Голоса внутри. Жизнь до и после

И до сих пор мне стыдно за страну, которая их предала. Которая бросала пацанов в ад, а возвращала – как ненужный груз. Без ноги. Без смысла. Без помощи. Без шанса. И главное – без попытки понять.

Их не учили жить после войны. Не объясняли, что с ними происходит. Их просто вбросили обратно – в мир, где всё якобы по-прежнему. А они уже не были прежними. Их война не закончилась в день дембеля. Она только начиналась.

Кто-то шёл в криминал – не от злости, а потому что туда хотя бы брали. Кто-то спивался. Кто-то жил как призрак. Кто-то прыгал с балкона. Кто-то умирал от инсульта в сорок. Они были как обломки. Разбросанные по подъездам, по подвалам, по квартирам. И никто их не собирал.

За чей долг они так платили? За чьё молчание висели с девятого этажа?

Я не забыла. И не хочу. Потому что если забыть Виктора – значит, всё это было зря. И его жизнь, и его боль, и та тишина, в которой он, с одной ногой, цеплялся за балкон. Без слов. Но громко.

Глава 5. За стенкой чай с любовницей

Есть такие моменты, когда жизнь вдруг показывает, кто в доме кто. Не громко. Не в лицо. Просто буднично – как будто всё в порядке. Но ты вдруг понимаешь: что-то важное треснуло. И уже не склеится.

В тот август я жила на Стекольном в городе Лисичанске – обычный спальный район, как во многих городах. Панельки, двор с сушилками, запах пыли и жареного лука из открытых окон. Жара стояла такая, что воздух казался жидким. Я была на сносях, готовилась к родам, а за стенкой сосед принимал гостей. Женщину. Не жену. Просто «на чай».

Юля и Тарас – семья за стенкой. Их сын был на год младше моего Вадима. Тогда мы были просто соседи. Потом Юля стала крёстной Ладушки. Но это потом. А тогда – типичная лестничная клетка, где все всё про всех знают, но делают вид, что не знают ничего.

Однажды утром мне показалось – всё, пора. Не первый ребёнок, но за восемь лет, видимо, успела всё забыть. Почти как в первый раз: тревожно, волнительно, и кажется – точно началось. Я постучала к соседям: «Тарас, вези!» Он даже не стал уточнять – повёлся сразу, как будто сам уже чемодан держал наготове. Отвёз меня в роддом, героически. А я потом ещё неделю там гуляла – живот круглый, ребёнка нет, и каждый день ждёшь, что вот-вот. А на самом деле – организм просто раскачивался. Готовился.

В те годы в роддоме держали долго. Не как сейчас – родила и иди домой, хоть на маршрутку с пакетом. Тогда – неделя минимум, а то и две. С капельницами, процедурами, строгими тётками в белом и ощущением, что ты в казарме, а не на пороге чуда. Но никто не возмущался – все так рожали. Очередь на жизнь, только через дисциплину и крик санитарки.

Настоящее началось 30 августа 1998-го года в пять утра. Кололи что-то – и через двадцать минут она появилась. Лада. Показали – и я в слёзы. Акушерка перепугалась: «Что такое?!» А я реву потому что, прости меня, дочь, но ты показалась мне страшненькой. Не той куклой, о которой я мечтала. Вадим родился как рекламная открытка – пухлый, розовый, с глазами, как у кота из мультика. А эта крошка – мокрый воробей. Гормоны, ожидания, усталость – и я разревелась. Ну, бывает. Потом всё пошло как по маслу: и красивая, и характер – огонь.

Имя я выбрала раньше. Услышала как-то, как в поликлинике мама зовёт девочку: «Ладушка». И сразу поняла – моё. Когда Богдан поехал оформлять свидетельство, вернулся с лицом, будто налоговую не прошёл: «Говорят, имени Лада нет в списке». Ну, у нас же страна, где чиновник лучше знает, как тебе ребёнка назвать. Так что официально – Владислава (Влада). А по жизни – Ладушка. Хоть Лукреция бы там была написана, главное – как зовёшь с любовью.

Когда выписали, приехали все. Родня, соседи, друзья. Дом – как вокзал. Цветы, торты, разговоры, смех. Все понимали: праздник. Новый человек дома. Кроме одного. Папаши. Его не было. Он «работал». Участковый, который боялся денег, решений и, по сути, жизни. Бегал с напарником, выжидал, где перепадёт случайная сотня. А в день, когда должен был просто быть рядом – исчез.

Этого я ему не простила. Не потому что шарики, лента и фото на память. А потому что это был его первый ребёнок. Его! И когда мужчина не приходит в такой день – это не про занятость. Это про выбор. Я возмущалась, как могла – не истерила, но внутри кипело: ну, как это вообще?! Все здесь. А он – нет.

В такие моменты становится ясно: предательство – это не всегда про измену. Иногда это просто отсутствие. Там, где тебя должны были увидеть. Там, где твоё место – и пусто.

Крестили Ладу через семь месяцев. Крёстный – мой брат. Кумой – Юля. Всё было почти по-семейному. Только вот в этой «семье» были дыры.

Тарас тогда возил кого-то из начальства стекольного завода – то ли директора, то ли зама. А завод был не абы какой. Не тот, что «Пролетарий», а второй – наш. С тридцатых годов стеклили полстраны: окна, хрусталь, узоры, стеклоблоки. В лучшие годы выпускали почти треть всего оконного стекла по Украине. Гордость. Символ. Пока не развалили. Как всё остальное – сожрали, растащили. Было – и нет.

А Тарас, пользуясь машиной и мнимой значимостью, привёл одну. Домой. Не втихаря. Не в мотель. Домой. «На чай». Красивая, вежливая, с маникюром и духами. Работала где-то рядом с начальством – ходила важная, с папками. Юля сначала не заметила. Или не захотела. У неё в глазах всегда была такая деревенская тишина, мягкость. Она из глубинки, мама привезла её в Лисичанск ещё маленькой. Семью она видела, как картинку, не как борьбу. Дом – муж – ребёнок – порядок. А если что не так – лучше не знать.

Потом она сама сказала мне: «Сидела с нами. Я чай ставила. А потом узнала, кем она была».

Почему Тарас это делал? Да потому что мог. Потому что чувствовал власть. Машина, связи, мнимое уважение. У таких всё держится на внешнем: кого он возит, кто с ним рядом, сколько денег в кармане. А ещё – потому что знал: Юля не выгонит. Не устроит сцену. Не хлопнет дверью. Не уйдёт. Значит – можно. Такие, как Тарас, чувствуют, когда можно переступить. И делают это между делом. Привести любовницу «на чай» – это не про страсть. Это про власть. Про «я здесь главный, и мне ничего не будет».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

принадлежит компании Meta, признанной экстремистской и запрещённой на территории РФ

2

«Скажи, а чайки тоже умирают, когда их море предаёт?» Первоначальное авторство фразы, широко разошедшейся в сети, приписывают Румянцевой Майе Александровне (27.12.1928 – 21.03.1980 г.г.). Стихотворение «Чайка».