Элита

– Ты говоришь об этом, будто это нормально, – шиплю я, стараясь, чтобы мой голос звучал не слишком громко. – Но это, блин, проституция под видом выдуманных правил!

Тоня мрачно усмехается:

– Каждый называет это как хочет. Для кого-то – проституция, для кого-то – взаимовыгодный обмен. Я не собираюсь тебя убеждать. Но Денис попросил сказать, что, если ты согласишься, он решит все твои проблемы. А если нет…

– Если нет, то что? – я впиваюсь глазами в её бледное лицо. – Он будет продолжать вставлять палки мне в колёса?

– Скорее всего, да. Он не терпит отказов. Если ты отвергнешь его предложение, с каждым днём находиться здесь станет всё сложнее.

Пальцы сжимают край стола так сильно, что белеют костяшки.

– Я никогда не буду спать с кем-то ради выгоды. Тем более с этим чурбаном.

Тоня грустно улыбается.

– Денис может и не лучший человек, но точно не самый плохой. Выбор за тобой. Я просто передаю то, что мне велели сказать.

– Прекрасно, – цежу я сквозь зубы, перекидывая рюкзак через плечо. – Передай своему покровителю, что я отказываюсь.

– Ты пожалеешь о своём решении.

Потеряв ко мне интерес, Тоня снова запускает ложку в суп.

13

Поставив передо мной тарелку с омлетом, мама садится напротив и подпирает щеку рукой.

– Мне кусок в горло не лезет, когда ты так смотришь, – смущённо ворчу я. – Я снова в чём-то провинилась?

– Нет, – её голос звучит неожиданно мягко. – Просто думаю, как быстро летит время. Недавно ты ещё за партой сидела, а теперь ты учишься в лучшем университете страны. Папа бы тобой гордился. И я горжусь.

Услышать такие слова от мамы – всё равно что увидеть снеговика в пустыне, так что я моментально таю.

– Спасибо… – от волнения я розовею. – Дела не всегда идут гладко, но я очень стараюсь.

– Тебя ждёт прекрасное будущее. Я знаю, что тебе бывает нелегко, но ты справишься и заставишь окружающих себя уважать.

– Спасибо, – повторяю я, отчаянно желая как-то отблагодарить маму за её тепло. – Вчера меня Шанский похвалил. А он такой дядька, что редко кого хвалит.

Мамины глаза вспыхивают радостью, словно я сообщила ей о выигрыше в лотерею.

– Ты всегда была умницей. Мозги у тебя отцовские, к счастью, а не мои.

Днём, между занятиями, я всё же решаю наведаться в университетское кафе, которое пообещала себе бойкотировать в целях экономии. Желудок уже час ноет от голода, так что ещё одну лекцию без перекуса мне не пережить.

Заказываю сэндвич с чаем и, услышав финальную сумму, в замешательстве смотрю на экран кассы. На счету моей карты столько нет. Не хватает совсем немного, но едва ли будет уместно торговаться.

– Простите, можно убрать чай?.. – мямлю я, сгорая от стыда.

– Чай оставьте и добавьте ещё один американо, – звучит за мной знакомый голос с ленцой.

Обернувшись, я вижу Леона. Не глядя на меня, он прикладывает карту к терминалу.

– Я официально нарекаю тебя своим спасителем, – пытаюсь пошутить я, чувствуя, как горят кончики ушей. – Уже в который раз ты спасаешь меня от неминуемого провала.

Ничего не ответив, Леон забирает со стойки свой кофе и следует за мной к дальнему столу.

– Слушай… – начинаю я, посчитав своим долгом первой завязать разговор, – хочу извиниться за то, что невольно услышала твой разговор с Эльвирой. Я не имею привычки подслушивать, и это действительно вышло случайно.

Приходится скрестить пальцы под столом, чтобы молния возмездия не пробила мне голову за такое откровенное враньё.

– Забудь, – коротко отвечает Леон, поднося бумажный стакан ко рту. – Как твои дела в университете? Справляешься?

В его голосе нет сочувствия или жалости. С его стороны это скорее вежливость.

– Всё не так плохо, как могло показаться вначале, – бодро отвечаю я, не желая выглядеть жертвенной сиротой. – Так что да, справляюсь.

И словно в насмешку моим словам, над нами нависает тень. Принадлежит она не кому-нибудь, а Морозову Денису – скорострелу, возжелавшему заполучить меня в рабство.

Пробежавшись по мне сальным взглядом, он недобро ухмыляется:

– Занимаешься благотворительностью, Леон? А моя сестра в курсе?

– Это не твоё дело, – отрезает Леон, подняв глаза. В них читается неприкрытая неприязнь.

– Ты же в курсе, что он не берёт прислугу? – не затыкается Морозов, переключая внимание на меня. – Так что ты не тот газон удобряешь.

Я стискиваю зубы, чтобы ненароком не ляпнуть в ответ что-то, что заставит придурка позеленеть.

Мама мной гордится. Мама мной гордится. Мама мной гордится, и я не имею права её подвести.

Не дождавшись нужной реакции, Морозов, дёрнув мясистыми плечами, уходит, и я беззвучно выдыхаю.

– Предлагал своё покровительство? – негромко осведомляется Леон.

– Вроде того, – буркаю я.

Он внимательно смотрит на меня, но других вопросов не задаёт.

Не проходит и пары минут, как возле нашего стола появляется Тимур. Пожав руку Леону, он переводит неприязненный взгляд на меня и сухо изрекает:

– Лия, тебя вызывают в деканат.

Руки холодеют. В деканат? Снова? Но по какому поводу? Я ничего не сделала. В смысле, вообще ничего.

Леон переводит вопросительный взгляд на Тимура, но ничего не говорит. Тяжело поднявшись, я вымученно улыбаюсь ему:

– Дальше компанию составить не смогу. Как видишь, возникли неотложные дела.

– Удачи, – задумчиво кивает он после паузы.

14

По пути к деканату у меня лихорадочно бьётся сердце. Коридор кажется нескончаемым, любопытные взгляды ощутимо жгут кожу.

Шаг. Ещё один.

Мне нужно успокоиться. Я не сделала ничего предосудительного: на провокации не поддавалась, и места в аудиториях намеренно занимала лишь те, на которые не позарится местная знать.

У дверей, помимо слизня Тимура, стоят ещё трое: среди них узнаю председателя совета и двух амбалов, которые вечно таскаются рядом с Морозовым. По мере моего приближения они перестают переговариваться, и все как один таращатся на меня.

Отвернувшись от них, я дважды стучу в дверь. Приходится сжать пальцы в кулаки, чтобы не дрожали. Что я там говорила Леону? «Всё не так плохо, как могло показаться в начале?» «Справляюсь?»

Ни черта я не справляюсь.

– Входи, Лия, – строго произносит деканша, сверля меня неприязненным взглядом.

Вошедшие следом Тимур и председатель встают по бокам, словно приставы, готовые в любой момент заковать меня в наручники.

– Могу я узнать, по какому поводу меня вызвали? – осведомляюсь я, изо всех сил имитируя попранное человеческое достоинство.

– На тебя поступила серьёзная жалоба. Обвинение в распространении экзаменационных материалов за деньги, – Амбридж выразительно сдвигает очки на кончик носа. – Возможно, в том вузе, где ты училась раньше, такие методы заработка считались нормальными, но здесь такое не пройдёт. На время проведения проверки ты отстраняешься от занятий. Если вина подтвердится – будешь отчислена.

Онемев от шока и неверия, я ловлю ртом воздух. Если в прошлый раз жалобы имели под собой хоть какую-то основу, то это обвинение просто высосано из пальца! Какие ещё экзаменационные листы? Какой заработок? Да у меня едва денег на кофе хватает!

– Вы просто отстраняете меня от занятий из-за липового обвинения, даже не желая узнать моё мнение? То есть, кто угодно может постучать к вам в кабинет, наговорить небылиц, и вы запросто отстраните студента от занятий? – растерянно лепечу я.

– У того, кто написал на тебя жалобу, есть доказательства. В противном случае ты бы не стояла здесь.

– И какие, чёрт возьми, это доказательства? – взрываюсь я, выходя из оцепенения. – Я и месяца не проучилась здесь. Откуда мне, по-вашему, взять экзаменационные задания?!

– Вот это совет и будет проверять, – сухо произносит Амбридж.

– Совет?! – Я оглядываюсь по сторонам. – Совет, который чуть не отправил меня на принудительную терапию без каких-либо на то оснований?!

– Я не знаю, о чём ты говоришь. Совет университета избран общим голосованием, и у меня нет оснований ему не доверять. А вот студентке, на которую с первого дня одна за другой поступают жалобы, – есть.

Я пытаюсь вдохнуть, но не выходит. Я привыкла думать, что люди, имеющие отношение к сфере образования, наделены особой мудростью и высокими моральными качествами. Но эта мерзкая тётка ничем не отличается от быдловатых мажоров, которые кичатся деньгами родителей и их связями. Нет, она гораздо хуже, потому что закрывает глаза на происходящий беспредел.

– Вы не можете не знать о иерархии между студентами, – в отчаянии шиплю я. – Вы прекрасно понимаете, почему именно на меня, как вы выразились, одна за другой поступают жалобы. Вы считаете нормальным, что в университете прямо под вашим носом процветает рабовладельческий строй?

– Я сказала всё, что хотела, – отрезает деканша. – Тебя оповестят об исходе разбирательства. Можешь идти.

Словно в тумане я поворачиваюсь к выходу. Перед глазами встаёт воодушевлённое лицо мамы, когда она говорит, что гордится мной. Но что я могу сделать против сфабрикованного обвинения? Где искать справедливость, если сам декан университета не заинтересован в правде?

В коридоре, как назло, собралась целая толпа. Хотя о чём я? Все они пришли сюда намеренно, чтобы лицезреть, как система раздавит непокорную новенькую.

Ещё никогда я так не была близка к тому, чтобы разреветься на публике. Не потому, что я слезливая слабачка, а от вопиющей несправедливости. Так нельзя… Нельзя обращаться с живыми людьми. Я не имею меньше человеческих прав только потому, что у моей семьи недостаточно денег.

– Снова нарушаешь закон, Лия? – раздаётся знакомый гнусавый голос. – Очень непредусмотрительно с твоей стороны.

Глядя в ухмыляющееся лицо Морозова, я думаю, что если реинкарнация действительно существует, то лучшее, что светит ему в следующей жизни – это родиться мокрицей. Какая-нибудь домохозяйка при взгляде на него брезгливо скривится, со всей дури лупанёт по башке тапком и смоет в унитаз.

– Ты полный придурок, в курсе? – цежу я, наплевав на тон и выражения. Какая к чёрту разница, если меня всё равно отчислят? Последнее – лишь вопрос времени.

Почуяв запах крови, толпа начинает возбуждённо гудеть.

– Что ты сказала, дешёвка? – рычит Морозов.

– Я сказала, что ты перекачанная груда мяса в безвкусной толстовке, не имеющая ни малейшего понятия о чести и достоинстве, – выплёвываю я. – Что ты теперь сделаешь? Обвинишь меня в поджоге университета?

Побагровев, Морозов угрожающе шагает ко мне. Внутренности сжимаются от ужаса. Он выглядит так, словно готов меня ударить.

– Отойди от неё, – звучит громко и требовательно.

Резко повернувшись на голос, я вижу Леона. Его лицо напряжено, взгляд мерцает.

– Не вмешивайся, – шипит бугай, отрывая взгляд от меня. – Ваша прислуга перешла все границы и должна быть наказана.

– Я думаю, что границы перешёл ты, – подчёркнуто нейтральным голосом парирует Леон. – И тебе пора остановиться.

С неохотой отступив от меня, Морозов саркастично смеётся.

– Ты прекрасно знаешь, как здесь всё устроено. Тот, кто намеренно не следует правилам, должен быть готов к последствиям.

Леон переводит взгляд на меня, и я отчётливо вижу в его глазах борьбу. Он словно не хочет вмешиваться, но и стоять в стороне тоже не может.

– То есть, ты признаёшь, что намеренно подставляешь Лию?

– Брось, – в голосе Дениса звучат миролюбивые ноты. – Мы все знаем о твоих принципах. Так для чего вести этот бесполезный диалог?

Тимур подходит к Леону, осторожно трогая его за плечо.

– Леон, Дэн прав. Это не твой конфликт. Ты всегда держался в стороне, и тебя уважают за это. Пусть так и остаётся.

Моё сердце готово выпрыгнуть из груди. Наверное, так ощущают себя приговорённые к казни, уповающие на чудо.

– Так и есть, – соглашается Леон. – Принципы на то и принципы, чтобы им не изменять. Но эта девушка живёт в нашем доме, и я чувствую за неё ответственность.

Толпа начинает шептаться. Денис перестаёт улыбаться, его быдловатое лицо приобретает налёт снисходительности.

– К чему ты всё это говоришь? Готов публично взять её под защиту?

Его голос звучит так, словно он не особо верит в подобный исход событий.

– Именно это я и говорю, – Леон подходит ко мне и берёт под локоть. – С этого момента Лия находится под моим покровительством. Любая попытка её унизить или подставить станет личным оскорблением для меня. Надеюсь, это ясно всем.

Воцаряется гробовая тишина, сквозь которую я слышу собственное неровное сердцебиение.

Морозов несколько секунд сверлит Леона взглядом и цедит сквозь зубы:

– Надеюсь, ты обсудишь это с моей сестрой.

15

Едва Денис уходит, жужжание шепотков многократно усиливается.

– Идём, – Леон подталкивает меня вперёд, вытряхивая из немого оцепенения.

Сердце тарахтит, как дряхлый автомобильный мотор, ладони вспотели. Без преувеличения – я только что пережила одну из самых напряжённых сцен за всю свою жизнь.

Взгляды расступающейся толпы прилипают ко мне, как мухи на ленту. Одни смотрят с неверием, другие – с нескрываемой неприязнью, третьи (и все без исключения женского пола) – с завистью.

– Леон! – подобострастно верещит слизняк Тимур вдогонку. – Хотел спросить, а ты…

– Не сейчас, – отрезает Леон, продолжая решительно шагать по коридору.

Я ускоряю шаг, чтобы не отставать. Что-то подсказывает мне, что сейчас не стоит давать Леону повода раздражаться.

В молчании мы покидаем здание университета и выходим на парковку. Я тут же начинаю жалеть, что не имею привычки носить солнечные очки, как местные модницы. Дневной свет ощущается чересчур навязчивым, как и внимание, которое щедро льётся на нас со всех сторон.

Остановившись возле своей машины, Леон достаёт телефон и прикладывает его к уху.

– Игорь, привет, – его голос звучит отрывисто и резко. – За Лией не приезжай. Я сам её отвезу.

Повернувшись, он кивает на пассажирскую дверь.

– Садись.

Решив не задавать лишних вопросов, я забираюсь в салон и торопливо накидываю ремень безопасности. Таким Леона я ещё не видела, и сейчас даже немного его побаиваюсь.

Леон занимает водительское кресло и, сосредоточенно глядя перед собой, заводит двигатель.

– Отныне ты будешь ездить в университет вместе со мной.

– А Игорь? – быстро уточняю я.

– Для Игоря найдутся другие дела.

Его сухой тон не располагает к продолжению диалога, поэтому я переключаю внимание на свои руки. Он вроде бы сам заявил о своём покровительстве, так чего сейчас так бесится? Никто его за язык не тянул.

– Дело не в тебе, – негромко произносит он спустя несколько минут гробовой тишины. – А в том, что я нарушил свой главный принцип, и мне нужно подумать, как с этим быть.

Я чувствую облегчение. Всё же я не ошиблась в нём. Леон – один из самых адекватных людей, которые мне встречались.

– Принцип заключается в том, что ты не играешь в белого господина? – шутливо уточняю я.

– Принцип заключается в том, что я держусь подальше от всего, что мне не близко.

– Хороший принцип. Но если тебе станет легче, я совсем не против побыть твоим личным ассистентом в благодарность за избавление от притязаний этого придурка, – я улыбаюсь, чтобы разрядить обстановку. – Надо подумать, чем я могу быть тебе полезной. Я быстро печатаю, так что могу помочь с курсовыми, могу приносить тебе кофе в обеденный перерыв… Может быть, есть ещё какие-то вещи, которые ты бы хотел делегировать?

Леон шумно вздыхает, давая понять, что мне не стоит продолжать.

– Отныне, если у тебя возникают конфликты с кем бы то ни было, ты ссылаешься на меня. К концу недели все должны знать, что ты… вернее, я… – поморщившись, он делает неопределённый жест рукой. – Чем быстрее это станет очевидно, тем лучше.

Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него. Челюсть Леона напряжена, брови нахмурены.

– А как быть с твоей невестой? Ей наверняка не понравится то, что ты взял надо мной шефство.

– Это тебя не касается.

Бросив на меня быстрый ответный взгляд, он снова возвращает внимание к дороге.

– Я сделал то, что сделал, и этого уже не изменить. Твоя задача – слушать меня и не лезть на рожон. Потому с этого дня твои проблемы стали моими.

– Мне жаль, что я волей-неволей осложнила тебе жизнь, – признаюсь я, немного помолчав. – Но я благодарна тебе за то, что ты вступился. Честно говоря, я была уверена, что сегодня был мой последний день в университете. Оно, наверняка, и к лучшему, но уж очень не хотелось расстраивать маму. Она очень гордится, что я учусь в престижном вузе и отказывается верить в то, что на деле это редкий гадюшник.

– Вероятно, к тебе начнут подходить новые люди и предлагать дружбу, – проигнорировав мою исповедь, продолжает Леон. – Много при них не болтай. Даже на самые идиотские вопросы о характере наших отношений отвечай согласием. Все должны безоговорочно верить в контракт альфы и прислуги.

Я хочу спросить, стоит ли соглашаться с предположением о том, что у альфы и прислуги есть секс, но вовремя прикусываю язык. Скорее всего, именно это Леон и имеет в виду.

– И вот ещё…

Я смотрю, как он, одной рукой придерживая руль, открывает подлокотник и достаёт оттуда стопку купюр. – Держи. Купи себе новые вещи.

Несколько секунд растерянно поглазев на деньги, я поднимаю возмущённый взгляд на Леона.

– Ты рехнулся? Я что, похожа на содержанку?!

– Бери, – его голос хоть и звучит спокойно, но в нём звенит металл. – Если уж ты действительно благодарна. Вступая в игру, нужно соблюдать все правила. Обувь, сумка – это основное. На них первыми обращают внимание. Попроси Каролину помочь с выбором. Она обожает шоппинг.

16

– Нет и нет! – строго заявляет Каролина, выхватывая из моих рук очередные чёрные джинсы и возвращая их девушке-консультанту. – Ты же не на похороны собираешься, а в университет.

Вчера вечером она сама постучалась ко мне и предложила сопровождать в предстоящем шоппинг-туре. Это Леон её попросил, будто зная, что я ни за что не обращусь за помощью.

– Нам нужно что-то пастельно-голубое или пепельное, – воодушевлённо пропевает она, пританцовывая между вешалками. – Что-то, что подойдёт к твоим невероятным глазам.

Я невольно улыбаюсь, наблюдая за ней. Каролина совсем не похожа на университетских снобок с их скучающими лицами и отсутствующей мимикой. Она очень живая, непосредственная и в буквальном смысле говорит первое, что приходит ей в голову.

– Пожалуйста, имей в виду, что я не привыкла одеваться в рюши и мини, – умоляюще верещу я, заметив, как сосредоточенно она разглядывает жакет с перьями. – Мой стиль довольно простой.

– Не переживай, это я себе смотрю, – она прикладывает его к себе и, повернувшись к зеркалу, издаёт восхищённый вздох. – Какая прелесть! У меня есть такой розовый, но в этом цвете он просто великолепен.

– Тебе идёт, – осторожно замечаю я.

– Нет-нет, стоп! – тряхнув головой, Каролина возвращает жакет на место и поворачивается ко мне. – Сегодня мы покупаем вещи только тебе. Я должна с серьёзностью относиться к поставленной задаче.

– Да ладно тебе, – я с радостью хватаюсь за возможность избавиться от необходимости тащиться в примерочную. – Я совсем не против поменяться с тобой местами.

– Нет, – отрезает она. – Леон на меня рассчитывает, и я не могу его подвести. Мы купим тебе новую сумку, обувь, пару платьев и новые джинсы. Эти… – она тычет наманикюренным пальчиком в мои ноги, понижая голос до шёпота, – вышли из моды два сезона назад.

Мне с трудом удаётся сдержать смех – настолько серьёзной она выглядит, говоря об этом.

– Давай сойдёмся на одном платье, джинсах и сумке?

– То есть ты предпочитаешь отрывать пластырь медленно, а не быстро? – осведомляется Каролина, сдвинув к переносице светлые брови. – Мы, конечно, можем купить только половину из перечисленного, но тогда завтра придётся снова сюда вернуться.

Она выглядит настолько непоколебимой, что я решаю сдаться. На деле эта милая блондиночка не такая уж и милая, как могло показаться в самом начале.

– Сколько стоит эта барсетка?! – возмущённо шиплю я, ошарашенно глядя на ценник протянутой сумки. – Да это же дурдом какой-то! Тратить такие деньги на кусок кожи!

– Это деньги моего брата, которые ты обязана потратить, потому что обратно он их не возьмёт. И это не барсетка, а тоут, – впихнув сумку мне в руки, Каролина несколько секунд пристально меня разглядывает и затем тараторит: – Так, теперь всё ясно. Нам нужны замшевые лоферы, пиджак, юбка-плиссе, голубые джинсы-классика и, конечно же, украшения. Покупать бриллианты пока не будем, так что заглянем в отдел итальянской бижутерии, там есть даже очень достойные модели…

Замолкнув, она прикрывает рот рукой.

– Прости, я увлеклась и даже тебя не спросила – как ты относишься к бижутерии? Потому что я сама её ношу и ничего против не имею…

Задрав рукав рубашки, она демонстрирует мне изящный серебристый браслет, украшенный шармами.

– Видишь? Это бижутерия. Она очень хорошего качества, поэтому…

– Разумеется, я не имею ничего против, – со смехом перебиваю я. – Из украшений у меня есть только серёжки, которые достались от бабушки и которые я едва ли когда-нибудь буду носить, так что всё хорошо.

– Вот и прекрасно, – просияв, Каролина вновь поворачивается к вешалкам. – И вот эту рубашку тоже предлагаю взять. Голубой – любимый цвет Леона, так что он будет в восторге.

– А при чём тут Леон? – буркаю я. – Это Эльвира должна облачаться в голубой, а не я.

– Эльвире совсем не идёт голубой, – Каролина грустно вздыхает, словно этот факт по-настоящему её расстраивает. – Это ещё один показатель того, что она и Леон не слишком подходят друг другу.

– Из-за того, что ей не идёт цвет, который ему нравится? – со смехом уточняю я.

– Не только поэтому. Леону с ней скучно. На день рождения она подарила ему набор клюшек для гольфа!

– Это плохо?

– Леон не играет в гольф, – возмущённо шипит Каролина, округлив глаза. – Он любит мотоциклы и бокс. А гольф любит её брат и её папа.

– Видимо, если они поженятся, Эльвира будет настаивать, чтобы он взял её фамилию, – иронизирую я.

– Леон на такое не согласится. Ой, смотри, какие туфли! – забыв о разговоре, Каролина со всех ног устремляется на другой конец зала, оставив меня восхищаться такой непосредственностью.

– Вот это встреча, – раздаётся из-за моей спины знакомый саркастичный голос. – С каких пор ты стала шопиться в бутиках? Или ты сюда полы мыть устроилась?

Внутренне подобравшись, я оборачиваюсь. На меня смотрит копия Шер – та самая, которая пристала ко мне в первый учебный день и накатала жалобу.

Из моего рта моментально готова вылететь поэма, сплошь состоящая из непечатных слов, но возвращается Каролина и, впихнув мне в руки охапку джинсов, переключает на себя её внимание.

– Привет! Я Каролина, сестра Леона. А ты Милена, да?

Выражение лица Шер меняется, из сучьего становясь радушным.

– Привет! Да, я тебя помню. Ты была на его дне рождении в прошлом году, да?

– Да, – на лице Каролины появляется милейшая из улыбок. – Я бываю на каждом. А ты тоже пришла пошопиться?

– Вроде того, – Шер мечет недовольный взгляд на меня. – Выбираю сумку.

– О, мне очень понравилась новая коллекция, – щебечет Каролина. – Ты, главное, не покупай такую же, как у Лии. А то вам будет неловко встречаться в коридорах.

Мне требуется приложить усилия, чтобы не расхохотаться. Шер выглядит так, словно ей надавали по щекам грязными носками. Лицо красное, нос сморщен.

– Спасибо, что предупредила, – бормочет она и, не попрощавшись, исчезает за стеллажами.

– Плакать ушла, – констатирую я, не в силах перестать улыбаться. – Так ей и надо.

– На дне рождения Леона она вела себя ужасно, – вздыхает Каролина, смешно наморщив точёный носик. – Напилась и приставала к нему.

– Насколько грязно?

– Грязнее бывает только в порнофильмах, – доверительно шепчет она. – Я пару раз смотрела.

Я улыбаюсь ещё шире. Сестрёнка Леона определённо мне нравится. Жаль, что мы почти не пересекаемся в университете.

– Так, а теперь марш в примерочную! – Каролина так громко хлопает в ладоши, что я вздрагиваю. – У нас ещё куча работы. Мне нужно увидеть тебя без одежды, чтобы решить, какое платье тебе подойдёт.

17

Когда машина Леона останавливается на парковке университета, и я вдруг начинаю жутко нервничать. Рубашка ощущается колючей, словно ее соткали не из шелка, а из овечьей шерсти, новые туфли давят на пятки, сердце нервно стучит.

– Ты ничего не сказал по поводу одежды, – я напряженно вглядываюсь в профиль Леона. – Годится или нет?

Его взгляд обращается ко мне: задерживается на уложенных волосах, соскальзывает к кулону с надписью Amor, задевает сумку, стоящую у меня на коленях.