А где любовь под тенью Тадж Махала

Мы снова набились сельдью в бочку. Я опять оказалась на переднем сиденье. Наглеющий водила сильнее прижимался ко мне, оттопыривая локти, чтобы дотянуться и почувствовать мою грудь.

– Он тебя там не лапает? – заботливо пошутила сзади Ия.

– Есть немного, – скривила шутливое лицо.

– Поэтому мы там с ним рядом не садимся.

Это я уже поняла. Немного заело, что почему тогда я должна сидеть на небезопасном позорном месте. Но решила в другой раз хитро запрыгнуть назад.

Плюнув на неудобства, во все глаза стала пялиться на город, что мелькал мимо. Теперь мы уже оказались на довольно чистой и цивилизованной дороге. Я подумала, что центральная. По середине на травянистой меже, разделяющей две полосы, нашу и встречную, красовались рекламные плакаты, социальные проекты: «Биг базар», «Сделаем наш город чистым и зеленым!», «Джювелери…», «…хенди крафт…» «до Таджа 11 км, до Лал килы 9 км.»

Кинотеатры, с пестрыми плакатами новых фильмов, большие стеклянные магазины, перекрестки с постовым регулировщиком, большой красный дворец в могольском стиле, повсеместные рядовые храмики, вроде наших часовенек, толпы красочных ярких людей с улыбающимися белыми зубами. Все восторгало и наполняло душу счастьем. Это Агра. Однажды мы наверно узнаем ее всю, или почти всю.

«Придет время и мы привыкнем и перестанем бояться этих дорог, этих улиц, этих людей. Город перестанет быть нам чужим. И мы станем тут настоящими жителями,» – думалось мне с надеждой.

– Приехали! – послышался призыв выгружаться.

Мы попрыгали, как клопы с постели, и скопились у обочины.

Нам снова предстояло переходить кишащую дорогу. Но на этот раз здесь оказался регулировщик, который позволил пешеходам без риска перебраться на другую сторону.

Это и был наш рынок. Настоящий восточный базар. С яркими мотающимися на ветру подвешенными разноцветными рубахами и штанами, сари и шальвар камизами. С лотками дешевых стеклянных круглых чуриев. Я сразу подумала: «Вот бы мне кто-нибудь подарил такие. Люблю носить браслеты.»

На торговом ряду было представлено почти все: книги, журналы, косметика, парфюмерия, бытовая химия, одежда, обувь, украшения, сумки, еда, напитки, фрукты, овощи…

Я в любопытстве подняла голову. Вторые этажи были жилые. Там иногда прохаживалась молодая хозяйка, развешивала белье или, согнувшись и облокотясь на перила, наблюдала за текучкой внизу. Наверно, это дома торговцев.

Пошли дальше. Держались близко друг другу, чтобы не потеряться.

– Оказывается, здесь есть все! – удивилась я вслух, обращаясь неопределенно к тем, кто услышит.

– Да, – где-то сбоку пискнула Юлька.

– А мы с собой тащили туалетную бумагу, шампунь, мыло, – бубнил досадливо Саша.

– И кто сказал, что здесь ничего нет? – поражалась я. – Все как у нас. Лучше б я лишний килограмм гречки взяла и курсы английского.

Мы уже понемногу начинали понимать, что упаковались не совсем правильно и взяли много лишних вещей из дому. А вот щетку-то забыла.

– Ну кому что надо? – гаркнул деловито Зафар.

Мы, перебивая друг друга, оглашали списки необходимого, зачем пришли.

– Ладно, ладно, – отмахивался он от нас. – Сейчас всем все купим. Что тут не найдем, в Багване посмотрим.

Мне это название даже в ухо не влетело. Куда пойдем?

Танька с грузинками помчались проверять сумки. Целый магазин – и все вышитое, приляпанное, с блестками, зеркальцами, побрякушками.

– На уроки ходить не с чем, – словно ответили на мой вопрос «зачем им сумки».

Юлька, любительница оных, тоже кинулась вслед за сокурсницами, хотя привезла из дома на выбор. Нас с Сашей сумки не интересовали, но мы поплелись за ними, чтобы не потеряться.

Скучно наблюдали, как девчонки опрашивают, торгуются, проверяют молнии, кожу, заклепки. Я удивлялась, почему отличалась от других и кроме удобного рюкзака и напоясной сумочки-кошелька путешественника ничего никогда не искала.

Наконец-то мытарства окончились – никто ничего не купил. И мы гурьбой пошли дальше в глубь базара.

Вся Индия ходила в шлепанцах. Моя обувь не позволяла делать длительные пешеходные вылазки. Юлька тоже на каблуках и в кроссовакх далеко бы не убежала. Мы как сговорились взглянули жадно на прилавок с обувью.

– Ой, да они развалятся через неделю! – махнул на них Зафар.

Но нам так стоналось переобуться, что мы позволили себе ослушаться: разваляться – новые купим. Но сейчас поменять. Когда еще случай выпадет?

– Китне – сколько? – ткнули мы коричневые шлепки.

– До соу, – отозвался продавец.

– Зафар, Зафар, двести за них это дорого или нет?

Наш узбек деловито прищурился:

– Средне. Надо торговаться. А вы уже точно брать хотите?

Мы померили. Я обычные шлепанцы, слегка похожие на лапти без пяток. Мягкие, удобные и скорее всего мозоли не натрут без капроновых носков. Юлька более стильные на вид, с перекладинкой между большим пальцем. Я такие уже мерила. И давно поняла, что все, что попадает мне между пальцев и мешает – жутко злит, изводит и натирает. Тоже у меня и с пальцами на руках – не переношу кольца.

Ей тоже понравились.

– Берем, если продаст подешевле.

Зафар, не долго думая, прикладывая к делу весь свой восточный характер, шумно-весело торговался, шутя, отмахиваясь, играясь, как кот с мышью. Уходил-возвращался. Делал добродушное и суровое лицо. Наконец торговец сдался и мы сошлись на цене в сто двадцать рупий.

– Это все равно дорого, – недовольно насупился наш друг.

– Да ладно, – мы решили простить на первый раз и уже совали пятисотки.

– У меня сдачи столько не будет, – посерьезнел продавец, осматривая с удивленной подозрительностью наши гладкие желтенькие пятисотки.

Что же делать? Неужели останемся без шлепок? Неужели всю жизнь в Агре обречены просить мелочи у сокурсников, неизвестно где ее доставших? Неужели вечная зависимость?

Порешили дать одну пятисотенную за две пары. Потом расквитаемся. Он вернул нам две синих сотни, одну сиреневую пятидесятку и жухлые, будто проеденные молью коричневатые десятки.

Мы пришли в восторг: у нас появились более менее разменные деньги.

Дальше по торговому ряду остановились у стенда с посудой, ведрами, тазами. Мадина увлеченно что-то выискивала. Саша толкнул меня вбок:

– Глянь, мороженое.

В пяти шагах стояла тележка с надписью аискрим. К потолку привязаны морковного цвета вафельные факелы, воткнутые один в другой.

– Всего пять рупий, – мы удивились.

– Дешево, надо попробовать, – хотя и зареклись отказаться от мороженого.

– До – два, – торжественно протянула я через лоток десятку на двоих.

Веселый и удивленный мороженщик открыл крышку и специальной глубокой загнутой ложкой наскреб нам два белых шарика. Сунул, придавливая их в факелы. С такой же искренней радостью протянул нам, что-то сказав в придачу.

– Шукрия – спасибо, – поблагодарили не отходя, уже засовывая в открытые вытянутые вперед губы. А к лотку уже потянулись люди: надо и им купить, раз мы взяли.

Лизок, другой – вкусно. Молочно-сливочный. Почти как у нас.

Нас заметили собратья, сосестра:

– Ну и что, вкусное? – полетели расспросы.

– А вы разве никогда еще не пробовали? – удивились мы, ведь они уже не первый день в Индии.

– Никогда. Думали плохое.

– Нет, вкусное, как у нас. Похоже.

Они лизнули. Остановились. Задумчивая мысль скользнула по губам, перенеслась к глазам, оттуда ко лбу и ринулась молнией к рукам, которые тут же потянулись к сбережениям. Через секунду счастливый и довольный чудом продавец отоваривал целую очередь иностранцев. Любопытный народ стоял рядом, следя за тем, как таяли в чужеземных ртах белые шарики и шуршали под зубами кусочки вафли.

Тут наши старейшины окружили неожиданно местную девушку, одетую в насыщенно-оранжевую ситцевую кофточку с таким арнаментом, какие бывают на наших простынях, и в джинсы.

– Хай! Хай! – обменялись они и поинтересовались, кто здесь что ищет.

– Откуда они ее знают? – переглянулись мы с Сашей. И спросили позже у Зафара: – Это кто?

– А! – потянул он восторженно. – Это Тануджа. С нами учится.

Ну то, что она сокурсница, тут мы подумали, что местные тоже в этот институт ходят. А то, что в голосе послышалось восхищение, мы не поняли: с виду обычная, со спорной фигурой, среднего роста, грубыми чертами лица, короткими волнистыми волосами. Разве только улыбается мило. А так ничего особенного.

Она помахала и умчалась по своим делам, а наша толпа поплыла к магазину тканей.

Пришлось послушно сесть на тонкие, но мягкие лавочки вдоль стен, и ждать, когда деваньки выберут себе материал для пошивки местных костюмов.

Жара мучила рот. Язык заполнял всю гортань. Как по волшебству, нам предложили металлический стакан ледяной воды. Мы все с жадностью набросились по двое на один. Но тут же отстранились:

– Фу! Она болотная какая-то, – старались не сильно морщиться, чтобы не обидеть хозяев. Даже для вида еще отпили по глотку побултыхать во рту. Вышли, сплюнули.

Мальчишка-работник вытащил посуду после нас и стал споласкивать ее тут же у сомнительного ржавого крана у сточной канавы.

– Ой! – дернул меня Саша, указывая чуть поодаль.

Большая рыжевато-коричневая крыса вынюхивала очистки. Страх заболеть чем-нибудь ужасным кинулся в голову и предательски зашевелился.

– Нет, нет, болезней нет, – повторяли себе симоронски, но поверить не могли.

Наконец, не найдя себе нужной расцветки, девчонки высыпали из лавки и повлекли нас в переулок, где по забору скакали первые обезьяны, которых мы видели впервые и довольно повизгивали,тыкая туда пальцами.

– Обезьяна, обезьяна!

– Ха, бандер! – хихикал на наше удивление местный чумазый мальчишка: странные эти белые, как будто обезьян не видели.

Мы зашли в темную после яркого света пошивочную лавочку, в которой за прилавком на допотопной ножной машинке строчил швы высокий задумчивый, поглощенный своим делом усатый мужчина. Маленькая, до ужаса знакомая на лицо, приятно-добродушная женщина улыбчиво ответила на наше « Намасте» – здрасте. Усадила вдоль стены. Предложила воды, чаю. Мы любезно согласились испробовать еще одну воду, не хотели отвлекаться с чаем.

Питье оказалось чуть сноснее, без болотного вкуса, но с противным густым лекарственным составом, от которого вода делалась плотной. Наверно, это из-за очистителей. И от нее еще больше хотелось пить, как будто она не утоляла, а вызывала жажду.

Мадина примеривала почти готовый шальвар-камиз за занавеской. Таня объясняла, какой длины ей надо шить камиз, какие должны быть разрезы, рукава, подкладка, потому что ткань прозрачная и ходить в таком виде по Агре затруднит путь.

Мадина вышла. Ее лицо, как будто родилась с ненавистью и злобой, носило отпечаток вечного недовольства. Женщина все равно оставалась вежливо-покладистой и приняла ее замечания. Пообещала дошить, доделать.

Таня уже другой портнихе указывала орнаменты, которые подошьются к дупатте – неотъемлемому газовому шарфу костюма. Брюки просила сделать не широкие, а обычные на резинке.

– Я это потом в Киеве носить смогу, а если по их моде, то только здесь.

Мы покивали, изнемогая от нетерпения валить, хотя сами не знали, куда и зачем. Хотя нам требовалось еще купить замки, веревку для сушки белья, тряпки: Юлька особенно настаивала на них – чем пыль вытирать, полы мыть? Это действительно оказалось задачей, с которой наш Зафар ленился справляться.

– Все, – Таня обрадовала нас и мы вышли из душной мастерской.

Снова пялились и повизгивали при виде прыгающей по крыше равнодушной к нам обезьяне.

– Здесь замки дорогие, – пояснил старейшина группировки. – В другом месте посмотрим. А вообще, они и у нас в Кандари продаются.

Мы прошли немного вдаль, потом повернули назад. Тут Юлька радостно запищала, потирая ладони. Отсидев в ожидании примерки, она раззавидовалась и захотела себе тоже индийский наряд. Теперь мы стояли, временами пропуская мотоциклы, велосипеды, тележки с едой, надеясь, что она как можно быстрее натянет на себя узкие, длинные панталоны и примерит узкое белое платье с вышивкой и разрезами.

– Ну как? – кокетливо закружилась.

– Прикольно.

– Тебе идет.

– Белый только, маркий.

– Я беру.

Почти не торгуясь, она разменяла пятисотку и отдала мне долг за тапки.

Ия купила полуторалитровую минералку и вся толпа присосалась к влаге.

Саше досталась двух литровая бутылка – так дешевле, но теплой. Желающих не нашлось. Но зато расценил, что через пять минут и Иина вода станет теплой. Так зачем переплачивать? Потом всем дадим попить. А пока с другими бултыхали в горле ледяную жидкость.

6

Зафар распорядился с водилами зеленых жуков. Я хитро прыгнула без приглашения на заднее сиденье и недовольная Мадина вынуждена была сесть в другую рикшу. А Юлька оказалась под локтем у руля.

«Пусть узнают разницу», – поучительно подумала я, нисколько не мучаясь от угрызений совести.

С ветерком и улюлюканьем наша авторикша помчалась по пыльной дороге, привлекая к себе внимание ошарашенных прохожих: мы ехали гроздьями, как могут позволить себе только местные.

– Мюзик хе? – хихикнула Юлька водителю в ухо.

Он бестолково заулыбался и сокрушенно замотал головой.

– Кье – почему? – спросила зычным голосом Ия.

Он развел плечами: нет, потому что нет.

– Ну почему у него нет музыки? – дули девчонки губы.

Я в отличии от них радовалась этому: уши целей будут.

Мы снова приехали в клоаку под мостом, но я ее не узнала. Впервые я смогла расплатиться сама за нас двоих и вернуть Тане долг.

Куда теперь? Вслед за Мадиной и Зафаром ринулись сквозь толщу рикш, повозок, масляных людей. Девчонки шли, брезгливо отводя руками возможное соприкосновение с грязными рубашками. Через несколько шагов оказались среди торговых рядов, загораживающих вход в магазины.

– Нам веревка нужна, замки, – дергали мы нашего узбека.

– Сейчас все будет, – уговаривал нас не паниковать: он не забыл.

Я уже купила себе зубную щетку,а остальное представлялось менее важным,кроме замка.

– Ой, финики! – взвизгнула Юлька, увидев среди лотков с фруктами стограммовые упаковки. – Обожаю сладкое!

Мы дома уже давно перешли с сахара на изюм с финиками и поэтому я не успела по ним соскучиться и не считала чем-то экзотичным. И чего я хотела тут впервую очередь напробоваться, это свежевыжатых соков. Меня привлекало пока лишь то, чего я была лишена в России. Хотя, наверное, во Владивостоке финики в дефиците.

Наши старосты остановились поговорить с каким-то приземистым мужичком с седеющими волосами.

– Йе лог Рус се – эти русские, – представил узбек нас троих ему.

Тот обрадовался, протянул нам руку. Пожали.

– Аап Катя, Галя, Наташа, Оля джанте хэ? – спросил мужичок знаем ли таких.

Я подумала, про каких девчонок он спрашивает, знаем ли мы их. Подумала, что если Катя, наверно про Панину, что была здесь два года назад вместе с Наташкой – учительницей хинди в спецшколе. Они приезжали тоже в сантсхан по этой программе. А Галя? Ну может еще кто-то с ними. Оля – я определила,что это наша знакомая Ольга, переводчица, женщина за сорок, сморщенная, некрасивая, но всегда такая жизнерастная, веселая, что при встрече мы всегда обнимались и звали ее тетя Оля. Она бывала в Индии и однажды навещала тут девчонок.

Разложив для себя все это, я решила, что знаю их и согласно кивнула:

– Ха, джанти ху – знаю.

Он еще больше обрадовался и пытался расспросить меня, как они теперь и что делают. Юлька категорически отказалась с ним разговаривать, сославшись на занятость, но я видела, что ей это было неприятно. Он был из простых, совсем не похож на креза.

– Да, да, – твердил мне мужичок. – Они все здесь учились.В прошлом году.

Тут я поняла, что это не та Оля. И засомневалась, что о тех ли Катях-Наташах идет речь.

– Джи, – обратился к нему Зафар, к уважительной приставки добавив еще какое-то имя, – девчонки веревку ищут и замки.

Джи, радостный помочь, тут же в двух шагах указал нам на целые бабины веревок и лоток с замками. И почему мы до него их не заметили?

Джи быстро переговорил с продавцом. Я слышала только нечто похожее на просьбу подешевле. И тут же нам отмерили два метра веревки – больше для нашего маленького балкончика и не требовалось – отсчитали деньги. Выбрали по замку: Саше и нам с Юлькой.

– Да у нас в Кандари дешевле, – попытался вставить Зафар, но мы его не слушали. Слово Кандари было пустым словом для нас и потому неубедительным.

В магазинчике с тазами и ведрами Юлька нашла тряпки и купила пачку Тайда. Для постирать я из дома привезла хозяйственного мыла и совсем не подумала о порошке.

Мадина уже звала нас. Ей непременно нужен был магнитофон и материал.

На улице начинало смеркаться и страх все больше обуревал мою трусливую душу. Мы далеко от общаги. Нас хоть и много, но тут больше всякого сброда. Все пялются и не знаешь, что у них на уме.

Мадина выбирала. Проглядывала каждый проигрыватель, узнавала цену. Один шипел, другой плохо крутил. Мы с Сашей удивлялись, что в Индии все еще пользуются такими старыми моделями. Кассетники. Такие были у нас в начале девяностых.

Наконец мы поблагодарили небо: она выбрала и с горем пополам на чем-то сговорившись, купила.

– Теперь в комнате буду «Ашик баная» слушать.

И действительно, по приезде, я на улице и в транспорте повсюду слышала эту песню, хотя у Аньки диск с ней был уже давно. Неужели индийцы редко меняют моду на музыку? Она же старенькая. И хотя раньше эта песня мне нравилась постольку поскольку, для коллекции тоже захотелось ее приобрести. Словно читая мои мысли, Юлька разбила воздух своим только в Индии появившимся звенящим капризным голосом:

– Я хочу музыку купить. Где это можно?

Отозвалось сразу несколько голосов:

– Завтра на Садар-базар поедем. Там много. Выберешь.

– Я там себе тоже куплю, – прогремела басисто Мадина, поглаживая коробку с магнитофоном.

К счастью для меня, уставшей всех ждать, когда тебе самой не интересно, поиск материала закончился на одном магазине – порешили,что дороговато.

Зафар снова нанял две тарахтящих трехколески и мы поехали к себе в Кандари. По дороге мгла быстро, как бывает только в тропиках, скрыла небо и только фонари и фары машин указывали направление.

7

На ужин поспели вовремя.

– Опять рис с далем! – сконфузилась моя сожительница. – Я картошки жареной хочу! Или пиццы!

– Ну если приехала в другую страну, попробуй ее блюда, – вставила я в защиту далю.

– Мы сами соскучились по картошечке, супчику, блинчикам с творожком… – началось перечисление домашних блюд.

Никто не обратил внимание на мои слова. Я удивилась, что они так быстро соскучились по старой пище и не интересуются индийской кухней. Но промолчала и оценила приятный вкус еды. Особенно нравилось, что рис Маниш вообще не солил, а даль – подлива из особого гороха или чечевицы – вмещала натрий хлор совсем чуть-чуть, почти незаметно. Всем, кроме меня, приходилось пудами сыпать в тарелки соль из общей солонки.

Я поела с аппетитом, не то что в обед. Я уже успела нагулять и заслужить пищу. А мои соседки, беспринципно поводив по тарелке и просыпав на стол, демонстративно по очереди вывалили содержимое в ведро объедков.

– Завтра пойдем в кафе. Закажем пиццу, жареную курочку, бутерброды! – объявили они – я скисла.

Я-то надеялась погулять. Не стоит сидеть в европейского вида забегаловках, когда перед тобой новая неизвестная загадочная жизнь. На душе посерело от упущенных заранее возможностей.

После ужина собрались у Тани в комнате. Я принесла ей обещанный корвалол от герпеса. Она очень обрадовалась и сразу смочила болячки на губах.

– Я тебе потом верну, полечусь, – убрала она коробочку на свой шкафчик.

– Ну конечно, у меня же пока все в порядке.

Я оглядела еще раз комнату. Уютная, в коричневых тонах, то ли от занавесок, то ли от покрывал на кроватях, то ли от шкафов, то ли от обильной тени деревьев за окном. Но в нашей комнате не получалось приобрести такую тональность.

Только что прибежала Тануджа и протянула нам нарезанные на тарелке сочные оранжевые ломтики папиты. Я пригляделась, и как то сразу сдалась. Я внезапно поняла, почему все млеют в ее присутствии и сама расположилась к ней всем сердцем. От этой девушки исходила необъяснимая энергия. Ей невозможно было отказать и принимаешь от нее дары с какой-то радостью, словно оздоравливаешься. Мы с Юлькой взяли по кусочку этой папайи. Поблагодарили. Тануджа схватила с полки тетради, книжку и умчалась, извинившись, в другую комнату к своим соотечественникам.

– Она, бедняжка, такая загруженная, – замотала головой Таня, – всегда занята, отдохнуть некогда. Ей еще диплом писать. Целыми днями в библиотеке сидит.

Тут же выложила из своей сумки пакет с индийской солено-острой закуской.

– Тануджа ее очень любит. Я ей купила.

– А ничего, прикольное, – завизжила Юлька, засовывая в рот щепоть за щепотью дробленые горошины с мучными рисинками. Видимо только сейчас раскусила, утром никак на закуску не отреагировала.

Нас позвали из соседней комнаты Ия с Ириной. Мы подождали, когда Таня закончит свои непонятные дела по комнате и прикроет дверь.

Комната Ирины – она жила одна – резко отличалась от соседской. Голая, пустынная. Значит комфорт не от деревьев за окном. Голые стены. Голые окна. Кровати без покрывал. Как будто она здесь еще не обжилась.

– Вы тут вместе живете? – спросила я девчонок.

Ия засмеялась стеклянным дребезжащим смехом, запрокидывая жеманно голову назад.

– Ну можно и так сказать.

– То есть?

– Ирина тут одна . Я в соседней комнате с Натей. Хотя все время здесь провожу. Сплю только там.

И снова задребезжало стекло смеха.

– Ну что, идемте? – вышла из туалета Ирина, поправляя узкую кофту.

Мы встали и направились к фонтану, где нас уже ждали ребята. В коридоре встретилась Баярма. Я позвала ее с нами.

После ужина мы отправились к девчонкам во двор. Это тут такая традиция тусни студентов. Наша вся бригада СНГ и России уже сидит. Я поняла, что отныне это станет нашим всеобщим местом встреч. Компания. Это слово для меня сильно значит. Потому что я не компанейский человек. И теперь мне нужно научиться им быть. Заново, с нуля. Забывая свой неудачный опыт. Нужно держаться уверенно. Нужно быть интересной. То есть обладать хотя бы минимумом социальных навыков, чтобы тебя считали равным, уважали. Тут важно как встать, как сидеть, куда деть руки. И главное нужно как-то сделать так, чтоб во всеобщем разговоре тебя не забыли и ты была в гуще беседы ни о чем.

Баярма была тихая, страшненькая, но, чувствуется, человек хороший. Мне всегда из вежливости и из жалости хочется покровительствовать таким, словно я за них ответственна. Я должна заговорить с ними. Именно для того, чтоб только лишь мне было комфортно за них. Может я видела в них себя.

Мы сидели и по-базарному судачили. Больше всех лидировали в привнесении слов Зафар, Юля, Таня, Ия. Затронули тему «индийцы и мы».

– Да это себя неуважать с индийскими парнями дружить, – доказывали девки.

Мне стало неловко. В тайне от всех я хотела, приехав, перезнакомиться с местными парнями, найти себе одного. Ведь это так интересно – они такие шоколадные, экзотичные. Хотелось проверить, такие же они как европейские, русские или совсем иные. Так же ли с ними можно знакомиться, общаться или по особому. Все это я жаждала разузнать. Я же с детских лет самозабвенно просматривала все доступные индийские фильмы. Помню, вся деревня собиралась в клубе на «Зиту и Гиту», мы могли вскочить спозаранку, если по телевизору казали огрызки клипов этих фильмов, просились к кому-нибудь, если у нас опять не работал наш черно-белый ящик, а там казали «Любимого Раджу»… иначе как бы я попала сюда такой чокнутой.

– Зачем тогда они приехали? Если ненавидят и презирают индийцев, – подумала я.

Мне стало не по себе, потому что если я буду дружить с ними, мне весьма трудно будет реализовать планы. А то и вовсе невозможно из-за чувства общности. Ведь так трудно быть одной тут. А быть с группой – это принять ее нормы… будь они неладны.

Я по-иному посмотрела на нашу Юльку. После прилета она до неузнаваемости изменила поведение. Бросила вид нежной хрупкой девочки, какую я встретила в метро. Стала даже развязной. Еще я не подозревала, во что выльются все мои подозрения, но в тот момент все это лишь наметилось в голове. Задержалось на несколько секунд и, нехотя, ушло.

Я начала вспоминать сегодняшний день. Европеек, индианку в джинсах, ставшую Тануджей. И вспомнила как Саше рассказала:

– Ой, мы стоим в коридоре, ничего не знаем. Вдруг смотрю – красивая индианка идет. Нас увидела и говорит на русском -Привет! – Мы обалдели. А она – Меня Динарой зовут. Я из Туркмении. Так что, смекни.