Дети Атлантики

– Луиза, вы не против, если я выйду на балкон? Такой волшебный вид.

– Конечно, Мила.

Но не успеваю я переступить балконную дверь, как прямо перед моим лицом с криком воздухе проносится толстое белое существо. От неожиданности я тоже вскрикиваю.

– Не пугайся, Мила, – Луиза берет меня под локоть, – подумаешь, пеликан. Дай-ка я налью тебе воды, девочка, аж побледнела вся.

В руках у меня оказывается стакан с ледяной водой, в нем листья мяты и лайм.

– И сама пеликанов не пугай, – добавляет Дэнис.

– Наши дети уже давно выросли, они старше вас, – продолжает Луиза, передавая Дэнису другой такой же стакан, – все давно уже разъехались по разным городам Америки. А это наши внуки, – протягивает мне фото. – Атлантис – то же самое, что Атлантида. Дом назвали в честь затерянного в океане древнегреческого острова. Видимо, чтобы как-то смягчить, что снесли объект культурного наследия, отель «Алжир». Но что-то в этом есть. Наши дети знают дорогу назад в Атлантиду, они очень тянутся к нам.

Я начинаю замечать, что по всей квартире Луизы, помимо изображений и статуэток Девы Марии, кругом расставлены по столикам и комодам фотографии ее семьи. Большой семьи. Наверное, это сестры и братья, невестки и зятья, и внуки – насчитываю не меньше семи улыбающихся детских мордашек. Есть и совсем старые, черно-белые, пожелтевшие карточки, на них поколения вспять. А вот и свадебная самой Луизы и Альберто – какая хорошенькая девчушка, такая с огоньком в глазах, стоит под руку с молодым и статным кабальеро. Постепенно в меня проникает необъяснимое чувство светлой благости этого места. Словно дом Луизы пронизан не просто любовью, а любовью протянутой и сохраненной сквозь года. Я снова чувствую присутствие Инвати и то, что она специально выдает мне себя. Кажется, не только она мне интересна, но и я ей. Она проявляется здесь через связь поколений.

– Ну что, идем смотреть квартиру?

*

Квартира располагалась на двадцать втором этаже и представляла собой просторную кухню-гостиную и спальню. Оба панорамных окна соединяла лоджия с прозрачным остеклением, откуда открывался самый идеальный, какой только можно было вообразить, вид на океан. Стены квартиры были выкрашены в молочно-белый цвет. На этом мои ожидания заканчивались, и начинались буквально раскопки.

Вся она была увешана расписными керамическими рыбками. Видимо, владелица, другая кубинская синьора, была тот еще коллекционер. Настоящее логово островной принцессы. Хочу отдать ей должное. Несмотря на то, что мебель в квартире была действительно очень старой и, вероятнее всего, подобранной в те самые 80-е, когда и заселялся дом, все было обставлено с отличным вкусом. Я словно заехала в гости к своей родной флоридианской бабушке, которая того гляди выглянет и скажет, мол, Милочка, смотри, какую огромную ракушку я нашла на берегу.

На входной двери висела забавная фарфоровая табличка с изображенной на ней пухлой дамой в бикини и надписью «Прогулка на пляж лечит душу». А рыбок каких тут только не было: пузатые с радужной расцветкой, таинственные фиолетовые со съеденной красной рыбкой внутри, с надутыми губами и совсем крошечные c узорчатыми желтыми плавниками. Помимо керамики, квартиру украшали морские коньки, звезды, стояла даже ваза в виде изогнутого диковинного морского черта. Нашлось тут место и резным деревянным пеликанам, и большим корзинам, набитым ракушками, и просто ящикам с каким-то морским барахлом – от поплавка до коллекции найденных на берегу разноцветных стекляшек. И несмотря на то, что старые захламленные квартиры мы первыми обходили стороной, было очевидно, что эта – исключение. Это не было местом, где застыло время, скорее отличной локацией для приключенческой истории.

– Мы возьмём ее, Луиза. Когда можно забрать ключи? – Хорошо, что Дэнис прочно стоит на ногах, и только один из нас гуляет с открытым ртом, как по музею.

– Придется пройти проверку ассоциацией дома, Дэнис. Это стандартная процедура, запросят данные о вас.

– В полиции? – По ироничной ухмылке Дэниса понимаю, сейчас начнется… – Да мы убили тут всего парочку проходимцев, которые отказались продать Миле банан.

– Славно, – Луизу не провести, – значит, вы отлично подойдете дому кубинской мафии.

И, если вы умеете летать, как я, то можете подняться через пару недель высоко в открытое небо, как тот наглый пеликан, заглянуть в панорамные окна апартаментов на двадцать втором и убедиться сами: Мила и Дэнис уже живут там. Пока Мила расстилает льняные салфетки на стеклянный стол, Дэнис бьется ногой о его каменное подстолье.

– Будь проклят дизайнер этого чертового стола!

– Успокойся, дорогой. Он и так наверняка уже сыграл в ящик.

*
Вы думаете – автор я?Да я им сроду не была.Мне просто скучно.Дико скучно.Моя стихия – стресс, аврал,Вдруг мне сейчас звонит Миучча?Все думают, что я – живот,А я – стилист, пишу о модеНа природе…

– Ты чем занята? – Дэнис застает меня врасплох с ноутбуком за написанием чуши на балконе. Не скажу и ноутбук прикрою.

Однажды я уже имела неосторожность пожаловаться Дэнису, что после того, как моя карьера в глянцевом издании встала на паузу, я едва находила себе место. Дэнис был далек от сентиментальностей, ему были чужды разговоры про то, как может испариться творчество, уступив место пустоте и страху растерять профессиональные навыки. Не разделял он и моей тоски по общению на работе. Сам он от него отдыхал и не мог оценить всего масштаба моего забвения.

Раньше я была нарасхват: постоянно перемещалась между съемками, показами мод, пресс-днями, странами и городами. Все мои дни были заполнены интересным общением, которое быстро cтихло, стоило уйти в декрет. Мне казалось, что я художник, у которого отняли и спрятали кисти и краски, оставив только палочку – чертить на песке. А больше я просто ничего не умею. Много лет я лелеяла мысль, как мне повезло – работа и любимое дело сплетались воедино. Но, как оказалось, у этой прочной пары был свой конфликт. Теряя работу, ты терял любимое дело, теряя часть себя. Подобные разговоры в нашей молодой семье не клеились. В лучшем случае я меняла ракурс, говоря о том, что с коллегами важно поддерживать связь. Тогда Дэнис кивал, поощрял и предлагал идеи:

– Ты вроде начала писать заметки о нашей поездке?

– От скуки. Что-то вроде дневника: как долететь беременной, как записались к местному врачу, ничего такого.

– Кинь их в сеть, если хочешь оставаться на связи с миром.

Так я и сделала, заработав два сердечка в ответ. Было чуточку не по себе, мне не нравилось делиться. В детстве, как многие девчонки, я вела дневник, но заветная книга хранилась в тайнике. Дневник не для публичных чтений. Не дай Бог родители найдут и узнают, что думаю я не об уроках и уборке. Прикиньте! А о том, что парни в классе оттягивают мне лифчик на спине, а потом бац – и резко отпускают, чтобы вышел болезненный шлепок. Ненавижу их, достали. Другая мода – подкрадываться ко мне сзади и душить. За это одного я треснула по морде прямо на уроке биологии, завязалась смачная драка, и мы уронили шкаф. Мне все сошло с рук только потому, что я девочка. И я с восьми лет знаю мат. А так я влюблена вообще-то в прикольного парня Лешу из тридцатого дома, а на прошлой неделе от меня отвял, наконец, один придурок. И мечтаю я не о пятерках и мире во всем мире. Я мечтаю есть и не толстеть, каждый год загадываю под куранты. Потому что самое страшное в моей жизни – это наркотическая зависимость от белого хлеба с маслом. И прыщи. И то, что я жирная и прыщавая.

Шум прибоя вернул меня в Майами. Я улыбнулась своим воспоминаниям, отложила ноутбук и решила постоять посмотреть на океан с балкона, воссоединиться. Местные жители поступают так в поисках глубинных ответов на свои вопросы. А у меня их тьма. Атлантис стоит очень близко к воде, буквально нависает над бескрайней бездной. Стоя одиноким силуэтом на балконе, начинаю чувствовать, как океан велик, его бесконечность, силу. Даже шум его не сравнится с шумом моря. Он намного громче и шире, пронизанный вдоль и наискосок криками чаек.

Мне становится страшно перед ним, словно это божество, способное одарить и покарать в одну секунду. Чувствую себя не больше той песчинки, что замерла на берегу. Местные считают, что не пройдет и пятидесяти лет, как Майами-Бич полностью уйдет под воду. Стоя здесь, пред ним, я тоже это ощущаю: ту самую гигантскую волну, которая легко сотрет с лица земли весь остров. Передо мной Атлант, вселяющий благоговение и страх, надежду, веру, смиренье и покой. И что-то есть внутри меня похожее, как брат-близнец, такой же бесконечной силы…

*

Сегодня мы ждем Беатрис и Хамида на борщ. И славно, давно хотела побыть наедине с собой за приготовлением еды. Могу же я вложить в это действо любовь и творчество – быть может, так свершится магия? Заманю Инвати и на мою крошечную кухню. Думаю, во мне живет сакральная связь с ней, иначе откуда мне вообще о ней знать? Я, конечно, ее ощущаю. Уверена, каждая женщина наделена ей, и многие осознают. Но все очень-очень неоднозначно. Ведь у кого-то этого света явно больше, а кто-то и вовсе не замечает ее. А у кого-то через край – эти женщины словно лучатся изнутри. Словно они – дочери Инвати, ее родное племя. Они завораживают, манят к себе, как к источнику красоты, мудрости, знания. Этих женщин обожают маленькие девочки. Им они, сложив ладошки лодочкой, нашепчут на ухо свои самые заветные секреты. Им не надо завоевывать мужчину и уж тем более пытаться удержать. Он и так рядом и он без ума от нее. Смысл их существования в принципе не сводится к мужчине. Они фантастически сексуальны от природы, без опоры на внешние привычные обществу атрибуты. Это кроется в повадках, пластике движений, голосе, взгляде.

Они талантливы. Талант дочерей Инвати не обязательно выражается в созидании, в творчестве, но и раскрывается в самых обыденных вещах. В изяществе, с каким они могут накрыть стол в обычный день или сделать ребенку поделку. В них всегда чувствуется внутренний стержень и немного игра, этакое лукавство. И целый океан обаяния, шарма, естественности и духа свободы. И вся эта благость не приторна, вот нет в ней «я сама добродетель». Отнюдь. Это какая-то смесь с ванили с перцем. В них полыхает страсть и будто признание своей темной стороны. Иначе откуда эта самоирония, таинственность, загадка? Будто их единство с природой – отчасти игра, при этом ее естественное продолжение и источник силы. Словно храня священную тайну Инвати, изо дня в день они припадают ниц, исполненные благодарности духу женской силы, и молятся лишь об одном – не покидать их. Выбрала ли их Инвати, или они достигли этого сами? Вот это-то мне и любопытно узнать. Как сделать так, чтобы Инвати по-настоящему раскрылась, расцвела в тебе?

Откуда она вдруг взялась на кухне Беатрис, и почему ее сейчас нет на моей? Я ведь тоже люблю готовить. Более того, кручусь, творю, изобретаю новое и вкладываю всю душу. Вкус еды для меня – синоним самой жизни в настоящем моменте. Не сомневаюсь, что и Дэнис позволил себе влюбиться, только убедившись, что со мной он прочно сел на поток вкусной еды.

Но то, что творилось на кухне Беатрис, было чем-то тантрическим: там царило свое неповторимое, особое волшебство, которое не ускользнуло от меня. Быть может, дело не в еде, а в том, что она тогда говорила? Перебираю в памяти ее слова: nice, sage, lemongrass, lime, cumin, thyme, delicious. Да-да, так и звучит Беа, это прямо она. А если озвучить даже самыми сочными эпитетами борщ, не получится Мила. Хм, возможно, тут кроется разгадка, и мне нужны совсем иные блюда.

И пока моя ароматная кастрюлька булькает на старой американской плите, в квартире с рыбками появляются Хамид и Беа. В руках у нее стеклянное блюдо, внутри которого колышется залитый карамелью флан. И начинается привычное щебетание: well, Mila, easy, coconut, milk, vanilla bean, fantastic, crust, enjoy, delicious. Вот вам и песнь истинной флоридианки, буквально под руку с Инвати.

Мы радушно кормим наших гостей борщом на балконе, много смеемся и смотрим, как гигантские круизные лайнеры тают за горизонтом. Ролекс наелся и тихо спит в животе. Пока я готовила, он учился прыгать. А нами любуется полная луна. Она улыбается, видя, что Хамид уплетает борщ, как голодный пионер в столовой – вот-вот начнет стучать ложкой по тарелке с криком «добавки»! Мила и Дэнис решают незамедлительно везти его в русский район. Он должен знать, это еще не все. На белом свете есть еще сырники! Без них его жизнь не имела, не имеет и, увы, будет лишена всякого смысла. И чтобы самим еще раз увидеть этот детский, искренний восторг от русской кухни на лице нашего Хоттабыча.

*

«Начать любой путь с благодарности – не самая плохая идея», – просыпаюсь c этой мыслью на рассвете от невероятного ветра внутри спальни и шума волн. Старые вертикальные жалюзи буквально подлетают к потолку. А также ворчанием Дэниса, как его достал этот шум. Приплыли, вот тебе и поселились на берегу! Пока один благодарит за океан небеса, другой его проклинает. Мы с Дэнисом и правда словно инь и янь. Он исполин – твердо стоит на ногах, решительный, дерзкий, громкий и сильный. В нем доверху цинизма, откроет с грохотом любую дверь, не тормозит и постоянно движется на ускорение. Мне даже приходится уворачиваться от него. Может, проходя, задеть и не заметить. И так же говорит – уворачиваюсь, как могу. Самое главное, стоит предъявить ему, мол, ты меня задел, он искренне не понимает, что случилось.

Я же, наоборот, часто пропадаю в своих мыслях. Меня легко задеть, но, к счастью, нелегко сломить. Не люблю болтать. Так что история с блогом – просто пытка. Писать – пожалуйста, делиться?.. Сложно… Я медленно хожу, все делаю осознанно и не спеша. Дрейфую, одним словом. Наивно верю всем, во всем ищу свой позитив и склонна плыть и не мешать течению. И существуем мы как любящая пара в осознании того, что и у океана есть противоположные берега, обрамляющие и скрепляющие единое живое целое. Они всегда противоположны.

Но есть в нас и кое-что общее. Вот в чем мы partners in crime, так это в хулиганстве и жажде авантюр. Мы по натуре пираты. Хотите подслушать, о чем мы болтали на нашем прекрасном балконе в самый первый день? Прямо под нами синел своими подсвеченными водами бассейн, и чайки атмосферно кричали, а Дэнис вдруг возьми и скажи:

– Кинуть бы в этот бассейн мой носок, вот старые кубинки переполошатся.

– А лучше жахнуть капитошкой.

И ведь не дети уже, нам целых тридцать.

*

Сегодня Беа решила показать мне фотоальбом рождения Джейдан. Я щедро натираю живот с Ролексом маслом какао, вдыхаю шоколадный аромат и шлепаю в предвкушении историй в соседний дом. Лохматая, в потертых джинсовых шортах, кислотной майке и вьетнамках Havaiianas. И вдруг отчетливо начинаю слышать слова из собственной песни: cocoa – havaiianas. Что ж, попалась парочка!

Беа снова кормит. Джей – клубничным муссом. Целует ее в еще детскую щеку и, будто не замечая обиженных надутых губ, провожает на пробежку. Меня – поджаренной в кокосовом масле махи-махи, на которой сверху бликуют крошечные кольца обжаренного лука и красные крапинки перца чили. Гарнира нет, лишь поджаренный на решетчатой сковороде лайм. Беа сама решает рассказать мне об ее отце:

– Мы расстались, Мила, когда Джейдан был всего год. Я ушла от него с маленькой дочерью на руках, здесь в Майами. Мы оказались в чужой стране, и все это время я растила ее одна. Ее отец так и не смирился с тем, что она осталась со мной. Cуд длится уже тринадцать лет, он хочет забрать ее себе. Однажды принес в зал суда пистолет и его задержали. Мне даже страшно подумать, что у него было в голове тогда, и что сейчас?

– А почему ты не вернулась в Мадрид?

– Вначале не могла уехать из-за развода, потом втянулась в работу, и было уже как-то неудобно бросать, потом у меня появился бойфрэнд. Майами-Бич забрал меня, не спросив, и, как видишь, до сих пор не отпускает. Но я обожаю, обожаю Мадрид. Однажды я туда вернусь. – Беа улыбается, и у нее появляются ямочки на щечках.

Когда я была маленькой девочкой, то просто умирала от зависти к таким кукольным ямочкам на щеках других девчонок. Мне казалось – это верх совершенства! Дома перед зеркалом я старательно продавливала их пальцами на щеках в надежде, что буквально отпечатаю себе такие же навсегда. И проявила немалое упорство. Через какое-то время мою улыбку стала сопровождать ямочка, но получилась только одна.

– Сейчас я покажу тебе папу Джей.

Беа разворачивает передо мной большой альбом. На фотографиях она моего возраста, почти такая же, как сейчас. Похожие тонкие плетеные украшения на шее и запястьях, прямые волосы до плеч. А рядом с ней высокий загорелый парень со светлыми бровями, аристократичной внешности, как из фильмов про старый американский юг. Прямо Эшли Уилкс! И маленькая Джейдан, не старше годика, улыбчивая, загорелая, вся в веснушках, в забавном бикини для малышей и вязаной панамке.

– Я родила ее в воде, Мила, безо всяких там больниц. Роды – это самое естественное, что может происходить с женщиной. Сейчас вокруг этого процесса возведено столько лишнего шума, все только и говорят об осложнениях и боли. Но ты увидишь, это заложено в нас природой, самой природой. Это таинство, которое изменит тебя и твое представление о женском начале навсегда. Я была против больниц и анестезии, а муж, напротив, опасался, что что-то пойдет не так. Смотри, вот я рожаю.

Передо мной мелькают одна за другой весьма откровенные, обескураживающие фотографии раздетой Беатрис, к счастью, по пояс в ванной. На всех лицо ее искажено от боли – не сказать, что она наслаждается процессом. Ее муж везде рядом, держит за руку или чуть обнимает за плечи, словно шепчет ей что-то на ухо, и на его лице невероятная забота и любовь. Он так любит ее!

– Беа, – у меня вдруг слезы наворачиваются на глаза, – как же так вышло, что вы расстались?

– Ссоры, – Беа легко пожимает плечами, – после того, как Джей родилась, мы просто погрязли в них. После нашего расставания он заболел. Врачи очень долго не могли поставить диагноз, но он почти перестал ходить. Они обследовали его годы и годы. Он очень страдал, жил на пособие для инвалидов. Но со временем ему стало чуть лучше, у него какая-то очень редкая болезнь. Потом встретил женщину, у которой уже была дочь. Она стала жить с ним и заботиться о нем. Но он все это время пытается вернуть Джейдан.

– Разве она не хочет видеться с ним?

– Нет, хотя я никогда не была против их общения. Но она не хочет.

Я долистываю альбом Беатрис. Беа, конечно, та еще хиппи. Я бы никогда не решилась на домашние роды в ванной.

– Вода – это естественная стихия для человека, Мила. Дети, оказавшиеся в воде сразу после материнской утробы, испытывают меньший стресс. Им хорошо. Вода помогает расслабиться и матери. – Беа буквально считывает мои сомнения и страхи. – Чем легче твой настрой, тем больше тебе понравится. Не все это чувствуют, но по тебе видно, Мила, тебе понравится рожать. Ты уже выбрала Ролексу имя?

– Нет. Понятия не имею, как его назвать. Но мне нравится, что ты назвала дочку мужским и одновременно женским именем. Ей оно очень идет.

– Имя пришло здесь, на берегу океана. Посиди, подыши им. Настоящее, судьбоносное имя само придет, и ты услышишь, что это именно оно, то самое! Не останется и тени сомнений. Просто позволь ему прийти.

*

Со мной творится что-то странное. Я начинаю просыпаться очень-очень рано. На нашем острове солнце встает за океаном. Каждое утро оно торопливо, будто спеша на работу, взлетает вверх, озаряя все вокруг оранжево-розовым светом, окрашивая и сам океан в теплый розовый оттенок. Я опережаю светило и в награду получаю момент, когда небо и океан начинает разделять сияющая, как лазерный луч, золотая полоса рассвета. Словно приоткрывается занавес, за которым начнется новый акт загадочной пьесы. Первые дни я просто сижу на балконе в обнимку с ноутбуком, как завороженная. Но вскоре осознаю истинную причину моего пробуждения. Меня разрывает от желания писать блог. Я к нему привыкла, и теперь по утрам меня будит то забавная фраза, то целый диалог. Словно магнитом, тянет записать. Мое повествование чуть оживает: за сбором информации о Флориде я добавляю немного, как щепотку соли, чувств. Я расскажу моим восьми читателям и о квартире с рыбками, и рецепт флана Беатрис. Но каждый раз история обрывается на самом интересном месте. А я и сама не знаю, что дальше? Просто живу, веду свои антропологические раскопки и жду, что случится.

Сегодня, например, идем гулять по Boardwalk. Я, Дэнис и Хамид. Boardwalk – ещё одна моя растущая привязанность. Дощатый настил вдоль океана, берущий начало с Двадцать третьей улицы и простирающийся на семь миль на север вплоть до района Surfside. И знаете почему я и в него влюблена? Океан просто создан, чтобы гулять, бегать, кататься, катать коляски вдоль него. А набережные обычно каменные, заасфальтированные, там продают мороженое и всякую ерунду. Boardwalk по сравнению с ними девственно чист.

Настил из уже состарившегося, пожившего и повидавшего виды дерева предназначен, чтобы по нему глухо стучали кроссовки бегающих туда-сюда флоридианцев, а им бы быстро вторили непослушные ножки малышей: топ-топ-топ. Обожаю рассматривать людей: вот бежит загорелый парень, толкая перед собой сидячую коляску с веселым двухлеткой, в руках которого развевается собственный носок. А вот идет девушка с очень красивой спиной и попой. Обгоняешь ее, а это пожилая женщина. Даже Дэнис присвистывает!

– Осторожно, Дэнис, – незамедлительно реагирует Хамид, – здесь каждая бабушка может оказаться супругой кубинского наркобарона.

Дэнис и Хамид спелись. Оба по утрам покупают самый большой американо в Старбаксе и тянут его весь день. Идут чуть впереди меня, не оборачиваясь ни на секунду: не отстала ли я и не смыло ли меня волной. Так увлечены беседой. Хамид Дэнису в отцы годится, заодно он его полная противоположность, но Дэнис болтает с ним без оглядки. Я и не знала, что Дэнис способен часами трещать! Хамид – вольный ветер. Ни семьи, ни детей, мне даже кажется, что и работы нет, одни разговоры. Дэнис считает это верхом неприспособленности к жизни. Так и держится, словно именно он старше. Только и слышно: you must, you must, you have to. Сам-то он продумывает шаги, закрывает вопросы, пишет длинные списки дел для себя и других. А Хамид считает, что жить, не успевая осознавать жизнь, – значит, и вовсе жить зря. Вид у него при этом лысого джинна из бутылки в футболке H&M. Дэнис смеется. Для него это полная чушь, если нет денег. Самое забавное, что, какой бы темы они ни коснулись, все сведется к этой битве идеологий. Дэнис за деньги, Хамид за свободу. При этом оба как магнит друг для друга.

Дэнис несет, что думает, не каждому удается с ним общаться. Он словно закидывает вас морскими ежами, расставляет силки провокаций, нарочно переходит границы, этакий архетип – Плохиш. Говоришь с ним и будто плывешь над острыми камнями, и большинство пробивают дно. Или сразу сматывают удочки. Но есть и такие юркие лодочки, как я или Хамид, которые, лавируя над этими подводными ловушками, словно не замечая их, минуют препятствия и попадают в райскую бухту с бирюзовой водой. Это и есть настоящий Дэнис, добрый и великодушный. Широта его тихой заводи бесконечна – он в тортилью расшибется за вас, отдаст вам из сундука все свои сокровища.

Меня отношения с Дэнисом закаляют похлеще ледяной воды. Например, в первые дни в Vogue узнаю от коллег, что бояться нужно не главреда, а шеф-редактора. Якобы тот еще тиран. Из-за него ужасная текучка, не щадит никого. Новичков и практиканток просто истребляет, а у последней случился нервный срыв. Смотрю, уже и на меня косится, змий! Я – следующая жертва. Но мне не страшно, узнаю в нем Дэниса. Использует те же приемчики и даже те же слова, прямо двойник. И вот подкрадывается он как-то сзади и как начнет плеваться ядом. А я к нему поворачиваюсь и говорю:

– Знаете что, хватит. Вам меня не запугать. У меня дома бойфренд живет такой же, как вы. Копия. Так что знаю я эти ваши штучки.

Он ошалел. А потом как начнет смеяться, и я вместе с ним.

– Сама вы – такая. Штучка!

Так вечерами, испепелив все живое вокруг, он вдруг садится печальный за соседний стол. А я ему в нашей дружеской манере:

– Что грустите? Или изволите статейку легкомысленную разнести? Давайте, будет легче.

– Ох, полноте, Милочка, бросайте этот ваш цинизм. От меня вот девушка очередная ушла. Хотя и ладно, проблемная была. Вообразите, расположила в моей спальне пар сорок туфель. А вела бы себя хорошо, я бы ей еще столько сам подарил….

*

Мы останавливаемся на ланч в прибрежном ресторане.