Хроники Милика: Ранние произведения (После Митинеиды). 18+

Я пел. И про любовь, и про свободу.

Про Силирию. И про погибшую семью.

Но не плакал у решеток…

В тюрьме я жизнь переносил. И убежал.

Но как удрал?

Однажды я сидел и думал,

Как выскочить и убежать. Решил вконец.

Когда ко мне зашел охранник,

Чтобы проверить обстановку,

Я убежал, прошмыгнув в дверь.

Охранник кинулся за мной.

Я побежал по коридорам,

А после кинулся в Неву…

А Петр Первый? Он как узнал о сем побеге, —

Так удивился… И приказал найти меня.

Откашлялся я, встал, и отряхнулся,

Пошел вдоль берега.

И ночевал я на деревьях, —

На ветвях. А поутру дума пришла.

Вернуться ли к царю служить?

Но не хотелось сразу попадаться

На царские глаза.

Я все знал. Как что было.

И этого снести не мог.

Да как снесешь такое если:

Сначала сладко принимают,

Потом в темницу посадили,

Да еще кормят как попало…

Ну нет, не надо.

А если и приду, то если сам решу вернуться.

Я в Петербург пришел. Но жить там негде.

Я помню, – жил в Москве.

Ушел оттуда на войну. Со счастьем.

А почему?

Да там кошмар, – не жизнь, а срам!

Среди деревни стоял гам.

По ночам русские песни пели там.

То гоготали, то орали, гуляя по дворам.

Спать было просто невозможно:

Их тупой рев в дом залетает.

То рев, то визг. А я в отместку

Запел в деревне по утрам.

И не визжал, и не орал, а громко пел

На силирийском.

Вот перестали песни петь крестьянки.

Я их достал! Но так достал…

Они всю ночь почти не спали.

Я пел, ходя по всем дворам.

Пел песни, – все, какие знал.

И глупые бабы почем сразу

Нажаловались царю Петру.

«Юнец какой – то, что ни утро, —

Все ходит, ходит по дворам.

Он спать деревне не дает!

Нам это очень надоело.

Поет красиво, язык не наш.

НИКТО ЕЩЕ НЕ ПЕЛ, КАК ОН.

А песни разные бывают.

То грустные, то для потехи.

Каждую ночь, —

Заря забрезжит, и все…

Царь Петр! Казни певца,

Он нас замучил»!

Тот хмуро глянул на крестьянок:

«Что вы на отрока напали?

Вы его песни все слыхали.

Ко мне его, – мне будет петь».

…Я пел в деревне песни долго.

Нажаловались на меня.

И вот пришел царский гонец.

Ко мне. Отпер я двери.

«Здесь кто – то по утрам поет.

Наш царь желает песни слушать.

Юнец какой – то распевает».

Мне Осмий сразу же сказал:

«Иди к царю, Милик.

Пропой Петру несколько песен.

Награда будет может быть».

Гонец сказал идти за ним.

«Пошли за мною, отрок».

Я даже пел, когда пошли к царю.

Деревня ставни закрывает.

Но мне теперь – то все равно.

«Так это ты поешь красиво

На инородном языке»? —

Спросил гонец, коня стегнув.

«Да, это я. Я петь люблю».

«А как тебя зовут, юнец»? —

Гонец спросил тут дружелюбно.

«Милик я».

«Как – как имя твое сейчас»?

«Милик». – я повторил.

«Наш Петр как – то раз Милика

Какого – то посадит в крепость.

Да тот сбежал. И не нашли.

Все странно. И что же ты,

Милик – крестьянин, измучил весь народ

В деревне?

Поспать нормально не даешь?

Им и коров доить, и коз, свиней…

Не отдыхает же никто».

Я сдвинул брови:

«А почему тогда они орут

На двор весь, спать мне не давая?

То дети, то мужичье впьяну,

То бабы горло продирают,

Орут как невесть кто в деревне.

Про праздники молчу.

Ведь как колядки или что, —

Покоя нет нигде. В дом лезут.

А это все мне не по нраву,

Хоть иностранец я, да не католик,

Не православный. Мне это чуждо.

Понять прошу». – ответил я.

«Ты уж молчи, что не католик и не

По вере нашей ты,

А то сожгут, или убьют.

Раскол недавно был, вот так.

Теперь гоненья.

Молчи уж». – гонец сказал.

«Вот странно… Нехорошо, что так

Гоняют. Только Петру не говори.

Вот потому я не хочу жениться.

В церквях у вас венчают молодых.

А бабы ваши ой дурные…

И слишком тучные кругом.

Малюются и красятся, как дуры.

Плевать, что я пою красиво:

Они орут как мужики.

Противно слушать сей курятник.

Да и ходить по воскресеньям

В местный собор. То не мое.

Я песни Родины пою».

На сем наш разговор закрылся.

«Прости меня, Милик с полка. —

Сказал царь Петр.

Он опустил глаза и сник.

Ведь стало стыдно за поступок. —

Хоть ты сбежал, оболганный своими,

Возьми в награду пятьдесят рублей.

И дивно ты поешь, красиво.

Ты приходи и пой мне тут.

И расскажи даже жизнь свою.

Что потерял и что видал.

И где родился. Может быть

Ты в гости меня позовешь

И напоишь вином заморским

И раками с омарами да угостишь».

Я улыбнулся и взял деньги.

Полгода жили мы на них.

Пока я на войну не скрылся.

Но это все воспоминанья.

По Петербургу походил.

Который скоро красив будет.

При этом думал: вернуться ли на службу мне?

8

Решил вернуться: ведь бессмертен.

Ведь я царя переживу. Его потомков также…

Ушел к Петру на службу.

Ну а тому все надоело:

Он пировал, ел, пил, гулял…

До этого Миней рассвирепел, как зверь.

Когда я в крепости сидел,

Пошел он быстро разбираться.

Пошел к Петру. Пришел на пир,

Вскричал:

«Ну извините, Государь, а где Милик?!

Он командир то бишь.

Не слышал я о нем неделю».

Допив вина и водки, и укусив мясца,

Царь русский выдал:

«Милик в тюрьме. Изменник он.

Да еще швед! Организатор заговора»…

«Кто вам сказал такую ложь»? —

Спросил родитель мой.

«Сказал мне это командир один

Да воин из полка. Пошел отсюда воевать!

Ты мне мешаешь пить»! —

Рек пьяный Петр. Икнул он пару раз и встал.

Миней побагровел от гнева.

«Зачем сгубил ты парня так?!

Что сделал он тебе, паршивец»?!

«Кто ты такой, чтоб здесь орать»?! —

Лицо Петра побагровело.

Миней сказал все, что хотел.

И все застыли в тишине.

Ну а потом

По всем пронесся жуткий хохот.

Все за столом смеялись громко.

Да слезы смеха вытирали.

Миней взорвался яростью жестокой,

И засветился ярким светом. Все умолкли.

Решили – ангел – по вере ихней.

Миней тут подошел к столу,

Тарелки, рюмки на пол скинул,

Да гневно глянул на царя.

А тот, внезапно протрезвев,

Пал на колени. Прослезился.

Начал молиться там кому – то.

«Вот уж дурной… – решил Миней, —

Раз молится тому, чего не видит.

Ну и чего не понимает.

Привиделось, наверное,

С глаз пьяных. Водка хорошая была,

Походу. Или же вино.

А проучить пора», —

Миней подумал, и взирал

На царя, ползающего ниц,

Людей его да и стрельцов, бояр…

Повисла тишина такая,

Что страшно стало.

А кто – то Библию схватил.

Да вот Миней спокойно ее отодвинул

И засмеялся. Кто – то крестился.

Со страху.

«Прости, прости! Я не желал зла!

Не убивай! Не трогай нас!

Война идет! Не трогай бедного царя,

Да деток царских, да жену»…

Продолжил парень ухмыляться.

«Оставь меня в живых! Прошу!

Пусти и пощади… Откуда ты»?

«А вот неважно. Верни Милика из тюрьмы,

Иначе очень пожалеешь…

Иначе я тебя отсюда уберу…

И ничего уж не поможет»!

И тот, кряхтя, снова спросил:

«Милик же… тоже. Как и ты»? —

Спросил царек.

«И это тоже. Коль не исполнишь приказанья»… —

Сказал Миней, отбросил стул,

Ушел и ускакал на жеребце.

А царь, попа позвав тут сразу,

Сказал потом: «Не может быть…

Да как я мог?! Запрячь коней

И ехать в Петербург!

Милика привезти живым обратно»!

Но я сбежал. Не знал, – раскрылась тайна.

9

К началу восемнадцатого векаГигантская была Россия.Но выхода к морям нет там в то время.К Балтийским водам.А Балтика как раз, что надо.Теплей зима, торговать можно.А там и Швеция была.Их армия и мощный флотСчитались лучшими в Европе.России бы пришел конец,Если б не царь.Но молод был он, да к тому жеВоенное искусство знал.Была только одна проблема:Король соперничал с Петром.И в нулевом году, – как горько, —Россия начала войну. Со Швецией.Та растянулась лет на двадцать.Прям как у меня в Силирии – о да…На ту войну меня призвали.Россия вся была в разрухе.Все совершенно изменилось:Мощная битва состоялась.В июне, числа двадцать седьмого,Год тысяча семьсот девятый, —Под Полтавой.

10

Настало утро главной битвы.

Было так тихо на рассвете,

Что даже страшновато стало.

А я сидел у лагеря Петра.

Не спал он и чертил план битвы.

А я сидел, смотря на поле.

Видел рассвет, что разгорался

Над лесом вдалеке.

Запомнился мне навсегда.

Ярчайший, алый и кровавый,

Он быстро небо заливал.

Цвет крови. Зачем ты, утро, наступило?!

Неужто ты настало для того,

Чтобы была кровавой битва?

А она скоро закипела: на Смерть,

А не на жизнь.

После утра наступил день.

Кровавый день и очень страшный.

Я думал, что со мной случится:

Умру или останусь жив?

Шведы напали очень быстро.

Но мы ответили ударом на удар.

Все бились, наконец решили

Передохнуть все семь часов.

Но провалился план: напали шведы.

Рассвирепел царь Петр Первый

И приказал, чтобы никто не воевал.

Я этого снести не мог…

Хотя узнал гораздо позже.

Я воевал, и очень много,

Потом вернулся к царю в лагерь.

Вдвоем мы стали пировать.

Не знал я, что напали шведы.

Вот надоело мне сидеть,

И вышел я воздухом брани

Немного подышать.

Как только там я оказался, —

То чувствую бессмертного тотчас.

Это был Осмий. Он слез с коня,

Спустил с седла другого седока.

Им оказался генерал.

Провел он генерала в русский лагерь

И собирался уходить.

Тут вышел я. Я пил тогда

Томатный сок.

Да рюмку с соком уронил. Разбил.

А Осмий стал меня бранить:

«Куда ты делся?! Где ты ходишь?!

Загнал коня, пока добрался!

Где носит?! И ждем, и ждем,

А ты пируешь. Поедем драться!

Шведы напали»!

«Не может быть»! – воскликнул я.

«Вот именно: это случилось.

Ты помоги тут генералу, и едь

За лагерь. Я там тебя и подожду». —

И ускакал. Я сделал все,

Что родственник просил.

Поехал драться.

В лесу мы шведов врасплох застали.

Почти всех их там перебили,

А остальные побежали.

Догнал врага я и спросил:

«Ах, мистер, вам не очень больно»?

Потом на остальных бегу.

Так целый день мы и сражались.

После сраженья Петр Первый

Устроил пир.

И угостил всех пленных шведских офицеров,

Поблагодарив при том за то врагов,

Что именно они тогда учили русских воевать.

Вот шведской армии не стало,

Да вот война на суше и на море

Длилась еще двенадцать лет.

И в город Петербург я переехал

Лишь в тысяча семьсот двадцать первом

Году. Нисколько я не пожалел.

11

К тому году Санкт – Петербург

Изрядно вырос. Очень красив он был,

Когда однажды вечером я вышел погулять.

Стелился над Невой туман,

На небе же алел закат.

И только звезд не видно там.

Ступени из гранита, дороги, крытые камнями,

Сад Летний и Сад Зимний…

Белая ночь… светло…

И свежий воздух: недавно дождь прошел.

Кувшинки в озере цветут,

Летали чайки с криками тоски,

Пел соловей…

Прекрасное то время было…

Я стал с родней, товарищами жить

У домика Петра в Санкт – Петербурге.

Жилось мне очень хорошо.

И даже очень долго спал. Да…

Я об одном жалел:

Во время Северной войны погиб

Царевич Алексей: его убил сам царь,

Или он умер во время пыток.

А царь к нам иногда сам приходил,

Пил чай, болтал,

Да вспоминал годы, что прошли.

Через четыре года того не стало: умер.

Шел год тысяча семьсот двадцать пятый.

Жена царя только осталась.

Екатерина Алексеевна она.

Она со всеми нами весела была,

Один раз как – то Осмий даже

Ей букет роз принес в знак уваженья…

Его Императрица очень уважала

За добрый нрав.

За удовольствие надо платить:

Явился Меньшиков – князек

И Осмия стал так оскорблять…

Конечно, он о полуэльфах слышал.

Надулся, как петух, и пыжился

Как только мог.

Мне это очень надоело, и вот однажды я,

Нарвав в саду свежей крапивы,

Князька нехило отхлестал.

А Осмий мне потом сказал:

«Милик, спасибо! Надеемся мы на тебя.

Не будет больше залезать»!

Так хохотали…

А выскочка опять полез,

Только не к нам:

Хотел служить курляндским герцогом

У Екатерины. Но пролетел опять.

Решил женить тогда Петра Второго.

Был тот же результат: наследник умер.

Тогда же умерла Императрица.

А Меньшиков погнал на высоту:

Решился управлять Советом. Верховным.

И смог.

Нас это очень раздражало, как и всех.

Тот эгоист вскоре болел, был сослан

В Раниенбург. Но выскочке и это

Мало оказалось.

Тогда его отправили в Сибирь. В Березов.

Через два года детей его вернули

В Петербург.

Хотя мне было этого мужчину

Довольно – таки жалко все равно.

12

…Ну ничего себе! В году двадцать седьмом

Случилось нечто в рядах наших.

Отсутствовало двое – отец и сын.

То Митиней и Осмий были.

Но где они? Я не пойму. Известно лишь,

Что как – то раз наш Осмий рану получил.

Серъезную причем. В итоге пролежал

В больнице. Затем исчез. Куда?

Не знаю. Да Митиней по поводу отца

Чуть не сорвался с горя, и уехал. Куда?

Искать его. Да это что!

Пропал неведомо куда.

Я догадался после. Мне говорили: прав.

13

Искал изгнанник Осмия повсюду.

Объездил всю Россию,

Затем и за границей побывал.

Исколесил и Украину. Но безуспешно.

Печальны поиски его.

Но тут попался знатный граф герою.

Как только это все случилось – все!

Изгнанник ездил по Европе.

А бедный юноша провел в карете

Аж тридцать восемь лет!

Только тогда вернулся, изможденный,

Измотанный, живой, веселый.

А почему?

Ведь Осмий был в России эти годы!

Узнав об этом, наш Митиней

Лишился было дара речи, и подумал

Свое. Дивясь такому.

Вернулся Митиней в конце столетья —

Годах в шестидесятых —

Шестьдесят первом.

Мы были счастливы. В России

Шло время – хуже не бывает…

14

И там в то время правила тиранша, —Анна Иоанновна она. Да что с нее возьмешь?Тупая, злобная, плохая.И был там с ней Эрнест Бирон.Сладкая парочка, – что скажешь…С Курляндии позван Императрицей.Зачем – то… Советом уступала.И началось…Конечно, мы, полуэльфы, также пострадали.Бирон мгновенно обо мне прознал.Назначил встречу мне. Я зарычал,Пошел туда. Поговорив с тем человеком,Увидел: он жесток и кровожаден.Потом тиран мне предложилВ карты сыграть. Мы сели.Начали играть. Итог:Я проиграл свое кольцо,То императорское кольцо,С коим не расставался никогда! Ни разу!В игре потерянное выкрал после.Жалея поначалу о потере.Бирон рассвирепел с того.Преследовал меня.В конце концов, я с Осмием попался.Под подозрения. Схватили,Бросили в тюрьму. Во второй раз.Лишь разница – лет двадцать – тридцать…Меня там и пытали, даже били,Сажали в кандалы…Даже одежду отобрали, – рубашку с сапогами.С оружия забрали пистолет.На рынке все продали после.А меня – палками… я чуть ли не орал.Потом и без денег остался. Их отослалиВ тайную казну.Осмий сбежал. А я остался.Решил убить ту сволоту.Поправился, вышел во двор,И шпагу обнажил – она осталась.И выскочил к Бирону так.«Все кончено, Бирон! Меня ты не убьешь!Бессмертен я! Меня ты мучил, я не сдался.И также всех! Пора тебя теперь замучитьИ убить».На что тиран ответил, ухмыляясь:«Милик, зачем мне голову морочить?Я герцог! Если меня хоть пальцем тронешь, —Зарежу сразу»!И также шпагу вынул с ножен.«Отлично! Так давай станцуем! —Махнул я шпагой, сделав шаг вперед. —Узнаем, кто из нас мужчина».«Ну что, Бирон? Так, выбирай:Или уйдешь ты добровольно,Сложив с себя все бремя власти,Или умрешь. Полезешь к нам,Кои зовутся полуэльфы, – убью,Коли увижу! Катись отсюда,Откуда вылез, и никогда не возвращайся!Не жалуйся царице, – я все сказал.Смотреть на сего человека тошно»… —И все – таки царапнул я ту сволочь,Который ползал на коленях.И все – таки по – русски фехтовать, —Не силирийские приемы. А так себе.И потому я победил.Вскочил Бирон, на меня глянул, и убежал.По Петербургу на другой деньГуляли те же разговоры:То про меня, то про того Эрнеста.Императрица о том не знала.Про нас она давно слыхала.Ее я очень не любил.Тупую, злую… так всех и мучила подряд.В конце концов, она слегла,Переболела, умерла.Закончилось десятилетнее правленье…После нее Анна Леопольдовна была.И для народа стала очень добра.Ее правление прошлоДовольно тихо и спокойно.Когда на трон пришла Елизавета, —Жизнь пошла очень хорошо.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

(17. 06. 2000 г.)26. 01. 2001 г.31. 07. 2001 г.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ЛЮБИМЕЦ ЕКАТЕРИНЫ ВТОРОЙ

(18. 06. 2000 Г)

26. 01. 2001 Г

31. 07. 2001 Г

1

Я и не думал, что так случится.

В то время шел сорок четвертый год.

Того же века. Перевороты все

Кончались. Дворцовые.

Случилось в это время то,

О чем не думал я, чего не ожидал…

В годы те правила пока

Елизавета. Петровна то есть.

Наследник был уже, —

Голштинский принц.

Его звали Петром. И Третьим.

Женить его тут захотели.

А в это время за границей,

В Германии воспитывалась принцесса.

Звали ее Софья Фредерика.

Она начитана была, добродушна, весела.

В пятнадцать лет книги читала.

Серъезные причем. Да в роскоши жила.

К тому же умной оказалась.

Но не желала править там, где родилась.

Россию выбирала. Сказав однажды:

«Она нужна мне. Я буду править там,

Или погибну».

Откуда я знал, что так будет?!

2

С родителями Софья попрощалась.«Нужна России». – Без конца твердила.Ее отец стоял, рыдал.«Иди к карете, а то заплачу». —Сказал он на прощанье.А та готова. У дворца стоит.Стоит девица возле отца,Слезы перчаткой вытирает.И добровольно с ней в РоссиюПоедет мать ее, —Принцесса Иоганна. Сели в карету,И умчались.

3

Но ехали они не в одиночку. Попался имОрлов Григорий.Германию уж миновали.Через Россию едут. Поля. Зима и стужа.Воет метель.Дальше нельзя, – мешает ветер.Шли лошади вперед, бежали, да скоро встали.Орлов тут вышел из каретыЧтоб посмотреть, что делать дальше.И заглянул к принцессам он:«Ваше Высочество, ехать нельзя».«Давайте заночуем в поле».«Нет, Ваша Светлость. Деревня впереди.Ночуем там. Либо деревня, либо волки».

4

«Мы крестьяне, – сказала хозяйка избы. —И чем богаты, тем и рады. Проходите»!«Я не обижусь», – сказала тут София, —И очень я люблю Россию.Хочу там жить». —И после к печке подошла, —Согреться.Утром прекрасным карета вновьПоехала в Санкт – Петербург.Была шикарная погода, лошадиБыстро бежали. И скоро цель виднаВдали. В снегу сей город.И вот у самого дворцаГригорий с Фредерикой попрощался.Гораздо позже любовникомЕй стал. Иначе – фаворитом.И на приеме ЕлизаветыСтоит принцесса, будущая царица.Петровна же свое решает.С ней Петр Третий – законныйЦесаревич. Да я там был,Как гость, от любопытства.На вид сей Петр был смешным.Отсталый по развитию подросток.То ли четырнадцать ему, то ли пятнадцать.И как его сажать на царство, —То непонятно даже мне.И в этом возрасте дурак тотВ солдатики играл,Будто он малое дитя.Он не понравился нам всем.Пока что я его возненавидел.За одну морду и за нрав.Он без конца кривлялся и смеялся.Принцесса перед ним стояла,Да испугалась, задрожала.Мне стало девушку так жалко,Мне слезы к горлу подступили…

5

Пока все шло, другие гости в залеСобрались. Ждали чего – то.Принцесса поклонилась Елизавете.Вместе с мамой.«Слыхала я, – сказала та, —Что в городе у нас есть полуэльфы.Наполовину люди, наполовинуТо ли эльфы из Нормандии,Либо Германии… нехристиане.И в честь события сегоПо поводу приездаНаследницы престола я пригласилаОдного сюда. Входи, Милик!Мы ждем тебя! смелее»… —И хлопнула в ладоши звонко.Я вышел. Все затихли.И, поклонившись, повернувшись к залу,Шпорами звякнув, костюм поправив,Свел каблуки.Елизавета попросила, чтобы пел я.И я запел. На силирийском.О любимой. О нашем крае и героях.«Ах, как прекрасны полуэльфы! —Тут Иоганна прошептала,Слезу смахнув с ресниц своих. —Этот Милик, – просто красавец!Вот кавалер – то! И это немец.Но языка не знаю я.Вскружил, наверное, всем светским дамамИх головы, до обомленья!Пронзил сердца… О чем поет —Никто не знает. Никто ещеНе смог перевести. Милик.Он однозначно немец».«Как он поет! Это прекрасно!И как прекрасен, строен, вежлив!И как красив»… – шептала Фредерика.Все не сводя с меня свой взор.Стояла тишина. А пение,Даже без музыки дворцовой,Эхом меняло тембр мой,Даря красивые октавы.Я пел. Никто не шевелился.Взгляд юной девушки – принцессыБыл обращен лишь на меня.Закончил петь я. Все стали хлопать.И кто – то даже зарыдал.Я склонил голову, да поклонился.И глянул на Императрицу.А та сжимала платок в руках.«Великолепно»… – так сказала.Потом все стали танцевать под скрипки.Я тоже присоединился.Елизавета мне кивнула.Я сразу понял, что такое.И подошел к юной принцессе,За руку взял и пригласил.Девушка голову тут опускает,Потом краснеет, да улыбается,Дрожит.Стесняется, да и боится.Потанцевали мы немного.«Как твое имя»? – спросил я.«Я Софья Фредерика, по родителям моим.Да и по Родине. А Вы»?«Милик зовут меня. Давно я здесь.И многое чего видал.У нас суровый край.Но в этот вечер я пел для Вас».А сам подумал и отметил для себя:«Вы так красивы в этот вечер…И глаза эти… в них утону и не всплыву!Умру, умру»!«Я полуэльф, и настоящий.Откуда я – не смею говорить».«Вы полуэльф? Так это правда…Я слышала о Вас».Мы танцевали. Она смеялась.Весь вечер вместе провели.Мне было очень хорошо.Кругом шуршали дамские платья,Звенели шпоры офицеров.А я кружился и кружился.В том вихре вальса.А под конец поцеловал руку,Да разошлись мы.

6

Домой ушел потом веселый,И атмосфера того балаЕще кружила и кружила.Я опьянен… но не любовью.Люблю я Крими, и никогдаНе разлюблю.В своей комнате разделся, лег…Смотря спокойно в потолок.Уснуть не смог. В мыслях былаЛишь Фредерика. И до утраПромучился я так. О ней я думалИ мечтал.Мысли мои – лишь про нее.Я обезумел и с себя, —Да как так можно?!Я же люблю лишь Крими!Которая в войну погибла,Заживо сожженная в печи…И нет ее… а я люблю.И тут еще одна —Вот эта девочка, кою впервые вижу!Влюбленность… и пройдет она.Когда – нибудь. Она лишь человек.А я бессмертен.Состарится да и умрет. Оно мне надо?«О… Фредерика»… – шептал я.И ничего не мог поделать.Я млел, я плакал, я страдал!Терзало сердце странное чувство.Простая страсть.Я настрадался да уснул.Проснулся, и лишь тогда сообразил:«Но неужели… Быть не может»!

Я ЛЮБИЛ!

Из рук валилось все, а в головеЛишь Фредерика. Оттуда я ее никакВсе выбросить не мог.Ни есть, ни пить не получалось.На днях любимая моя СофияЕкатериной назвалась,Приняв местную веру – условия такие были.Иначе свадьбе не бывать.Так назвала Елизавета.Не знал об этом я тогда.Когда же лето наступило, —Не вытерпел я и пришелК моей любимой во дворецС букетом роз.Сначала подошел к Петровне.И стал просить о встрече с милой.

7

«Ваше Высочество, могу ли яСегодня видеть Софию,Фредерику то бишь»? —Спросил я вежливо и поклонившись.«Теперь ее зовут Екатерина.Ты можешь, Милик, ее видеть,Да одевается она. Немного погоди».И у двери я ждал Ее.И вот та вышла. Огляделась.Елизавета ей тотчас:«Екатерина, к тебе гость.Оставлю вас наедине».И после тихо удалилась,Чтоб не мешать.Екатерина голову склонила,И сделала изящный реверанс.И улыбнулась.«Ах, добрый день, Милик,Вы, полуэльф, все также статныИ прекрасны, благородны,Как тогда».Я руку ей поцеловалВ знак уваженья, и сказал:«Конечно»…Губы красавицы дрожали,Но счастье залило ее лицо.Зарделась девушка румянцем.«Ваше Высочество, я помню бал тотИ свою песню. Великолепно было все.И Вы, и музыка, и танец.Я после вечера того всю ночь,Всю ночь, что небо чернотой накрыла,О Вас я думал и мечтал. Был счастливТанцевать тогда».Наговорил я Кате комплиментов,И мы в саду гуляли очень долго.