Опасная любовь командора

Но лично я опускать руки не собиралась. Хотела для начала посоветоваться с Бреном – а вдруг отказ можно оспорить?

Или, быть может, для меня найдётся работа получше?

Ближе к утру, перед рассветом, входная дверь хлопнула, и вскоре в кухне появился измотанный брат. Под светло-голубыми глазами залегли глубокие тени, а родовая печать на виске казалась нарисованной карандашом. Как же плохо!..

Каждый маг получал в дар от Луноликой Гесты не только способности, но и височный узор. Хитросплетение линий было уникальным для каждой семьи – дети получали идентичные родительским печати, а когда сочетались браком, их печать изменялась, вбирая в себя элементы узоров и жениха, и невесты. По печати можно понять, состоит ли маг в браке и к какому роду принадлежит. Чем сильнее способности мага и выше их порядок, тем печать крупнее и ярче.

Наша печать – проклята.

Много лет назад, ещё до нашего рождения, бывшая невеста отца из ревности прокляла весь наш род и отдельно – союз родителей, и теперь каждый носитель нашей родовой печати станет причиной гибели своего первого мужа или – в случае Брена – жены. Как мы постепенно выяснили, если в брак всё же вступить, то печать изменится, и проклятие больше не будет на неё действовать.

Отвергнутая отцом Моэра Блайнер не просто прокляла наших родителей, она годами с наслаждением наблюдала, как в семье один за другим рождаются обречённые на одиночество дети, и сообщила о проклятии только девять лет назад. Через три года после этого мать с отцом погибли, пытаясь снять проклятие, и мы остались сами по себе.

На момент гибели родителей восемнадцатилетия достигли только старшие двойняшки – Брен и Гвендолина. Брат учился в академии, и мы с Линой решили, что возьмём на себя заботу о младших, а он закончит обучение и передаст знания нам. Брен получил место в академии по квоте, и было бы глупо терять подобную возможность, особенно учитывая, что он остался единственным мужчиной в семье.

Не скажу, что было просто, но как-то мы справились. Смерть родителей тяжелее всего ударила по самым младшим – Кайре и близняшкам Лире и У́не. Мы с Гвендолиной изо всех сил старались о них заботиться, а ей приходилось ещё и работать.

Больше всего проблем доставляла Кайра. Наверное, ей пришлось сложнее всех. Мы с Бреном всегда могли опереться на Гвендолину, двойняшки Эва с Лидой и близняшки Лира с Уной находили утешение друг в друге, а Кайра всегда оставалась словно в стороне. Она и внешне отличалась от всех нас, мы больше были похожи на мать, тогда как Кайра пошла в отца – стала такой же высокой, кудрявой и язвительной, как он.

Никто не удивился, когда она заявила, что хочет уехать учиться в академию, благо у Брена получилось выбить ещё одну квоту. Неожиданностью стала специальность – Кайра поступила на боевой факультет. Самый нелогичный и странный выбор для целительницы и мага жизни, но спорить с ней не пытался даже брат. Все знали, что отговорить Кайру от задуманного нереально – проще из лун сделать солнца.

Брен устало уселся за стол и молча принялся за кашу, которую я перед ним поставила. Для брата мы с Лирой покрошили в неё сыр и колбасу, но он ел, не замечая вкуса и уставившись куда-то в пространство позади меня.

– Тяжёлый день? – участливо спросила Лира.

– А? – брат вздрогнул и взглянул на неё так, будто только сейчас заметил. – Да, непростой. А ваш?

– Я проснулась пораньше, постирала бельё. Кстати, кончилось мыло для стирки, нужно будет купить. Экстракт бруса́львы тоже. Я набросала список, каких ингредиентов почти не осталось, чтобы Уна зашла на утренний рынок, всё же у полуденников брать подешевле. А потом Адель вернулась, – Лира повернулась ко мне, и теперь сестра с братом смотрели на меня вдвоём.

В общем, выложила им всё, что произошло сегодня, в подробностях. Когда дошла до эпизода с пощёчиной, Брен одобрительно хмыкнул:

– Следующий раз можешь с неё начать. И силы не жалей!

– Он может подать рапорт, и тогда…

– …начнётся расследование, – подхватил брат, – чтобы выяснить причины, по которым ты так поступила. Всплывут его слова о том, что ты прибыла не работать, а устраивать бордель, и он получит дисциплинарное взыскание. Также выяснится, что твою компетентность он даже близко не проверял. Я тебя уверяю: никакой рапорт подавать он не станет. С должности за такое он вряд ли слетит, но крови ему попортят достаточно, поэтому весь его расчёт исключительно на то, что ты оскорбишься и не захочешь вернуться.

– Так некуда возвращаться, он же её выгнал, – недоумённо посмотрела на брата Лира.

– Лио́ра, если ты считаешь, что я не смогу оспорить этот отказ, то очень сильно ошибаешься.

– Но как?.. он же командир части…

– Командор, – машинально поправила я.

– И что? Император явно чувствует свою вину за то, что не удовлетворил моё прошение. Я объяснил ему нашу ситуацию, и хотя он отказался делать для нас исключение, всё же согласился с тем, что налоги загоняют нас в нищету, и поручил своему личному специалисту по проклятиям исследовать наш случай. Я попросил распределить вас на высокооплачиваемые должности, и он распорядился выдать направления для всех, кроме Лиры с Уной, потому что им исполнится восемнадцать только в юнэле этого года.

– Думаешь, император настолько нам сочувствует, что заставит командора пересмотреть отказ? – с сомнением уточнила я. – Ты бы просто видел этого парнокопытного командора – такой упрётся рогами и откажется идти на попятную.

– Я напишу в Имперскую Канцелярию о произошедшем, приложу отказ и присовокуплю пару своих мыслей на этот счёт, – ответил Брен. – Уверен, что Блайнеру не оставят выбора. Вопрос только в том, захочешь ли ты, Адель, возвращаться под командование этого подонка.

– Захочу, – твёрдо кивнула я. – Нам деньги нужны. Кроме того, мне противно думать, что он наслаждается победой и безнаказанностью. Нет уж. И я вас уверяю, что найду способ его побесить. Он ещё пожалеет о том, что меня унизил.

– Вот и умничка. И пощёчин следующий раз не жалей. Можешь прямо с порога с них и начать, ничего он тебе не сделает, – хмыкнул брат.

Нет, до такого доходить я, конечно, не собиралась, но в присутствии родных обида трансформировалась в азартную злость.

– Совсем другой настрой, – улыбнулась мне Лира.

– И верно, Лиора, – кивнул брат. – А тебе, Адель, выпал шикарный шанс отомстить Блайнеру так, чтобы при звуке нашей фамилии у него начинался нервный тик.

– Звучит, как отличный план, – согласилась я. – Война – значит война!

Одиннадцатое эбреля. На рассвете (6)

Адель

Дорога от дома до нашей семейной клиники занимала сорок минут. Мы с Лирой шли быстрым шагом, на ходу глядя, как одновременно засыпает и просыпается город. Имение Болларов находилось в отдалении от центра, зато к нему примыкал свой небольшой парк.

Район полуночников постепенно затихал. Закрывались работавшие всю ночь кафе и магазины, захлопывались ставни и задёргивались шторы, чтобы не впускать в уютные спальни магов палящие лучи яростного Солара.

Безжалостное дневное светило не только разрушало чары и обжигало кожу, оно обесцвечивало краски и до ветхости иссушивало забытые на улице предметы, особенно деревянные.

Ночные обитатели прятались от беспощадного светила: нежнейшие цветы закрывались в бутоны с кожистой оболочкой; листья растений складывались, скручивались в трубочки или покрывались плотной плёнкой; животные забивались в норы или сворачивались в клубочки под густыми кустами; а птицы возвращались в дупла и гнёзда, закрытые от солнечного света.

Однако в Соларе нуждались дневные растения. Плотные, тёмно-зелёные, сочные листья тянулись к солнцу и подставляли ему глянцевые бока. Морские обитатели поднимались к поверхности и резвились в лучах, пронизывающих водную толщу.

Природа разительно менялась с каждым рассветом и закатом. Из ослепительно яркого, контрастно-зелёного днём, ночью мир превращался в таинственный, малахитово-синий, переливающийся мягким магическим светом двух лун.

Полуденники отличались от полуночников не меньше, чем день отличался от ночи. Первые были смуглыми и темноволосыми, а на солнце порой загорали до черноты. Они раньше старели, нередко обладали кучерявыми волосами и практически всегда – чёрными глазами.

Полуночники, напротив, рождались белокожими и чаще всего светловолосыми, особенно если речь шла о древних магических династиях. Чем светлее – тем сильнее, это универсальный закон магии. Глаза – зеркало луны, и одарённые обычно рождались с серыми и голубыми глазами. Бывали, конечно, исключения – тёмно-серые, тёмно-синие или даже зелёные глаза, но реже. Тем необычнее была внешность Блайнеров – шатенов и брюнетов среди высших родов практически не осталось.

Когда мои мысли свернули к командору, настроение испортилось. Угораздило же влипнуть в такие неприятности! И ведь не отступишься теперь! Не хотелось подводить Брена и семью, и в то же время я предчувствовала, что в противостоянии с Блайнером придётся тяжело. Очень тяжело. Однако на кону благополучие семьи! Достаточно выстоять пару месяцев, а дальше командор либо поймёт, что его обвинения беспочвенны, а пользы от меня больше, чем вреда, либо устанет ко мне цепляться.

Хотя к чему загадывать, нет гарантии, что у Брена получится опротестовать отказ.

Я выдохнула с облегчением. В конце концов, я сделаю всё от меня зависящее, а если с этой должностью не сложится, то не моя в том вина.

– Смотри, какое… – позвала Лира, привлекая моё внимание к витрине.

Ателье только открылось, и его работница распахнула большие ставни, за которыми стояли манекены. Платье, притянувшее взгляд сестры, было лимонно-жёлтым, отделанным кричаще-алыми кружевами и ядовито-зелёной тесьмой. Я лишь вздохнула. Лиоре нравилось всё… яркое. Вот чем ярче, тем лучше. Может, не так уж и плохо, что у нас нет денег на новые наряды. Иначе Лира ходила бы выряженная в клоунские платья, уместные разве что на ярмарочной плясунье, а уж никак не на благородной нобларине.

Что самое удивительное, Уна, словно наперекор идентичной внешне сестре-близняшке, предпочитала неброские пастельные или тёмные тона и максимально сдержанные, закрытые платья.

– Да… – уклончиво отозвалась я, не показывая, насколько нелепым считаю подобное сочетание цветов.

Всё равно купить его Лира не сможет, так зачем лишний раз её расстраивать?

– Представляешь, идёшь в таком по улице – и тебя издалека видно, – мечтательно протянула Лира.

– Да, это уж точно. А если маголёт пролетит, то и он с неба разглядит.

– И пусть, – кокетливо фыркнула сестрёнка. – Вдруг им управляет симпатичный пилот?

– Это да… И в лесу в таком платье не страшно потеряться, сразу найдут, – невинно заметила я.

Лиора обернулась ко мне, сощурилась, но так и не поняла, издеваюсь я или нет.

– Пойдём. Уна всю ночь одна работала, нужно её сменить, – поторопила я сестру, и она наконец отошла от витрины.

Вовремя! Работница как раз выставила рядом с жёлтым платьем ярко-салатовое с морковного цвета отделкой. Такие броские цвета предпочитали смуглые полуденницы, а любая полуночница в них выглядела бледной молью. Но Лиру разве этим смутишь?

Когда мы наконец дошли до клиники, солнце уже показалось из-за горизонта. Я открыла дверь, сразу поймав колокольчик над головой, чтобы он не звенел и не отвлекал сестру, если она принимала пациента. К сожалению, предусмотрительность оказалась напрасной.

Нас встретила уставшая Уна, изо всех сил старающаяся не зевать. Приёмная пустовала, как и касса по итогам ночи. Обидно.

– Лунара, как прошла смена? – спросила я.

– Тихо, – потёрла глаза Уна. – Я едва не уснула под утро.

– Иди домой, отдохни.

– Не хочу. Лучше тут лягу, в задней комнате. Разбудите меня, если понадоблюсь.

– Брен просил на рынок полуденников сходить, – сказала Лира.

– Вот ты и сходи, пока Адель дежурит, – распорядилась Уна. – А я лягу спать. Нельзя сонной на рынок ходить – эти полуденники обязательно обвесят или обсчитают.

В словах Уны был свой резон. Лира вопросительно посмотрела на меня и получила одобрительный кивок. Тогда близняшки разошлись в разные стороны, одна направилась вглубь небольшой клиники, вторая пересчитала деньги в кожаном кошелёчке, подхватила корзинку и зонтик от солнца, помахала мне рукой на прощание и исчезла за дверью.

– Только не задерживайся надолго, а то обгоришь! – крикнула напутствие ей в спину и огляделась в поисках того, чем бы заняться.

Но Уна все дела уже переделала: в шкафчике стояли протёртые от пыли флакончики с зельями, чемоданчик для вызовов на дом был заполнен под завязку, а в смотровой полы и стены сияли чистотой. Веяло мятой, настойку которой мы использовали, чтобы бороться с неприятными запахами.

Я прошлась по всем помещениям – приёмная, смотровая, операционная, две отдельные палаты и одна общая. Пусто, тихо, чисто. Ни одного пациента.

Пару лет назад недалеко от нас открылась новомодная «абонементная» клиника. Брен поначалу смеялся над этим новшеством, однако с каждым месяцем поток пациентов в нашей клинике скудел, и вскоре стало не до смеха. Оказалось, что если предложить людям ежемесячно платить небольшую сумму, покрывающую все возможные риски по здоровью, то им это понравится. Брен утверждал, что никто не захочет «отдавать деньги просто так, когда не болеет», но ошибся.

Люди восприняли предложение несколько иначе – они шли в свою клинику с малейшей проблемой, и это позволяло излечивать их быстрее и эффективнее. В то время как до нас пациенты добирались, только если «само не прошло и стало совсем плохо». Разумеется, в таком случае лечение было куда менее приятным и обходилось в разы дороже. Что произошло дальше? За абонементной клиникой закрепилась слава места, где «исцеляют быстро и эффективно», и даже постоянные очереди в приёмный покой не отпугивали пациентов, а, напротив, убеждали, что именно туда все и обращаются. Эти же очереди служили своеобразной защитой от тех, кто готов идти к целителю с любым заусенцем.

Вскоре соседняя клиника перестала принимать пациентов без абонемента, и туда тянулись уже две очереди – за лечением и за получением вожделенного абонемента, а к нам шли только приезжие, нищие или жадные. В прошлом месяце конкуренты приходили с предложением выкупить наше помещение и открыть здесь стоматологический кабинет, но нам пришлось отказать. Оно давно было заложено, так что продать его мы уже не могли.

К счастью, Брену предложили должность гарнизонного целителя в одной из частей у Разлома, вот только с уходом единственного хирурга мы потеряли и остатки пациентов.

Когда колокольчик возле двери зазвенел, сначала подумалось, что это лишь галлюцинация. Но вот хлопнула дверь, и я выбежала из общей палаты навстречу посетителю.

На меня смотрела полуденница с побелевшим от ужаса лицом, а на её руках спокойно сидела девочка лет двух.

Взгляд торопливо скользнул по маленькому тельцу – но ни следов крови, ни переломов, ни торчащих наружу предметов не обнаружил. Да и девочка молчала, как и её мать. Отчего-то это начало пугать настолько сильно, что я почувствовала, как сама бледнею. Этого ещё не хватало! Целитель всегда должен быть образцом спокойствия!

– Что у вас случилось? – кашлянув, спросила я, но оторопевшая мать так и смотрела на меня огромными, застывшими от страха глазами.

Я снова посмотрела на ребёнка – очевидно, что женщина так испугалась за своё дитя, которое принесла. Она в молчаливом ступоре замерла на пороге, а значит, столкнулась с чем-то, что не могла даже объяснить.

Я шагнула к девочке и мягко ей улыбнулась:

– Привет, красавица. Расскажешь мне, что с тобой произошло?

И только когда малышка попыталась ответить, до меня дошло, что именно я упустила из вида.

Личико маленькой девочки оказалось слегка перекошенным. Асимметрия не так сильно бросалась в глаза, пока она не двигалась, но стоило ей начать лепетать в ответ на мой вопрос, как стало понятно, что правая половина лица парализована.

– С утреца проснулись, а у неё улыбка перекошена да речь путаная какая-то, – запричитала мать, когда я осторожно взяла ребёнка на руки. Отмерла наконец, и слова из неё полились сплошным тревожным потоком: – Молоко как начала пить, так половину разлила. И на стол, и на себя, и на пол! Я вернулась – всё угваздано. Спросила, как она умудрилась, а она и говорить-то не может! Мямлит что-то непонятное, хотя ей уже почти три, ещё намедни балаболила внятно, а сегодня будто дракон какой сглазил!

Пока полуденница вспоминала всё новые и новые подробности и отвечала на мои вопросы, я провела диагностику. Поначалу подумала, что у девочки воспаление лицевого нерва – мало ли, продуло или подхватила инфекцию… Но ни температуры, ни других признаков болезни не обнаружилось. Зато выяснилось, что правая ручка практически не слушается, а правую ножку малышка подволакивает и толком не может на неё опираться.

Диагностика показала затруднение кровообращения в мозгу, но откуда оно у такой малышки? В чём причина?

Чем дольше я осматривала девочку, тем непонятнее становилось, что с ней не так. Если не брать во внимание правосторонний парез, она выглядела здоровой. Однако здоровые дети владеют обеими половинами тела одинаково!

Чувствуя, что мне отчаянно не хватает знаний и опыта, я напитала девочку силой и сказала матери:

– Мне необходимо проконсультироваться со старшим братом. Это не инфекция, не паразиты и не ушиб. Вам стоит подождать здесь. Скоро вернётся другая целительница, и она понаблюдает за вами, пока я схожу за помощью. Клинику покидать не стоит, состояние вашей дочери вызывает опасения, ей необходимо оставаться под присмотром. Пока ей ничего не угрожает, я облегчила симптомы, но ей требуется полноценное лечение.

Уголки губ женщины непроизвольно поползли вниз, а сама она приняла оборонительную позу:

– И почём будет такое лечение? Дайте какое-нибудь снадобье, да и дело с концом! Нету у нас денег по клиникам разлёживаться.

– Снадобье не поможет, потому что я пока не могу определить заболевание. Поймите, отказ руки и ноги – лишь симптомы, а не истинная причина. Скажите, она не ударялась последние дни головой? Не падала с качелей?

– Все дети падают! – огрызнулась мать, становясь всё более и более раздражённой.

– Да, это так, – миролюбиво ответила я. – И вы правильно сделали, что принесли малышку к нам. А сейчас успокойтесь, пожалуйста, и дождитесь моего возвращения. Я не буду брать с вас деньги за период ожидания.

Только теперь женщина немного расслабилась. Видимо, с деньгами у неё было совсем непросто, она была одета в чистое, но достаточно дешёвое платье, да и обута не по сезону – в тёплые башмаки.

Я оставила мать и дочь в смотровой, а сама ушла в приёмную и стала лихорадочно листать медицинский справочник в ожидании Лиоры. Странные симптомы никак не укладывались в стройную клиническую картину. Когда сестра наконец появилась на пороге, я быстро ввела её в курс дела и наказала:

– Можешь провести диагностику или подпитку, но ничего из снадобий не давай. Просто наблюдай. Возникнут какие-то догадки – обязательно поделишься. А я пойду за Бреном.

– Но он только спать лёг, – запротестовала Лира, – пусть хоть немного отдохнёт.

– Я боюсь, что мать не выдержит и сбежит от нас, слишком уж сильно напряжена и явно не особо доверяет нам. А девочке помощь нужна срочно, вдруг это тромб, который я не смогла обнаружить? Тогда счёт идёт на часы.

– Она слишком маленькая для инсульта, – возразила Лира, но мне удалось посеять в ней сомнения.

Взяв у сестры зонтик от солнца, выглянула наружу. Солар ещё стоял относительно невысоко, но его белый раскалённый диск уже ярко сиял на безмятежно синем небе. И как назло – ни облачка! Закрываясь от губительных лучей парасолем, я как яхта с парусом стремительно понеслась в сторону дома по тёмно-серой глади тротуара. Шальной ветер норовил забраться под подол или вырвать зонтик из рук, но так и не преуспел, оттого сердито трепал волосы и даже бросил в лицо горсть придорожной пыли.

Дорога до родного поместья заняла всего полчаса, а ноги загудели от быстрой ходьбы. Дом стоял тихим и закрытым от солнца, как в любой нормальный день. Внутри царили спокойствие, темнота и прохлада.

Покои Брена располагались на втором этаже, и я сначала постучала, а потом, не дождавшись ответа, толкнула тяжёлую створку старинной двери. Брат спал, широко раскинув руки, и я на секунду залюбовалась его умиротворённым лицом. Бодрствуя, он почти всегда напряжён или зол, и вот таким беззаботным я не видела его уже давно. Подошла к постели, присела на край и погладила брата по плечу.

– Брен, родной, прости, что я тебя бужу, но мне очень нужна твоя помощь…

– Что? – с трудом разлепил он глаза, но проснулся почти сразу. – Что случилось?

– Только не ругайся. Там в клинике маленькая девочка с правосторонним парезом, а я не могу поставить диагноз.

– И это не ждёт до вечера? – недовольно спросил брат, потирая глаза. – Я только пару часов назад лёг.

– Прости, Брен. Я не стала бы тебя будить просто так.

Он устало кивнул:

– Хорошо, жди, сейчас соберусь. Приготовь что-нибудь перекусить, пока я одеваюсь.

– Спасибо! – порывисто обняла брата, испытывая благодарность за то, что он всегда готов и вступиться, и прийти на помощь, и выслушать.

Брен обнял меня в ответ:

– Не волнуйся ты так, сейчас разберёмся.

Я кивнула и поднялась с кровати, окрылённая. С момента гибели родителей брат стал нашей с сёстрами опорой и поддержкой, ни единого раза не подвёл нас за все эти годы.

Завернув в салфетку пару бутербродов, захватила для Брена также бутылку с ягодным компотом и мешочек с орехами. Брат спустился в вестибюль, готовый к выезду: серьёзный и собранный.

– Поедем в экипаже. Адель, неужели ты шла сюда по солнцу?

– Да. У меня есть парасоль, а время ещё раннее.

– Сколько раз просил: пожалуйста, береги себя и не гуляй днём! – проворчал Брен, и я не стала отвечать.

Понятно, что он сердится не на меня, а просто не выспался и тоскует по Гвендолине. Они всегда были близки, и теперь Брену приходилось очень сложно. Впрочем, как и всем нам.

Мы вернулись в клинику, когда Солар стоял уже довольно высоко.

Лиора караулила девочку, сидя у её кровати, и вскочила на ноги, завидев нас.

– Мне кажется, что её состояние ухудшается. Речь стала совсем невнятной. Она пыталась рассказать, что вчера упала в колодец и ударилась головой, но никакой шишки нет, да и мать отрицает.

– Ничего она не падала, дядька её поймал. Она туда заглядывала, пока он воду набирал, вот и ухнула, но ничего ей не было, ничем она не ударилась: он её за ногу – цоп! – и поймал!

– Вверх ногами? – уточнил брат.

– Ну да… вверх тормашками, – нахмурилась мать, снова начав защищаться, хотя никто и не думал на неё нападать: – Всяко лучше за ногу поймать, чем чтоб она головой вниз полетела-то.

– Верно, – дипломатично согласился Брен и принялся осматривать девочку. – Позвольте представиться: ноблард Бреур Боллар, дипломированный целитель-хирург первого порядка. А девочка после случая с колодцем на головную боль не жаловалась?

– Жалиться не жалилась, но плакала много. Да только я решила, что напужалась просто…

Мы с Лиорой внимательно следили за каждым движением Брена – учились. Он накладывал одно заклинание за другим и наконец вынес вердикт:

– У вашей дочери есть опухоль в голове. Небольшая, но при этом она мешает мозгу функционировать… то есть работать так, как должно. Вероятнее всего, вчера из-за встряски опухоль сместилась, и поэтому возникли симптомы, которые мы наблюдаем. Необходимо срочно её удалить.

– Как так «удалить»? – испугалась мать. – Как чего из головы удалишь-то?

– Не переживайте, у нас есть все необходимые инструменты и снадобья. Мы все – маги жизни, и вашей дочери ничего не будет угрожать во время операции.

– Дракон с вами, какая операция! – опешила та. – Солару помолимся, хворь-то и сама пройдёт…

– Эта – не пройдёт, – терпеливо объяснял Брен. – Сейчас у вашей дочки плохо работают рука и нога, но, вероятнее всего, ей станет хуже. Она может ослепнуть или оглохнуть в любой момент, а со временем нога и рука вовсе перестанут двигаться. И если опухоль будет расти, то исход один – смерть. Нужно оперировать. Срочно.

Женщина отчаянно прижала руки к груди, широко распахнув безумные от горя глаза. Ей потребовалось не меньше пяти минут, чтобы прийти в себя и спросить:

– Сколько?..

– Триста арчантов, – спокойно ответил Брен.

– Да вы что! Это ж какие деньжищи! – воскликнула женщина и заметалась взглядом по клинике. – Отдайте Маречку, мы Солару помолимся, он беду-то и отведёт!

Как любой врач, брат не особо жаловал ситуации, когда из кожи вон лезешь, чтобы пациенту помочь, а он потом за исцеление бьёт поклоны богу. Не жаловал, но и не пресекал. Лишь бы настрой у больных был правильный, а уж кому они благодарность вознесут после выздоровления – их дело.