Дорога первоцветов

Маленькие духи обрадовались Раске, обступили со всех сторон. “Наконец-то ты появился, пойдем играть!”, “Ты самый большой из нас, давай ты будешь Баронгом, а мы притворимся твоей свитой?”, “Сможешь даже командовать нами, а мы будем выполнять”, – пищали они. Раска задумался: кто же откажется от роли самого сильного духа на свете? Неустанно огибая землю со своей огромной свитой, Баронг латал бреши, через которые в мир стремились проникнуть жестокие и ненасытные чудовища. Нередко ему приходилось сражаться не на жизнь, а на смерть, и слухи об этих сражениях передавались из уст в уста и будоражили души.

Поиграть хотелось, но приставшие вчера невидимые колючки продолжали царапаться и смущать Раску. Еще раз хорошенько все обдумав, он помотал головой и, оставив маленьких духов, направился к Гату.

Гату казался неповоротливым здоровяком, но на самом деле обладал невероятной ловкостью; можно было только позавидовать его длинным сильным рукам, покрытым оранжевой шерстью, способным цепляться за ветки и кору деревьев так, чтобы всего за несколько ударов сердца подтягивать себя к вершине. А вот характер, увы, не относился к достоинствам этого духа: Гату отличался излишней ворчливостью и любил закатывать глаза на любой вопрос Раски, накрывать ладонью свое черное морщинистое лицо.

Впрочем, к другим он относился еще хуже! Так, Раска добрую половину жизни считал, что Роши и Гату – непримиримые враги. Стоило им завидеть друг друга, они принимались браниться. Роши вставал на дыбы, его лапы и хвост вытягивались, шерсть становилась похожей на иглы дикобраза, с обнажившихся клыков капала слюна, а острейшие когти вспарывали землю, оставляя глубокие борозды. Гату бил себя кулаками в грудь и верещал так воинственно и громко, что хотелось зажать уши.

Иногда Роши покидал лес на целый день, поручая маленьким духам приглядывать за Раской. Возвращался он в потемках, неся в зубах корзину. Внутри находились удивительные вещицы: мотки ниток, иголки, ножницы, чтобы подстригать шерсть овечек и Раскины подросшие волосы, глиняные плошки и сосуды, штаны и рубашечки, которые больше не сдавливали плечи и бедра.

Раска бережно хранил каждую такую вещицу, любил доставать и подолгу рассматривать. Он все умолял Роши взять его с собой, но приемный отец неизменно отказывал: “Приходится бежать очень быстр-р-ро, чтобы добр-р-раться туда, где кончается лес. Ты пока мал, не выдер-р-ржишь такой скорсти”.

Однажды Роши вернулся без корзины, но с раненой лапой. Он не признался Раске, как это произошло, несколько дней и виду не подавал, лишь слегка прихрамывал. Но затем лапа чудовищно распухла; на нее даже смотреть было больно, не говоря уже о том, чтобы наступать. Не в силах больше держаться, Роши начал поскуливать, и из глаз его покатились слезы.

Бедный Раска места себе не находил, он заставил маленьких духов позабыть бесконечные забавы и всю свою неуемную энергию направить на сбор лекарственных растений. Совсем скоро пещера стала полна горок и связок трав; от обилия запахов у Раски, Роши и даже у овечек заслезились глаза и защекотало в носу. Но что бы ни пытались они сделать, лапа не переставала болеть.

Когда они почти отчаялись, вход в пещеру перекрыла массивная фигура; Гату с трудом протиснулся в узкое горлышко тоннеля, тут же расчихался и разразился бранью.

– Если бы ты имел совесть, то давно бы уже помер и избавил лес от этого невыносимого шума! Скулите напару со своим детенышем, которую ночь из-за вас заснуть не могу. А здесь что устроили? Если решили потравиться, то есть более простые и действенные способы…

Раска испугался так сильно, что почти лишился чувств. Ему захотелось спрятаться за Роши, прижаться к его большому теплому телу… Но Роши был болен, он и себя не сумел бы защитить.

– Давай я оторву тебе лапу, и дело с концом. Нет лапы, нет проблемы, – Гату приблизился, намереваясь тут же исполнить задуманное, но Раска кинулся наперерез, принялся колотить и пинаться, понимая, впрочем, что все его удары не большее комариных укусов.

Он надеялся хотя бы выиграть время – может, Роши сумеет отползти вглубь пещеры, в самую узкую ее часть, куда такому здоровяку как Гату ни за что не пробраться. Но приемный отец, видимо, не понял задумку Раски и не сдвинулся с места.

– Эй, ты чего это? – подцепив Раску за шиворот, Гату хорошенько встряхнул его.

– Лучше мне оторви ногу или руку, что хочешь оторви, только Роши не трогай! Ему и так очень больно!

Пещера надолго погрузилась в тишину, нарушаемую лишь всхлипами, блеянием овец и плеском воды в источнике. Несколько раз Гату порывался нарушить ее, но только задумчивое “К-хммм!” покидало его рот; остальные слова как будто были слишком тяжелы, чтобы вытолкнуть их наружу. Прошло еще немало времени, прежде чем он все же смог произнести:

– Я, конечно, давно подозревал, что отец из тебя такой же как из рыбы – лазатель по деревьем. Но чтобы ты был настолько плох… Твой сын какой-то уж слишком слабоумный. Сделай с ним что-нибудь, права слово!

Роши лающе рассмеялся, но тут же заскулил от боли, неаккуратно двинувшись. И Гату, этот суровый ворчун, принялся помогать ему. Несмотря на отборную брань, от которой уши грозили свернуться в трубочку, движения Гату были аккуратными и бережными: когтем он вспорол лапу и выпустил гной, хорошенько промыл, выбрал из всех трав необходимые, растер в кашицу, сделал перевязку. Он даже помог очистить пещеру от лишнего и присмотреть за отправленными на выгул овцами. Тогда-то Раска и понял, что дружба порой принимает очень странные обличья.

После того случая они стали проводить больше времени вместе: Гату помогал Раске взбираться на высокие деревья и оберегал от падений.

Вот и теперь, распрощавшись с маленькими духами, он отправился к этому ворчуну. Гату удобно устроил Раску на широкой ветке, откуда открывался вид на упиравшиеся в горизонт острые макушки деревьев, сам уселся рядом и начал сосредоточенно копаться в его волосах, выуживая мелкие соринки. Пробормотал недовольно:

– Твой папаша все-таки плохо о тебе заботится, вечно ходишь чумазый.

– Учти, я тебя прекр-р-расно слышу, – раздался снизу уязвленный рык Роши.

– Вообще-то, он постоянно меня вылизывает, да еще и мыться заставляет в озере по утрам. У меня шерстки-то считай и нет, на голове только, много ли в ней запутается? А у тебя зато шерсть густая, в ней какого только сора не сыщется! – Раска протянул руку, но Гату грубо отпихнул ее.

– Еще чего не хватало! Ты уже разок попробовал мне помочь, так всю шерсть мне повыдирал. Да уж, вот что этому Роши неймется. Завел бы себе обычных щенят, беды бы не знал. А за тобой тобой глаз да глаз нужен, иначе точно где-нибудь расшибешься. Ну или весь угваздаешься.

– Гату! – снизу снова раздался рык.

– А что со мной не так? – полюбопытствовал Раска.

– С тобой-то? Да все так, только хилый ты слишком, не нашей породы. Не умеешь сам о себе заботиться, не чувствуешь, где можно ходить, а где нельзя.

– Не правда! Я знаю, где таится опасность, бегаю быстро, прыгать могу далеко, рыбу ловить умею, да и по дереву когда лезу, тебе почти не приходится мне помогать. И это я еще маленький. Зато когда вырасту, буду сильным и ловким, таким как ты или Роши. Вот увидишь.

Гату не ответил; вздохнув, он закатил глаза и накрыл свое лицо ладонью, обрывая разговор.

После они затеяли игру: Раска описывал, что видит, подбирая порой странные, путанные сравнения, а Гату угадывал. Ох, как же сложно это давалось! “Зеленая лягушка в желтую крапинку, вся трясется, дрожит!” – “Как лягушка может быть так высоко на дереве? Бедняга, надо спустить ее скорее на землю”. – “Ну это же не настоящая лягушка. Похоже просто”. – “Ну и сказал бы сразу по делу. Лягушка есть лягушка, она живая. А то, что ты загадал, живое?” – “Да. Но не такое живое, как лягушка”, – “Опять ты меня путаешь”. Прошло немало времени, прежде чем Гату удалось угадать, что за странный предмет увидел Раска. Это оказался больной лист на ветке рядом: зеленый, но с ржавыми проплешинами.