Наследство любви: Вкус второго шанса

Он обошёл помещение медленно, без суеты. Профессиональный взгляд включился сам:

Старое оборудование. Изношенные ручки. Трещины на плитке. Нужна замена. Нужны деньги. Нужна команда.

Он провёл ладонью по доске – дерево было тёплым, будто его только что использовали.

Сзади хлопнула дверь.

– Я знала, что ты пойдёшь сюда сразу, – сказал знакомый голос.

Ирина Петровна стояла в дверном проёме. Строгая, собранная, как всегда. Только под глазами – чуть больше усталости, чем он помнил.

– Привет, – сказал он.

Она подошла, поправила рукав, будто это могло навести порядок во всём.

– Ты не заехал домой.

– Потом, – ответил он, не оборачиваясь. – Здесь… как?

Ирина Петровна вздохнула.

– Держала как могла. Уборка, проветривание, охрана. Но ты же понимаешь – без работы всё равно всё умирает.

Даниил кивнул.

– Светлана была здесь? – спросил он.

Это был вопрос, который резал рот изнутри. Но он всё равно его произнёс.

– Была. Утром.

Он не удержался, всё-таки обернулся.

– Что она делала?

Ирина Петровна посмотрела на него внимательно. Слишком внимательно.

– Нашла книгу Николая Ивановича. И… пекла миндальное печенье.

Внутри что-то дёрнулось.

Миндальное. С цедрой.

Он помнил этот запах. Помнил, как он цеплялся за пальцы и волосы. Помнил, как Светлана вечно обжигалась о противень, потом дула на кожу и смеялась – будто боль была мелочью.

И помнил тот вечер. Последний. Когда они ели это печенье втроём – он, Светлана и Николай Иванович. А на следующий день Светлана исчезла.

Даниил постучал пальцами по столешнице – раз, два, три. Ритм ножа.

– Как она выглядит? – спросил он, стараясь, чтобы это прозвучало как деловой интерес. Как вопрос шефа о новом кондитере.

– Иначе, – сказала Ирина Петровна. – Взрослая. Сильная. И… держит себя так, будто её нельзя тронуть.

Он будто увидел это: Светлана с прямой спиной, с идеальными движениями, с лицом, на котором ничего не читается.

Ему стало одновременно легче и хуже.

Легче – потому что такую проще уважать как профессионала.

Хуже – потому что такую труднее вернуть в разговор о прошлом.

– Она знает про условие? – спросил он.

– Знает.

Пауза повисла между ними, как натянутая нить карамели: тонкая, но рвёт кожу, если дёрнуть.

– Даня, – тихо сказала Ирина Петровна. – Ты… не делай глупостей. Пожалуйста.

Он посмотрел на неё.

– Например?

Ирина Петровна отвела взгляд.

– Например… не начинай с обвинений. Вы оба сейчас… на взводе.

Он хотел спросить: «А ты? Ты тоже на взводе?» Но проглотил вопрос. Слишком рано. Пока нужен контроль.

– Мне нужны цифры и список проблем, – сказал он. – С кем можно поговорить из тех, кто остался?

– Павел сегодня зайдёт, – ответила Ирина Петровна. – Ты же его знаешь.

Даниил кивнул.

– Хорошо. Тогда я подожду здесь.

Он снова повернулся к кухне. К её полкам. К её запахам. К её тишине.

И вдруг понял: тишина здесь не пустая. Тишина наполнена теми, кого нет.

Павел пришёл ближе к вечеру – с пакетом продуктов в руках, как будто хотел доказать, что кухня ещё может жить.

– Шеф, – сказал он вместо приветствия, и в этом было и уважение, и облегчение. – Хорошо, что ты вернулся.

– Давай без церемоний, – ответил Даниил. – Что по факту?

Павел поставил пакет на стол, огляделся.

– По факту – плохо. Половина персонала ушла ещё до смерти Николая Ивановича. Кто остался – держался на привычке и на уважении. Оборудование старое. Меню… честно? Музей. И денег нет.

– Насколько «нет»?

Павел назвал цифру.

Даниил не поморщился. Просто отметил внутри: это не ремонт, это реанимация.

– Но потенциал есть, – быстро добавил Павел, будто боялся, что Даниил развернётся и уйдёт. – Место, история, имя. Если правильно собрать концепцию, можно вытащить.

– «Правильно» – это как? – спросил Даниил.

Павел пожал плечами.

– Комбо. Традиции плюс современность. Ты это умеешь. Светлана тоже… – он замялся, но договорил. – Она произвела впечатление. Сильная. Видно, что не просто «приехала оформлять бумаги».

Даниил молча налил кофе в две старые чашки, которые помнил ещё со времён стажировки. Запах кофе смешался с запахом кухни – и на секунду показалось, что всё может быть как раньше. Пока он не вспомнил: «как раньше» закончилось её исчезновением.

– Она планирует вернуться во Францию, – сказал он больше себе, чем Павлу.

– Может, – осторожно ответил Павел. – Но сейчас она здесь.

Даниил кивнул.

Сейчас. Да.

– Завтра я поговорю с ней, – сказал он. – Нормально. По делу.

Павел посмотрел так, будто хотел сказать «удачи», но удержался.

– Я буду рядом, если что, – сказал он только.

Даниил проводил его взглядом. Потом остался один.

Кухня снова стала тихой.

Он прошёл к дальнему углу – туда, где Николай Иванович держал свой маленький шкафчик. Личный. Неприкосновенный.

Даниил никогда не открывал его без разрешения. Даже когда был подростком и всё вокруг хотелось потрогать и проверить.

Теперь разрешения не спросишь.

Он поддел дверцу – и та поддалась.

Внутри лежали мелочи: блокнот с заметками, выцветшая фотография с открытия ресторана, пара наград.

И ещё – снимок. Старый, чуть загнутый по углам.

Даниил на фото был мальчишкой. Улыбался, держал какое-то блюдо, гордый, как будто поймал счастье голыми руками.

На обороте было написано размашисто, знакомым почерком:

«Мой наследник».

Горло перехватило. В глазах на секунду потемнело, как будто воздух в кухне стал слишком густым.

Он медленно вдохнул. Раз. Два. Выдох.

Не помогло.

Пальцы стали холодными. Сердце сбилось с привычного ритма.

Он резко убрал фотографию обратно и закрыл шкафчик – слишком быстро, будто мог прищемить этим жестом собственную слабость.

Даниил стоял посреди кухни и слушал, как в тишине щёлкает где-то старый холодильник.

И вдруг понял, что злится.

Не на смерть. Не на долги. Не на то, что придётся менять оборудование.

Он злился на то, что Николай Иванович оставил ему не только ресторан.

Николай Иванович оставил ему Светлану.

Как задачу.

Как экзамен.

Как блюдо, которое нельзя недожарить и нельзя пережарить – иначе всё развалится.

Утро следующего дня началось без кофе.

Даниил пришёл в «Мельницу» рано, когда город ещё не успел окончательно проснуться. Пальцы пахли металлом ключей, куртка – холодным воздухом улицы.

Кухня встретила его лёгким запахом ванили.

Он остановился на пороге.

Ваниль была не из пакета и не из духов. Это был тонкий след – как духи, которые остаются в комнате после того, как человек вышел.

Светлана уже была здесь.

Она стояла у стола с бумагами – собранная, в белом фартуке, волосы убраны, движения точные. Не девушка из памяти, а женщина, которая умеет держаться так, будто мир – это рабочая поверхность: протри, выровняй, контролируй.

Она подняла голову.

Их взгляды столкнулись.

– Доброе утро, – сказал Даниил.

– Доброе, – ответила она, и голос был спокойным. Слишком спокойным.

Он подошёл ближе – ровно настолько, чтобы оставаться «профессионально» и при этом слышать её дыхание.

– У нас шесть месяцев, – сказал он. – Ресторан в минусе. Команда разбита. Если мы начнём выяснять прошлое – мы утопим «Мельницу» вместе с ним.

Светлана не отвела взгляд.

– Я пришла не за прошлым, – сказала она. – Я пришла за делом.

Её пальцы аккуратно поправили листы – выровняли край к краю. И этот жест почему-то разозлил его сильнее, чем любые слова. Слишком правильная. Слишком контролирующая. Слишком… как будто ей всё равно.

– Тогда начнём с главного, – сказал Даниил. – Ты хочешь сделать из «Мельницы» Париж.

В её глазах на секунду мелькнуло что-то острое.

– А ты хочешь законсервировать её как мавзолей, – ответила она.

Воздух на кухне стал плотнее. Как в момент, когда соус вот-вот закипит и пойдёт через край.

Даниил наклонился к столу, ткнул пальцем в цифры.

– У нас нет права на красивую философию. Есть деньги. Есть сроки. Есть реальность.

Светлана накрыла его палец листом – не касаясь кожи, но словно закрывая его слово.

– Реальность в том, что по старой схеме ресторан умер. Значит, его надо оживлять по новой.

Они смотрели друг на друга – и это уже не было просто обсуждением концепции. Это было столкновение характеров, которые слишком хорошо знают вкус друг друга, чтобы притворяться равнодушными.

– Хорошо, – сказал Даниил, выпрямляясь. – Тогда договор.

Он вынул из кармана блокнот и положил на стол.

– Пишем список: что оставить, что убрать, что изменить. Без «потому что мне так хочется». Только «почему это работает».

Светлана чуть приподняла бровь.

– Договорились.

Она протянула руку – деловой жест.

Даниил посмотрел на её ладонь и понял: это проще, чем прошлое. И опаснее, чем прошлое.

Он всё-таки коснулся её пальцев.

Слабый разряд прошёл по коже – не романтический, а животный, рефлекторный, как ожог от горячего металла: быстро и точно.

Он отпустил её руку сразу же.

Светлана тоже.

Они оба сделали вид, что ничего не произошло.

Но воздух на кухне пах теперь не только ванилью.

Пахло тем, что нельзя контролировать.

Даниил опустил взгляд на блокнот, собираясь написать первое слово.

И в этот момент из-за стены раздался звук – короткий, сухой щелчок.

Будто в пустом зале закрыли дверь.

Светлана тоже замерла.

– Мы здесь не одни? – тихо спросила она.

Даниил поднял голову.

Щелчок повторился – и теперь он понял: это не дверь. Это фотоаппарат. Или камера.

Кто-то снимал.

И снимал не ресторан.

Снимал их двоих – на одной кухне, в одной рамке, как будто уже собирал доказательства того, что эта история снова началась.

Глава 3

Светлана

Светлана пришла в «Мельницу» раньше остальных – не потому, что любила ранние подъёмы, а потому что ей нужно было несколько минут тишины, прежде чем начнётся шум.

Тишина в ресторане была другой, чем в её съёмной квартире. Там – чужая, тонкая, как одноразовая скатерть. Здесь – плотная. Слой за слоем: дерево, пыль, старый лак, специи в щелях, где когда-то каждый вечер жили чужие разговоры.

Она провела ладонью по стойке у входа. Дуб был прохладным, шершавым, с небольшими заусенцами – как будто место обиделось, что его бросили без присмотра. В Париже такие поверхности сразу бы пошли под шлифовку. Здесь шрамы были частью лица.

«Сегодня – работа», напомнила она себе.

Но пальцы всё равно слегка горели – не болью, а нервным жаром, знакомым по конкурсам, по важным дегустациям, по встречам, где тебя оценивают и решают: ты остаёшься или вылетаешь.

Она поднялась в кабинет деда.

Там пахло книгами и кожей переплётов. И ещё – горечью табака, которого дед давно не курил, но запах не уходил, как не уходит чужая привычка из стен. Светлана поставила на стол папку с листами, аккуратно выровняла углы. Бумага была её бронёй: если эмоции полезут наружу, можно спрятаться в цифрах и списках, как в холодильнике – в холоде легче держать лицо.

Дверь заскрипела.

– Уже здесь? – Ирина Петровна вошла тихо, но её шаги всё равно отдавались в кабинете громче, чем должны были.

Светлана улыбнулась вежливо.

– Привычка.

Ирина Петровна сняла пальто, повесила на спинку стула. Села не к столу – чуть в стороне. Как судья, который не хочет выглядеть участником.

Следом появился Павел. Он коротко кивнул Светлане, потом посмотрел на неё внимательнее, будто сверял: выдержит ли она это место.

– Доброе утро, – сказал он.

– Доброе, – ответила Светлана.

Даниил вошёл последним.

Кабинет будто стал меньше.

Он был в рубашке, рукава закатаны ровно, без суеты. Волосы аккуратно уложены, и всё равно одна прядь падала на лоб – упрямая, как и он сам. Светлана поймала себя на неприятном: тело узнало его раньше разума. В груди поднялось тепло – быстрое, опасное, как вспышка спирта над огнём.

Она вдохнула медленно, через нос. Дерево. Кожа. Чуть-чуть пыли. Никакого одеколона. Никаких воспоминаний.

– Начнём, – сказала она, не давая паузе превратиться в разговор без слов.

Ирина Петровна сложила руки. Павел сел чуть ближе к двери, как будто заранее готовился тушить пожар.

Светлана разложила на столе листы: короткий план работ по кухне, черновик меню, список «что оставить обязательно». Никаких красивых слайдов. Никаких обещаний «увеличить чек». Если она начнёт продавать идею словами, Даниил разорвёт её на месте – и будет прав.

– Ресторан закрыт три месяца, – сказала Светлана. – Гости ушли. Часть персонала ушла. Возвращать надо быстро, иначе мы откроемся уже в пустоту.

Даниил не перебивал. Смотрел на бумаги. На её пальцы. На заголовки. Спокойно. Слишком.

– Я предлагаю идти от того, что у «Мельницы» есть, – продолжила она. – История, узнаваемые блюда, имя. Это нельзя выбрасывать. Но меню должно перестать быть списком «как было двадцать лет назад». Мы оставим несколько фирменных позиций, но остальное пересоберём: сезонно, легче, точнее.

Она подняла взгляд и поймала его выражение – нейтральное, как у шефа на дегустации, когда он уже решил, что блюдо надо переделать, но пока не унижает вслух.

– И отдельно, – сказала Светлана, чтобы не дать ему повесить ярлык «пришла играть в Париж». – Кондитерская часть. Десерты могут стать нашей сильной стороной. Не «после борща», а как причина прийти.

Даниил медленно поднял голову.

– Причина прийти сюда – не десерты, – произнёс он. – Здесь приходили за основным. За тем, что было «как у деда».

Светлана почувствовала, как внутри вспыхивает раздражение – горячее, простое.

– Деда больше нет, – сказала она и тут же пожалела о резкости. В кабинете будто стало холоднее.

Ирина Петровна опустила взгляд. Павел напрягся.

Даниил не моргнул.

– Именно поэтому, – продолжила Светлана быстрее, мягче, – мы должны сохранить не «как было», а «как работало». Традиции можно держать, но нельзя ими душить.

Он положил ладонь на лист с меню. Перевернул, пробежал взглядом по её пометкам.

– Вы убираете половину классики.

– Я убираю то, что не продаётся и что из кухни делают мучение, – ответила Светлана. – Я вижу здесь блюда, которые требуют времени и людей, которых у нас нет. И я вижу блюда, которые можно сделать лучше и быстрее, не убивая смысл.

Даниил откинулся на спинку стула. Тишина натянулась, как карамель, которую нельзя трогать руками – липнет и жжёт.

– Вы хотите сделать из «Мельницы» модное заведение, – сказал он спокойно. – Светлое, чистое, европейское. И чтобы все фотографировали тарелки, а не ели.

Она стиснула зубы. В горле снова пересохло.

– Я хочу, чтобы здесь снова были гости, – сказала она. – Чтобы сотрудники получали зарплату. Чтобы ресторан работал, а не стоял памятником.

Павел подался вперёд.

– Можно я скажу? – осторожно спросил он.

Светлана кивнула, не отводя взгляд от Даниила.

– Если коротко, – сказал Павел, – оба правы. Мы потеряем гостей, если слишком резко сменим курс. И мы не выживем, если вообще не поменяемся.

Даниил слегка усмехнулся, но в усмешке не было веселья.

– Компромисс в кухне – это часто испорченное блюдо, – сказал он. – Не хватает соли всем, а виноват шеф.

– Виноват тот, кто боится менять рецепт, когда он перестал работать, – отрезала Светлана.

Её голос прозвучал жёстче, чем она хотела. Французский акцент прорезался на одном слове – едва заметно. Но Даниил услышал.

Он наклонился вперёд.

– Вы говорите о смене рецепта так, будто знаете здесь всё лучше всех.

Её пальцы непроизвольно сжались на краю папки. Бумага хрустнула.

– Я знаю кухню, – сказала она. – Я знаю людей. И я знаю, что если мы будем делать вид, что ничего не надо менять, мы просто красиво закроемся.

Даниил поднялся. Не резко – спокойно, уверенно. И это раздражало ещё сильнее: он поднимался так, будто кабинет принадлежал ему.

– Хорошо, – сказал он. – Тогда по фактам.

Он взял другой лист – не её. Тонкую папку из своей сумки. Положил на стол. Достал несколько страниц с печатями и красными пометками.

– Концепции – это прекрасно, – произнёс Даниил. – Но есть проблема, которая не обсуждается. Она или есть, или нас нет.

Светлана напряглась.

Он развернул первую страницу.

Цифры ударили сразу – не глазом, животом. Как лёд, который опускается внутрь и не тает.

Светлана наклонилась ближе. Пальцы перестали гореть. Стало холодно.

– Откуда это? – спросила она.

– Финансовая сводка. Долги. Платежи. Срыв поставок. – Даниил говорил ровно. – Ресторан в минусе. И в минусе давно.

Павел тихо выдохнул. Ирина Петровна побледнела.

Светлана пробежала глазами по строкам. Сухие слова. Сухие суммы. И всё равно в них было ощущение: кто-то резал мясо тупым ножом.

– Это… – она сглотнула. – Это почти банкротство.

Даниил кивнул.

– Если мы не найдём деньги и не поднимем поток быстро, – сказал он, – «Мельница» не доживёт до конца этого полугода.

Светлана почувствовала, как внутри поднимается паника – не истерика, нет. Глухая паника взрослого человека, который понимает: ты опоздал на поезд, и следующий будет через год. И ты не уверен, что доживёшь до следующего.

Она выпрямилась. Заставила себя дышать ровно.

– Почему дед… – начала она и остановилась. Потому что «почему дед не сказал» звучало бы обвинением к мёртвому.

Ирина Петровна тихо сказала:

– Николай Иванович до последнего думал, что вытянет. Он не хотел… вас тревожить.

Светлана посмотрела на тётю Даниила – и впервые увидела в ней не «администратора», а женщину, которая тоже потеряла своего человека.

Горло снова сжалось.

– Значит, – сказала Светлана, – мы обсуждаем не «как красиво», а «как выжить».

Даниил постучал пальцем по одному из пунктов.

– Нам нужно понять, откуда взялись проблемы. Почему поставщики стали давить. Почему пошли негативные отзывы. Почему поднялись условия.

Павел нахмурился.

– Отзывы странные, – сказал он. – Пару раз появлялись такие, будто человек вообще здесь не был. Описывает блюда, которых у нас нет.

Светлана почувствовала, как по спине пробежал холодок.

– Кто-то нас топит, – произнесла она тихо.

Даниил посмотрел на неё – быстро, остро. Как будто проверял: она понимает, где реальность, а где фантазии.

– Возможно, – сказал он. – И если это так, мы должны понять, кто.

Светлана встала, подошла к окну. Во дворике было пусто. Там, где дед когда-то ставил мангал и учил мальчишек переворачивать мясо одним движением – «не тыкай, ты не врач» – теперь лежали мокрые листья.

Она поймала себя на мысли: если сейчас продать, уйти, вернуться в Париж – это будет рационально. Логично. Безопасно.

И в то же время внутри что-то упёрлось, как косточка в горле: нельзя.

Не потому что «романтика». Потому что дед. Потому что люди. Потому что это место – единственное, что по-настоящему было её домом.

Она повернулась.

– Ладно, – сказала Светлана. – Тогда так: мы составляем план. Быстрый запуск. Сокращённое меню. Промо. И… ищем деньги.

– И вы готовы вкладываться? – спросил Даниил.

Вопрос был не про деньги. Вопрос был про намерение. Про то, собирается ли она «пересидеть полгода» и исчезнуть снова.

Светлана выдержала взгляд.

– Готова, – сказала она.

Она сама удивилась, как легко прозвучало это слово.

В дверь постучали.

Стук был уверенным, коротким. Не «можно?». А «я уже здесь».

Ирина Петровна напряглась.

– Мы никого не ждём, – сказала она.

Даниил не двинулся, но плечи его стали чуть шире, будто он заранее заслонял пространство.

Дверь открылась без приглашения.

На пороге стоял мужчина лет сорока, высокий, в дорогом костюме. Движения – мягкие, уверенные. Лицо – улыбается. Глаза – нет.

Светлана сразу почувствовала запах: тяжёлый одеколон, который не спрашивает разрешения, он просто заполняет воздух и объявляет себя главным.

– Прошу прощения, что без записи, – сказал мужчина. – Виктор Савельев. «Корона Групп».

Он сделал шаг в кабинет – и не ждал, что ему предложат стул.

Светлана внутренне выпрямилась. Мышцы живота напряглись, как перед ударом.

– Чем обязаны? – спросила она.

Савельев перевёл взгляд на бумаги на столе. Не спросил разрешения. Просто посмотрел – и это было хуже.

– Печально, – произнёс он с оттенком сочувствия. – Такое место. Такая история. И вот – цифры.

Ирина Петровна резко встала.

– Мы не…

– Я не пришёл читать вам лекции, – мягко перебил Савельев. – Я пришёл предложить выход. Быстрый. Чистый. Вы – люди занятые. У каждого своя карьера, свои проекты. Зачем вам тянуть на себе тонущий корабль?

Слово «тонущий» зацепило больно. Как будто он плюнул не в ресторан – в память.

Даниил тихо сказал:

– Мы не договаривались о встрече.

Савельев повернулся к нему и улыбнулся уже иначе – чуть шире.

– Даниил Андреевич, – сказал он. – Вас знает весь гастрономический рынок. Ваше имя в городе – актив. И в Москве – актив. Зачем вам связываться с региональной проблемой?

Светлана почувствовала, как внутри начинает кипеть злость – густая, как карамель на огне: если не снять вовремя, будет горечь.

– А вы, – Савельев повернулся к ней, – Светлана Николаевна… Париж, да? Красиво. Умно. Перспективно. – Он сделал паузу, будто пробовал её на вкус. – Зачем вам это место?

«Это место». Не «ресторан». Не «Мельница». «Помещение».

Светлана сжала пальцы так, что ноготь впился в кожу. Боль помогла.

– Мы не продаём, – сказала она.

Савельев поднял ладони в примирительном жесте, но глаза оставались холодными.

– Вы ещё не дослушали условия.

Он достал из портфеля тонкую папку.

– Я готов выкупить доли. Быстро. По сумме выше рыночной. Закрываете долги, делаете себе подарок – и живёте дальше.

Павел дернулся, как от удара.

Ирина Петровна побледнела ещё сильнее.

Светлана на секунду услышала внутри голос «французской» части себя: бери деньги, уходи, не играй в героиню. В Париже тебя ждёт реальная жизнь.

И тут же – другой голос, дедов, хрипловатый: «Любовь – это не только про людей, Света. Любовь – это про дело тоже. Если без души – даже идеальные пропорции не спасут».

Светлана посмотрела на Даниила – и поймала его взгляд. В нём не было просьбы. Был вопрос: «Ты сейчас сдашься?»

Она сама удивилась, как чётко поняла: если она сейчас дрогнет – это будет не про деньги. Это будет про второй побег.

Светлана подняла подбородок.

– Нет, – сказала она. – Не интересно.

Савельев чуть прищурился.

– Вы упрямы. Это похвально. Но упрямство не платит по счетам.

Даниил сделал шаг вперёд. Небольшой. Но Савельев заметил.

– Достаточно, – сказал Даниил тихо. – Мы не продаём.

– Пока, – поправил Савельев. – Пока вы так думаете.

Он положил визитку на стол. Медленно. Как ставят метку на карте: «здесь будет моё».

– Я оставлю контакты, – произнёс он. – И совет: не принимайте решения на эмоциях. Рынок нестабилен. Банки – нервные. Поставщики – тоже. Иногда достаточно маленького толчка…

Он не договорил. Но тень угрозы осталась в воздухе, как запах его одеколона.

Светлана удержалась, чтобы не сделать шаг назад.

Савельев улыбнулся ещё раз – пусто – и вышел.

Дверь закрылась.

Тишина в кабинете стала тяжёлой.

Светлана медленно выдохнула.

– Он не случайно пришёл, – сказала она.

Даниил кивнул.

– Не случайно.

Павел хмуро сказал:

– И откуда он узнал про отчёты?

Ирина Петровна сжала губы.

– У нас есть кредитная линия, – тихо призналась она. – И банк… банк мог…

Светлана почувствовала, как внутри снова поднимается холод, но теперь он был другим: злым.

– Значит, – сказала она, – нас ведут.

В этом «нас» было что-то новое. Чужое и правильное одновременно.

Даниил посмотрел на неё так, будто впервые за эти дни видел не «ту, которая ушла», а партнёра, который остался.

– Тогда будем работать, – сказал он просто.

Светлана кивнула.

И вдруг поняла: спасение ресторана – это не проект. Это война. И она только что выбрала сторону.

К вечеру в ресторане стало тише. Сотрудники разошлись. Павел ушёл последним, пообещав зайти утром. Ирина Петровна задержалась у двери кабинета, будто хотела сказать что-то ещё, но передумала и ушла тоже.

Светлана осталась одна в дегустационной комнате – небольшом зале рядом с кухней, где дед когда-то принимал «особых» гостей. Здесь была маленькая плита, рабочая поверхность, несколько стульев. Место, где разговоры были тише и честнее.