Рамон из бродячего цирка

– Это смертельно опасный номер, и мне страшно за эту женщину, что рискует собой ради вашего развлечения! И пусть она больше ничего не умеет делать в жизни, нам бы не хотелось ее терять! Желающие расстаться с жизнью удивительно редко встречаются.

Несмотря на всю пафосность речи Рамон еле сдерживал улыбку. Обычно на репетициях Элеонора скучала у щита, зевая во весь прелестный ротик. А хозяин цирка настолько точно и верно метал ножи, что мог бы проделывать это с закрытыми глазами. Так что все это говорилось исключительно для устрашения зрителей и придания зрелищности номеру.

Элеонора появилась под руку с Сериусом в ослепительно белом платье, с волной черных волос и в тишине встала к щиту. Хозяин цирка раскланялся, угрожающе просверкал блестящими ножами и прижал руку к сердцу:

– Вы готовы увидеть это, люди?

В ответ раздались приглушенные крики согласия. Дети начали испуганно всхлипывать.

Сериус замахнулся – и нож воткнулся в щит прямо над головой Элеоноры! Следующий сверкнул в полете – и почти коснулся левого рукава платья живой мишени. Толпа выдохнула, но всем показалось, что воздух в шатре сгустился и стал холоднее.

Последний замах ножа – и Элеонора, которая до этого спокойно стояла у щита, вдруг бросилась навстречу сверкающему лезвию: по белому платью хлынула яркая красная кровь – нож вонзился ей в грудь!

5

Оглушительные крики затопили шатер, пока циркачи пытались поднять неподвижную Элеонору, чтобы унести наружу. Началась давка, часть толпы устремилась к выходу, остальные глазели на происходящее. Сериус остолбенело стоял, опустив руки, пока не появилась Карла, узнавшая о беде от Лалы, и не начала выталкивать его из шатра.

От очередного хорошего тычка хозяин цирка пришел в себя:

– Она?! Зачем?! – недоуменно спросил сын у матери.

– Молчи! – Карла нервно поджимала губы, бормоча. – Молчи! Все видели! Она сама рванулась под нож! Собираем вещички в дорогу, пока свежа память, потом переврут все и вся.

– А Элеонора?

– Найдешь новую. Эта уже одной ногой на небе. Давай-давай, собирай людей, – торопила Карла, продолжая толкать его прочь.

Сериус растерянно, ничего не понимая, ошеломленный, побрел к кибиткам. На полдороге остановился и побежал обратно в шатер. Вокруг перешептывались люди, показывали на него пальцами. Над Элеонорой склонились Карла и Лала, рядом молча стояли остальные артисты.

– Сердце остановилось, – негромко сказала старуха. – Укройте ее пока чем-нибудь, стемнеет – похороним у леса и тронемся в путь.

– Не по-христиански это, – проворчал Бабула. – Как собаку в поле зароем. Ни креста, ни священника.

– Если дождемся священника, он всех нас отправит на костер. У кого-то еще остались вопросы, или вы идете и складываете скарб? – раздражение Карлы хлестало через край.

В ответ последовало молчание, все начали расходиться. У тела остались только сын с матерью. Сериус судорожно сглотнул и провел рукой по волосам и лицу Элеоноры, словно прощаясь.

– И что на нее нашло? Она так хотела в Мелир, развлечений, новые платья… Мама?

Карла задумалась:

– Ты ж ее и пальцем бы не тронул, любовника у нее быть не могло. Может, и вправду с ума сошла. Или люди не зря про ведьму толкуют… Уезжать надо, и как можно скорее! Пошли! Никто не тронет твою навечно заснувшую красавицу.

Сериус последний раз провел пальцами по волосам бледной Элеоноры, словно запоминая ее облик, и быстро вышел из шатра.

6

В ночь снова пошел надоедливый дождь. И под покровом темноты цирк тихо отправился дальше. Молча правил лошадьми Сериус, ехавший впереди, вглядываясь чащу леса, словно ожидая, что Элеонора мелькнет между деревьями или покажется кто-то другой. Но лес был пустынен.

Незаметно для себя хозяин цирка обогнал всех циркачей, вырвавшись далеко вперед. На развилке остановив кибитку, он спрыгнул на землю, поджидая остальных. Приглушенный стук лошадиных копыт медленно приближался, Сериус разглядывал кроны деревьев и серое небо.

Аскар и Освальд, ехавшие друг за другом, первыми подошли к молчаливому хозяину цирка. Рубен, Бабула и Матео присоединились чуть позже.

– Надо бы сделать привал, пока не заснули на ходу, – высказался Сериус. – В какую сторону поедем? На севере – деревни, к югу – столица. Может, пора попытать счастья и в городах?

Мужчины молчали, принимать решение никто не желал.

– Что, никто не знает, куда хочет? Поехали на юг, в подходящем месте устроим привал, а завтра – общий сход, – хозяин цирка направился к лошади, но, оглянувшись, увидел, что остальные стоят на месте.

– А что все-таки случилось с Элеонорой? – первым не выдержал Матео, и было видно по лицам, что этот вопрос интересует всех.

Горькая складка появилась у губ Сериуса:

– Да если бы я знал! Этот чертов нож был в полете, когда она бросилась навстречу, я же не мог остановить его! У нас все было с ней хорошо, ни ссор, ни разлада…

Его резко оборвало громкое волчье завывание где-то рядом в кустах. По сторонам раздался ответный вой.

Рубен неожиданно вышел из обычной спячки и скомандовал:

– Живо по кибиткам! Гоните, не жалея лошадей! На юг, так на юг, и не отставать!

И караван кибиток помчался по лесу, подгоняемый стаей волков, с каждой минутой все дальше оставляя за собой возможность повернуть на север. Судьба или чья-то воля направляли цирк в сторону столицы страны. Волки начинали отставать и скоро прекратили погоню, по дороге наткнувшись на более доступную добычу. Через час деревья стали редеть, и цирк в полном составе без потерь выбрался из леса.

Но остановиться посмели не сразу, напуганные неожиданной встречей, пока усталые лошади сами не встали около придорожного ручья. Сериус объявил привал, и все мужчины разбрелись по кибиткам спать, до смерти уставшие от впечатлений сегодняшних дня и ночи.

7

Утро прошло мимо лагеря циркачей незаметно, большую часть дня они проспали. Рамон пытался растолкать бодрствующих ночью, чтобы узнать, что произошло, но у него ничего не вышло. Получив порцию ругательств от вкушающих сладкий сон циркачей, карлик решил побродить по округе, повыглядывать что-нибудь интересное.

Задумавшись о превратностях судьбы, Рамон шел вверх по течению ручья. Вода успокаивающе журчала, дождь прекратился, даже голод не беспокоил, и карлик весело шагал, насвистывая песенку. Пока не услышал слабый глуховатый голос.

– На помощь! Кто здесь? Помогите, люди!

Рамон поковылял быстрее и за огромным кустом у запруды увидел старуху, явно ослабевшую от голода, с надеждой смотревшую в его сторону. Сил подняться у нее не было, она лежала у воды, и слезы радости текли из ее глаз.

– Добрый путник! Само небо тебя послало мне на помощь! Я заплутала в лесу и неделю пыталась найти дорогу в деревню, выбрела на эту тропу, и силы покинули меня! Не оставь меня одну, прошу тебя!

Карлик подошел ближе и помог подняться старухе, попутно задавая вопросы:

– Кто ты, добрая женщина? Хватит ли у тебя сил дойти со мной до стоянки нашего цирка, или ты дождешься помощи тут?

– Звать меня Улима, я живу в большой деревне к югу отсюда. Неделю назад в соседней деревушке была свадьба моей внучатой племянницы, и меня позвали в гости. Давно у нас не было такого веселья! А на обратной дороге посреди белого дня я наткнулась на волка над задранным кабаном. Хорошо, что мое старое мясо пахнет не так вкусно, как кабанятина, а не то бы я не рассказывала тебе эту историю! Вот пришлось свернуть с тропы в лес, обойти волка, так я и заблудилась! Старая моя голова, раньше я знала этот лес как свои пять пальцев! Ты уж помоги мне дойти до вашей стоянки, не хочу оставаться одна снова! Один кусочек хлебца, и я побреду дальше. А если вы меня подвезете до деревни, то угощу вас дома на славу!

Рамон поковылял рядом со старухой, которая едва передвигала ноги. И хотя сил у нее, казалось, почти не осталось, Улима крепко вцепилась в плечо карлика. Не забыла она и вытащить из кустов большую котомку.

Рамон потянулся, чтобы перехватить ношу, и заметил следы крупных зубов на потрепанной коже котомки.

– Улима, да я смотрю, у тебя была не одна встреча с волками в лесу!

Старуха заохала:

– Ох, если бы у этой торбы был язык, она много бы поведала: и как мой отец не вернулся из леса, и как на охоте медведь оставил шрам на всю спину моего брата. А теперь я ношу ее с собой, и кто знает, не найдут ли когда-нибудь эту котомку посреди лесной поляны, порванную в клочья рядом с моими косточками…

Рамон перебросил торбу себе на спину:

– Все мы под Богом ходим. Ваши леса опасные, ночью, говорят, за нашим цирком гналась стая волков.

– Говорят? – хмыкнула старуха. – Ты спал как младенец, или это был твой ночной кошмар? Повезло вам! В соседних деревнях каждый год кого-то съедают волки, а сколько раз их пытались выжить из леса – все бесполезно! И хватит болтовни об этих чудовищах! Расскажи-ка лучше темной крестьянке о больших городах, о кочевой жизни, о своих странствиях – язык у тебя без костей, а мне послушать будет в радость.

Рамон охотно пустился в длинный рассказ о своих и чужих приключениях, и дальше до самого лагеря они шли не торопясь.

8

Со стороны эта странная пара была настолько комична, что циркачи не сдержали смеха.

– Ба, Рамон, и в чистом поле нашел красотку!

– Карлик, с каждым годом твои вкусы становятся все более зрелыми!

– Ты не боишься, что она сбежит с Бабулой?

Старуха, тяжело дыша, присела у костра. Рамон пристроил рядом ее котомку, а сам отправился к Карле хлопотать о еде для Улимы, рассчитывая и самому поживиться кусочком чего-нибудь вкусного. Но старуха грозно взмахнула половником и велела ждать общую трапезу: похлебка была почти готова.

Коротая время ожидания, циркачи пересказывали каждый свою версию ночного происшествия, волков становилось все больше и больше, они приближались ближе и ближе, и вот уже Матео практически кнутом отбивался от вожака стаи, но тут Карла начала разливать по кружкам суп, и история затихла сама собой.

Когда еда исчезла, а сытые артисты в благодушном настроении остались сидеть и греться на солнышке, слово взял Сериус.

– Итак, мой любимый бродячий цирк! Думаю, те, кто спал, слышали, что ночью в лесу на нас напала волчья стая, – он выдержал драматическую паузу и продолжил, – но мы остались целы и невредимы. И наш путь теперь лежит в Мелир, если никто из вас не хочет повернуть обратно в лес.

Сериус оглядел всех присутствующих. Циркачи молчали и ждали продолжения, потому что поразглагольствовать хозяин цирка любил не меньше Рамона.

– Хорошо. Раз все согласны, то едем в столицу! В ближайшем селении, откуда пришла Улима, дадим одно представление, – хозяин цирка помрачнел и посуровевшим голосом продолжил. – И будем искать новых артистов по дороге. Для столицы наш репертуар слишком мал. Каждый пусть смотрит в оба – талантливые дети-сироты, уроды, ясновидцы – сгодится любой из них, кто согласится поехать с нами. Слушайте, про кого говорят в окрестных деревнях. Нужно что-то необычное и удивительное, то, о чем будут говорить, чтобы люди шли смотреть выступления. Иначе нет смысла и соваться в большой город. Если все отдохнули, то собираемся, запрягаем лошадей и едем дальше, еды немного, хорошо бы поспеть в деревню до конца этого дня.

9

После неспешных сборов цирк снова пустился в дорогу. Несмотря на нескромные шутки Аскара и Освальда о возможности временно освободить кибитку для новой подруги Рамона, Улима напросилась к Карле. Женщины сначала поговорили о волках, о погоде и неурожае, а потом перешли на рассказы о чудесах и странствиях. Понемногу Улима начала без перерыва рассказывать о казнях и преступниках, о темных силах, которые скрываются в заброшенных домах и лесах. Немая Илона сжалась в комочек, не отводя глаз от рассказчицы. Карла же задремала. Кибитка мерно катилась по ровной дороге, внутри было тепло и уютно, дрема так и норовила затянуть поглубже, негромкое бормотание соседки убаюкивало.

Карле начало сниться что-то летнее, теплое, приятное, через несколько минут она совсем впала в забытье. Сон постепенно переносил ее из лета в осень, и Карла начала зябнуть наяву.

Неожиданно открыв глаза от толчка подпрыгнувшей на кочке кибитки, она на мгновенье очнулась. Улима все также плела бесконечные сказки о вампирах, но взглянув на Илону, Карла проснулась сразу: немая с огромными от ужаса глазами была белее снега, прижав руки к губам, она, казалось, умоляла прекратить эту пытку страшными историями. Но не могла вымолвить и звука!

– Улима, хватит! Девчонка же сейчас от страха окочурится! – прикрикнула Карла на старуху.

Та вздрогнула, будто выйдя из транса, и замолчала. В темноте кибитки все было расплывчатым, но Карле показалось, что Улима порозовела, как будто хорошо отдохнула и выспалась, хотя ее бормотание не прекращалось ни на минуту.

– Прости меня, девочка, и ты, Карла! – покаянно запела старуха. – Заговорилась, после блужданий по лесу отвыкла от людей, да и с такими благодарными слушателями немудрено увлечься. Я лучше посплю, отдохну, пока доберемся до деревни.

Карла утешающе стала нашептывать Илоне, что все это сказки и небылицы, но нескоро еще немая успокоилась и перестала дрожать. Старуха наконец догадалась откинуть полог кибитки, и дневной свет хлынул внутрь, рассеивая страхи и темноту. А на горизонте уже показались маленькие домишки нового поселения.

Сериус заезжал внутрь деревенской ограды первым, как вдруг с его кибитки слетело колесо. Движение прекратилось. Из задних кибиток повыскакивали циркачи на помощь. Деревенские жители высыпались на дорогу из любопытства поглазеть, собаки лаяли, арстисты мешали друг другу. Во всей этой суматохе никто не заметил, куда девалась Улима, тихо покинув кибитку Карлы.

После того как лагерь окончательно остановился на ночь в отведенном ему деревенским старостой месте – в этот раз посреди деревни на площади, – начались обычные хлопоты подготовке к ночлегу. Карле было не до поисков новой соседки. Циркачи и вовсе забыли об Улиме. Илона испуганно молчала в уголке. Лишь Рамон пару раз вспомнил про обещавшую угощение попутчицу. Но и он махнул рукой на поиски, решив, что она ушла домой, отдыхать после долгой дороги.

За ужином настроение у всех поднялось: деревня казалась зажиточной, и надежды на лучшую еду, чем луковая похлебка, витали над лагерем, разгоняя печаль по Элеоноре. Да и, честно говоря, надменную жену хозяина цирка артисты недолюбливали: она часто капризничала, считая, что ее тоже должны слушаться, и большая часть скандалов и ссор вспыхивали именно по Элеонориной вине. Так что грустить долго по ней никто не собирался. Жизнь так коротка, чтобы тратить ее на ерунду! Встреча с волками лишний раз подтверждала это.

Сериус иногда впадал в задумчивость, но, судя по подсчетам на пальцах, это скорее были размышления над прибылью от выступлений и тратам на пропитание, чем от воспоминаний. Хотя порой хозяин цирка мрачнел, меланхолично прикусывал нижнюю губу, вздыхал, и его глаза подозрительно блестели.

Спать не хотелось, поэтому у костра долго звучали песни и разговоры. Каждый пытался придумать новые фокусы и трюки, предлагал новое чудо, и все дружно высмеивали очередную попытку удивить других. Наконец Лала, устав зевать, отправилась спать, а за ней потянулись и остальные.

10

Новый день окончательно развеял печаль над лагерем. Циркачи успели подзабыть об опасностях позапрошлой ночи, и до вечера им некогда было грустить.

Но когда Сериус начал одеваться к выступлению, на него вновь напала хандра. Мало того, страх перед своим номером одолел метателя ножей.

Да еще вещи Элеоноры в кибитке живо напоминали ему о погибшей жене, и, повинуясь внезапному порыву, Сериус смел их в охапку и забросил в сундук.

– Если бы и воспоминания так легко можно было закрыть! – пробормотал хозяин цирка, медленно захлопывая тяжелую крышку, словно хороня память об Элеоноре.

Он неспешно оделся, вышел из кибитки и побрел к шатру, тяготясь недобрым предчувствием.

Проходя мимо карлика, болтающегося на входе, хозяин цирка шепнул ему:

– Открывай представление! Не могу я, не лежит душа!

– Ты чего, Сериус, совсем расклеился? – заволновался Рамон.

– Веселить народ не смогу. Ножи бросать, надеюсь, получится, – мрачно ответил он.

– Да, с таким настроением ты только распугаешь зрителей, – согласился карлик. – Ладно, выручу тебя сегодня. Но только один раз! А то сядешь мне на шею!

Сериус слегка улыбнулся, представив себе это зрелище.

– Видишь, даже меня сумел подбодрить! – повеселев, сказал хозяин цирка. – Удачи!

– Чарочку бы для храбрости! – пискнул ему вслед карлик, но Сериус уже смешался с толпой, пробираясь к помосту.

Пришлось и Рамону двинуться в том же направлении, раздавая тычки и пихаясь, про себя костеря недогадливого хозяина цирка, – мог бы и его подождать!

Оказавшись у помоста, карлик задорно подмигнул циркачам, хотя сам слегка волновался и немедля забрался наверх.

– Уважаемые зрители, здравствуйте, наше нижайшее вам! – громко прокричал Рамон, за чем последовал поклон и раздался смех в толпе. – Мы не смогли проехать мимо вашей прекрасной деревни и после ночевки окончательно решили остаться здесь навсегда! Пока вы не вытолкаете наш цирк сами! А сделаете это вы очень скоро, потому что эта скучная компания слишком предсказуема и ничем не может поразить, а, впрочем, смотрите и ничему не удивляйтесь! В начале немая гимнастка заговорит с вами телом! Приветствуйте, перед вами Илона!

Немая, бледная после ночи, полной кошмаров, на совесть отработала свой номер. К счастью, сейчас ей бояться было нечего, а плавные движения и сосредоточение на удерживании равновесия вытеснили остатки страхов из головы.

Ее сменил Бабула, которому все время мешал Рамон. Сегодня карлик, гордый новой ролью и переполняемый энергией, пытался жонглировать подковами, в то время как силач поднимал в воздух желающих из толпы. Пару раз Бабула даже споткнулся о Рамона и чуть не уронил одного из деревенских жителей тому на голову. Но карлик вовремя отскочил и на всякий случай больше не показывался на сцене, пока силач не ушел.

На очереди было выступление Рубена. Весь красный от злости Бабула принес клетку со змеями, плюхнул ее на пол и покинул шатер, для успокоения отправившись побродить по деревне. Позже он ужасно сожалел, что не остался. Но, как сказал потом Рамон: «Не ты же у нас ясновидящий!»

После ухода силача все шло своим чередом: Рубен начал доставать своих подопечных, чтобы показать зрителям. А Рамон доверительно сообщил толпе, что дрессировщик чрезвычайно утомил своих змей ночью, пытаясь научить их танцевать.

И, когда Рубен попытался показать одну змею во весь рост, в подтверждение слов карлика она медленно и сонно свернулась в клубок. Публика, изрядно развеселенная Рамоном, аплодировала и свистела. Вторую змею обычно держал Бабула, но, не дождавшись помощника, Рубен рискнул вытащить обеих рептилий сразу, придерживая каждую под головой на весу в разных руках. Сонные змеи повисли как плети, неподвижные, неживые. Народ затопал ногами, свист усилился, по шатру потянуло холодным сквозняком.

Рубен наклонился к клетке, укладывая змею, которую держал слева, и внезапно правая рептилия, не подававшая до этого никаких признаков жизни, вдруг со всей силой стала обвивать руку дрессировщика. Послышался хруст ломающихся костей, и раздался крик Рубена, который пытался стряхнуть ее с себя!

Пораженные ужасом люди молча наблюдали, как одна змея сжимает кольца все туже и туже, а вторая, уроненная на пол, медленно начинает ползти по ноге дрессировщика вверх. Обезумевший от боли Рубен не понимал, что делает, дергаясь из стороны в сторону, и не в силах сопротивляться второй змее, которая быстро двигалась вверх, к голове.

Через несколько мгновений позвонки шеи хрустнули под петлей змеиных колец, и тело дрессировщика сползло по стенке клетки на пол. Опасные рептилии, сделав свое черное дело, ослабили хватку и, прижавшись друг к другу, замерли, словно пытаясь согреться, – и в самом деле, холод начал пробираться под одежду к людям в шатре, как будто посреди лета наступила зима.

12

Минутная тишина сменилась разноголосым шумом. Плач, крики, истеричный смех – все смешалось под куполом шатра. Никто не решался подойти к змеям, помочь дрессировщику, успокоить толпу.

Сериус наконец, собравшись духом, крикнул:

– Аскар, Освальд, Матео, Рамон, кто-нибудь, несите топоры! Выпускайте людей из шатра, выходите все! Здесь опасно оставаться!

Народ неохотно потянулся к выходу, шатер медленно опустел.

С Аскаром и Освальдом, которые ходили за топорами, пришла и Карла. Грустно рассматривала она змей, которых долгие годы сама показывала публике. Обратившись к сыну, старуха сказала:

– Как летит время! Лет десять назад в порту ты час торговался, когда покупал этих змей детенышами. Я подкармливала их молоком, чтобы их хилые тельца стали толще. И хотя зубы им вырвали при рождении, никогда они не таили зла, не пытались укусить меня, свою хозяйку. Что происходит? Когда наш цирк успели проклясть?

Сериус, мрачный, как туча, неохотно процедил сквозь зубы:

– Не верю я в проклятья. Элеонора помешалась, змеи… чертовы змеи…, не знаю я, может, Рубен перестал их кормить? Какая теперь столица? Без дрессировщика и змей нам долго придется раскатывать по придорожным селениям в поисках людей. А если пойдут слухи про проклятый цирк, то нам можно распускать труппу прямо сейчас. Уходи, мама, из шатра! Не стоит тебе видеть это. Топоры принесли. Да и я пойду, не хочу смотреть, как моих змей рубят на части.

Повернувшись к собравшимся мужчинам, сказал:

– По одной рубите. Близко не подходить, видели, что было. А я пойду…

13

Вечером у костра Бабула и Матео курили рядом, обсуждали минувший страшный день.

– Если бы ты и остался в шатре, руку Рубену все равно бы раздавило. А, может, вторая змея на тебя бы накинулась и тоже задушила бы, – размышлял фокусник.

– Думаешь, ты меня этим утешил, Матео? Да я бы завязал эту гадину в морской узел, эх! Сколько раз говорил Сериус: во время представления не расходиться! Был бы я рядом! – Бабула покаянно вздохнул.

Матео пожал плечами, понять, что за чертовщина приключилась в шатре – это было выше его разумения. Когда змеям рубили головы, казалось, что они заснули: ни движения, ни шевеления. Никто так и не понял, почему они напали на дрессировщика. Эту вспышку ярости было невозможно объяснить.

– Кто знает, – думал про себя Матео, – останься Бабула в шатре, хоронили бы двоих. Так что, может, и к лучшему, что ушел. Жаль Рубена, хороший был товарищ. Но потерять Бабулу – нет, спасибо, пускай живет!

Вслух же он сказал:

– Против судьбы не пойдешь! Суждено было умереть молодым, считай, повезло. А нам с тобой еще придется потрясти наши старые кости в кибитках по дорогам! Айда спать! Завтра опять в дорогу, и ты теперь сам править будешь лошадью, никто не сменит. Смотри-ка, ты теперь полноценный хозяин кибитки! Возьми карлика в компаньоны, веселее будет!

Бабула поморщился и пожелал спокойной ночи приятелю. Каждый побрел к своей кибитке. Над лагерем временно повисли сонная тишина и покой – завтра опять нужно было трогаться с места.

14

Дорога петляла между холмов несколько часов подряд, уводя цирк от места гибели Рубена все дальше и дальше.

Сериус, ехавший во главе каравана, мрачно вглядывался в горизонт. Дела цирка давно не шли так паршиво. И просвета среди этой мглы он не видел, ведь не понаслышке знал, как сложно сколотить труппу, найти таланты, объединить так, чтобы не было склок и ссор. Хозяин цирка в душе признавал, что ему очень повезло с артистами, хотя вслух частенько ругал лентяями и бездельниками. И вот теперь два человека безвозвратно ушли…

– Плохо, все очень плохо, – бормотал он себе под нос. – Хуже еще не бывало.

Если бы он умел предвидеть грядущее, то так бы не думал. А будущее уже летело навстречу бродячему цирку, торопясь показаться ему из-за встречных холмов.

Сериус приподнялся над сиденьем, когда встречный ветер донес до него топот копыт. Солнце слепило глаза, и он рассмотрел только одинокий силуэт всадника на черном, как ночь, коне. Громко свистнув остальным, хозяин цирка остановил свою кибитку.

Всадник тоже остановится, как будто в нерешительности. Замотанная тряпками голова, бесформенный балахон странно сочетались с достаточно упитанным конем в полной сбруе.

– Вот только разбойников нам и не хватало, – мелькнула мысль у Сериуса. – Черт, накликал же, хуже не бывает! Бывает!

Но положение хозяина цирка обязывало стоять на страже своей труппы, и он громко крикнул всаднику:

– Кто ты, человече? Наш бродячий цирк не чинит зла простому люду. У нас не разживешься богатством, все наше сокровище – талант. Если едешь дальше – проезжай!

Минута, пока длилась тишина в ответ, показалась Сериусу часом. Наконец всадник спросил приглушенным хрипловатым голосом: