Помоги мне умереть

Она смотрела, как он поглощает ужин, – безмятежный и довольный жизнью. И это показалось ей совершенно несправедливым.

– Когда закончится твой проект? – напрямую спросила она.

И увидела, как он напрягся.

– Марусь, ну мы же с тобой это обсуждали. – Дмитрий отложил ложку.

– Я устала, – к горлу вдруг подступили слёзы, – я правда устала.

– Ну что я могу сделать, – он чуть поморщился, – ты же знаешь…

– Я знаю, – отрезала Марина, – я всё знаю. Но не могу так больше.

«Если он сейчас меня не выслушает, разведусь к чёрту».

– Ты в курсе, что наш старший сын, э-э-э-э… живёт половой жизнью? – Она поставила руки в бока. – А?

– Погоди, – опешил он, – откуда ты знаешь? Он что, сам тебе…

– А ты видел, как они с этой вертихвосткой рыжей обнимаются?

– Да ладно, брось, ну это же ещё ни о чём не говорит. Обнимаются себе, и всё, – Дмитрий пытался её переубедить, – это же не значит…

– Значит, Дим, значит, – Марина была непреклонна, – когда у людей случается секс – они меняются. Я не знаю, как тебе это объяснить. Это просто заметно. То-то, я смотрю, Данька стал такой весь важный. В мире современного интернета я надеюсь, что парень в курсе, что такое предохранение, но, если бы родной отец объяснил подростку, что такое резинки и как ими пользоваться, было бы совсем хорошо.

– Марусь, ты уверена?

– Да, чёрт возьми! – Она повысила голос. – Поговори с ним, спроси у него, поучаствуй в его жизни! Гладить по голове раз в неделю по выходным и говорить, как ты их любишь, – это очень удобно. А их проблемами заниматься – это другое дело. Вот я и спрашиваю – когда закончится твой чёртов проект и ты станешь приходить домой вечером, а не ночью.

– Это же не каждый день… – Дима попытался оправдываться.

– Не каждый, но всё равно часто. И Семён мне предложил постоянную работу, а не быть контрактором, – выпалила Марина, – и летом планируется командировка в Японию.

– Надо же, сколько новостей… – показалось, что в его тоне сквозит лёгкий сарказм, – а что за условия?

– Хорошие условия, могу показать контракт… И денег в два раза больше, чем у Турчанского, это не считая проектных.

– Так чего не соглашаешься? – быстро спросил он.

– Хотела с тобой посоветоваться. Это тебе не маленькая аудиторская конторка, как сейчас, а большая компания. Носом крутить и баклуши бить, как у Турчанского, тут не получится.

– Но если денег в два раза больше…

– В два с половиной, – уточнила Марина.

– Так тем более! – Разговор снова перешёл в относительно мирное русло, и Дима взялся за вилку – доедать куриные котлетки с брокколи. – Соглашайся, а то засиделась ты в этой маленькой конторке.

– Вот и я так думаю, – она выдохнула, – и ещё…

– Да? – Он опять отложил вилку.

– Я хочу купить машину. В кредит.

– Интересное кино, – Дима наклонил голову, – зачем? Есть же одна.

– Это у тебя есть, – Марина снова рассердилась, – а самого тебя целыми днями нет, и мне надоело клянчить – отпросись, отвези… Если я соглашусь на новую работу, то кредит можно выплатить быстро, если покупать что-нибудь простое. «Део Матиз», например. Или «Ладу».

– И ты будешь ездить на «Ладе»? – Разговор снова стал колючим.

– Я и на «шестёрке» буду ездить, – спокойно ответила она, – мне нужна машина.

– Не хочу я быть домохозяйкою, хочу владычицей морскою, – пошутил Дима.

– Угу, – Марина легко согласилась, – и ещё собираюсь пойти в специальную автошколу для восстановления навыков вождения.

– Не хочу тебя расстраивать, – отозвался Дмитрий, – но их у тебя и нет.

Ему казалось, что она уже всё решила и спрашивает его мнение только для видимости.

– Вот поэтому и пойду. Я уже нашла.

– Ну что ж, как говорится, бог в помощь.

– Димка, – Марина посмотрела на него внимательно, – ты чего? Я думала, ты за меня порадуешься. Что с нами вообще?

– Что? – Он насторожился.

– Мы или молчим, или препираемся. Или просто дела решаем, как соседи.

Часы в гостиной коротко пробили половину двенадцатого. Они сидели напротив друг друга на маленькой хрущёвской кухоньке. Лампа мягко освещала его белые волосы, золотила ресницы. Из приоткрытой форточки пахло липкой новенькой листвой. Лето витало в воздухе обещаниями белых ночей – бесспорной достопримечательности их родного города.

Марина протянула руку через стол и коснулась его лица.

– Дим…

Ещё пару мгновений он смотрел на неё безучастно, а потом прижался к её ладошке, закрыл глаза. А когда открыл, лицо его изменилось – сейчас в нём было отчаяние и страдание.

– Не знаю, Маруська, не знаю… Ничего не знаю я.

Она подошла к нему, встала за спиной.

– Что случилось? Что? – погладила по голове, – ш-ш-ш… Всё будет хорошо.

Он оборачивается ко мне больными глазами:

– Я устал. Я так устал. Болит всё время.

– Я знаю, знаю, – обнимаю его обеими руками.

Худого, костлявого, любимого.

– Я хочу добавить, – он смотрит на капельницу, – нужно добавить.

– Спрошу у Марты, – я быстро встаю, – или у Фёдорова, если он есть.

– К чёрту медсестру, – зло шипит он, – и Фёдорова к чёрту. Ты слышишь меня? Слышишь? СЛЫШИШЬ?

Он поворачивается на бок и колотит кулаком по кровати, слабо и беспомощно, костяшки скользят по простыне.

Я пугаюсь его вспышки ярости, которой не видела уже давно.

– Отвези меня домой, отвези домой. До-мой. – Он начинает задыхаться.

Даже злость ему сейчас даётся трудно.

– Ш-ш-ш-ш… – я снова подсаживаюсь к нему на кровать, – ш-ш-ш-ш… Маленький мой, мой маленький, родной.

Целую его в гладкую кожу на макушке. Слёзы капают мимо на скомканную простыню.

– Я уже хочу умереть, – тихо шепчет он, обессилев, – всё равно этим закончится. Пусть уже поскорее. Пожалуйста, мам…

Я боюсь его смерти, я хочу его смерти.

Глава 8

Не слишком ранним утром, пока Егор дистанционно занимался с преподавателем, Марина выдохнула и набрала номер Семёна. Новая работа – это хорошо. Димка прав – и хоть конторка Турчанского была не совсем замшелой, но она там точно засиделась. Пора двигаться дальше.

– Я очень рад. – Голос Семёна действительно был оживленный, когда она рассказала о принятом решении.

– И… – она перескочила на другое, – сейчас работа несколько замедлилась, навалилось всего семейного.

– Я могу чем-то помочь? – чуть встревоженно.

– Семён…

«Он весь такой сладкий, что дальше некуда. И женатый. И вообще…»

Она внутренне вспыхнула, отмечая собственные странные мысли, но вслух сказала другое:

– Да нет, всё решаемо. Спасибо.

– Хорошо. – Он понял, что ей не хочется об этом говорить.

– Расскажите – что дальше?

– Если коротко, то вы увольняетесь, с отработкой или без, и, если хотите, я всё-таки могу поговорить с вашим начальником. А потом приезжаете к нам в офис, оформляетесь и работаете. – Конкретно и по-деловому.

– Спасибо, с Турчанским я поговорю сама.

– Хорошо, – быстро откликнулся он, – да, и если есть что-то важное, то лучше обсуждать «на берегу».

Один пункт точно был важным:

– Скажите, возможно ли работать дистанционно или необходимо всё время…

– Возможно, но в офисе тоже появляться стоит время от времени, хотя самое главное, чтобы работа была сделана вовремя и хорошего качества, а в этом я уже не сомневаюсь. Вашим непосредственным начальником буду я. Нагрузка приличная – поработать придётся. И проекты будут попадаться разные. У вас всё больше японцы, так как с ними мы сейчас расширяем наши связи. Что ещё… зарплата разбита на две части. Плюс премии, по окончании проектов. Время от времени – командировки. Например, как летом в Японию. Что ещё… не буду вам рассказывать сказки о том, что у нас дружный сплочённый коллектив, это не так. Отъявленных гадов нет, но люди со странностями встречаются, включая меня.

– Вас? – удивилась она.

– Если вы успели заметить, я педант придирчивый. – Семён усмехнулся.

– Это мне как раз подходит, – невольно усмехнулась она в ответ, – если успели заметить вы – я тоже дотошная.

– Значит, в этом мы отлично совпадаем.

– Как только поговорю с Турчанским, сообщу, нужно ли мне отрабатывать и сколько, – суховато сказала она.

– Хорошо, держите меня в курсе. Отличного вам дня, Марина.

– И вам, – едва успела произнести она, прежде чем услышала в трубке гудки.

Она вдруг разозлилась на него, а потом на себя – и не знала за что и на что. К глазам подступили нежданные слёзы.

«Детский сад какой-то! Или ПМС. Или моему браку пришёл конец».

Перед глазами возник его образ – яркие карие глаза, глядящие на неё тепло и с улыбкой, высокие восточные скулы, руки с длинными пальцами и безупречно короткими ногтями.

«Иди ты к чёрту!» Она едва не сказала этого вслух и быстро пошла на кухню. За таблицы садиться сегодня не хотелось. И она уже жалела, что согласилась на эту работу.

На кухне достала из холодильника продукты для пирога, разбила в миску три яйца и стала яростно их взбивать.

День за окном затягивался серыми неуютными тучами. Плотно и неотвратимо.

Она взяла телефон и написала мужу: «Приходи сегодня пораньше».

И следующей СМС-кой: «Пожалуйста».

Ответ пришёл, когда день подбирался к вечеру и они с Данькой уже ехали на МРТ:

«Извини, Марусь, сегодня никак. Завтра – обязательно».

«Тьфу!» Она сунула мобильник в сумку, выдохнула и обратилась к сыну:

– Знаешь что, Данила, давай-ка ты поправь своё настроение, потому что видеть кислое лицо и терпеть молчание мне изрядно надоело.

– Не терпи, – огрызнулся он.

– А ты не веди себя как капризный ребёнок, – парировала она, – ничего плохого тебе никто не хочет и не делает.

– Михаил Павлович прислал что-нибудь? – уже спокойнее спросил сын.

– Нет. – Марина вспомнила, что со вчерашнего вечера в почту не заглядывала. Да и ладно. Это никуда не денется.

В исследовательском центре уже после процедуры, которую Данька перенёс стоически в здоровой шумной трубе, лаборант отдавала им диск с записанным исследованием:

– Подробное описание я отправлю доктору Овербаху, и оно уже будет у него, когда вы придёте на приём.

– Понятно, – Марина отдала диск сыну, – а сейчас… можно ли что-то навскидку сказать сейчас?

– Я всего лишь техник, – молоденькая девушка улыбнулась, – пусть выводы делает врач. Вы на какое число записаны?

– Через два дня, на четверг на пятнадцать тридцать. Клеверов Даниил.

– Да-да, смотрю… – барышня уставилась в компьютер, – четверг двадцать второе… о! Хорошо, что я у вас спросила! Я бы всё равно стала звонить.

– Что-то не так? – заволновалась Марина.

– Доктор отменил все записи на четверг и пятницу, у него срочные операции в другой клинике. Просил переписать всех на как можно раньше. А поскольку вы почти первая, то есть время почти через неделю.

Марина расстроилась. Она думала с этим со всем разобраться как можно быстрее. Данька же не скрывал улыбки:

– Мам, может, ну его?

Она даже не стала ничего отвечать, а обратилась к девушке:

– Любое время подойдёт. Лишь бы раньше.

– Гм… третье мая? Или девять утра, или двенадцать пятнадцать.

– Но это больше чем через неделю. – Марина начинала раздражаться.

– Поэтому я и сказала «почти». К сожалению, раньше ничего нет – там же первое мая. Запись очень плотная. – На молодом лице действительно было написано сожаление.

– Хорошо, тогда на третье, – отрезала Марина.

– Девять или…

– Двенадцать пятнадцать. – Она помнила время.

Обратно вагон метро уже был набит битком – они как раз попали в час пик.

«Всё, завтра буду смотреть машины и узнавать насчёт кредита. Надоело париться в этой душегубке».

Дмитрий пришёл в начале одиннадцатого. Марина даже не вышла его встречать, хотя у них это было заведено.

«Ничего, обойдётся. Пусть скажет спасибо, что ужин приготовлен». Её неприятно удивили собственные мысли. Раньше она о муже так никогда не думала, но сейчас отмахнулась – не до этого.

Весь вечер она занималась сыновьями – поговорила с Даней, успокоила Егора, расстроившегося из-за сморозившей ерунду Гули. Помогла одному с английским, второму с русским, потом отправила их спать и села наконец за работу, но через пятнадцать минут отложила – сил было на донышке. Она открыла книжку Касудзо и утонула в тексте, краем уха слыша, как зашумела вода в ванной, открылся холодильник, зажужжала и пиликнула микроволновка, застучали столовые приборы по тарелке.

«И отлично». Перестав отвлекаться на внешние шумы, она сосредоточилась на тексте – у автора герой шёл через метель, продирался сквозь вьюгу, сбивался с пути и замерзал. Шёл к призрачной цели в надежде найти девушку, которую никогда не видел. Но любил.

Это было написано так, что комок подкатывал к горлу. Человек шёл сквозь холод и ветер, держась за свою веру. По этой вере, будто по зыбкому канату, он выходил к свету сквозь сомнения и тьму. И это волей-неволей заставляло её возвращаться к своей жизни, смотреть на неё прямо и открыто. Это было невероятно сложно – хотелось отвлечься, сорваться и срочно начать что-то делать, неважно что именно, – печь пирог, готовить суп, что угодно, просто чтобы не оставаться наедине с этими мыслями. Но она себя остановила.

«Во что я верю? Куда иду? И зачем? Я там, где я хочу? С тем, с кем хочу? И вообще… хочу-то я чего?»

Она поставила локти на стол, опустила голову в ладони, закрыла глаза.

Ответы, как оловянные солдатики, выстраивались в ряд на плацу.

«Хочу, чтобы мальчишки были здоровы и чтобы каждый из них нашёл свой путь в жизни. Хочу… работу свою хочу, и читать на японском, и летом в Токио. Хочу машину хорошо водить… И… карие глаза, лысый, руки его, голос… Так, стоп… – Стало жарко, она подавилась слишком большим глотком воздуха и закашлялась. – Вот идиотка!»

Порывисто встала, пошла на кухню. Увидела там Диму, удивилась, потом вспомнила, что слышала, как он пришёл.

На столе стояла тарелка с наскоро порезанными кусками сыра, откусанное яблоко, бутылка с «Пино» и большой бокал на высокой ножке. В мойка – грязная тарелка. Вероятно, он уже поел и обзавёлся десертом в виде вина и сыра.

– И мне плесни. – Она достала из кухонного ящика бокал-близнец.

Дмитрий молча налил ей чуть меньше половины.

Марина схватила тонкую ножку и в несколько больших глотков всё выпила.

– Ого! Случилось что-нибудь? – Он удивился такому энтузиазму его обычно малопьющей жены.

– Налей ещё. – Она на него не смотрела.

В животе потеплело. Марина почувствовала, как алкоголь разбегается по организму, отдаваясь зыбким жаром в ладонях и дыхании.

От второго бокала веки налились тяжестью и стало уютно в плечах, будто она накинула тонкий пуховый платок.

Из третьего бокала она сделал глоток и остановилась: «Хватит, а то будет плохо». Вино вдруг перестало быть вкусным.

– Марусь, – он робко посмотрел на нее с непониманием, – случилось что-то?

Марина смотрела не него сверху вниз. Он сидел – она стояла. Ей неожиданно приятно было оказаться выше.

«Чёрт, а он ведь даже понятия не имеет, что мы с Данилой ходили сначала к врачихе в поликлинику, сейчас вот на МРТ и пойдём к Овербаху. Я ему не рассказала, как и обещала Даньке. А сам он так и не заметил, что его старший сын хромает уже несколько недель».

Только сейчас она поняла, что ничего ему не сказала. И эта мысль не вызвала злости или возмущения – только удивление. Она просто смотрела на него, как на чужого, – спокойно и отстранённо, будто бы не понимая, что этот человек делает в её доме.

«Как так могло случиться враз? Как?»

– Ничего, – она попробовала улыбнуться, – просто очень захотелось выпить. Иди, ложись. Я над таблицей ещё посижу.

Опьянения она не чувствовала, просто враз стало легче – гранитная тяжесть сегодняшнего дня провалилась сквозь все этажи и легла в землю.

Марина вернулась, уютно устроилась на диване, открыла свой киндл и снова упала в текст.

– Марусь… – Дима легко коснулся её плеча.

– Что? – Она обернулась, недоумевая: зачем он здесь? Что ему нужно?

– Я соскучился. – Он мягко обнял её за шею, погладил по подбородку, спускаясь ладонью ниже к груди.

Марина вздрогнула и отстранилась.

– Дим, я устала зверски.

– Маруська, – он присел на корточки рядом с ней, глаза его искрились, – может, разгоним твою усталость? Ну, скажем, нежным массажем? Я жу-утко соскучился.

Вспыхнув злостью, она захотела сказать: «А пару месяцев назад или пару недель, а? Где ты был?»

Но она просто спокойно посмотрела на него:

– Извини, дорогой, но не сегодня.

Марина смотрела в маленький экран, злясь на то, что её прервали, краем уха услышала, как он вышел из комнаты и закрыл дверь.

Она не обернулась.

Я быстро принимаю душ, пока он спит. Дверь в ванную приоткрыта на всякий случай. Мою голову – волосы максимально короткие, так удобнее; я выгляжу как и все родственники раковых больных – нечёсаные, одетые в то, что не маркое и поудобней, бледны, без косметики, с синяками под глазами от постоянного недосыпа. Я так устала от его болезни.

Каждый раз ты опускаешься на ступеньку ниже. И каждый раз находишь там новые подтверждения того, что это твоя новая реальность и тебе придётся через это проходить. И разумеется, никто не спрашивает, хочешь ты того или нет. Никто этого не хочет.

Жизнь меняется необратимо. И в лексиконе появляются новые слова: протокол EUROMOS, по которому предполагается шесть доз химии до и двенадцать после операции. Ты начинаешь понимать, что такое цисплатин, доксирубицин и выскокодозный метотрексат. Ты слышишь слова «промывка катетера», «защелачивание крови». Обычные люди об этом не знают ровным счётом ничего. Это отдельный мир, вывернутый наизнанку, спрятанный, распиханный по карманам больниц и хосписов. Мир онкобольных и их родных. И пока он не заболел, я и не предполагала, какой этот мир странный и безграничный!

Его никогда не рвало в день капельницы – всегда на следующий, до колик, до судорог, до едкой горькой желчи. И никакие противорвотные не помогали.

Я прованивала насквозь его рвотой. Он терял сознание, обессиливая от спазмов, когда и желчь уже заканчивалась. Он не мог ни есть, ни пить, и тогда ему вводили питательную жидкость внутривенно.

Мы лежали вместе на узкой больничной койке на одного, оба зная, что завтра его будет выворачивать наизнанку. Он пытался дремать, набираясь сил перед следующим днём, а я смотрела, как медленно, по капле льётся в его тело спасительный и ненавистный цисплатин.

Рак забирает тебя в свой мир, всасывает, будто гигантский пылесос, и захлопывает дверь в тот, другой, который был «до». И теперь ты уже не знаешь, какой из этих миров настоящий, потому что тебе кажется, что оба одновременно они существовать не могут.

В конце апреля мело, будто в феврале. Стёкла подрагивали от порывов ветра. Снег крупными пушистыми хлопьями летел с небес, завораживая время и пространство своим танцем.

«Почти как у Касудзо».

Марина стояла возле подоконника в кухне с кофейной чашкой в руке и думала о том, что ещё одну чашку назад она собиралась позвонить Семёну и спросить насчёт денег на машину, но не решалась.

Вчера она записалась на курс для водителей, восстанавливающих навыки вождения. Дима хоть и съехидничал, но сказал горькую правду – после получения прав она не сидела за рулём ни дня, так что восстанавливать было нечего.

Ей даже не хотелось обсуждать с ним покупку машины, хотя с кем ещё это обсуждать? Можно было бы с Костей, Светкиным мужем. А, кстати, неплохая идея, Костик отлично разбирался в автомобилях и помогал им с покупкой каждый раз. И всегда удачно. Только, наверное, будет странно, если она позвонит Косте напрямую. Обычно этим всегда занимался муж.

«Я говорю так, как будто бы мы развелись».

Она взяла в руки телефон, повертела, допила кофе, снова посмотрела в окно, потом снова на телефон. Прислушалась к тому, как пожилая учительница русского языка устало втолковывает Егору правила деепричастных оборотов. Марина подумала о том, что может сварить ещё кофе, и тут же себя одёрнула… «Ну, хватит!» Она нашла в списке номер Семёна и нажала кнопку вызова.

Через семь гудков, когда она уже готова была дать отбой, он взял:

– Да?

Марине показалось, что голос с хрипотцой, будто спросонья.

– Э-э-э… я не вовремя?

Она посмотрела на часы – почти половина одиннадцатого утра, вполне рабочее время.

– Что-то срочное?

– Гм… нет. – Она растерялась.

В трубке повисла вязкая тишина, через которую послышался отдалённый девичий голос: «Пап… мама просила…»

Снова стало глухо – вероятно, он закрыл микрофон. И через секунду:

– Марина, если дело не срочное, я могу вам перезвонить через час?

– Да-да.

«Папа? У него есть дочь?»

– Лучше даже через полтора. – Кажется, он что-то прикидывал в уме.

– Хорошо.

– До свидания. – Он отключился.

«Хм…»

Она села, прислонилась к стене и поставила пятки на стул рядом. За окном плясал снег. «Берёза вон какая вымахала». Она смотрела на прибелённую верхушку выше их четвёртого этажа. А при бабуле это было крохотное деревце, почти кустик. Услышала, как часовой маятник, качнувшись, бухнул половину часа, глотнула остатки остывшего кофе, встала и пошла заниматься своими делами, стараясь ни о чём не думать, какая-то странная тревожность поселилась внутри – нужно было просто дождаться его звонка.

Взялась было за работу, но мысли разбегались в разные стороны. Она позвонила в автошколу и узнала, обязательно ли иметь собственную машину для того, чтобы ездить с инструктором, оказалось, что нет, и она записалась на первый пробный урок. Потом поставила варить мясо для супа, почистила овощи, поглядывая на часы, постучалась к Егорке, убедилась, что вместо уроков он гоняет балду, и на час отключила модем. Снова пришла на кухню и увидела, как за окном растаял недавний неожиданный снег.

«Постричься хочу. Коротко, – мысль была внезапной. – Да, стильную какую-нибудь стрижку. Чего эти патлы жалеть?»

Она взяла в руку прядь – волосы у Марины были тонкие, редковатые. Она стригла каре до плеч, наверное, с института. И последние лет пять ходила к парикмахерше недалеко от дома, которая, молча работая ножницами, делала ей одну и ту же причёску из года в год.

Задумавшись, она вздрогнула, когда зазвонил мобильник.

– Здравствуйте, Марина.

Она невольно глянула на циферблат на запястье – прошло ровно полтора часа, как он и обещал.

– Семён, если я не вовремя… – затараторила она.

– Не волнуйтесь, рассказывайте.

Она действительно длинно выдохнула.

– Могу ли я получить в счёт будущей зарплаты аванс? Если это преждевременно или…

– А могу я узнать, сколько вам нужно денег и на что? – по-деловому спрашивал он.

– Я хочу купить машину в кредит, но просто так мне кредит, скорее всего, не дадут. – Она заметно нервничала, потому что ещё никогда и ни у кого не одалживала значительных сумм.

– Машина – дело хорошее, – он размышлял, – конечно, всё возможно, но такие вещи быстро и по телефону не решаются. Предлагаю встретиться и всё обсудить.

– Хорошо, когда это возможно?

Они договорились увидеться через день.

Вечером, когда слякотные сумерки спустились на город, Дима неожиданно оказался дома около восьми и с букетом в руках.

– Да что ты говоришь? – съехидничала Марина. – Это по какому поводу? Дня рождения вроде ни у кого не намечается.

– Что же я, по-твоему, любимой жене цветы не могу подарить? – Он старался быть весёлым. – На-ка, поставь в вазу.

Она приняла цветы, и тут же пришёл Данька с тренировки, глянул на отца и на букет:

– Ого! А по какому поводу?

Марина захохотала.

– Да что вы, в самом деле! – вспылил Дмитрий. – Я разве не могу просто маме цветы купить?

– Ну да… – Он не обратил внимания на реплику отца, разделся и, чуть подхрамывая, пошёл в комнату.

– Данила, – Дима смотрел ему в спину, – ты хромаешь или мне мерещится?

Если у Данилы не хватало сил имитировать бодрую походку, значит, болело сильно.

«Господи, когда уже мы до этого Овербаха доберёмся? Если он и сейчас отменится, то пойдём к кому угодно. Сколько можно это всё продолжать?»

– Мерещится, – буркнул сын, – кстати, мам, а Михаил Павлович ничего не прислал?

– С утра ничего не было, но я вечером не смотрела, – честно ответила она.

– Посмотри, пожалуйста. – Даня был не в духе.

– Хорошо. Что случилось? – Марина встревожилась.

– Плохо потренировался. Много уроков. Устал. Хочу спать, – монотонно проговорил он.

– Ладно, иди мой руки и ужинать. – Она так и стояла с букетом, не зная, куда его деть.