Другая под её кожей

– Даже не понимаю как я приняла эту часть тебя. Что я здесь делаю? С тобой.

Он глубоко вздохнул, словно тяжесть слова рвала ему сердце.

– А ты замечала? Каждый раз… жертва оказывается где-то рядом с тобой. Слишком часто, слишком точно – будто весь хаос мира вдруг выстраивается в линии, ведущие прямо к тебе.

Признайся, ты же не думала, что это могут быть – совпадения? Они словно притягиваются к тебе. Что-то в тебе… зовёт их. Как будто ты открываешься – не специально, неосознанно, но открываешь. Мысленно. Энергетически. Не знаю, как это объяснить. Но это ощущается.

Есть такой момент… когда человек проникает тебе в голову. И ты вдруг ловишь себя на том, что отвечаешь.

И вот тогда… я уже не могу отказать себе в удовольствии. Не воспользоваться своим ритуалом.

Иногда мне кажется – ты даже не замечаешь, кого пускаешь внутрь. А я – замечаю. И просто… довожу до конца то, что уже началось.

– Илья… Что за бред ты несёшь?

– Помнишь того? В сером свитере. Я захотел… продолжить оттачивать свой ритуал на нём. Он был удобной мишенью. И это даже не про ревность было, а про внутреннюю необходимость.

Но всё пошло не по плану. Паша начал что-то подозревать. Он не говорил прямо, но задавал странные вопросы. С намёками. Типа: «Ты прям всю ночь дома был, да?», «Чего ты такой задумчивый в последнее время?». И в его взгляде чувствовалось, что он изменил отношение ко мне.

С конспирацией у него было неважно, поэтому я быстро понял: он начал следить за мной. Меня охватил дикий страх. Я испугался не только за себя – за нас обоих. Если бы он докопался до сути, точно бы не стал молчать.

Твой Пашка был правильным человеком. А такие, увы, не прикрывают грязные дела друзей.

Поэтому мне пришлось сделать то, что я сделал.

Прости. По-другому было нельзя.

После этого всё стало другим. Я как будто впервые по-настоящему понял, что за нами могут прийти в любое время. Я стал замечать людей, которых раньше не замечал. Тех, кто слишком долго задерживал взгляд. Тех, кто вдруг оказывался на том же перекрёстке, что и я. Я начал просыпаться среди ночи от собственного дыхания. От того, что сердце колотится – глухо, быстро, как будто пытается выбраться из груди.

Я больше не мог есть спокойно. Глотать было трудно, будто каждый кусок становился поперёк горла. Каждый глоток воды был со вкусом паники.

Я понимал: так не живут. Так прячутся. Так сгорают. Каждый день – как будто на тебя смотрят сквозь прицел.

И тогда я решил: нужно скрыться. Исчезнуть по-настоящему. Пока не поздно. Всё это – камеры, архивы, чужие разговоры, память машин, улиц, баз данных – оно же теперь везде.

Я не герой фильма. Я человек, которого ищут. Я – ошибка, которая жива слишком долго. И только потому, что я ушёл раньше, чем они пришли. И, возможно, в следующий раз я просто не успею.

Я устал от того, что нам всю жизнь теперь придётся прятаться. Я, как и ты, хочу, чтобы всё было по-прежнему, но обратного пути нет.

– И что теперь? – тихо, но жёстко спросила Лисса. – Я должна тебя пожалеть?

Она не смотрела на него. Смотрела вбок, как будто где-то там, за окном, в темноте, был кто-то, кто поможет понять, как правильно реагировать на такое.

– Ты как будто жалуешься. Как будто бедный, загнанный, несчастный… маньяк с разбитым сердцем. Прости, но это звучит абсурдно. Ты ведь не потерялся в лесу. Ты не сбился с пути. Ты выбрал – и не раз. Осознанно. Холодно. Системно. И это ты привёл нас в эту точку.

Она вдруг рассмеялась – тихо, безрадостно, почти с испугом.

– Надо же… Маньяк, который жалуется, как ему тяжело. Как он не может спать. Как его накрывает. А как насчёт тех, кого ты убил? Им было страшно? У них ведь тоже были семьи. Любимые. Кто-то ждал их домой. Кто-то готовил им ужин. А ты теперь сидишь тут – такой весь порванный, искренний… и ждёшь, что я посочувствую?

Она резко повернулась к нему, впервые за всё время встретилась взглядом.

– Я с тобой. По инерции. Из любви к другой части тебя, наверное. Отчасти. Но я не могу это принять. Не могу гладить тебя по голове и говорить, что ты молодец. Что у тебя тяжёлая жизнь.

Ты – монстр, Илья. И ты остаёшься им, даже когда у тебя дрожат руки. Даже когда ты боишься. Потому что страх – это не покаяние.

– Ну и… теперь ты собираешься убить соседа? – она смотрела на него широко раскрытыми глазами, будто пыталась рассмотреть в его лице остатки прежнего Ильи, того, в которого когда-то влюбилась. – Того, с кем я всего лишь разговаривала?

Он молчал. А она – уже не могла.

– Знаешь что? Если ты правда об этом думаешь – убей меня сразу. Сейчас. Потому что я больше не хочу в этом участвовать. Ни в страхе, ни в объяснениях, ни в твоих мыслях, где за каждым углом враг, который хочет меня украсть у тебя.

Она встала напротив. Её голос дрожал. Где-то между яростью и отчаянием.

– Я… я не бездушная, Илья. Я всё ещё рядом. Всё ещё держусь. Не знаю зачем. Может, по инерции. Может, потому что… где-то глубоко во мне ты всё ещё жив. Тот, прежний Илья, который мило добивался моего внимания.

Она выдохнула, чуть сбившись, и продолжила тише:

– Это бред, ты понимаешь? Ты видишь то, чего нет. Придумываешь мотивы. Смотришь на людей, как будто они живут только для того, чтобы разрушить твой мир. Но это не так.

Если ты снова поверишь этим фантазиям – я уйду. Это будет точка. Не пауза, не сцена. Конец.

Она отстранилась – шаг назад, словно между ними выросла стена:

– Да постоянно все кому-то нравятся. Всегда. Либидо – основа жизни. Даже Фрейд это говорил. Без этого импульса мы бы и с кровати не встали.

Но мы выбираем. Мы строим отношения. Мы храним верность. Всё остальное – просто фон. Случайные сигналы, которые ничего не значат, если, конечно, ты сам не придаёшь им смысла.

Теперь её голос был твёрже, спокойнее:

– Конечно, я нравлюсь мужчинам. Я красивая. У меня хорошее тело, волосы, лицо. Это нормально.

Но это не повод убивать. Не повод бояться каждого взгляда. Не повод думать, что кто-то крадёт меня у тебя.

Он стоял и смотрел на неё с ухмылкой. Он позволял ей говорить всё, что ей вздумается, но в его взгляде читалось одно – она слишком далеко зашла, сунув руку туда, где могут откусить.

– Я люблю тебя, – сказал он тихо, будто обращаясь к самому себе. – И порой позволяю тебе говорить со мной так, как тебе хочется. Говори дальше. Только не заговаривайся. Мне не нужны наставления, что я могу, а что нет. Я и сам знаю – я должен сделать всё, чтобы в этом городе не случилось убийств. Ведь очень легко можно оказаться выданным своей родине.

Лисса снова почувствовала, как накатывает провал. Ноги стали ватными, а сознание будто разлилось по комнате, теряя границы. Она с трудом уловила, как он отодвинул ящик с кухонными принадлежностями – медленно, беззвучно, как в замедленной съёмке. Сделал шаг вперёд. Голос его изменился – стал глубже, холоднее, с пугающей интонацией:

– А знаешь что? Давай дружить с твоими людьми. Зови свою балерину, пусть приходит с мужем. Посидим, выпьем вина. Мне теперь интересно проверить, как он смотрит на тебя. Только прежде чем это случится, давай немного поправим твою внешность.

Лисса поняла, что сейчас случится что-то страшное, и, словно выйдя из своего тела, замерла.

В его руках сверкнули ножницы. В следующий миг он молниеносно обхватил руку копной её волос, туго намотал их вокруг ладони и одним резким движением отрезал – так, что на макушке осталась почти голая лысина.

Она вздрогнула, плечи её затряслись в рыданиях, и тело безвольным комком рухнуло на пол.

– Что ты наделала?.. – его голос звучал сдержанно, почти ровно, но в каждом слове прорывалась тревога. – Что ты со мной делаешь?..

Он держал в руках её волосы – длинные, тяжёлые пряди, те самые, которые она годами растила, холила, берегла. Теперь они лежали у него на ладони, как доказательство.

Доказательство того, что она больше не принадлежит себе. Что в этом доме у неё нет права ни на голос, ни на выбор, ни даже на то, чтобы оставаться красивой.

Глава третья

Новая кожа

Часть первая

В салоне красоты, когда Лисса вошла внутрь, разговоры сразу стихли. Работницы не смогли скрыть удивления. Кто-то прикрыл рот ладонью, кто-то отвёл глаза, а одна просто выронила расчёску.

Лисса села в кресло, стараясь не плакать – но слёзы уже катились по лицу.

– Сделайте… хоть что-нибудь, – прошептала она, глядя в зеркало. Спасите хоть часть…

Мастер – худая брюнетка в чёрной футболке и с пирсингом в носу – осмотрела её волосы и мягко покачала головой.

– Прости, девочка. Это не спасти. Слишком коротко наверху…

– Я поняла. Просто… сделайте что можно, – обречённо прошептала Лисса.

Когда машинка зажужжала у виска, она зажмурилась. Словно прощалась не с волосами, а с собой. Но мастер, не задавая лишних вопросов, аккуратно сбила остатки и, неожиданно даже для себя, сказала:

– У тебя очень правильный череп. Это редкость. Тебе идёт. Серьёзно. Ты… красивая.

Она вытерла размазавшуюся тушь с Лиссиных щёк и освежила лицо, сделав чёткие стрелки. Потом достала с витрины пару серёг-болтов из бижутерии и застегнула ей на уши.

– Подарок. Будешь как Зои Кравиц. Только красивее.

Лисса посмотрела на своё отражение и впервые за последние сутки не увидела жертву. Она видела силу. Лысая, но не сломленная. Да, её пытались унизить. Но она всё ещё была красива. Черты лица – тонкие, правильные. Высокие скулы, выразительные глаза, точёный подбородок. Пухлые губы с естественным изгибом. Пропорции лица – почти классические. Это лицо нельзя было испортить стрижкой под машинку.

«Ты меня не победил, Илья», – подумала она.

– Прости, что лезу не в своё дело… – осторожно заговорила девушка с пирсингом, – но кто это сделал с тобой?

– Муж, – равнодушно ответила Лисса, глядя куда-то в пол.

– А что ты такого сделала, что он сотворил с тобой подобное?..

Лисса на миг замерла и попыталась вспомнить – что же она сделала?

Но в голове было пусто. Ни одного внятного объяснения. Только тревога и обида, застывшие где-то под кожей.

– Кажется, ты некорректно задаёшь вопрос, – вмешалась пожилая грузинка, накручивая бигуди другой клиентке у окна. – Что значит – что она сделала? Да хоть бы что! Это не даёт никому права так обращаться с женщиной.

– Да это и не мужик вовсе, – фыркнула она, – так, жалкое подобие. А следующий раз он что тебе отрежет?

Лисса опустила глаза в пол.

– Может, я мужа попрошу, и он с ним как следует поговорит? Мой муж, между прочим, тренер по боксу, – сказала администратор, до этого молчавшая, но слушавшая всё происходящее.

– Да, а я могу парня своего попросить, – подтвердила парикмахерша с пирсингом.

– Бедная девочка… – мягко добавила пожилая грузинка уже тише. – Ты не расстраивайся. У меня зять в прокуратуре работает. Хочешь – позвоним ему? Может, получится с этим разобраться.

– Спасибо, – тихо ответила Лисса, опуская глаза. – Не нужно… Мы уже… разобрались. Это, так сказать, последствия.

Она не хотела ворошить. Не хотела, чтобы кто-то копался в их с Ильёй истории.

Но ей стало по-настоящему тепло. Эти женщины – чужие, незнакомые – не прошли мимо.

Лисса, конечно, понимала, что это, возможно, просто эмоции, но на мгновение она ощутила, что не одна в этом мире.

И именно здесь, именно сейчас, эти женщины подарили ей какую-то надежду на будущее.

Часть вторая

По дороге домой Лисса встретила Киру и Сашу. Она пыталась проскользнуть мимо, но Кира уже махала рукой:

– Лисса?! О боже… – на секунду она замерла, рассматривая гладко выбритую голову под тонкой вуалью капюшона, – ты… ты просто космос! Это так смело! Это… ты просто бомба!

Саша стоял чуть в стороне, слегка ошарашенный, потом тихо спросил:

– А что случилось? Это… ну, такое решение…

– Записалась в кружок химии, – пошутила Лисса, – подумала, что эксперимент над внешностью – логичный шаг. Новый этап, новые законы.

Кира рассмеялась, хлопнула её по плечу:

– Ну ты даёшь. Но правда, тебе идёт. Прямо такая… сильная, настоящая.

Лисса улыбнулась, но внутри всё тряслось. Она не собиралась приглашать их в гости, как просил это сделать муж. Саша рисковал стать очередной жертвой неуловимого маньяка. А она этого совершенно не хотела. Даже сейчас они наградили друг друга такими взглядами, под которыми расплавилась бы даже сталь. Она хотела как можно скорее уйти. Продолжать общение было рискованно. Саша… Саша смотрел слишком долго. Слишком внимательно. А Илья…

– Привет, – раздался голос позади.

Лисса сразу узнала его. Она вздрогнула, и по спине пробежал холод.

Он подошёл, и приобнял её за плечи. Для чужого взгляда – обычный муж, обнимающий жену. Но пальцы его вонзились в тело, как клещи.

– Илья, – представился он и протянул руку Саше. – Муж Лиссы. А вы, значит, наши земляки?

– Да, я Кира, – оживлённо вступила подруга. – А это Саша. Мы тут уже год, всё ждали случая собраться.

– Ну вот и случай. Давайте завтра в семь у нас. Посидим, выпьем вина.

– О, класс, – обрадовалась Кира. – Мы придем.

Лисса кивнула, хотя всё в ней кричало: «бегите». Саша, кажется, что-то почувствовал – он смотрел настороженно. Но промолчал.

Когда они ушли, Илья резко дёрнул её за руку. Рукав почти соскользнул с плеча.

– Я недооценил твою красоту, – прошипел он. – Ты всё равно выглядишь как с обложки.

Илья вошёл в квартиру первым, не проронив ни слова. Он захлопнул за ней дверь с таким хлёстким звуком, будто хотел раз и навсегда отсечь её от остального мира. Он медленно обернулся. В его пристальном взгляде не было эмоций – только что-то хищное и холодное. Будто он уже решил, что с ней делать. Будто она – не человек, а вещь, которая давно принадлежит ему.

Он приблизился почти бесшумно, и прежде чем она успела отступить, взял её за запястье – не со злостью, но с такой неотвратимой уверенностью, что сопротивление казалось бессмысленным. Он повёл её по коридору, и в этом движении было полное отсутствие чувств, будто в этот момент она была не человеком, а чем-то безликим и податливым, как чемодан, за ручку которого просто тянут вперёд, не оборачиваясь и не думая, что внутри.

Она не сопротивлялась. Всё уже было пройдено – всё это: шаги, дыхание, безмолвие.Тело двигалось, как по сценарию, душа – нет.

Он швырнул её на кровать, как ненужную вещь. Как что-то, чем можно просто воспользоваться. Раздевался быстро, привычно, без пауз – будто по инструкции. Это был не момент близости, а механическое действие, лишённое смысла и чувств. Простая инерция.

Когда Илья – грубо, без права на отказ – навалился на неё, Лисса закрыла глаза… и позволила Саше войти в этот мрак.

Она представила, что это он прикасается к её коже – мягко и чувственно, будто знает, как больно ей было. Что это его губы находят её шею, а ладонь скользит по гладкой, непривычной голове – без страха и отвращения. В его взгляде – принятие, как будто все её раны не пугают, а вызывают лишь уважение. С ним не нужно оправдываться, прятаться, быть удобной. Он просто рядом – и этого уже достаточно.

Её фантазия была настолько яркой, что тяжёлое, прерывистое дыхание Ильи, его пот, движения – всё растворилось. Он будто перестал существовать. Его место целиком и полностью занял Саша.

– Открой глаза. Открой, будь со мной, – резко скомандовал Илья.

Она повиновалась – но, к своему удивлению, увидела не мужа. Перед ней было лицо Саши: живое, тёплое, полное доброты.

Тело, которое так долго жило в страхе и отторжении, вдруг откликнулось. Оно вспомнило, что может быть любимым не за форму, не за покорность, не «вопреки», – а просто потому, что оно – её. Не объект и не чья-то вещь. Не инструмент или доказательство. А продолжение души. Женское. Живое. Способное чувствовать. Способное выбирать.

Илья остался где-то далеко – словно шум соседского телевизора за стеной. А внутри неё разгорался пожар. Прикусив губу, она ощутила, как горячее, искрящееся пламя накрывало её всё сильнее. Тело содрогнулось в порыве эйфории, а вместе с этим пришло чувство победы – над ситуацией, над властью и бессилием. Илья хотел поглотить её, подчинив и лишив выбора, показать силу, но она была в порядке. Благодаря Саше – она была в полном порядке.

Илья, заметив это, с гордостью откинулся назад. Он почувствовал себя самцом номер один, словно вся заслуга принадлежала только ему.

– Вот видишь! – ехидно ухмыльнулся он. – Казалось, ты не хотела, а аппетит приходит во время еды. Не благодари.

Резко вскочив с кровати, он направился в душ.

Она лежала, неподвижно уставившись в белоснежную гладь потолка, и этот холодный, пустой цвет, словно портал, унёс её в тот морозный декабрьский день, когда она решилась открыть Паше свою страшную тайну. Сквер напротив театра Пушкина, куда они шли на «Горе от ума», бурлил жизнью, пропитанный неумолкающим гулом центра Москвы. По обе стороны площади сновали машины, их фары выхватывали из сумерек мельтешение снежных хлопьев, густых и крупных, падавших с неба, словно занавес, пытающийся скрыть её страх, её боль, её вину. Прохожие спешили по тротуарам, кутаясь в шарфы, – кто-то в театр, кто-то домой. Собачники, выгуливая своих питомцев, перекрикивались через лай и смех детей, играющих в снежки неподалёку. Этот вихрь городской суеты, полный звуков и движения, лишь усиливал её внутреннее смятение, будто весь мир вокруг жил, пока она тонула в своей тайне. Илья позвонил тогда, сухо сообщив, что не приедет – «важное дело». Лисса знала, какие «дела» возникали у него так внезапно, и от этой мысли её сердце сжималось ледяным ужасом. Ещё одна жизнь оборвётся сегодня, и всё – из-за неё, из-за её слабости, её неспособности вырваться из паутины, что Илья сплёл вокруг её души. Он, словно искусный кукловод, поглаживал её волю, заставляя верить, что виновата она сама – в каждом его взгляде, в каждом его слове, в каждом его поступке. И всё же, в тот день она решилась. Решилась довериться единственному человеку, который был с ней всегда – Паше. Тому самому Паше, что любил её ещё со школьной скамьи, переживал её взлёты и падения, держал её волосы в прокуренном туалете клуба, когда она, переборщив с коктейлями, не могла сдержать рвоту. Он был её опорой, её маяком, и, хотя она знала, что он мечтает о большем, она всегда пресекала его робкие попытки заговорить о чувствах. Их дружба была слишком ценной, чтобы рисковать ею ради мимолётной страсти. Лисса понимала: стоит им переступить черту, и всё рухнет – она не захочет продолжения, а он будет терзаться обидами.

Когда в её жизни появился Илья, она твёрдо дала ему понять: Паша – неотъемлемая часть её мира. «Ты можешь забрать у меня всё, что угодно, – сказала она однажды, глядя ему прямо в глаза, когда он, в очередной раз, пытался надавить, – но Пашу я не отдам. Злись, делай что хочешь, но не смей нас разлучать. Я выберу его». Ей казалось, что этого достаточно, что Илья смирился. Иногда они даже выбирались куда-то втроём, хотя Лиссу не покидало ощущение, что Илья скрипит зубами, видя, как Паша остаётся одиноким. Он пытался подсунуть ему каких-то девушек, но ничего не выходило – Паша, словно нарочно, отмахивался от всех. А Илья… Илья методично выжигал из её жизни всех остальных: родственников, родителей, подруг.

Остался только Паша – и её отчаянные попытки цепляться за хоть кого-то нового, пусть даже едва знакомого. Но никому из них не удавалось пройти фильтр Ильи. Он находил повод отвергнуть каждого, отгораживая её от мира всё сильнее, пока она не начала задыхаться в его удушающей заботе.

В тот день, в сквере, снег падал так густо, что казалось, будто мир вокруг растворяется. Лисса остановилась, резко повернулась к Паше и сказала, едва сдерживая дрожь в голосе:

– Я хочу тебе кое-что рассказать. Но пообещай, что никому не скажешь.

– Что случилось? – Паша нахмурился, его широко распахнутые серые глаза заискрились тревогой.

Илья начал что-то напевать в душе и это вдруг вернуло ее обратно, но с осознанием того, почему лицо Саши кажется ей таким знакомым. Его доброта, мягко светящаяся в глазах, чуть опущенные уголки, тёплая, почти осязаемая энергия улыбки – всё это было отражением Паши, её погибшего друга, чьё лицо было для неё таким родным.

Она впервые пожалела, что не дала ему шанса, не позволила их дружбе перерасти во что-то большее. Что, если она ошиблась? Что, если их ждало бы «долго и счастливо»? Но время для таких мыслей прошло, и Паша ушёл навсегда, оставив лишь эхо которая сейчас откликалось в чертах Саши, так неожиданно ворвавшегося в её жизнь. Она снова погрузилась в воспоминания.

– Пообещай! – повторила она, строже, почти умоляюще.

– Конечно, обещаю. Рассказывай, – ответил Паша, нетерпение в его голосе смешивалось с беспокойством.

Лисса набрала в лёгкие холодного воздуха и выпалила:

– Я думаю, Илья убивает тех мужчин.

– Что?! – Паша замер, его лицо исказилось от изумления. – Тот маньяк из новостей? Илья? Это шутка?

Она молчала, глядя ему прямо в глаза, и он понял: она не шутит.

– Знаешь… я не удивлён, – сказал он медленно, словно взвешивая каждое слово. – Я с самого начала говорил, что он ненормальный.

Адекватный мужик не будет так одержимо добиваться женщины, которая сказала «нет». Он… он поглотил тебя, Лисса. Изменил. А теперь ты говоришь мне такое… Это серьёзно? Надо идти в полицию.

– Нет! – отрезала она. – В полицию нельзя. Это из-за меня всё происходит…

– Как это из-за тебя? – Паша нахмурился, его голос стал резче. – В каком смысле?

– Я знала тех мужчин, – прошептала она, её голос дрожал. – Он видит угрозу в каждом, кто проходит мимо. Это моя вина.

– Это бред, Лисса! – почти выкрикнул Паша. – Ты не виновата в том, что он творит! Хватит повторять ту чушь, что он тебе внушил. Речь о человеческих жизнях! Если ты права, мы обязаны сообщить в полицию.

– Если ты хоть кому-то расскажешь, – прошипела она, её глаза сверкнули, – я тебя возненавижу. Ты пообещал.

Паша смотрел на неё, его лицо было смесью растерянности и упрямства. – Когда я обещал, я не знал, о чём речь. У меня есть принципы, Лисса. Я не могу молчать о таком.

Она почувствовала, как внутри всё сжимается, но вместо ответа вдруг расхохоталась – громко, неестественно, словно пытаясь прогнать страх.

– Аха, Паша, видел бы ты себя! – выдавила она сквозь смех. – Сколько раз я тебе говорила, что ты слишком доверчивый? Веришь всякой ерунде, даже мошенникам деньги переводишь! Расслабься, это была шутка.

Паша выдохнул, его лицо смягчилось, но в глазах остался осадок. – Фух, Лисса, ну и шуточки у тебя. Я чуть не поседел.

Они пошли в театр вдвоём, но тот вечер стал поворотным. Паша изменился. Его взгляд стал настороженным, а вопросы к Илье – слишком острыми. Лисса поняла, что он начал следить за Ильёй, изучать его, словно зверя, которого нужно поймать. Наверное, он хотел узнать, была ли история, рассказанная Лиссой, шуткой. И каждый раз, вспоминая тот разговор, она проклинала себя за слабость. Она подставила Пашу, поставила его жизнь под удар, и лишилась близкого человека.

«С Ильей играть опасно», – подумала она, и эта мысль вернула её обратно.

Она снова обратилась к потолку, его белизна теперь казалась ей зловещей. Она подняла руки, чтобы убедиться, что они её, что она ещё здесь, но в ту же секунду по пальцам заструилась кровь – густая, тёмная и бесконечная. Её было так много, что в голове зашумело, а во рту появился резкий привкус железа.

– Ты в порядке? – голос Ильи, спокойный и тёплый, ворвался в её кошмар. Он вышел из душа, вытирая волосы полотенцем.

Лисса вздрогнула, приподнялась, опуская руки, и тихо ответила:

– Не особо… Снова вспомнила, как нашла Пашу… в крови.

Илья опустился на край кровати, обнял её, притянув к себе.

– Милая, прости, – прошептал он. – Прости, что не уберёг тебя от этого.

Она закрыла глаза, чувствуя, как его руки сжимают её всё сильнее, и в этот момент поняла: она так глубоко поглощена им, что вырваться кажется невозможным, но она должна попытаться, потому что дальше так жить нельзя.

Часть третья

Сегодня их квартира была особенно тёплой и светлой, наполненной ароматами специй, сыра и свежеиспечённых лепёшек "пури". С утра Илья отправился в путь, проехав пятнадцать километров на машине, чтобы пересечь границу с Турцией. В небольшом городке Кемальпаша он закупился местными продуктами. Инфляция в этой стране стремительно набирала обороты, и такие поездки за продуктами становились всё менее оправданными, хотя для Ильи они носили скорее развлекательный характер.