Остров четырех стихий. Барбара

А потом пришло нечто похуже – осознание.

Он меня не любил.

Ни тогда, ни сейчас, ни когда-либо.

Я начала перебирать в памяти эпизоды, как в старой коробке, где раньше хранились письма и фотографии. Хоть бы одно доказательство… хоть что-то. Где-то он должен был дать понять, что я для него – свет. Что он боится меня потерять. Или… хотя бы просто по-настоящему посмотрел бы в глаза, когда обнимал.

Но там ничего не было. Только пустота. Он просто позволял мне любить его. Ему нравилось, как я старалась. Как подбирала слова, вытаскивала его из уныния, делала сюрпризы. Я тянула всё – даже его самооценку.

И как гвоздь в крышку гроба – мысль о спектакле.

Через неделю – Рождество. Через неделю – премьера. А кто сыграет Грея? Даже если на остров прилетит турист с идеальным голосом, как мне его найти? Как уговорить? Как ввести в материал за несколько дней?

Я вжалась в покрывало, наброшенное на матрас. Ветер дул с океана – прохладный и влажный. Было тихо.

Барни вдруг приподнялся. Его уши насторожились. Он тихо зарычал.

– Что там? – прошептала я.

Он соскочил с платформы и пошёл к берегу, будто вынюхивая след. И тут громко залаял, найдя источник своего беспокойства. Присмотревшись, я увидела: у линии воды что-то белое и округлое.

Я вскочила и побежала за ним. Под ногами поскрипывал песок, прохладный и мокрый. Обогнув валун, за которым скрылся Барни, я остановилась.

Это была черепаха.

Огромная. Абсолютно белая. Не просто белая – альбинос. Я не знала, бывают ли такие вообще.

– Барни, тихо… – Он лаял, как безумный, и мне пришлось резко прикрикнуть, чтобы не спугнуть гостью.

Я опустилась на корточки. Какая же эта черепаха была невероятно красивая. Узоры на белоснежном панцире напоминали древние наскальные символы. Кожа была как у обычных черепах, но из-за своего снежного цвета казалась будто бы ненастоящей.

– Можно до тебя дотронуться? – спросила я, не ожидая ответа. Но в этот момент черепаха повернула ко мне голову – и я оторопела. У неё были голубые глаза. Яркие и такие осознанные, что в голове пронеслось: «Животное ты или дух? Или призрак?..»

Я не верила в подобные вещи, но, глядя на неё, по телу побежали мурашки. Я медленно поднесла руку к панцирю и погладила его. Холодный. Твёрдый. Но осязаемый. Значит, не призрак, – успокоила я себя.

И вдруг…

Барни взвыл. По-настоящему. Протяжно, как киношный оборотень. Он сорвался с места и бросился в заросли за домиком. Его маленькое тело мелькнуло и исчезло в темноте.

– Барни! Барни, вернись! – закричала я, вскакивая. – Глупый пёс, вернись сейчас же!

Черепаха медленно повернула голову в ту же сторону, словно наблюдая. Но я не могла задерживаться. Если он потеряется – я себе не прощу. Я сорвалась с места и побежала за псом в темноту.

Я вбежала в густые заросли и тут же поняла, что мои босоножки остались на платформе. Босые ноги болезненно натыкались на сухие ветки и острые камни. Я старалась идти осторожно, но всё же несколько раз получила по лицу ветками. Я всё ещё слышала лай Барни, но он становился всё тише – я сильно отставала.

Вдруг лай совсем затих.

Только не это!

Я затаилась, прислушалась… И услышала что-то. Но это был не лай. Это было… пение?

Я пошла на звук. Песня становилась всё громче, яснее. А моё изумление – всё сильнее. Что это за голос?.. Это ангелы поют? Я никогда в жизни не слышала ничего подобного. Слова были мне непонятны – язык незнакомый. Но голос не нуждался в переводчике. Он проникал прямо в сердце – и раскрывался там.

Я подошла ближе. Выйдя из чащи, оказалась в каком-то волшебном месте. На поляне, окружённой высокими тропическими деревьями, словно в чаше, мерцало озеро. Оно было сказочно бирюзовым, будто кто-то нарочно его выкрасил. А в воде, ко мне спиной, стоял… парень. И пел.

Барни сидел на берегу и, как заворожённый, смотрел на него. Я сделала шаг – и под ногой треснула ветка.

Парень обернулся.

Мне показалось, что я увидела божество.

Он был молодой, белый, как альбинос, с безупречно красивыми, почти ангельскими чертами. Очень высокий, стройный, широкоплечий. Его обнажённый торс был рельефным и влажным от воды. Белоснежные локоны спадали до плеч. А глаза… огромные, прозрачно-голубые. Они смотрели на меня без всякого выражения.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он тихим голосом.

– Я… собака, – начала я и тут же запуталась. – В смысле, не я собака… моя собака…

Мне показалось, я закончила мысль, и даже попыталась улыбнуться. Получилось странно.

Он продолжал смотреть – кажется, даже не моргая. А потом, тем самым голосом, каким говорят с маленькими детьми… или с душевнобольными, произнёс по слогам:

– Ты по-те-ря-лась? Те-бе ну-жна по-мощь?

– О, Господи, да я не больна! – я залилась краской. – Я туристка. Из домика на пляже. А мой пёс – он вдруг побежал в лес. Мне пришлось за ним. И вот я его нашла.

– Понял, – коротко кивнул он.

Наше молчание неловко затянулось. Он начал медленно выходить из воды, и я поняла, что он без одежды. Совсем. Я отвернулась.

– Извини, если смутил. Я забываю, что вы – туристы – стесняетесь наготы. Я уже оделся.

Я обернулась.

Он стоял совсем рядом – лицом к лицу, если бы мы были одного роста. Но он был выше меня сантиметров на тридцать. Вблизи он казался ещё более совершенным. По его белоснежной коже скатывались капельки воды. Он был нереален. Я не знала, что сказать – все возможные начала разговора вылетели у меня из головы.

– Тебя проводить до домика? – нарушил он тишину.

– Да, давай, – у меня и в мыслях не было спорить с ним.

– Какой у тебя номер домика?

– Второй.

– Тогда нам сюда, – он взял меня за руку и пошёл вперёд, в густые заросли.

Я, как под гипнозом, пошла за ним. И Барни – следом, без всякой команды. Мы шли медленно. Он двигался грациозно, как кот на охоте, спокойно отодвигая ветки, чтобы я могла пройти. Этот путь уже не казался таким трудным и болезненным, как раньше. Довольно быстро мы вышли на мой пляж.

– Вот мы и на месте, – улыбнувшись, я обнародовала очевидный факт.

– Как ты нашла озеро? – спросил он совершенно неожиданно.

– Я шла на твой голос. Ты поёшь необыкновенно красиво. Я никогда в жизни не слышала ничего подобного.

– Это… подарок духов, – сказал он, как нечто само собой разумеющееся. – Незаслуженный подарок. Который я бы отдал, если бы мог.

Теперь, при свете луны, я заметила, что его зрачки необычно большие – почти перекрывают радужку.

– Почему ты недоволен таким щедрым даром? Что плохого – иметь такой голос? – осторожно спросила я.

– Пойдём, посидим у воды? – предложил он, уклоняясь от ответа.

Мы прошли на платформу. Я села на матрас лицом к океану. Он сел рядом. Меня удивило, насколько близко – почти вплотную. Он совсем не соблюдал ту дистанцию, которую обычно держат при таком коротком знакомстве.

– Так… чем плох твой голос? – напомнила я.

– Голос не плох. Здесь другое. Представь: ты ребёнок. Ведёшь себя ужасно. Просто отвратительно. Делаешь по-настоящему плохие поступки. Но кто-то, кто тебя очень любит и ничего не знает о твоих делах, вдруг дарит тебе самый лучший подарок. А потом узнаёт правду. Но уже не может этот дар забрать. Как бы ты себя чувствовала?

– Думаю… отвратительно, – сказала я тихо.

– А ты бы хотела, чтобы у тебя отобрали этот подарок? Или хотя бы как-то наказали? – спросил он, не глядя на меня.

– Да. Думаю, что да, – кивнула я, понимая, о чём он.

Мы оба замолчали и смотрели на океан. Волнение воды будто совпадало с тем, что я чувствовала внутри.

– Ты одна в домике живёшь? – спросил он.

Я знала, что нельзя говорить такое незнакомцам. Но почему-то нарушила это правило.

– С сегодняшней ночи – одна.

– У парня появились… дела?

– Можно и так сказать, – я усмехнулась. – Дела с длинными ногами, судя по фото на её аватарке.

– О, понял, – он понимающе кивнул. – Ты в порядке?

– Мне стало легче, когда я встретила тебя. В такие моменты… кризисные… мне особенно тяжело быть одной. Одиночество пугает меня до ужаса.

Барни как угорелый носился по пляжу, то вбегая, то выбегая из воды.

– Я, возможно, не лучший собеседник. Практики давно не было. Но рад, если смог хоть немного помочь… А как тебя зовут? Прости, что так поздно спросил.

– Барбара. Можно просто Барб, – ответила я.

– Барби? Как кукла? – он улыбнулся. Улыбка… естественно, невероятная.

– Ну, можно и так, – я рассмеялась. – Но ты же, я так понимаю, местный?

– Да, всё так.

– А откуда знаешь про кукол Барби?

– У нас есть интернет и смартфоны.

– Ой, точно, прости… Как глупо, – я почувствовала себя крайне неловко. – А как твоё имя?

– Авалон, – ответил он почти шёпотом.

Я на мгновение замерла, перекатывая в уме это слово.

– Авалон?.. Это очень красиво. И… необычно.

Он чуть наклонил голову, удивлённо приподняв бровь:

– Почему необычно?

– Ну… – я улыбнулась. – Звучит как что-то мистическое. Как затерянный остров в тумане, в самом сердце океана. Остров из легенд…

Он усмехнулся, его глаза на миг стали мягче.

– Это похоже на меня, – произнёс он с лёгкой, почти грустной иронией.

Наши взгляды встретились – и всё остальное исчезло: ни звуков, ни ветра, ни шума волн.

– Ты живёшь на этом острове? – спросила я, стараясь справиться с дрожью в голосе.

– Нет. На Центральном, – он взглянул в сторону, будто видел в темноте берег.

– А здесь что делал? – Я осторожно наклонилась ближе.

Он замолчал на мгновение. Затем произнёс:

– Я прихожу туда, к озеру, потому что это место – моё. Моё убежище. О нём никто не знает. Я нахожу там уединение.

– Я… наоборот, не переношу одиночество, – призналась я. – Оно меня пугает. До паники. До слёз.

– Почему? – Он посмотрел прямо в меня, не отводя взгляда.

Я колебалась, но ощущение, что он действительно хочет услышать – не из вежливости, а по-настоящему – дало мне храбрость.

– Потому что в одиночестве я исчезаю. Как будто перестаю существовать. Когда рядом никого нет – ни разговоров, ни движения, ни присутствия – я начинаю чувствовать, что меня тоже нет. Просто… пустота.

Он кивнул. Медленно. Понимающе.

– Ты боишься раствориться. А я боюсь быть увиденным. Нас, похоже, пугают противоположные вещи.

Мы замолчали. Сидели рядом и каждый думал о своём.

Я не сразу решилась, но всё же сказала:

– Авалон… я ставлю спектакль. Рождественский. И одна очень важная роль теперь свободна. Я бы хотела предложить её тебе.