Архауэр

Тот бунт ничем не закончился – всё-таки умруны побаивались Руководства и постепенно их протесты сошли на нет. Но во время них в пространстве мёртвых мне повстречалась одна интересная душа. Она принадлежала Амальрику (Амори) I Иерусалимскому – величайшему королю-крестоносцу, лидеру христиан на Востоке. Он не то, что помнил свою земную жизнь в мельчайших подробностях, что было очень редким явлением для мёртвых, он ещё и объявил себя живым, и планировал вернуться на Землю. Дело в том, что время в момент смерти останавливается. Амальрик искренне считал, что в мире живых прошло не более двух лет с момента его кончины. Он оставил столько незавершённых дел в своём королевстве. Но о чём он сокрушался больше всего – так это о том, что ему пришлось покинуть тяжелобольного малолетнего сына, взвалив на него бремя власти.

Я пытался объяснить Амальрику, что на дворе уже давно не двенадцатый век, а двадцатый, но бывший король упорно не хотел меня слушать. Он пребывал в своих иллюзиях. Он рассказал мне удивительную историю своей жизни. И если честно, не будь я некромантом, ни за что бы не поверил в её истинность.

Глава 3. Первая болезнь человечества

Прозрачный утренний ветер приносил с собою зной и лёгкий аромат цветов. За ночь земля не остыла, а солнце, едва выглянувшее из-за горизонта, уже начинало палить. От его ежедневной жатвы не было спасения нигде. Одинокий рыцарь шёл через пустыню, таща за собою меч и еле-еле переставляя ноги от слабости. Он жмурился от солнца. Вряд ли в этом измождённом человеке в грязной одежде, лохмотьями свисающей с тощего тела, можно было узнать короля. Царственный лик одного из величайших правителей, Амальрика I Иерусалимского, скрывал слой пыли и сажи, а его огрубевшая на солнце кожа потрескалась и теперь сильно шелушилась. Но путник упорно следовал вперёд, к цели, не обращая внимания на слабость и жажду. Он потерпел кораблекрушение. Никому, кроме него, не удалось выжить. И Амори знал, что заставило его это сделать – заглянуть в пасть самой смерти и гордо сказать ей: «Нет! Не в этот раз!». Это была любовь к сыну. Всепоглощающая, стирающая всё и сметающая любую преграду на своём пути. Он должен был вернуться к нему. Любым.

Когда я спросил, чем болел его сын, на его лице отобразилась дикая мука и отчаяние. «Болеет, – поправил он. – Ею».

Ею. Ладно. Уже хорошо. Я не стал допытываться и просто пошёл в библиотеку, где поднял всю историю Иерусалимского королевства, начиная от его обоснования и заканчивая фактическим падением в 1187 году.

Так я узнал, что сын Амори – Балдуин IV – также величайший король Иерусалима бо́льшую часть своей жизни страдал от тяжкого заболевания – лепры, и умер от неё в возрасте двадцати четырёх лет. Но болезнь не помешала ему творить великие дела и быть достойным правителем. Давно известно, что все ограничения лишь у нас в голове. Хотя, наверное, легко так рассуждать, будучи здоровым, а не прикованным к постели или инвалидной коляске.

Один раз в жизни мне довелось видеть людей, больных «ленивой смертью». Было это в годы Второй мировой войны где-то в западной Польше.

Наш медицинский взвод, приставленный к мотострелковому батальону, остановился в одном селе с труднопроизносимым названием. Недалеко от него находился лепрозорий. Немцы разбомбили его в первые же дни наступления. Большинство пациентов погибли, а остальные смешались со здоровыми людьми. Восстанавливать медучреждение не было ни времени, ни ресурсов – шла борьба за выживание. На прокажённых махнули рукой.

Мы с моим товарищем, который был в курсе моей некромантической деятельности, остановились в доме одной девушки. Она любезно согласилась приютить освободителей. Он, может, и был освободителем, а я был лишь врачом, и то, недоучкой. Так вот. Та девушка жила со своим парнем, который был болен «Ею».

Я не сразу об этом узнал, но когда узнал, это не стало для меня шоком – только неприятный холодок прошёлся по коже и замер где-то у основания позвоночника. Мой друг сразу же сбежал. Попросился к товарищам, у которых и так восемь человек было в комнате.

Ещё с той девушкой жил её брат-близнец, который вместе с ней ухаживал за её больным возлюбленным. Честно, ситуация у них была странной. Я так до конца в ней и не разобрался. Брат с сестрой наотрез отказывались изолировать больного. Я и не настаивал, только предложил свою помощь в лечении. К сожалению, я не был специалистом в данной области медицины. За два курса медицинского университета я изучил общие предметы, но не успел приступить к изучению материалов своей дальнейшей специализации – хирургии.

Тогда нужных лекарств не было, и достать их было неоткуда. Я прописал больному обычные антибиотики, но против возбудителя ленивой смерти они были бессильны.

«Ты ничего не можешь сделать в этой ситуации – идёт война. Не кори себя!» – сказал мой друг, который сбежал. Но я не мог смириться. Я убеждал брата и сестру свести контакты с больным к минимуму, даже сшил марлевые маски и списал несколько пар перчаток, но они будто не слышали меня. И если ещё Мику, девушку, я понять мог, то её брата нет. Разум отказывался это осмысливать: ради чего он добровольно гробил себя? Они вдвоём ходили по раскалённым углям. Опасность была такая страшная. Ещё пострашнее немцев и угрозы быть сожжёнными заживо или угнанными, как скот, в Германию.

Долгое время я не мог понять, что заставляло того красивого, высокого парня с утончёнными, дворянскими чертами лица и длинными пианистическими пальцами, жить в одном доме с больным, подвергая и себя, и свою сестру смертельной опасности. Я бы на его месте сразу же сказал своё твёрдое слово. Он же, словно слюнтяй, во всём потакал своей сестре, которая не могла обуздать свои чувства и не осознавала всего масштаба проблемы. Да и не похожи они были на простых селян. И вскоре я выяснил, что они жили в городе и переехали в деревню, в дом своего дяди, в начале войны, спасаясь от голода. Их родственник ушёл на фронт, а его племянника туда не взяли по состоянию здоровья. Он был чрезвычайно худ, бледен, сквозь его прозрачную кожу просвечивали чёрные вены. Скорее всего, у него была жуткая анемия и расстройства в психической сфере.

О дальнейшей судьбе своих друзей я узнал случайно, когда мы уже покинули Польшу. Мне рассказал о них один мой товарищ из разведроты, который вошёл в то село позже меня. Он сказал, что оба: и брат, и сестра заболели.

«А что стало с её прокажённым возлюбленным?» – спросил я в лоб. Приятель вытаращил на меня удивлённые глаза:

«Насколько мне известно, их двоих отправили в восстановленный лепрозорий. Никого третьего с ними не было».

«Ясно, – горько подумал я. – Значит, он не выжил». И так плохо мне стало от этого известия, что захотелось сжать зубы как можно сильнее и выть, выть, словно дикому зверю в лесу, от бессилия и земной несправедливости. Жаль мне стало Мику – светловолосую наивную девушку с огромными серо-зелёными глазами и её непутёвого, но добросердечного братца. Я хотел верить, что их вылечат, но надежды в тяжёлые послевоенные годы на это было мало. Я часто вспоминал их. Вспоминал Мику, орудующую на кухне. У неё всегда было хорошее настроение, несмотря на войну. Наверное, потому, что рядом с ней находились двое самых любимых дорогих людей. Я вспоминал её хмурого, но милосердного брата, которого на самом деле подтачивала вовсе не анемия, а болезнь душевная, которую он вовсе не считал болезнью и отказывался лечить.

Как сейчас, я помню его… Вот он стоит в проёме маленькой прихожей с двумя вёдрами воды через плечо и такой искренней улыбкой. Он улыбался очень редко. И я в сердцах жалел его – ни от чего в этой жизни нельзя зарекаться, ибо, как говорил мой учитель: «Каждый будет испытан тремя вещами: тем, что порицал в других, тем, чего до смерти боялся, и тем, что люто ненавидел. И это – истина. Пройдёт время, и жизнь обязательно ткнёт тебя носом в эти вещи, и от того, как ты справишься с ними, не уронишь ли свою честь, возрастёшь ли духовно, построив нового себя из осколков прежнего, будет зависеть твоя посмертная судьба».

***

Смерть настигла короля Амори в жаркой пустыне. Он умер после осады Баниаса, вследствие длительной лихорадки. С гигиеной в те времена было трудно, тем более в таком знойном краю, как Палестина. Даже короли не были застрахованы от всевозможных инфекций.

Я переносился мыслями к Амальрику, стараясь понять, что двигало им всю жизнь: глубокая религиозная убеждённость или человеческие чувства. Я понял, что единственное, что имело для него значение, это любовь к сыну. Он хотел излечить его от недуга и завоевать для него весь мир. Амори рассказывал мне невероятные вещи. Он странствовал очень долго. Краткие периоды возвращения домой сменялись затяжными миссиями. Великий король Иерусалима так и не понял, что он был нужнее дома, нужнее своему сыну, а мифическое лекарство, которое он так усердно искал, не стоило разлуки.

Кто только не искал Святой Грааль: рыцарские ордена, иллюминаты, масоны, нацисты. Амальрик искал не его, потому как знал, что он давно безвозвратно утерян. Он искал другую вещь – окаменевший осколок креста, на котором был распят Пророк. Король верил, что если найдёт его, он дарует его сыну исцеление. Легенды также гласили, что была ещё одна реликвия – как раз та, которая исцеляла именно прокажённых – обрывок платка, которым воскрешённый Лазарь вытер свои слёзы после того, как узрел истину. Вряд ли ткань могла сохраниться за тысячу лет, но в мифах говорилось, что она впитала в себя энергию Творца и стала нетленной. Её след терялся в Египте. Во многом именно по этой причине Амори старался завоевать его. Но все его попытки так и не увенчались успехом, а его главный враг – Нур ад-Дин – помешал его планам осуществиться. Хотя, то были призрачные планы. Амальрик верил в сказку, спасительную ложь, которая хотя бы немного грела и смягчала его сердце. Если б не вышеупомянутая легенда, он бы, по его же словам, сошёл с ума от горя.

Он начал военную кампанию против Египта в первые месяцы после своей коронации. Тогда его сын был ещё здоров. Однако тогда Амори преследовал иные цели. Он не мог допустить, чтобы Египет, управляемый шиитами-Фатимидами, объединился с Сирией, где правили сунниты-сельджуки. Это значило бы конец для Иерусалимского королевства. Амори решил воспользоваться борьбой за власть, которая шла в Каире между визирём Шаваром и полководцем Ширкухом, планирующим, как и Нур ад-Дин, объединить мусульманские государства.

После победы над Нур ад-Дином, Амори осадил Ширкуха в городе Бильбейс и сумел изгнать его. Он потребовал за это обещанного вознаграждения от Шавара, но так и не дождался его. За те несколько месяцев, пока Амальрик держал в осаде Бильбейс, Нур ад-Дин восстановил свои силы и ударил по северу Иерусалимского королевства. Королю пришлось вернуться из Египта ни с чем и противостоять новой угрозе.

И во второй раз произошло то же самое. Спустя несколько лет Амальрику снова предстояло останавливать нападение Ширкуха на Каир, чтобы предотвратить поражение Фатимидов. Ширкух отступил на северо-запад. Амори преследовал его и осадил Александрию, вынудив военачальника сдаться. Ширкух увёл свои войска из Египта, признав, что визирём останется Шавар. Но и на этот раз Амори не получил финансового вознаграждения за успешную боевую операцию, кроме недолговременной гарантии того, что мусульмане не объединятся против христиан.

Однако эти войны поблекли на фоне личной трагедии короля. Он больше не испытывал юношеского восторга от очарованности битвами, воспринимал их как неотъемлемую рутину своего правления. Теперь все его мысли были сфокусированы на главной проблеме, которая казалась неразрешимой. Королевский замок наводнили лекари, но все они оказались бессильны. Никто не мог излечить юного принца от его страшного недуга. И тогда Амори, вопреки своей вере, стал искать способ исцеления, выходящий за пределы науки врачевания. Он обратился к магам, но и те не спешили его обнадёживать. А всё потому, что магия в том её понимании, которое ошибочно принимают люди, является выдумкой. Ни один ритуал не избавит вас от тяжёлой болезни. Помочь могут только лекарства, созданные учёными, но на тот момент эффективные медикаменты против лепры ещё не были изобретены. Этому врагу предстояло терзать человечество ещё долгие восемь веков.

Один маг поведал Амальрику легенду о Нетленной Ткани, принадлежавшей воскресшему Лазарю, которая могла избавить от любого недуга, и с того момента начались отчаянные поиски её следов. К счастью, король обнаружил, что ему не придётся плыть на противоположный край Земли, чтобы найти её. Одно древнее предание гласило, что реликвию спрятал в одной из пирамид Гизы безумный паломник Некрос пятьсот лет назад. Он замуровал вход заклинанием, и только чистый сердцем мог войти туда.

«Пожалуйста, мне не нужны богатства и королевства. Мне не нужна власть. Только исцели моего сына!» – обращался Амори к чему-то высшему, неведомому никому на Земле. Ему действительно не были нужны ни богатства, ни королевства. Единственной ценностью для него оставался Балдуин – единственный сын от любимой женщины, с которой он вынужден был развестись, чтобы взойти на престол, и теперь от безысходности и тоски часто делил постель с другими дамами, желая забыться и стереть образ любимой из своей памяти. Чтобы не было так больно, чтобы заткнуть постоянно зудящее сердце. Но ничего не помогало.

Вторгнуться в Египет даже под таким предлогом Амори не мог. Несовершеннолетний халиф аль-Адид, от имени которого правил визирь Шавар, не питал добрых чувств к христианам. Ему пришлось, переступив через свою гордость, принять военную помощь от короля Амори, но он бы не потерпел его войск на своих землях – в таком случае шаткий мир в мгновение ока бы рухнул.

Амори придумал тайную операцию. Он решил переодеться паломником и отправиться в Египет в полном одиночестве. К счастью, либо же несчастью, советники отговорили его от этой безумной затеи. Таким образом, выход оставался лишь один. Амальрику пришлось нарушить мирный договор с халифом и вторгнуться в его земли. Визирь Шавар же в ответ обратился к своему врагу Нур ад-Дину и заключил с ним союз против христиан. В Каир прислали Ширкуха с большой армией и вынудили Амори покинуть египетские земли. Он долго описывал мне все перипетии той неудавшейся военной операции. Впрочем, «военной» лишь в глазах непосвящённых. Истинные цели того вторжения остались известны только магистру Ордена Тамплиеров и ещё нескольким рыцарям из числа высшего руководства, которым Амори доверял. Во время вторжения, пока его войска вновь осаждали Бильбейс, он всё же осуществил задуманное. Он переоделся паломником и втайне отправился к главной цели своего путешествия. То, что ждало его там, выходило за рамки человеческого понимания.

С помощью араба-проводника, которому было выплачено щедрое вознаграждение, Амори попал в Гизу. Конечную цель своего путешествия он выбрал наугад, сердцем. Араб провёл его к тайной каменной тропе, ведущей к гробницам, но дальше следовать отказался.

Глава 4. Тайна Амальрика

Вход в гробницы находился глубоко под землёй. В него вёл тоннель, прорубленный в скалах. Его стены украшали стёршиеся от времени иероглифы. Амори не мог их прочесть. Гонимый одной-единственной, бившейся в мозгу идеей, он не замечал ничего вокруг. Он зажёг яркий факел и шагнул в темноту, предоставив решать свою судьбу неизвестности. Он не подозревал, что всё это время за ним внимательно наблюдали.

Великий магистр Ордена Тамплиеров – Бертран де Бланфор втайне собрал небольшой отряд из рыцарей, переодевшихся, как и Амори, в паломников, и последовал за королём.

Амальрик и не подозревал, что дошёл до Гизы только благодаря тайной страже, следующей за ним по пятам. Именно она спасала его от многочисленных недоброжелателей, поджидающих одинокого путника. Монахи вырезали не один десяток сарацин, пытавшихся как-то навредить королю. До него доносились лишь невнятные звуки борьбы во время ночёвок и лязг оружий. Он обнажал свой меч и бесстрашно направлялся в самое сердце тьмы, но встречал на своём пути лишь остывшую кровь. Видимо, ему было суждено добраться до пирамид живым. Судьба благоволила этому храброму правителю.

В основании западной стены пирамиды Микерина, обращённой к вечному закату, находилась круглая дверь. Ею оканчивался длинный тоннель, упиравшийся в пирамиду. Амори осветил узкое пространство вокруг, но не обнаружил на поверхности двери ничего: ни открывающего механизма, ни ручки, ни борозды, ни зазубрины. Дверь сидела, как влитая, и только идеально круглый стык, диаметром едва ли больше метра, говорил о том, что стена не являлась монолитной, и в ней было отверстие. Амори изо всех сил навалился на дверь, но она не поддалась. Тогда он достал свой меч и попытался просунуть его в стык между стеной и дверью, но лезвие не вошло даже на миллиметр – две поверхности были подогнаны так, что между ними не проникал даже воздух. Отчаявшись, он начал колотить в дверь руками и ногами, но лишь сбил костяшки в кровь. Столько усилий – и всё впустую!

Амори нарушил перемирие с халифом, грозившее его королевству новой войной, ради этой безумной затеи, которая была последней надеждой для его умирающего сына, чтобы вот так вот биться в бессилии перед дверью, за которой его не ждали, за которой никогда и не было ничего – только мрак человеческого непонимания и предрассудков.

В это же самое время во дворце халифа разворачивалась кровавая драма. Прибывший на помощь Ширкух вероломно убил Шавара и объявил себя новым визирём. А это значило лишь одно: будущий захват Египта сирийскими суннитами и объединение мусульманского врага вокруг Иерусалимского королевства. Сбылись самые худшие опасения короля Амори, но он, ещё не ведающий о страшном ударе в спину, был снедаем другой горечью. Я не побоюсь сказать, что в тот момент ему, вообще, как любому любящему родителю, было плевать и на своё королевство, и на весь остальной мир. Не помня себя, он отчаянно ударял в дверь своим острым клинком, но сопротивление камня было таким, что сверхпрочный металл гнулся, а неподдающаяся твердь оставляла на лезвии зазубрины. И вдруг, в момент наисильнейшего отчаяния, Амальрик услышал голос внутри своей головы. Король клялся мне, что он был реален, но я-то по себе знал, что человеку в состоянии изменённого сознания, может показаться что угодно.

«Ты нечист сердцем, Амальрик, – вещал голос. – Но твоя любовь к сыну смыла все твои грехи, поэтому путь в Запределье откроется тебе».

Услышав знакомый термин из уст духа, я, мягко сказать, был удивлён. Запределье… Хм… Ну, ладно, пусть так. Я решил выяснить подробности позже.

Если кратко, как я понял, внутри пирамиды находился город мёртвых, который имел выход в Запределье. Чтобы было понятнее, я поясню, что каждое кладбище на ментальном уровне является городом мёртвых. Их тысячи и миллионы в духовном пространстве. Пирамиды – это древние гробницы, поэтому логично предположить, что внутри них также располагаются города мёртвых. Но я никак не ожидал, что Амори ввергнут сразу в Запределье. Ходить туда было опасно даже для некромантов, потому как оно представляло собой неизведанную область Мироздания, населённую, как говорили мои учителя «запредельным ужасом». Смертных туда не пускали. Поэтому я не представляю, как пропустили Амори, и как он смог вернуться оттуда целым и невредимым.

Раз заглянув в эту неизвестную область пространства, можно было запросто остаться без рассудка, либо прикованным к постели на долгие годы, либо умереть на месте от мгновенного инсульта.

В миг, когда таинственный голос произнёс свою фразу, послышался скрежет, а затем каменная дверь, которую безуспешно пытался открыть Амори, отворилась. Из мрака за ней потянуло тёплым могильным воздухом. Он был затхлым и сладким до тошноты. Жуткая липкая бездна простиралась за неизбежной границей, разделяющей мир живых и мир мёртвых. Амальрик без страха перешагнул её.

Сначала королю пришлось ползти, согнувшись в три погибели, по узкому круглому тоннелю. Он двигал вперёд зажжённый факел, который всё равно не мог разогнать сгущающегося мрака, и продвигался вслед за ним. Воздуха катастрофически не хватало, а напряжение и давление земной тверди над головой только убеждали короля в своей полной беспомощности.

«Я чувствовал себя тогда бесполезным червём, рыскающим под землёй и сбившимся с пути, – рассказывал Амальрик. – Только мысль о сыне, о Балдуине, приводила меня в чувство и заставляла двигаться дальше. Сын для меня был, как свет в окошке… Всю жизнь…»

Его печальная исповедь выедала мне душу, будто все вышеперечисленные события произошли со мной. Где же был мой холодный разум некроманта? Он спал, убаюканный красивым голосом Амори. Вместо него внимало сердце.

Когда круглый тоннель закончился, король обнаружил, что оказался в небольшом квадратном помещении. Из него наверх вела железная винтовая лестница, и король ступил на неё. Подниматься пришлось долго, около получаса. За всё это время миллион мыслей успел пронестись в голове несчастного короля: от самых печальных до вполне оптимистичных. Ведь он же отчётливо слышал голос, значит, он пришёл не зря! А вдруг всё это – галлюцинация, и он попросту теряет время, бесполезно блуждая посреди кладбища людскому тщеславию?

Лестница привела Амальрика на самый верхний ярус, где располагалась огромная галерея с захоронениями. Свет факела не мог осветить всей грандиозной картины реликта давно ушедшей эпохи, но с удивлением Амори обнаружил, что больше не нуждается в нём. Откуда-то снизу били неизведанные потоки зеленоватого мертвенного света, от которого трепыхало сердце и стыла кровь в жилах. Таким образом, галерея оказалась неплохо освещена. Она была заставлена саркофагами. Облицовка на них облупилась, краску покрыл безнадёжный слой пыли, но различить очертания фигур, выточенных из камня, ещё было возможно.

«Не медли! Сюда!» – приказал голос, и тут же у северной стены вспыхнул красным стрельчатый дверной проём, ведущий в неизвестность. Амори осторожно проходил мимо ровных рядов саркофагов, боясь сделать лишнее движение, и направлялся к ориентиру. Его окутало красное свечение, которое прошлось вдоль всего его тела. Перешагнув условную границу, он оказался в большом помещении со сводчатым потолком. У стен стояли каменные фигуры, изображавшие людей в длинных мантиях. Их асбестовые лица были скрыты, а в руках каждого находилось оружие: у кого меч, у кого – копьё или секира. Но каменные фигуры служили лишь декорацией к главному экспонату таинственной комнаты. В самом её центре, на невысоком пьедестале лежало то, что привело Амори в далёкие земли. Он увидел ЭТО, и его дух будто покинул тело. Сердце бешено заколотилось в груди, и стало трудно сделать вдох и выдох. На каменном выступе, источая загадочное сияние, лежала Нетленная Ткань, окутанная ореолом сиреневых переливов непознанной энергии. Когда-то невзрачный кусок полотна весь пропитался таинственными божественными вибрациями, и теперь был словно соткан из света. Тончайшие энергетические нити Ткани завораживали воображение, сплетаясь в причудливый, неподвластный человеческому разуму узор. Амори застыл от изумления, и только мысль о сыне вывела его из оцепенения. Он сделал шаг к пьедесталу. Его подпустили слишком близко. Только не понимаю, зачем? Чтобы он поразился величию Творца, оставившего на Земле свой неизгладимый след?

Амори приблизился, и уже протянул руку к реликвии, как тут же почувствовал спиною какое-то шевеление. Обострённое чутьё воина-крестоносца не обмануло его. Он резко обернулся и обомлел, даже не успел обнажить свой меч от шока. Одна из каменных фигур ожила и задвигалась, наставляя на короля копьё! Она отделилась от стены, будто до этого приросла к ней, каменная крошка осыпалась с мантии и лица, обнажив ярко горящие изумрудные глаза существа. А то, что стояло перед Амори, не могло быть человеком. Вслед за первой фигурой «проснулись» и остальные. Они зашевелились, скидывая с себя остатки многовекового сна, отряхивая пыль и паутину со своих оружий. Вероятно, вы представляете, в каком ужасе и шоке находился тогда король Иерусалима. Почти инстинктивно он выхватил меч из ножен и выставил его вперёд, намереваясь защищаться. Каменные монстры взяли его в кольцо, постепенно сжимая его. Амальрик сомневался, что сможет против них выстоять, но такой уж у него был характер: даже видя неизбежность положения, он не отступал назад, и… зачастую побеждал.

Когда одна из фигур отделилась от остальных и медленно поплыла к нему, он понял, что боя не избежать, и, скорее всего, он станет для него последним. Перед глазами всплыло лицо сына. Вся недолгая жизнь была ради него. Всё было ради него. Для себя Амори никогда ничего не просил: ни богатств, ни власти. Он не желал быть королём, и унаследовал трон чисто случайно. Его старший брат – Балдуин III умер бездетным в возрасте тридцати двух лет, и Амальрику пришлось занять его место. А сам он хотел лишь иметь семью и спокойно жить с любимой супругой, сыном и дочерью в своих владениях в Аскалоне.