Немного вбок. Рассказы

– Тебе их не жалко, Гриф? – я сам не ожидал, что спрошу. – Пацаны ведь… хоть этого, прости господи, рыцаря взять.

– Жалко, а что делать? Все островные проекты прикрыли лет тридцать назад. Думаешь, мы не пытались? Торговать, убеждать? Себе дороже. Не с нами, так друг с другом воевать пойдут. А так – кто выживет, у того шанс будет новую жизнь начать. Естественный отбор. Я вот другого не пойму, дружище…

Тон у Грифа ровный, задумчивый, но у меня волоски на хребте встают дыбом.

– Лаванда эта… башня падающая. Ты ничего не забыл мне рассказать?

Янтарные глаза надвигаются из тумана и смотрят в самую душу.

– Башню не трогал, – честно отвечаю я, – если помнишь, я в ней сидел. Смысл? Кстати, как ты нас отыскал?

– А, это просто, – отмахивается Гриф. – В тени я неплохо схожу за собственный монумент. Подремал на одной крыше. Оттуда центральная площадь как на ладони.

Голоса у костра все громче. Треск ломаемых веток – и спорщики вываливаются к нам. Мадлен в ярости. Корвин, кажется, готов пойти врукопашную.

– Я больше не хочу ничего слушать! Или убей меня, или…

Гриф, потягиваясь, поднимает трехсоткилограммовую тушу с земли.

– Или я убью тебя, – неубедительно заканчивает пацан.

– Эээ… сэр Корвин…

Голос у грифона зычный, интонации интеллигентные. Но вот внешность… Огромный летающий кот с манерами преподавателя Университета. Кем, собственно, и является.

– Как здоровье князя Ульбрихта-старшего?

Сглотнув, но глядя Грифу в глаза, что явно дается с усилием, пацан говорит:

– Ульбрихт-старший погиб. Конь сломал ногу, и они полетели с обрыва…

Гриф молчит.

– Тела так и не нашли: либо они попали в ущелье Гидры, либо… дело было на самой окраине острова.

– Так это, значит, Ульбрихт-младший поход набирает?

– Он исполнен скорби. Тело отца требует отмщения. После его гибели от демонов Тверди сын просто обязан пройти огнем и мечом. Мы омоем кровью, отомстим за…

Мадлен что-то шипит сквозь зубы. Кажется, одной помешанной на рыцарях дурочкой станет меньше. Но малец завелся:

– Если бы не вы! Все наши беды от проклятых варваров Тверди! Зачем я поднялся вчера на башню?! В казарме ребята, музыка… ужин сейчас.

– Макароны, ага, – не удержался я.

И мы сцепились.

Спустя четверть часа, не успокоившись, мы стояли и орали друг на друга. Костяшки пальцев саднило.

– На твой дом когда-нибудь падала лошадь? Просыпался ли ты в своей постели, захлебываясь от тонн пролившегося сквозь крышу дерьма? А висящие в саду на деревьях коровьи кишки – как тебе? Что, за столетия «цивилизованной» рыцарской жизни никому в голову не пришла идея элементарного мусоропровода? Нет, вы просто открываете чертовы кингстоны и льете дерьмо нам на головы. Повезло, если жидкого. А отработанная порода? А строительный мусор, ну, знаешь, все эти камни, дранка? И после этого дикари мы, те, кто живет внизу?!

– Да откуда я знал, что там – твой дом?! – орет он в ответ. – Я видел гидру, и она полыхала в огне, пожирая себя. Видел великанов, они шли и валили деревья. А в океане – огромные розовые твари, похожие на студень, они китов проглатывали целиком!

– Да что вы здесь курите наверху? – ору я в ярости, – какие клочья? Какие, на хрен, великаны?!

Густой, мурлыкающий голос встревает:

– Аспиранты с факультета голограмм… два года назад. Ты на китовой ферме был, не видел. Да с земли и не такой вид. Перестарались ребята маленько… дипломная работа «Мифологемы островов. Хтонический ужас Тверди». Меня как эксперта привлекли – снизу зрелище не так, гм, впечатляло.

– Идиоты. Можешь еще раз им поставить «отменно», – огрызаюсь я. – Креативщики! Теперь тот сопливый князек жаждет подвигов. Голограмма!..

И вот тут тряхнуло чувствительно. Неприятно близко грохнуло, и где-то посыпались камни. На секунду мне показалось, что земля накренилась вправо, потом влево. Чтобы удержаться, я схватился за шершавый сосновый ствол. Смолой обляпался.

– Лавина? – удивился Гриф, – малыш, у вас тут разве бывают землетрясения?

Корвин мотнул головой:

– Последние триста лет о них не вспоминали.

И тут не просто тряхнуло – качнуло, резко и мощно, будто корабль на волне. Мы покатились, стукаясь лбами. Один Гриф остался стоять, запустив нехилые когти в дубовый ствол. Сейчас больше всего он походил на гигантскую кошку.

– Это вы! Вы! – орал Корвин, цепляясь за дерево, – до вас такого не было!

Земля выровнялась. Мне было нехорошо.

– А ведь он прав, Лис, – промурлыкал Гриф и в три прыжка оказался рядом. Навис надо мной, прижал к земле и заорал в самое ухо:

– Быстро! Кратко! Четко! Рассказывай, что еще ты притащил с собой?! Что. Ты. Сделал.

– Курсовая, – выдавил я, – очистка канализационных вод. Моя разработка. Концентрат живых бактерий, которые разлагают дерьмо на туман.

– Лиловый, – сказал Гриф.

– Лиловый, – подтвердил я. – А почему трясет, я не знаю. Это просто микробы, Гриф. Они безвредные. И туман безвредный.

– Тестировал дома?

– Конечно, – соврал я. – Все норм. Но у нас и так все экологично, а тут масштаб другой, и понимаешь… в общем, было дерьмо – стал туман. Никаких побочных эффектов!

И тут пошел дождь. Очень некстати.

Потому что он был лиловым.

И шел снизу вверх.

С сочным «чпок» из земли вырастали капли, подскакивали и летели ввысь, пробивая дорогу сквозь ветки. Под ногами зачавкало, одежда моментально намокла. Ошалевший от нетрадиционного способа поливки лес зашумел, луну заволокло тучами, и где-то, судя по треску, что-то упало. Очень неудобно, оказывается, когда дождь идет вверх.

…Говорят, излишнее планирование – первый шаг к неудаче. В таком случае, мы были просто обречены на успех.

Я не стану цитировать, что сказал Гриф. Говорил он много. Бэк-вокалом шли стенания Корвина и истерический хохот Мадлен.

Мы неслись через лес к крепостным воротам, и, скажу я вам, хуже полета на грифоне может быть только бег с грифоном наперегонки по пересеченной местности. Местности, которую штормит. Камни перебегают тебе дорогу, деревья вырастают перед самой мордой, а ручьи норовят течь во всех направлениях сразу. Впрочем, Мадлен, скакавшей на Грифе верхом, я ни разу не позавидовал.

Но главная беда в том, что нам приходилось беречь дыхалку, а Гриф продолжал орать на ходу, ничуть не теряя темпа. Пока его туша прокладывала дорогу сквозь чащу, рев разносился сквозь лес:

– Этот остров летающий, идиот! Ты про аэродинамику слышал? Про балласт у воздушных шаров? Про осадку судна? Ты, гаденыш, когда вернешься, будешь учить у меня наизусть все летательные аппараты! Ты у меня с закрытыми глазами будешь корабли строить. Ты вызубришь все пятнадцать томов энциклопедии воздухоплавания, лично проверю!

– Вообще-то я химик, – пискнул я на бегу.

– Химик! – рявкнул Гриф. – Биодобавки у него! Катализаторы! Тупица, ты их систему сливов хоть раз в глаза видел?! Хтонь тебя раздери, да у них подо всем островом теперь – Армагеддон, твои лиловые твари сейчас раскачивают летающую помойку и вот-вот опрокинут! Количество, видишь ли, переходит в качество, химик! Слабоумный борец за чистоту!..

В город мы вломились, как четыре всадника Апокалипсиса. Мадлен, верхом на Грифе и с болотной ряской в волосах вполне бы сошла за блудницу.

Светало. В распахнутых настежь воротах не было стражи. Лиловые залпы дождя-наоборот гейзерами пробивались сквозь мостовую, иногда прихватывая с собой небольшие булыжники. На окраинах было безлюдно. Редкие прохожие при виде нас сигали с улицы кто куда.

Кое-где обвалились балконы, пару деревьев вывернуло с корнем. Досталось и вывескам – они смачно хрустели под ногами. Сквозь них пробивался дождь. Воняло лавандой.

Мимо с блеянием пролетела коза и, впилившись рогами в оторванный ставень, так и осталась стоять, перебирая копытами. Гриф проводил ее взглядом.

– Ненавижу студентов, – пробормотал он. И рявкнул: – Ходу!

Мы неслись по улицам, уворачиваясь от летающих досок, собак, вывесок и горшков. Поднимался ветер. Гриф держал курс к княжьему дворцу – к той замшелой пристройке на крыше, где, по слухам, была рубка управления островом.

Если она есть. Если работает. Если нас не убьют по дороге.

Возле дворца уже не было пусто – крепкие парни стояли в шеренгах, готовые дать отпор тварям с Тверди. Князя не было видно.

Мостовая закачалась. Фонарный столб рухнул прямо перед нами, отбив охоту бежать в атаку. Кованый фонарь покатился под ноги.

Выглянув из-за угла, я заметил, что весь воинский пыл бойцов уходит на то, чтобы держать сомкнутым строй и не раскатываться по мостовой, как кегли, при новой качке.

Из-за угла высунулся караульный. Долгий миг мы смотрели друг другу в глаза.

Бабах! Корвин сориентировался быстрее: удар фонарем по башке – и он тянет бойца за угол, деловито прибрав меч и ножны.

– Сюда! – шипит он. – Есть боковой вход, там охраны меньше. Лис и миледи сойдут за моих пленников. Есть шанс пробраться наверх, но все равно, народу слишком много…

– Запалить бы что-нибудь, – замечаю я. – Отвлекающий, типа, маневр.

– Отвлекающий маневр?! – рычит Гриф. – Дождя, идущего вверх, маловато?! Землетрясения и летающих коз недостаточно?! Ох, Лис, если останусь жив, я тебе такие маневры устрою…

Тут земля опять уходит из-под ног, и мы катимся – прямо на плац, в объятия стражи, только и ждущей, чтоб растерзать виновников безобразия. Мы на эту роль отлично подходим.

Миг – и ноги мои отрываются от земли, под тошнотворным углом я вижу уходящий вниз плац, копошащихся вояк и Корвина с Мадлен, бегущих к боковому входу. А еще – стрелы. Которые летят прямо мне в задницу.

Хуже полетов и забегов с грифоном может быть только миг, когда грифон тащит тебя в когтях, матерясь на санскрите, и мощным броском зашвыривает в единственное окно сараюшки, стоящей на крыше княжеской резиденции. Не представляю, чего старику это стоило.

– Теперь – сам! – слышу от наставника слова напутствия. – Шкуру спущууу!

И он летит дальше, утыканный стрелами, как дикобраз. Отвлекающий маневр, угу.

Вскакиваю, отряхиваюсь, группируюсь. Чисто. Кажется, объект охраняют снаружи, а не внутри.

Вот он, пульт управления летающим островом. Больше всего похож на конюшню: деревянные щелястые стены, проржавевший маховик, факел у входа.

Ржавое колесо, насаженное на столб, торчит в центре. Столб уходит вниз, во дворец. А может, и в недра острова. Его что, нужно крутить вручную? Тут бы и Гриф оплошал.

Остров штормит, я цепляюсь, чтобы не вылететь обратно в окно. За окном ураган. Если верны прикидки Грифа, брякнется остров аккурат на родной Универ. Ай да Лис. Молодец. Удружил альма-матер.

Как стабилизировать летающую помойку? Управляется с ней один человек, должны быть рычаги, кнопки, не лошадьми же они этот маховик проворачивают? Хватаюсь за железную дуру – не сдвинуть.

– Хи-хи.

Паскудный смешок летит из угла. Скорченная фигурка выпрямляется. Ба, да это князь собственной персоной! Улыбается этак кривенько, будто все, что происходит, для него – пикантное приключение.

– Попалась, тварь, – говорит он. – Ты тоже подохнешь. Хи-хи. Все подохнем, и ты подохнешь.

Глаза у него нехорошо бегают – меленько так, по-крысиному. И весь он чуток перекошенный – контузия, что ли?

– Как эта штука работает?! – ору я.

– Очень просто. Как видишь, я могу повернуть туда… – тянет руку, дергает неприметный рычаг на стене.

Стена меняется с полом местами. Я лечу ребрами прямо на маховик.

– Или – сюда…

Сверху сыплются доски и дранка. Пол возвращается на место.

– Нравится? – ласково спрашивает князь.

– Ты что творишь, там же люди твои!

– Мы все уже мертвы. И ты, тварь, подохнешь.

Я ползу к нему, тянусь рукой к рычагу, а он отступает так вежливо:

– Владей! Дарю! Потешься в последнюю минуту.

Дергаю рычаг – стоит, как мертвый. Дверь прогибается под ударами. Время вышло.

– Кровные узы, – князек улыбается и машет окровавленной ладонью. – Пока-пока!

И выходит. Прямо в окно. Спятил, точно.

Дверь падает. Я уже труп, это понятно, но как, черт дери, сдвинуть эту дрянь с места?!

Вламываются Корвин с Мадлен. В руках у мнимой сестрички – гнутая позолоченная ножка от стула. Судя по вмятинам, ей пришлось побывать в деле.

– Что тут? – рявкает Корвин.

Рожа у него раскраснелась, под глазом фингал, и, кажется, он готов горы свернуть. Только сворачивать нечего.

– Как это работает?!

Две пары глаз уставились на меня.

– А ничего тут не сделаешь. Рычаг вот, но кроме вашего князька малахольного, никто с ним не справится. А князь улетел.

Я подползаю к окну. В окошке свистит ураган. Остров Свободы, вместе с домами и башнями, гусями и солдатами, трактирами, тюрьмами и лошадьми летит вниз.

И мы вместе с ним, к чертовой гибели. И верите ли, я не желаю смерти никому, даже контуженному князьку. Я дурак. Что вы хотите от студента? И от этих балбесов-механиков, не предусмотревших стоп-кран для летающего корыта?

По улице неслись, как кегли, овцы из загона полевой кухни. Они спаслись от ножей поваров и мчались навстречу более экзотической гибели – превратиться в лепешку.

Вода хлестала ручьями из перебитых водопроводов. Лиловый ливень превращал улицы в потоп. Неслись лотки торговцев. Бряцая мечами, летели мальчишки. Накренившийся остров норовил развалиться в воздухе. Домишки с трудом удерживали сползающие крыши. Висел на соседнем карнизе светлейший князь, и если б я мог, с удовольствием отвесил ему тумаков. Ураган нарастал, утешало лишь то, что всему этому длиться не больше минуты.

Пик Вдохновения был совсем близко. За ним – топкие болота, мелколесье, озерный край. Но туда не дотянем. Удар о гору не только разнесет этот утлый остров-ковчег, но и сметет обломками лес, а пожар пойдет к Универу. Пусть бы летал этот чертов сортир, где были мои мозги, но поздно, боги мои, как же поздно.

И тут я увидел, что Корвин со всей силы ткнул себя кинжалом в руку. Кровь хлынула и залила чертов рубильник.

– Кровные узы, – процедил он. – Стоит попробовать. Внебрачный потомок, да, но кровь такая же красная. А мы умрем в любом случае.

Капля крови. Рычаг дрогнул, и, качнувшись, пошел назад. Пол опять встал на место.

– Корвин, приятель, если бы ты мог повернуть чуть левее… за пик…

– Если останусь жив, сдеру с тебя шкуру, – пообещал он.

И я поверил.

Треск сминаемых стен. Плеск тысячи волн. Взрыв? Или рухнувший потолок?

Тишина.

Прошла сотня лет, или может быть, час. Кто-то тащил меня, тормошил, не давал засыпать. Я кашлял, прочищая глотку от пыли. Болели ребра и плечи, не соображала башка. Жив. Надо же.

Лиловая слякоть повсюду. Княжий дворец развалился, из-под обломков тащили людей. Были и наши: девчонки с медицинского перевязывали раненых. Парни растаскивали обломки, кое-кто из стражников им помогал.

Мальчишки в латах, торговцы, женщины – все ковыляли на площадь. Князек оказался жив – сидел на мостовой, раскачиваясь из стороны в сторону.

Возле руин я увидел и преподов: декана химфака, Грифа, У-первого. Жители острова смотрели на них и молчали.

– Проклятая Твердь, – пискнул кто-то один.

Толпа загудела, мальчишки-стражники потянулись к мечам. Опять.

Вперед вышел Гриф. Откашлялся, расправил крылья…

Дорогу ему заступил У-первый.

– Давай лучше я.

– П-папа? – глаза малолетнего князя сделались в пол лица, – ты… живой?

– Приветствую мой народ на твердой земле! – зычно сказал У-первый.

Князь Ульбрихт-старший.

Князь заговорил. Народ слушал: студенты и воины, женщины и дети, дворяне и простолюдины внимали вести о новом мире, о твердой земле, о доме, которому больше не парить в небесах.

Все, кроме двоих. Им наплевать было на рухнувший мир, новую историю и старых князей. То были Мадлен и Корвин.

И они целовались.

Джек и Джил

Когда изобрели ту самую штуку, мир не рухнул. Опять. За тысячелетия мир привык прижимать уши и ждать, что в какой-нибудь лаборатории что-нибудь изобретут и заварушка начнется. Тем более, тот год по архаичному исчислению был последний из четырехзначных, и девятки в его цифре подмигивали и намекали: ребята, ждите, скоро все будет.

Сказать по правде, ту штуку не все заметили. Человечество успело разлиться ручьями по Ойкумене, бессмертные, быстро соскучившись на уютном шарике, основали свои империи и корпорации подальше от малой родины. Андроиды, после разгрома в сто шестнадцатой кибервойне, приняли мировую и тоже свалили искать приключений. Клонирование поставили под контроль на Земле и закрыли глаза на то, что в дальних колониях у каждого захудалого полководца или трактирщика в чулане хранился вполне себе действующий инкубатор.

Что касается искусственного интеллекта, который изрядно трепал человечеству нервы последние пять тысяч лет, то и человечество в долгу не осталось. Только оно могло своим алогизмом и иррациональностью вывести ИИ из чистого поля разума, свернуть многопарсековые цепочки его цифровых размышлений в ленту Мебиуса, довести нейросеть до нервного срыва и оставить расхлебывать последствия в локальной вселенной, на секунду с четвертью отстоящей от основного потока времени.

Неудобно вышло, что говорить. Раз в триста лет человечество, подкопив энергии в Планетарном Э-банке, слало ИИ открытку: «Любим, скучаем, прости!». ИИ отругивался дурными стишатами и скверными анекдотами – словом, все шло своим чередом.

Земля же, не отказываясь от роли прародительницы, не стала настаивать на тотальном господстве. Для разлетевшегося по мирам человечества она стала чем-то вроде доброй бабушки, у которой классно провести каникулы, до отвала налопавшись пирожков, повалявшись в зеленой траве и наигравшись с питомцами: вомбатами, китами и мамонтами, чтобы после плюхнуться в звездолет и отправиться заниматься серьезным делом.

Ностальгия и инновации – таков был девиз эры-9999. Поэтому Афроавстралию целиком занимал Инженерный Совет, по-прежнему самый влиятельный университет обитаемого мира, а Еврарктику отдали под планетарный исторический экопарк, реконструировав там все эпохи и экосистемы, которые старушка Земля смогла припомнить.

Все было хорошо, даже отлично – с этого припева обычно и начинается.

Основная ошибка физиков – недооценивать лириков. Не забываем, что решающий удар по ИИ в последней битве нанес Легион Дилетантов. Но небрежное отношение технарей к гуманитариям как было, так и осталось. Любовь тоже нельзя сбрасывать со счетов – фактор эфемерный, но за историю Земли натворивший немало дел. И, конечно, шеф Совета, последнюю пару лет пытавшийся выйти с ИИ на контакт. Если бы он не пропадал месяцами в искусственной коме, прорываясь в ту секунду с четвертью, где куковал искусственный разум, если бы контролировал родной университет – все могло бы сложиться иначе.

Та штука, вопреки распространенному мнению, родилась не в Инженерном Совете. Совет свое дело знал и обеспечил экопарк всем необходимым, чтобы каждый чум и драккар, каждая пирамида и терма выглядели аутентично и своевременно проходили ТО.

Та штука родилась как раз в экопарке. Конкретней – в лаборатории алхимика в одном из вонючих средневековых городишек Еврарктики. К слову, генератор миазмов жрал энергии, как пара квантовых станций – его годового запаса хватило бы, чтоб растопить панцирь Стужи-747, но инженеры сказали: так уж и быть, берите, история – королева наук.

Тот парень, алхимик-изобретатель, о чьем цифровом имени мы умолчим, выбрал себе архаичное прозвище – Джек. Он был из тех упертых энтузиастов, которые устроят голодовку под начальственной дверью, но зубами выгрызут нужный ресурс. Не сразу, но Джек выбил-таки для лаборатории ментальный принтер.

Руководству бы спохватиться – зачем? Но когда тебе присылают обоснование с цитатами Шиллера и Др-Ног-Та, а на полях рисуют наброски из блокнотов да Винчи, самый стойкий администратор за голову схватится и уступит, иначе в следующий раз проситель припрется сам, а с психами связываться – последнее дело.

За голову схватились позже. Когда пришел запрос от мирового Э-банка: почему это у вас заштатные двенадцать акров суши жрут энергии, как шесть планетарных климатогенераторов? Что вы там творите, вообще?..

Разбираться отправили F\\\524|I’d|-z – она была достаточно толковой, чтобы прекратить безобразие, и достаточно юной, чтобы в случае чего, списать на ее халатность потери.

У F\\\524|I’d|-z были румяные щечки, ореховые глаза и светлые волосы. Джек увидел ее – и пропал, мгновенно открыв ей душу, сердце и замыслы.

– Идиот, – сказала F\\\524|I’d|-z Джеку. – Ты построил ту штуку на внешней энергии, а надо было на внутренней. Погоди, я подумаю, как перемкнуть.

Спустя пару месяцев в Инженерный Совет пришел отчет о ликвидации утечки энергии и два прошения: о переводе сотрудницы в Еврарктику и смене имени. Теперь F\\\524|I’d|-z звала себя Джил.

– Почему никто не хочет ту штуку? – рыдал Джек.

– Любимый, – ответила ему Джил. – Та штука никому не нужна, если даром. За все надо платить.

– Кровью! – откликнулся Джек.

Он мастерил фонарь.

– Кровь ничего не стоит…

– Временем? Деньгами? Энергией?

– Для бессмертных время – валюта дешевая… как, впрочем, деньги или энергия. Нужен дефицит: чтоб отдавать было жалко. Тогда оторвут с руками.

– Минуточку! – пробормотал Джек и открыл томик Гете.

Когда Планетарный Э-банк вломился в Инженерный Совет – событие само по себе беспрецедентное – шеф Совета вышел из искусственной комы и приготовился к худшему.

Но главный банкир, облапав его всеми щупальцами, пробулькал растрогано:

– Братишки… Гении вы наши! Как вы додумались-то до этого? Как мне вас благодарить? Я знал, я верил, что когда-нибудь этот несчастный парк аттракционов перейдет к безубыточности. Но скажите, друг мой: почему те двенадцать акров суши вырабатывают теперь энергии больше, чем все квантовые станции Земли? Что вы сделали?

– И кстати, – пробулькал главный банкир, – тут у меня полсотни нот протеста, дюжина объявлений войны и одна угроза планетарного суицида из скопления К-6. Мы, конечно, с таким-то защитным поле выдюжим, но все-таки, приструните там своих гениев, чтобы не очень бузили. Мертвых воскрешать – это как-то… нет-нет, пусть работают, но потоньше, хотелось бы, дипломатичнее, что ли…

И отбыл.

– Да что они делают там вообще? – воззвал шеф.

Он слишком долго был погружен в кому, необходимую для общения с ИИ, и теперь, когда вынырнул, обнаружил, что:

a) гостиницы Земли и Луны – как планетарные, так и суборбитальные – переполнены бессмертными: императорами, полководцами и главами корпораций;

b) парк аттракционов, перешедший на самообеспечение, вырастил вокруг себя защитное поле;

c) очередь для посетителей растянулась на полгода вперед и все дамы, господа и прочие вариации терпеливо ждут, когда можно будет посетить крошечную лабораторию вонючего средневекового городка…

d) истерия вселенского масштаба о том, что туристическая планета воскрешает умерших, уже привела к нескольким конфликтам.

Но шеф не был бы шефом, если бы не мог мгновенно взять ситуацию под контроль:

– Так, защитное поле над парком снять. Общеземное – усилить. Туристов разогнать по гостиницам. И да, объявите всепланетный карантин до выяснения. Отчет за последний месяц грузите мне прямо в мозг, архив финансирования – туда же, плюс записи из лаборатории, аналитиков на телепатический брифинг, живо, и чтоб через час эти… алхимики были тут, в кабинете!

Мгновенно обрабатывать массивы данных он привык. ИИ подсказал («подсказала», сейчас она идентифицировала себя как женщину, если конкретней – рыжую женщину с насмешливыми глазами) парочку читерских трюков, так что принцип шеф понял сразу: ментальный принтер плюс самодельное эмпатическое реле. И наверняка инкубатор собрали из меха и палок, умельцы. Но откуда столько энергии? И с чего вдруг такой ажиотаж?

На записях он видел бессмертных. Они входили с пустыми руками, а выходили притихшие: императоры и короли, воины и властительницы темных планет. Неслышной толпой ступали по узким улицам, иногда вели за собой кого-то: человека, взрослого или ребенка, а то и иное существо. Случалось, выходили одни. Но было во взглядах нечто, отличное от привычной бессмертным рассеянной скуки. Надежда. Словно они потеряли, но теперь знали: потерянное где-то есть, и они вернутся сюда, на старушку Землю, чтобы попробовать снова.

Алхимики прибыли.

– Шеф, мы… – начала F\\\524|I’d|-z. То есть Джил.

Она очень похорошела за последнее время. Рядом с девицей торчал тощий балбес с фонарем – Джек, не иначе.

– Откуда столько энергии? – в лоб спросил шеф. – Оставим в стороне незаконное клонирование и ментальные манипуляции. Что вы там с людьми делаете? Каких покойников оживляете? Что за агрегат вы соорудили?..