Мятежная принцесса повелителя драконов

Первые же колготки сели на мне идеально. Мягкие, качественные, никаких режущих швов и торчащих ниток. Я решила на вторые даже время не тратить, как услышала голоса на улице. Примерочная была сколочена из тонких досок, а внутри обтянута тканью. Так что все происходящее снаружи не оставалось для меня секретом. А вот я оставалась невидима.

– Видел этих приезжих? – вопрошал молодой мужской голос. – Девка молодая и старик, муж ее. С берегов Фенимолки вроде как сбежали. Из зажиточных, Эмола у них дорогие серьги купил. Так что и деньгами богаты, и наверняка еще побрякушки есть.

– Да и баба загляденье, – причмокнул второй собеседник, постарше, – что предлагаешь?

– Проводим их незаметно до гостиницы. А там заманим в место понадежнее. Девку в заложники возьмем, пусть нам старикашка за нее выкуп несет.

– Но от такого залога быстро никто не откажется! Как с этого блюда пробу не снять?

– Да мы бедняжке услугу этим окажем. Каково ей с дряхлым пеньком-то в постели?

– Того гляди, и сама у нас остаться потом захочет!

И оба довольно захохотали.

4.4

– Отличные колготки, берем, – спокойно сказала я, слегка касаясь руки Хаура. Он сразу понял: что-то не то.

Расплатился за товар. Взглядом поискал место укромнее.

– Дальше! – шепнула я.

Кивнув, он быстро потащил меня вдоль вещевых рядов, увлекая в сторону овощных и бакалейных лавок. Народу там тоже было немало, но там толклись в основном люди степенные, облеченные целью накормить семью.

Тряпки же и безделушки привлекали и обычных зевак, для которых других развлечений в небогатом людском квартале Даэры не нашлось.

Достав небольшое зеркальце в золотом ободе, одну из своих вещиц, которую я тоже не против была продать, я поймала отражение позади.

И вскоре увидела двоих мужчин, совершенно не похожих на покупателей молока или сушеных бобов.

Заглянув в мое зеркальце, Хаур накрыл его ладонью и прошептал:

– За нами слежка?

Я просто кивнула.

– Пойдем-ка сообразим себе хлеба к ужину, – сказал он громко.

Пекарня была как раз перед нами.

Мы вошли внутрь, дверь закрылась звякнув колокольчиками.

Круглая, пышная продавщица приветливо нам улыбнулась.

– Милая сэли, – обратился к ней Хаур, – мою жену домогается ее старый владелец, у которого я ее честно выкупил. Но человек он молодой, я боюсь не справиться с ним. Не могли бы вы помочь нам выйти через черный ход?

На прилавок легло мое зеркальце, которым невозможно не залюбоваться, будучи женщиной.

И когда он его успел у меня перехватить?

– Каков нечестивец! – возмутилась продавщица. И я побоялась, что эта фраза адресована Хауэру.

Но к счастью, жрец выбрал верную легенду для этой славной сэли.

Прибрав зеркальце под прилавок, женщина указала нам на штору влево от себя:

– Идите туда, там выход на тупичок, в котором наши подсобки.

– Только осторожнее, сэли, этот негодяй буйный, может бегать искать нас по всем палаткам.

– За это не волнуйся, дорогой, – усмехнулась продавщица.

Тут же из-за ее спины показался огромных размеров мужчина с такой мрачной физиономией, словно он питался не умопомрачительными булочками из пекарни, а камнями с гор Драторина.

Поблагодарив нашу спасительницу, мы выскользнули в закоулок, как и предупреждала продавщица сдобы.

Пробравшись по узкому пространству между складами, оказались у ворот рынка.

– Расскажи, что случилось, – попросил Хаур.

Я коротко изложила ему суть подслушанного.

– Плохо дело, – помрачнел он, – эти разбойники нас разыщут. Наведут справки, раз уж мы им на глаза попались. Так что скорее идем в гостиницу и постараемся покинуть ее незамеченными. Уплаченный за номер задаток пропадет, но жизнь дороже. Хорошо бы лошадей забрать. Можно бы вступить в бой, но нельзя привлекать внимание.

Это точно. Я его понимала. Когда ты разгуливаешь по столице вражеского государства в компании заочно приговоренной к смертной казни девицей, хочется оставаться незаметным как можно дольше.

Благодаря маневру Хаура, мы оторвались от наших преследователей, добрались до гостиницы довольно быстро. Зайдя в комнату, взяли скудные пожитки. Можно было уходить.

Однако, пытаясь отвязать лошадей, столкнулись с трудностью – узлы не поддавались ни пальцам, ни кинжалу!

– Заговоренные эльфийской магией веревки.

К нам сзади незаметно подошел полукровка.

– Решили прогуляться верхом по городу?

– Да, нам нужно дальше, к горам, – сказал Хаур.

– Но ведь за две ночи заплачено, деньги мы не возвращаем, – напрягся управляющий.

– Знаю. Но нам надо ехать.

Полукровка поскреб за острым длинным ухом и решил:

– Оплату я отдать не могу, но соберу вам в дорогу еды.

– Это огромная с вашей стороны услуга, – просветлел лицом обычно хмурый жрец.

Служащий отвязал коней, дал им напиться. Когда мы уже привязали к седлам сумки, полукровка принес два кожаных увесистых мешка.

– Здесь провиант и вода каждому на сутки, – сказал он, – не знаю, зачем вам вглубь Даэры, но желаю удачи.

Мы тронулись, стараясь выбирать безлюдные места.

– Ты говоришь так, словно и правда знаешь, куда нам нужно, – сказала я, когда мы въехали в прозрачную рощу.

– Знаю. Пока ты примеряла колготки и услышала, что нас собираются убить, я беседовал с продавцом. И узнал новый слух – император Кайтон, когда узнал, что сотворили с его матерью, сам полетел в Гардию, разорил королевский дворец и лично забрал какой-то артефакт, бывший предметом гордости сэлонимов Приграничья.

– Святыня Магики! – ахнула я.

Значит, это я самого императора видела. Жаль, не разглядела. Со спины – дракон и дракон. Правда, в голосе и правда чувствовалось небывалое величие. Особенно, когда он велел оставить меня в покое. Будто даровал жизнь и имел на это право.

– До этого я сомневался, что артефакт точно доставили во дворец. Думал, возможно он пока что в одном из военных лагерей или в сокровищницах, куда солдаты почестнее стаскивают трофеи. Но раз Кайтон сам забрал артефакт, значит нам без всяких вариантов нужно в сердце Даэры. К великим драконьим горам.

Драконы предпочитают жить на высоте, строят свои замки в горах. Дворец императора – не исключение. Расположен он так, чтобы бескрылым до него добраться было невозможно.

Рабов и прислугу из сэлонимов доставляют туда по воздуху. С этой целью изготавливают огромные деревянные короба, к которым крепятся длинные жерди. Получается что-то вроде крытых носилок. Внутрь набивается народ. И драконы-прислужники императора хватаются за жерди и поднимают короб на посадочную площадку дворца.

Там уже распределяется, кого куда – на кухню, в уборщики или для прочих хозяйственных надобностей.

– Наверняка, в ближайшее время среди рабов его императорского величества будет пополнение, – сказал Хаур, – и нам надо попасть в одну из переносок. Даже если придется подкупить драконов-доставщиков твоими драгоценностями. Ты будешь первой принцессой, Адела, которая заплатит за то, чтобы ее взяли в рабыни.

ГЛАВА 5. Кайтон Даэрд. Сыновья скорбь

Кайя угасала.

Ее кожа стала пепельной, словно золой присыпана. На щеках появились черные пятна. Дракон при смерти выглядит именно так.

Я смотрел на нее, и в груди моей поднималась ярость.

Нет ничего хуже для владыки мира, чем чувствовать свое бессилие. Есть вещи, которые ни купить, ни завоевать.

– Мы можем только молиться, великий император, – лекарь Райко Наирн скорбно поджал губы. Мне захотелось его убить. Выпустить кишки и поджечь. Но я понимал, что этот гнев направлен вовсе не на целителя, а на саму ситуацию. И держался.

– То есть, ты считаешь, Райко, что работа лекарей закончилась и пришло время жрецов? – спросил я, сам удивившись тому, как звучит мой голос.

Кайя была без сознания третий день.

– Надежды на целебную магию нет, – подтвердил Наирн, – верховная дерра уходит от нас.

Я закрыл глаза и стиснул зубы, чтобы не спалить все вокруг.

Приграничье и так выжжено, Гардия лежит под собственными обломками, а король Матиас Атейн объявлен в моей империи преступником, как и все члены его семьи. Любой Атейн подлежит смертной казни на центральной площади Даэры.

Заговоренная магическая стрела пробила грудь моей матери, когда она была в человеческом облике.

Слабой, хрупкой оболочке.

Острый наконечник, смоченный ядом, прошел рядом с сердцем, ломая ребра и протыкая легкие.

Кайя выдыхала кровь и пену.

Сейчас в ней все еще теплилась жизнь, благодаря усилиям армии лекарей. А я на них еще и злился, за то, что не могут достать драконицу с того света.

– Оставь меня с ней одного, – приказал я Райко.

– Повинуюсь, великий, – склонился лекарь передо мной. И вышел, пятясь так, чтобы не повернуться ко мне спиной, проявив тем самым неуважение.

Но я бы сейчас не обратил внимания на эти условности.

Глаза Кайи закрыты, они не открывались с тех пор, как на мать напали. Иногда под веками перекатываются белки, словно Кайя что-то видит, наблюдает скрытые миры демиургов.

Но по большей части лицо матери неподвижно, застыло словно маска.

Как же это пугает.

Внутри огромного, жестокого императора драконов начинает биться и голосить крохотная ящерка.

Ящерка. Так она меня называла в моем далеком детстве. Пока можно было с будущим властителем обращаться как с ребенком.

Кайя брала меня на руки, сажала на колени, прижимала к себе так, что я слышал стук ее сердца. И говорила со мной, ласково, нежно.

Память драконов устроена так, что мы не забываем ничего, начиная с третьего года жизни.

Слова, ощущения, запахи и свои на них реакции.

Мы просто запираем это под броней своего огромного, чешуйчатого тела.

Сейчас, глядя на отходящую в небесные горы Кайи, я снова стал вдруг ребенком.

В уголках глаз закипели позорные, не дозволенные правителю слезы.

Сердце застучало, как было лишь однажды. Когда по приказу отца-императора меня бросили в бесконечно глубокий каменный мешок.

Это была часть инициации, положенной шестнадцатилетнему дракону, по венам которого течет кровь демиургов.

Расшибись о камни или обратись в первый раз.

Я тогда справился.

Смогу ли сейчас?

Я видел смерть не раз и лишал жизни сам, на поле боя.

Отдавал приказы, отправляя на казнь предателей и преступников.

Проводил в последний путь в долину вечной памяти своего отца.

Но сейчас чувствовал боль, какой не было раньше.

Опустившись без сил у ложа умирающей, я хрипло позвал ее:

– Мама!

И ящерка забегала внутри, сгорая в огне собственной скорби.

Вдруг холодная рука матери, которую я держал в своей, крепко сжала мои пальцы.

Губы матери не двигались, но ее голос, тихий, невнятный, прошелестел:

– Верь, Кайтон. Это не конец. Это новый этап.

И тут же пальцы Кайи вновь расслабились.

Неужели мне это показалось?

5.2

Выйдя из опочивальни Кайи, я несколько мгновений собирался с мыслями.

– Император, может, сжечь их дотла? – услышал я голос Сиура, своего оруженосца. Молодой дракон смотрел на меня преданными глазами, стараясь не пропустить ни одного движения, взгляда, слова. Он был полон энтузиазма и решимости мстить. Лет сорок назад я сам был таким же. Готовым действовать раньше, чем думать. Но став правителем, изменился.

– Они получат соразмерное наказание, Сиур, – сказал я помощнику и проследовал к себе.

Мне никого не хотелось видеть.

Сейчас я просто спрячусь в своих комнатах, чего обычно не позволяю себе в середине дня.

Рванув на себя дверь в покои, я опешил.

В гостиной никого не было, однако из спальни слышались какие-то звуки. Кто там может быть?

Любая уборка проводится под присмотром охраны, поскольку грязную работу делают сэлонимы-невольники. От них не стоит ждать верности драторинов. Люди не способны на глубокие чувства, живут слишком мало, ничтожные полтора века, и не успевают даже оценить ценность бытия, легко меняют интересы и переходят из одного лагеря в другой. Поэтому среди моих союзников никогда не будет сэлонимов.

Из-под моей кровати торчал девичий зад, обтянутый линялой юбкой.

Формы привлекательные, угадываются длинные стройные ножки, грубые башмаки не в состоянии скрыть изящные маленькие ступни.

Что она здесь выискивает?

– Служанка?! Что ты делаешь в покоях повелителя в неурочный час? – я одним прыжком преодолел разделяющее нас расстояние.

Императора драконов сложно вывести из себя. Но сейчас, когда в груди моей бушевала смесь гнева и скорби, я готов был взорваться.

Обхватив тремя пальцами запястье, такое тоненькое, что кажется, сейчас сломается, я дернул ее руку.

Светловолосая оборванка, стоявшая на коленях, подняла голову.

И глаза ее не могли принадлежать нищей невольнице. Это были глубокие озера, в которых утонули небеса.

Длинные, черные ресницы делали взгляд еще более пронзительным. Высокий, чистый лоб, на который падает прядь золотистых волос. Ровный нос мог бы принадлежать благородной особе. Губы словно выполнены резцом лучшего скульптора.