Добровольная попаданка, или Как стать красивой?

– Держи! – сказала Нула. – Теперь аккуратно возьми её за шею, прямо возле головы.

Пальцы дрожали. Тело кричало: "Не трогай!" – но она подчинилась. Осторожно, как будто держала кусочек чужого мира, она взяла змею и, содрогнувшись, бросила её в сумку.

Нула рассмеялась – звонко, искренне:

– Молодец. Первая пошла!

Алина всё ещё не могла поверить. В руке будто осталась прохлада, скользкий след её страха.

Но уже через полчаса она поймала ещё одну. На этот раз змея была с потрясающим узором: на нежно-зелёной коже словно были нарисованы золотые спирали. Алина не сразу решилась прикоснуться, но что-то в ней сдвинулось. Она не просто поймала змею – она задержалась на мгновение, разглядывая её.

– Они красивые, правда? – сказала Нула, заметив её взгляд. – Не такие уж они страшные. Зато какие красивые украшения получаться из этих шкурок!

Третья змея была тёмно-зелёная и отливала синевой. Она почти не сопротивлялась. Алина поймала её с уверенностью. Словно мышцы уже знали, что делать. В этот момент в ней что-то раскрылось – некое чувство, тихое и новое.

Гордость?

– Ты просто невероятная, Алина, – сказала Нула вдруг. – Я не ожидала, что ты справишься так быстро. Ты умница. Ты сильная.

Алина опустила глаза. Слова резанули – как будто она не имела права на такую похвалу.

– Правда? – прошептала она. – Ну я… не знаю.

– Знаешь, – ответила Нула мягко. – Просто боишься в это поверить.

Но вместе с ростком гордости за свои победы поднималась и боль. Не громкая – но старая, упрямо вросшая в душу.

Она вспомнила, как в седьмом классе стояла у лабораторного стола, волнуясь за каждое движение. Её руки дрожали, но она всё сделала правильно: медленно смешала растворы, точно соблюдая пропорции, и эксперимент удался. Красивый синий осадок лёг на дно пробирки, как тихое чудо. Но учительница даже не взглянула. Лишь усмехнулась:

– Ну хоть ничего не взорвалось. Хоть что-то ты сделала не через одно место.

Эти слова были, как пощёчина. Весь класс расхохотался. И даже если кто-то не смеялся – молчание тоже ранило. Тогда Алина почувствовала, как душа сжалась в комок. Как будто она не просто ошиблась – как будто не имела права стараться.

Она вспомнила бабу Любу – ворчливую соседку, скамейку у подъезда и её острые глаза.

– Опять в магазин пошла? Вечно тебя как посыльную гоняют. Иди хоть причешись, а то вид у тебя, как у простушки.

Она всегда просила помощи, но за каждым "принеси" следовал укол. Даже в пакете с хлебом баба Люба находила повод для упрёка: "Чего батон такой белый? Нормальные бы ржаной взяли".

От этого тоже хотелось исчезнуть, спрятаться, стать невидимой. Потому что как бы Алина ни старалась, она оставалась "неправильной".

А как забыть школу?

Как забыть, как однажды она готовилась к докладу целую неделю – выписывала, учила, даже с мамой репетировала. И всё шло хорошо, пока она не вышла к доске. Пока из заднего ряда не хихикнула Нина Касаткина, и кто-то не прошептал: "Сейчас заикаться начнёт".

И началось. Горло сжалось, голос пропал, в глазах застлала паника. Слова вылетали из головы. Учительница строго смотрела сверху:

– Ну, я же говорила, надо уметь выступать, а не читать по бумажке.

И все её старания стали пылью.

С тех пор даже хорошие оценки казались случайными. Каждый успех – как будто украденный. Как будто она не заслуживала их.

И вот теперь – вот эта охота. Этот странный, пугающий, но настоящий мир. И рядом – Нула. Та, чьё мнение действительно значило что-то.

Алина опустила глаза. Сердце билось часто, будто не верило, что хвалят её. Её – не за внешность, не из вежливости, а за то, что она смогла.

– Спасибо, – прошептала она, почти не слыша себя.

Нула обернулась и мягко коснулась её плеча.

– Ты молодец. Я это говорю не ради утешения. Ты сильная. Просто раньше тебе никто об этом не говорил.

Алина посмотрела в небо. Оно было таким открытым, таким близким. И в груди разгоралось чувство – тихое, неуверенное, но настоящее: "Я могу. Я справилась."

Это была не просто охота. Это был её день победы.

И пусть голос внутри ещё шептал слова прошлого, пусть сердце ещё дрожало – но ноги стояли твёрдо. И в руках, где раньше была только слабость, теперь жила сила.

– Нам пора домой. Улов сегодня богатый. Мы с тобой просто супер! Настоящие молодцы! – сказала Нула, закидывая полную сумку на плечо.

Они шли в сторону селения по уже знакомой тропе, по которой утром ступали в ожидании, а теперь возвращались с тёплой усталостью побед.

Небо начинало менять цвет – от яркого до более мягкого, золотистого. Где-то в ветвях неспешно щебетали птицы, как будто подводя итоги дня.

Нула шла рядом, её сумка была чуть тяжелее, чем утром, но походка осталась лёгкой, как у зверя, знающего дорогу домой.

– Ты хорошо справилась, – сказала она, не глядя на Алину. – Я и не ожидала, что ты поймаешь три. Первая была неуклюжей, но третья – вот это была настоящая работа.

Алина не ответила. Она шла чуть позади, обдумывая свои ощущения – смесь гордости и вины за то, что решилась вкусить победу.

Нула вдруг заговорила, как будто продолжая разговор не с ней, а с ветром:

– Я с детства ловила змей. Мать всегда ругалась, когда видела, как я возвращаюсь с очередной, обвившейся у меня на шее. Кричала, что я с ума сошла, что меня укусит однажды и всё. Боялась, как и любая мать.

Алина молча слушала, боясь спугнуть эту откровенность.

– Но Тариба – знахарка – успокоила её. Посмотрела на меня как-то особенно и сказала: "У этой девочки дар. Она слышит дыхание змеи. Не бойся. Она не погибнет. Она приручит их".

Нула усмехнулась, слегка мотнув головой, как будто отгоняя воспоминание, но глаза её светились мягким светом.

– Потом, через время, меня позвал старый вождь. Я тогда ещё не совсем понимала, что происходит. Мне было только шестнадцать зим. А он смотрел на меня так, как будто видел во мне больше, чем я сама. И сказал: "Ты будешь нашим змееловом. Тебе не нужно доказывать – ты уже доказала свой дар". И дал мне благословение.

Алина чувствовала, как эта история касается чего-то болезненного и личного в ней самой. Горло сжалось.

– Как жаль, – прошептала она. – Что в моей жизни не было Тарибы… и старого вождя!

Она посмотрела на небо, будто пытаясь там разглядеть тех, кто мог бы однажды сказать ей: "Ты можешь. Ты умеешь. Просто ещё не знаешь".

А ведь как это меняет всё – одно только благословение.

Они дошли до первых деревьев у селения. День клонился к вечеру, и дома выглядывали из-за листвы, как родные лица. Воздух становился прохладнее, но внутри Алины тлело нечто тёплое.

Не просто от солнца.

От прикосновения чьей-то веры.

глава 11

Взрослый слон не уходит потому, что его держит верёвка, которую в детстве он не мог порвать.

Ночь обнимала лагерь густой темнотой. В тлеющих углях костра вспыхивали последние искры, освещая силуэты деревьев.

Нула спала, дыша ровно и спокойно, а вот Алина не могла сомкнуть глаз.

Сердце всё ещё бешено колотилось. Мысли вновь и вновь возвращались к тому моменту, когда в её руке извивалась змея.

Холодная. Скользкая. Живая.

Её передёрнуло.

– Господи, что я вообще делаю? – прошептала она в темноту, сжав плечи руками.

Страх накатывал волнами. А если бы змея укусила её?

Никаких врачей. Никакого противоядия.

Она бы просто… умерла.

Алина зажмурилась, уткнувшись лицом в колени.

"Я дура. Бездарность. Напрасно себя обнадёжила. Мне никогда не стать сильной. Никогда не стать такой, как Нула…"

Огромная тяжесть легла на грудь. Паника сменилась отчаянием, а за ним пришла холодная, вязкая безнадёжность.

"Я не смогу. Никогда."

Слёзы подступили к глазам, но она упрямо сжала зубы. Нет. Плакать – это признать поражение.

"Ничтожество…"

Эта мысль ударила особенно больно.

Где-то в глубине теплилась крошечная искра – воспоминание о том, как она всё же решилась. Как поймала змею.

Но искра тонула во тьме страха.

"Просто засни. Завтра всё равно ничего не изменится."

Стиснув зубы, Алина отвернулась к плетёной стене хижины и натянула одеяло до подбородка.

Сон наконец-то взял её в плен.

Утро выдалось тёплым. Воздух был свежим, наполненным ароматом влажной травы. В листве весело переговаривались птицы.

Алина проснулась с тяжестью в сердце. Страх ещё отдавался глухо в груди, но тело, словно вопреки всему, чувствовало себя бодро.

Нула уже собиралась в путь. Она сидела у костра, методично проверяя сумку.

– Проснулась? – не оборачиваясь, спросила она.

Алина только кивнула и села, потирая лицо.

Нула оглянулась через плечо и внимательно на неё посмотрела.

– Ты чего такая?

Алина молчала. Слова застряли в горле.

– Переживаешь? – прищурилась Нула. – Думаешь, зря пошла со мной?

Алина вздрогнула.

– Я… – попыталась начать, но голос её предал.

Нула понимающе кивнула.

– Ну-ну. Это нормально. У всех так.

– У всех? – удивлённо подняла глаза Алина.

Нула усмехнулась. Достав из сумки одну из вчерашних змей, она подбросила её, поймала и швырнула обратно.

– Ты поймала три змеи с первого раза, Алина! Ты хоть понимаешь, насколько это сложно? – в её голосе звучало неподдельное восхищение.

Алина смотрела на неё, не веря своим ушам.

– Но… я…

– Нет-нет, послушай, – Нула присела рядом, заглянула ей в глаза. – Не каждый способен сделать это так, как ты. У тебя настоящий талант.

Алина сглотнула.

– Ты правда так думаешь?

– Я не думаю. Я знаю, – сказала Нула и хлопнула её по плечу. – Поэтому давай позавтракаем и в путь.

Алина глубоко вдохнула. Внутри ещё оставался страх.

Но теперь с ним было и нечто другое. Что-то тёплое.

Что-то похожее на уверенность.

Они шагали по лесу. В плечах ещё хранилось напряжение, но с каждым шагом оно таяло, растворяясь в свежем утреннем воздухе. Поддержка Нулы делала лес менее пугающим.

Алина шла рядом, вглядываясь в каждую деталь, будто заново училась видеть.

– Нула, – тихо спросила она, – а что у вас с медициной? Если змея укусит – что тогда? Они вообще ядовитые?

Нула взглянула на неё с лёгкой улыбкой.

– Эти, которых мы ловили, – нет. А ядовитых у нас почти нет, – сказала она. – Редко-редко встретишь.

Алина облегчённо вздохнула.

– А как отличить ядовитую?

– У них вокруг шеи ярко-жёлтая полоса. Как обруч. Но такие змеи водятся далеко отсюда.

Алина задумчиво кивнула.

– У вас тут совсем другая жизнь… А люди часто умирают?

Нула обернулась и посмотрела на неё.

– Умирают в основном от старости. Наши люди с рождения крепкие. Иногда случается лихорадка или боль в животе – лечим травами. Если зверь покалечит – мы ухаживаем, восстанавливаем.

Алина слушала внимательно.

– А какие травы вы используете?

– Много разных. От лихорадки – отвар из корня Кабрила. Он сбивает жар и укрепляет. А при ранах – настои, которые придают силу, и тело само справляется.

Алина представила, как кто-то заботливо заваривает отвар, как бережно укладывают раненого…

– А если человек совсем плох?

Нула замолчала на мгновение, а потом ответила:

– Тогда мы везём его в пещеру. Там есть горячий источник. Вода горькая, пить нельзя. Но если окунуть туда раненого – раны затягиваются быстрее.

Алина подняла брови.

– Целебный источник?

– Да. Не всегда помогает… но часто возвращает к жизни. Как будто сама земля лечит.

Алина остановилась, потрясённая. Её воображение сразу представило горячие источники, и она почувствовала, как её глаза расширяются от удивления.

"Наверное, это источники очень минерализованные" – подумала Алина и почувствовала, как её сердце наполняется уважением и восхищением перед знаниями Нулы и её племени. Она подумала, что даже среди простых и первобытных традиций могут скрываться мудрости, которые совершенно незнакомы её миру. И, возможно, для неё это будет уроком – научиться видеть ценность и в тех вещах, которые на первый взгляд кажутся слишком примитивными.

Лес расступился перед ними, и поле диких трав снова раскинулось, как океан, золотящийся под лучами яркого солнца. Высокие стебли колыхались, словно струны невидимой арфы, а их шелест напоминал древнюю песню, которой этот мир делился только с теми, кто научился его слушать.

Алина вдохнула полной грудью – воздух был пропитан ароматами сухих трав, тёплого ветра и далёкого костра, где, возможно, уже кипела вода для обеденного отвара. В этот момент ей казалось, что она не просто идёт по полю, а парит над ним, едва касаясь земли.

Она поймала уже пять змей. Её пальцы больше не дрожали при прикосновении к их гладкой коже, а глаза не зажмуривались в отвращении. Теперь она могла видеть их иначе – не как мерзких существ, а как живое полотно природы. Узор на их спинах был совершенен, как сама жизнь, – линии, изгибы, повторяющиеся завитки. Она провела пальцем по прохладной чешуе и улыбнулась.

"Ты – дочь заката."

Нула сказала это однажды, и теперь эти слова звенели в сердце Алины. Она действительно чувствовала себя частью чего-то великого, непоколебимого, вечного. Как солнце, что встаёт и садится без страха, зная, что завтра новый день снова принесёт его свет в этот мир.

Смех летел над полем, лёгкий и искренний, как полёт стрекозы. Они с Нулой шутили, обсуждали добычу, говорили о пустяках, и вдруг Алина поняла – она смеётся. Просто так, легко, как будто в её жизни всегда было место для радости. Она больше не боится показаться какой-то ненормальной или странной.

Нула смотрела на неё и думала: "Какая же она солнечная!"

Так, болтая и смеясь, они вернулись в деревню. Кожаная сумка была полна змей – их улов был богатым, но куда важнее было то, что принесла с собой Алина. Она принесла перемены.

Рула, подавая ужин, задержала взгляд на девушке. Что-то в ней стало другим. Глаза горели, спина выпрямилась, улыбка больше не была натянутой.

Алина заметила этот взгляд Рулы, но не смогла объяснить, что именно он выражал. Она знала только одно: теперь она может всё.

За ужином Алина сияла, словно утренняя звезда, первая вспыхнувшая на тёмном небе. Казалось, что её счастье было почти осязаемым – мягким светом оно разливалось по её лицу, отражаясь в зелени глаз, которые в свете костра становились глубокими, словно лесное озеро под тенью вековых деревьев.

Нула с гордостью любовалась своим творением – налобной повязкой из змеиной кожи, цвет которой совпадал с травянисто-зелёным оттенком глаз Алины. Узоры, выжженные солнцем на змеиной коже, сплетались в завораживающий танец линий, словно тайные знаки, что знала только сама природа. Висюльки, каплями спускавшиеся по бокам её лица, колыхались при каждом движении, придавая Алине вид загадочной принцессы далёкого племени.

Но сильнее всего завораживали её волосы. Медно-рыжие, словно пламя, застывшее в мгновении, они мягкими волнами спадали по её плечам, обрамляя лицо живыми бликами. В свете костра они вспыхивали оттенками заходящего солнца – то огненно-золотыми, то глубокими, почти терракотовыми.

Нула смотрела на неё, заворожённая, и вдруг в её сознании всплыли слова: "Она – Дочь Заката".

Её пушистые рыжие ресницы, словно покрытые золотой пылью, делали взгляд сказочным. Они дрожали, когда она смеялась, и взмах их был подобен лёгкому порханию бабочки, готовой сорваться в вечерний ветер.

Грубая ткань туники подчёркивала точёную фигуру: узкая талия, лёгкий изгиб спины, изящные плечи. Свет костра играл на её коже, оттеняя каждый изгиб, каждый плавный поворот её тела. Узкий кожаный пояс, перетянутый на талии, выглядел так, словно сама природа создала его специально для неё.

Через тонкую льняную ткань брюк виднелись её худенькие колени, а на ногах – кожаные сандалии, сшитые старым Залумой. Он вложил в них не просто умение, а тепло своих рук, и теперь, когда Алина двигалась, ремешки мягко обнимали её лодыжки, словно хранили её шаги.

И когда она улыбалась, все вокруг видели не просто девушку. Они видели свет, чистый, яркий, искренний.

Они видели Дочь Заката. А она этого даже не замечала, ведь "бабочки даже не подозревают как они прекрасны".

Сумрак ласково укрыл их поселение прозрачной тканью и повеяло сладостью сна.

Сон Алины был глубоким, как тёплые воды ночной лагуны. День, насыщенный приключениями, растворился в ласковом сумраке, оставив в её сердце сладкое эхо. Вечер напоминал шёлковый платок, пропитанный ароматом ночных цветов, а в воздухе ещё витали весёлые голоса и тепло улыбок.

Рула, с её доброй, чуть насмешливой улыбкой, пригласила Алину помочь на кухне. "Я научу тебя готовить наши блюда," – сказала она, и в этих словах было что-то особенное – приглашение не просто к учёбе, а к прикосновению к традиции, к самой жизни этого племени. Всё было новым, удивительным, словно Алина шагнула в волшебную книгу, страницы которой писались самой природой.

Засыпая, она вспоминала день, который казался ей бесконечным, как летний закат. В голове мелькали сцены – охота, запах полевых трав, смех Нулы, тёплый свет костра. Алина чувствовала себя королевой – уверенной, сильной, грациозной. Не той, что сидит на троне в тяжёлой короне, а той, что идёт по улице большого города с высоко поднятой головой, зная, что мир принадлежит ей.

На ужине все замечали, как светятся её глаза. Они горели, словно звёзды, поймавшие в себя отблески огня. Даже взгляд Глуамы, внимательный, колючий, не мог стереть с её лица этот свет. Он всё так же держался рядом со старым вождём, настороженно наблюдая за ней.

Но Алина не замечала этого. Она была слишком счастлива.

Когда ночь распустилась над лесом, словно чернильный цветок, и кузнечики завели свою бесконечную песню, Алина и Нула ещё долго шептались и смеялись в своей хижине. Смех был тихий, как всплеск воды в луже после летнего дождя. Постепенно разговоры затихли, и сон накрыл Алину мягкой, заботливой рукой.

глава 12

Я свободна! Куда хочу – туда лечу!.. А куда хочу?

Рассвет разбудил её нежно, словно любимый человек провёл пальцами по её щеке. Вздох утреннего ветра шевельнул шкуру на входе в хижину, наполняя воздух запахом свежей земли, увлажнённой ночной прохладой. Где-то в вышине громко переговаривались птицы, рассыпая над миром свои звонкие, ликующие трели.

Алина открыла глаза и замерла, наслаждаясь этим моментом. Мир ещё спал. Даже Нула, свернувшись в постели, посапывала, смешно причмокивая губами.

Она укуталась в своё одеяло, сотканное из шерсти местных животных, на котором были вышиты птицы, скользящие по ветру, и дикие кошки, замершие в охотничьем прыжке. Одеяло было мягким, как объятие, и Алина на мгновение закрыла глаза, ощущая его тепло.

Но сон уже не возвращался.

Тихо, босиком, она вышла из хижины. Воздух был пьянящим, как вино. Он звенел прохладой, полной свежести, наполненной ароматом ночных трав и далёкого дыма угасающих костров.

Алина остановилась. Впервые за долгое время она осталась наедине со своими новыми впечатлениями.

Всё вокруг пробуждалось – первые лучи солнца осторожно скользили по листьям, разрисовывая их золотыми бликами, ветер лениво перебирал траву, а птицы весело перекликались, словно у них не было ни единого сомнения в том, чего они хотят.

Алина же не знала.

Она не знала, чего хочет.

Эта мысль, такая простая, такая бесцветная, вдруг обрушилась на неё тяжестью, сравнимой с камнем, привязанным к её сердцу. Невероятное осознание своей силы и возможности добиться всего чего хочется вчера взрастило орлиные крылья за спиной. А сегодня это тяжёлое понимание… Она ожидала, что здесь, в новом мире, вдали от старой жизни, желания вспыхнут в ней, как звёзды на ночном небе. Окажется, что она всегда чего-то хотела, просто не позволяла себе этого. Но нет. В её душе было пусто.

И чем дольше она смотрела в эту пустоту, тем страшнее становилось.

Когда-то, давно, она хотела… сделать маме приятно. Видеть её улыбку, слышать её голос, наполненный не усталостью, а теплотой.

Потом пришла школа. Она училась, потому что так было нужно. Учителя говорили, что учёба – это путь к будущему, и Алина покорно следовала этим словам. Она выполняла все задания, зубрила параграфы, шла к высшим оценкам с той же настойчивостью, с какой морской прилив раз за разом накатывает на берег.

А потом – дом. Когда в школе все расходились по домам, она шла к учебникам. Она учила уроки, заполняла тетради, как писарь, усердно переписывающий чужие слова. Её жизнь напоминала заезженную пластинку, проигрывающую одну и ту же мелодию – "надо", "должна", "обязана".

И никогда – "хочу".

Не было выходных. Не было отдыха.

Её мама работала, как загнанная лошадь, скрипя под тяжестью жизни, цепляясь за две работы, чтобы прокормить их двоих и отложить на институт Алине. Она возвращалась поздно, уставшая, и Алина училась читать в её глазах усталость и тревогу.

Она понимала: её мама не живёт, а борется.

Алина никогда не жаловалась.

Она не просила игрушек. Не просила сладостей. Она видела, что у мамы нет сил.

А папа?

Его не было.

Когда она была маленькой, она спрашивала. Где он? Почему его нет?

Но мама всегда отвечала так, будто боялась этих слов. Алина тогда была слишком мала, чтобы понять.

А когда выросла… она просто перестала спрашивать.

Она боялась увидеть в глазах мамы ту же боль, что была в них всегда.

Так в её душе там, где должно было быть "хочу", выросла пустота.

Настоящее желание – это что-то тёплое, яркое, пылающее внутри, как костёр в ночи. Оно должно согревать, освещать путь, вести вперёд и вызывать трепет нетерпения.

Но внутри Алины было лишь ровное, холодное пространство.

И это пугало её больше всего.

Алина и не заметила как утро разлилось по поселению мягким золотым светом, растекаясь по соломенным крышам, цепляясь за деревянные балки, проникая в каждую щель. Воздух наполнился запахом свежего хлеба, спелых фруктов и дымком от тлеющих углей. Всё вокруг задышало неспешным уютом, словно время здесь текло иначе, медленнее, ласковее.

Алина сидела на деревянном настиле, поджав ноги, и ела тёплую кашу с кусочками сладких кореньев. Рядом, с озорной улыбкой, Нула поглядывала на Алину. Все вокруг что-то обсуждали, смеялись, переговаривались – утренний ритуал, наполненный миром, безопасностью, единством и радостью нового дня.

Рула, как всегда, была сосредоточенной, но её голос звучал мягко, почти по-матерински:

– Ты обещала мне помочь сегодня, помнишь? – сказала она, подливая Алине сладкого травяного чая.

– Конечно, помню, – Алина улыбнулась, радуясь, что может быть полезной.

После завтрака Рула взяла её за руку и повела к самому центру поселения, туда, где воздух был густ от пряных ароматов специй, где в больших котлах кипела жизнь, где еда не просто насыщала тело, но связывала людей друг с другом, превращая каждое блюдо в символ заботы, любви и единства.

Котёл уже занял своё место над очагом, словно древний страж, готовый принять в себя огонь и воду.

– Разложи костёр под котлом, – голос Рулы был мягок, но в нём звучала уверенность. Она махнула рукой куда-то в сторону. – Возьми угли с дежурного костра и разожги пламя. А я пока наполню котёл водой.

Алина, будто заворожённая, молча кивнула и послушно принялась за дело. Её пальцы ловко собирали дрова, а горячие угли вспыхнули в лопатке, которую Алина держала в руках, рождая первый трепетный язык пламени. Огонь жадно потянулся к дереву, разгораясь, словно пробуждающийся зверь. Девушка на мгновение прикрыла глаза, чувствуя себя так же, как в детстве на кухне с мамой – когда теплота домашнего очага согревала не только тело, но и душу.

– Предлагаю приготовить похлёбку на мясном бульоне, – неожиданно предложила Рула, выуживая из складок своей одежды небольшую кожаную сумку с сушёными травами.

Алина удивлённо вскинула голову.

– Я думала, ты просто скажешь мне, что делать.

– Зачем?

– Я ведь не умею готовить ваши блюда…

Рула улыбнулась, и её глаза сверкнули в отблесках огня.

– По нашей традиции еда должна быть отражением души того, кто её готовит. Как можешь ты сотворить блюдо без своей души?

Бульон весело булькал в котле.

Рула достала несколько маленьких глиняных баночек и поставила их перед Алиной. Из них поднимался густой аромат сушёных трав, перца и чего-то терпкого, незнакомого.

– Попробуй, выбери, какие специи добавить в похлёбку, – сказала она, помешивая кипящий бульон.

Алина замерла.

– Я?.. – Она покосилась на Рулу, будто ожидая, что та рассмеётся и скажет, что пошутила.

– А кто же ещё? – Рула пожала плечами. – Это твоё блюдо, добавь то, что кажется правильным.