и вышла. Да-да, именно так – совершенно голенькой – она пошла прямо на реку лишь с удочкой в руках и банкой червей в ведерке.

Привередливый читатель, конечно, усомнится. До чего, мол, дошла молодёжь! Суфражистки и вся эта новая мораль… Но что делать – именно так всё и было. Машенька ни капельки не стеснялась – ни себя, ни, тем более, окружающих (коих попросту не было в столь раннем времени суток). Дойдя до места, где водились караси и плотвички, голенькая Машенька закинула удочку – и наловила полведёрка рыбы.

Машенька была чуткой девушкой и тонко чувствовала запахи и ароматы, принюхавшись к себе, потрогав себя повсюду. Она поняла, что запах рыбы немного пристал к ней, и Машенька вдруг представила, как превращается в одну из этих рыбок: серебристая чешуя покрывает кожу, вырастают плавники и жабры… Она не испугалась и решила, что можно и освежить себя хотя б немного. Она вошла в воду и поплыла свободно и естественно, как самая обыкновенная рыбка, вовсе не так, как в модной французской брошюре, и совсем не так, как раньше. Она слилась с водой, растворилась в стихии. Каждая клеточка её чувствовала касание жизни. Впервые Машенька ощутила себя цельной – и в то же время маленькой частичкой чего-то огромного, бесконечного, прекрасного. Свобода и естество завладели её в полной мере радостного опьянения.

А где же мораль, спросите вы? Коли есть данное преступление, то где же наказание? Как же так возможно? За наготу и за своеволие, следует послать на Машеньку все кары небесные! Где встречный батюшка с крестным ходом, предающий её анафеме? Где толпа ребятишек, гогочущих и дразнящих её обидными прозвищами, бросающие в нее комья грязи? Где торжество вселенского благообразия и невинной целомудренной скромности? Неужто так возможно выставлять всякие дамские прелести, ни капли не скрывая их, демонстрировать нежное волнительное естество пусть и невинное, но столь трепещущие и искушающее мужские умы. Как же так, куда подевались мораль и стыдливость, ведь этак каждая захочет. Покажет себя и думай потом и переживай, что с ней, куда её заведет такая скользкая дорожка безумного разврата.

Но нет, мой читатель. Не пошлю я ей ни позора, ни кары. Не встречного, ни поперечного. Ни оберполицмейстера, ни сутяжного поверенного. Пусть вернётся домой, тихо, как ушла. Пусть выспится в своей постели и запомнит этот день как самый восхитительный за всё её неугомонное лето.

А повзрослев – пусть снимет на всё лето дачку подальше в глуши, где не будет нравоучений и ханжеств. Где-нибудь у леса или у моря. Пусть скинет с себя все одежды, кружева, рюшечки и подвязки. Поживёт так – свободная, не отягощённая условностями городской цивилизованной среды обитания. Пусть гуляет по полям, купается в реке или в солёной воде. Пусть полюбит – кого пожелает. Или вовсе не полюбит – тоже ничего. Полюбит лишь себя. Пусть будет счастлива, потому что свобода – это и есть счастье. Простое счастье любого человека, способного выбирать, то что ему по нраву и по сердцу.

02 Новое утро, новая дорога

Сон ушёл легко, будто сама ночь забрала его с собой, оставив мне чистое, свежее утро. Я открыла глаза и сразу почувствовала: этот день будет особенным.

Я лежала в своей маленькой, уютной каюте на колёсах, укрытая лишь утренним воздухом – прохладным, лёгким, с обещанием жаркого дня.

Сквозь приоткрытое окно доносился шорох трав, чириканье птиц, далёкий рокот шоссе.

Мне не хотелось вставать сразу. Я потянулась, раскинулась всем телом, каждой клеточкой впитывая свободу, тепло постели, прохладные складки простыни. Но внутри уже возникло нетерпеливое движение.

Я откинула покрывало, ступила босыми ногами на деревянный настил фургона. За окном солнце карабкалось по небу – уверенно, как будто ради меня. Я улыбнулась – и, конечно, не надевая ничего, бесстрашно толкнула дверь.

И выскочила наружу. В утро. В свободу. В бесконечность. Я бегу. Ступни ловят ритм земли. Лёгкий, упругий – как будто меня несут невидимые крылья. Трава касается ног, ветер гладит кожу, солнце одаривает первыми поцелуями.

Мир просыпается вместе со мной. Где-то вдали урчит трактор. Птицы переговариваются между собой, как соседки на крылечке.

Поле, луг, дорога. Всё – часть меня. Я – часть всего. Я смеюсь. Я не могу не смеяться. И, конечно, начинаю петь.

На утренней разминкеПо травке на лугуПо узенькой тропинкеЯ голенькой бегуИ ветер мне нашепчетМелодию мечтыИ солнышко отметитЗагаром красотыМне нечего стыдитсяМне нечего скрыватьМогу собой гордитьсяИ смелостью блистатьИ радостно и рьяноПлескаюсь я в ручьеНе вижу я изъянаВ своей любви к себеНе вижу я обманаЧто голой я живуЧто я свободой пьянаОдежды не ношуМне нечего стыдитсяМне нечего скрыватьМогу собой гордитьсяИ красотой блистатьБегу домой обратноДорогой меж домовПрохожим всем занятноЧто нет на мне трусовА мне вдвойне приятноУлыбки видеть ихПускай я не наряднаЗато восторг у нихМне нечего стыдитсяМне нечего скрыватьМогу собой гордитьсяУлыбки собирать

Я смеюсь. Настоящий, искренний, детский смех. Раскидываю руки и кружусь на месте. Я люблю этот мир.

Я бегу до самого края холма, и передо мной раскрывается великий простор. Луга и поля, расчерченные на квадраты – как шахматная доска. Тёмная лента шоссе. Где-то вдалеке одинокая машина – крошечная, будто игрушка. Я ставлю руки на бёдра, ловлю дыхание, впитываю это солнце, этот воздух, эту землю. Там – моя дорога. Мой путь. Моя свобода.

Вода журчит, наполняя котелок. Я ставлю камеру – снимаю себя и этот мир вокруг. Всё останется со мной.

Разжигаю маленькую плитку, ставлю турку. Кофе – лучший аромат утра. Пока он варится, достаю пару ломтиков хлеба, мажу их маслом, нарезаю сыр, помидоры. Просто. Идеально.

Кофе готов – обжигающий, крепкий, настоящий. Я сажусь в своё раскладное кресло, закидываю ноги на столик, делаю первый глоток. Смотрю на горизонт.

Мне нисколько не стыдно моего счастья. Ни моего вида, ни моей наготы. Я могу быть совершенно любой – и я буду совершенством. Я буду собой. Совершенно откровенной или совершенно закрытой – как захочу.

Сегодня мой путь продолжается. Сегодня я обязательно встречу нечто новое.

Я пока не знаю что. Но мне это не страшно. Я улыбаюсь. Я готова ко всему. Дорога снова моя.

Асфальт блестит под солнцем, тянется лентой вперёд, петляет среди полей, мимо деревень, перелесков, холмов. Машин почти нет. Встречные пролетают редко, будто сны, с которыми не хочется расставаться – но и держать их не за что.

Я одна. И это не одиночество. Это – освобождение.

Я веду одной рукой. Другую держу на бедре, скользя пальцами по коже, ощущая себя так ясно, как только может человек, у которого нечего прятать.

Зеркало заднего вида отражает мой взгляд, плечи, волосы, немного шеи – остальное дорисовывает воображение. Я улыбаюсь себе. Я люблю это отражение. Я – настоящая.

Слева мелькает деревня. Красные крыши, огороды, бельё на верёвках, старики на скамейках. Интересно, счастливы ли они? Позволяет ли им их внутренний мир быть свободными, как я сейчас? Или они срослись с рамками, как яблони с прививкой – дающей не те плоды, что им предназначены?

Я не осуждаю. Я просто думаю. Размышляю – не о них даже. О себе.

На развилке, у обочины, тонкая фигура, рядом с кустами, но картонка в руке видна ещё за сто метров. Я читаю. «Подвези куда сможешь!!!» – нацарапано чёрным маркером.

Я немного замедляюсь. В голове прокручивается: «Зачем? А если?.. Может, проехать мимо?» Но потом сама себе киваю: почему нет? Ничего страшного. Даже если я голая. Это её выбор – ехать автостопом. Мой – жить свободно. Иногда наши выборы пересекаются на одной дороге.

Я съезжаю чуть в сторону от развилки, останавливаюсь. Смотрю в зеркало пассажирской двери – вижу, как она, в джинсовых шортах и коротком топе, резко вскакивает, бросает картонку в траву и почти бежит ко мне. Лёгкие кроссовки, рыжеватая копна волос, рюкзак за спиной болтается. Подскакивает к машине, с силой распахивает дверцу и плюхается на сиденье – как будто мы знакомы сто лет.

– Спасибо, сколько сможете – в этом направлении, – выдыхает она, быстро, будто читает мантру.

И только потом замечает меня. Замирает. Я – тоже. На мне – только очки. И всё. Она вглядывается, прищуривается, будто проверяет, не глючит ли её. Я молча, не торопясь, опускаю очки на нос и смотрю прямо в глаза.

Она краснеет – и сразу прячется за иронию: – Ух ты… Совсем голый формат?

Я чуть улыбаюсь: – Скорее, совершенно свободный формат, да. Только если со мной – подстраивайся под атмосферу.

– Ха! Легко, – выдыхает она. – Я хоть сейчас могу всё с себя снять и быть в атмосфере. Она смотрит на меня, будто проверяет – шутка это или нет. А я не уточняю. Это её право. Её выбор. Просто включаю поворотник, выруливаю обратно на трассу.

– Катя, – говорит она через полминуты. – Просто Катя. Протягивает руку. Я смотрю на её ладонь – тёплая, чуть шершавенькая, не по возрасту, а по уличной привычке. Жму коротко.

– Приятно. – А тебя как?

Я улыбаюсь. Вопрос повисает в воздухе. – А как тебе нравится? Можешь просто – на ты, без имени. Нас тут двое, не перепутаемся.

Мне нравится, как она играет, как примеряет. Интересно, сколько в этом правды, сколько – наигранности. Пока что – пол-литра очарования и щепотка лукавства. Катя устраивается поудобнее, стягивает с плеч рюкзак, поправляет топик. Приспускает стекло, горячий ветер врывается в прохладу салона – у меня работает кондиционер. Дорога делает изгиб, и солнце заливает машину. Мы катим. Юг – впереди.

– Ну ты вообще, конечно, неформал… – качает головой. – Я думала, я без башки, но ты – просто космос.

Я только улыбаюсь. Пусть говорит. Пусть думает, что уже всё про меня поняла. А я немного подожду, когда из под неё начнёт прорываться не просто простота, а – намерение.

Машина катит вперёд, шоссе гудит ритмично, солнце стелется по коже. Я расслабляюсь, прищуриваюсь, ловлю на себе это утреннее тепло и лёгкий ветер, просачивающийся сквозь приоткрытое окно. Катя тянется, оглядывается по салону. – Слушай, у тебя тут правда уютно. Прям как в настоящем доме на колёсах. Мечта. – Косится на меня: – Хотя… я бы не догадалась, что можно так просто ехать… вообще без всего.

Я улыбаюсь, не глядя. – Сначала было страшновато. Потом – удивительно приятно. А потом просто… по-настоящему. Понимаешь?

– Да уж, понимаю, – фыркает Катя. – Только мне бы не дали. Меня бы через пять минут остановили и оформили.

– Никто ничего просто так не даёт, – говорю я. – Надо взять. Но не у кого-то – у себя. Свобода – она не из дозволенного. Она из дозволенного себе.

Она молчит. Вроде бы соглашается. Но я чувствую – в ней начинается движение. Лёгкая зависть, желание подражать. И, может быть, что-то ещё. Может – ревность.

– А ты давно такая? – спрашивает она спустя пару минут. – Ну, в смысле… «в стиле Евы»?

– С середины лета. Недавно. Это… изменило всё. И мою голову, и тело. Всё ощущение себя. Была на даче у подруги.

Я замолкаю, а потом, будто продолжая внутренний монолог вслух:

– Но теперь мне хочется к Морю. Туда, где ничто не мешает быть. Где я могу просто лежать на камнях, купаться и не прятаться.

– С подругой? – уточняет Катя.

– Нет одна. С Олей мы были на даче вместе. Но она осталась там.

– А что, она тоже вот такая, как ты?

– Ну иногда такая. Но по-разному. Она ждёт ребёнка, так что больше осторожничает. Но она всё понимает и даёт мне быть такой – собой.

– Крутая. – Катя кивает. Потом, чуть скосив губы в усмешке, добавляет:

– А я бы с такой, как ты, не только на юг. Я бы вообще на край света укатила.

Я бросила взгляд на её плечо – и замечаю татуировку. Лёгкая, едва затушёванная змейка с развевающейся лентой. Что-то почти выцветшее. Совсем не новая. И точно не ради красоты.