Остров четырех стихий. Барбара

Мы все улыбнулись и двинулись к парковке. Там нас ждал белоснежный «Опель». Мы сбросили тёплые вещи, закинули сумки в багажник – и впервые по-настоящему вдохнули местный воздух. Он был горячий, плотный, будто насыщенный светом. Повсюду щебетали птицы. Солнце – яркое, но не злое – рассыпалось на коже тёплыми бликами.

Асам сел за руль, а Майя – рядом, на переднее сиденье. На колени она поставила переноску с Барни, а мы устроились сзади. Машина была просторной, но для четверых взрослых, особенно учитывая наших «великанов», оказалась тесноватой..

– Девочки, усаживайтесь к нам на коленки, – игриво предложил Максим.

Стейси тут же устроилась у него на коленях, выглядела крошечной рядом с ним. Я тоже было потянулась к Илайджу, но он поморщился:

– Барб, ты в последнее время налегаешь на мучное. Несмотря на мою спортивную подготовку, мне тяжело тебя держать. Подумай об этом и займись собой, детка.

Я мысленно выругалась – из памяти вынырнули самые крепкие слова, какие только знала. Слов не хватало – особенно цензурных. Пришлось втиснуться между Илайджем и Максимом. Тесно, но терпимо.

– Надо подумать о более вместительных авто для трансфера, – заметила Стейси, поудобнее устраиваясь.

– Уже вписал в план улучшений, – отозвался Максим, не теряя улыбки.

Мы ехали по главному острову, и я пыталась рассмотреть всё через лобовое стекло, вбирая в себя всё: дышащую зелень, синие вспышки океана между деревьями, местных жителей в пёстрых одеждах, туристов в панамах и с фотоаппаратами. Все они казались счастливыми, как в рекламной открытке.

Когда мы добрались до пристани, пересели на катер. Океан был безмятежен. Вода – цвета расплавленного лазурита. Я никогда раньше не видела такого синего.

– Сначала везу мисс Барбара и мистер… Ил… Ила… и мистера Барбара, – смущённо выдал Асам. Видимо, имя «Илайдж» оказалось для него слишком сложным. – Ваш остров – сначала. Потом – мистер Максим и мисс Стейси.

– Миссис, – мягко, но с достоинством поправила сестра.

– Миссис Стейси, – с уважением повторил он. – Я везти вас в ваш домик. На ваш остров. Ваш Хани Мун.

Стейси взглянула на Максима, и тотчас же ответный, счастливый взгляд скользнул между ними. Это место, очевидно, значило для них гораздо больше, чем просто курорт.

Когда мы подплыли к нашему берегу, я замерла. Ощущение было такое, будто на секунду выдернули из времени и уронили прямо в открытку. Или в сон.

Белый песок. Ласковый плеск волн. Гигантские пальмовые листья качались над крышей уютного домика, словно махали нам в приветствии. Дом был выстроен из дерева и камня, утопал в цветах и казался частью ландшафта – неотъемлемой частью этой идиллии.

Но настоящая жемчужина – платформа прямо в океане. Стейси когда-то рассказывала о ней, но вживую она выглядела как сон. Деревянная платформа с высоким матрасом, застеленным белоснежным бельём. Над ним – воздушный балдахин, который трепетал от морского ветра, как облако.

Всё это выглядело как декорации к рекламе шоколадного батончика с кокосовой начинкой – только живое, тёплое, настоящее.

Я стояла на носу катера, держась за перила, и впервые за долгое время чувствовала невероятный восторг – как ребёнок, впервые попавший в Диснейленд.

Мы сошли с катера, ступили на деревянный причал, который пружинил под ногами. Илайдж выглядел нейтрально, но по его глазам казалось, что он доволен. Или, по крайней мере, не раздражён. Уже хорошо.

Я выпустила Барни из переноски. Он как безумный заметался по пляжу. Бедный пёс совсем замучился сидеть много часов в тесной клетке.

Домик оказался ещё уютнее, чем я ожидала. Пол из светлого дерева, высокие потолки, белые полотняные занавески, пропускающие мягкий свет. Всё дышало тишиной и каким-то непривычным, почти странным покоем. Большая кровать с балдахином стояла у панорамного окна – из него открывался вид прямо на океан. Рядом – круглый деревянный стол, две плетёные кушетки, комод с рельефной резьбой и ванная зона, отделённая лишь тонкой фанерной стенкой и дверью. Пространство было открытым, словно сам дом знал, что прятать тут нечего.

– Ну, симпатично, – бросил Илайдж, проходя внутрь.

Я достала из сумки собачий корм и миски для еды и воды, наполнила их. Пёс радостно приступил к трапезе.

Илайдж направился в ванную. Я услышала, как он включает душ – шум воды мгновенно наполнил весь домик. Я стояла в центре комнаты и смотрела, как за прозрачными стенами медленно темнело небо.

В воображении всплыли образы: я и он – в этой комнате, на этой кровати, под балдахином, на платформе. Я в его объятиях, кожа влажная от душа, он улыбается, склоняется ко мне, наши тела сплетаются…

На порыве чего-то отчаянного и верящего я сбросила с себя всё. Юбку, футболку, нижнее бельё. Всё – до последней ниточки. Стояла абсолютно голая, ожидая, пока он выйдет. Открытая. Уязвимая. Готовая. Ждущая прикосновения. Желания.

Дверь душа со скрипом открылась, и Илайдж вышел, вытирая волосы. На нём было лишь полотенце, с небрежной ленцой повязанное на бёдрах. Капли воды стекали по его плечам, груди, животу.

Я сделала шаг к нему:

– Ты выглядишь как реклама парфюма, – сказала я тихо, с соблазнительной улыбкой. – И признаюсь – у меня всегда была такая дикая фантазия… Заняться любовью с кем-то из рекламы…

Он взглянул на меня, подняв бровь. На долю секунды задержал взгляд, потом отвёл.

– Барб, тебе бы остудиться немного, – сказал он и прошёл мимо, словно мимо мебели. – Ты кидаешься на меня, как хищница на раненого кролика.

Я осталась стоять, так и не дойдя до него. Обнажённая. Уязвимая. Вдруг осознавшая, насколько глупо выгляжу. Жар обжигал не от страсти – от стыда. Я молча натянула футболку и отвернулась.

– Я просто… мы же вдвоём, ты только из душа… я… – проговорила уже неуверенно, неумело. – Ну и я голая…

– Я устал. – Он сбросил полотенце в корзину, надел шорты и майку. – Я хочу поесть и лечь. А ты, если не хочешь умереть с голоду, могла бы что-нибудь приготовить.

Он даже не сказал это злобно. Скорее – буднично. Словно это не унизительно, а просто функционально.

Мне захотелось ударить тарелкой об стену. Или по нему. Вместо этого я прошла на кухню, сжав зубы. В холодильнике оказались аккуратно уложенные контейнеры – курортные работники заранее позаботились о нас. Я открыла крышку: рис с овощами, рыба, какие-то соусы. Всё вкусно пахло. Я молча разогрела еду, наложила в тарелку, поставила на поднос. Сверху – приборы и салфетка. Он сел за стол.

– Ваш ужин, повелитель, – язвительно сказала я, опуская поднос перед ним. – Позвольте мне ещё почесать вам спину? Или унести вас к постели на руках?

Илайдж бросил на меня уставший, колючий взгляд.

– Смешно, Барбара.

Он ел молча, не глядя на меня, как будто я растворилась в воздухе. Доев, просто поднялся и лёг на кровать, даже не выключив свет. Захрапел через минуту.

Время было восемь вечера. Рано для сна. Я взяла плед и вышла из домика на платформу. Барни выбежал вслед за мной.

Ветер здесь был тёплый, как дыхание. Солнце уже опускалось за горизонт, золотая дорожка дрожала на воде. Всё было как в кино: звуки природы, мерцание заката, лёгкий шелест океана. Я села на матрас, подогнув ноги под себя. Пёс улёгся рядом и уже дремал, подёргивая лапой. Небо над головой густело, превращаясь в холст для первых звёзд.

Я думала о завтрашнем дне. О репетиции. О музыке. О том, как Илайдж споёт на сцене. Может быть, если он запоёт, то сам вспомнит, кто он есть на самом деле. Или хотя бы перестанет вести себя, как обиженный король. Я не знала, почему снова ищу для него оправдания. Может, потому что хотела верить, что он всё же не пуст внутри.

Мой взгляд снова скользнул к океану. Он был неподвижен, как зеркало. И в этой зеркальной воде что-то звало меня. Манило. Словно шептало: «Иди ко мне».

Я подумала о том, как глупо – не уметь плавать, когда вокруг такая вода. Океан казался живым существом – большим и добрым. И я вдруг почувствовала, как сильно мне хочется войти в него. Раствориться.

Я прилегла на подушки, завернулась в плед. Ткани балдахина трепетали, ветер щекотал щёки. Где-то внутри ещё жила обида. Но поверх неё уже поднималась тишина – не пустота, а мягкое, медленное затухание всех чувств. Нежное, как вечер.

И я не заметила, как заснула – прямо здесь, на платформе над водой, с лицом, обращённым к небу, которое теперь начинало петь звёздами.

Глава 5: Маленький театр.

В ту ночь мне впервые приснился странный, будто живой сон. Я не была собой – становилась то водой, то рыбой, то самой тенью под водой. Плыла, неслась, растворялась. Океан был не пугающим, а родным. Он не уносил, а принимал. Обволакивал меня, качал, как колыбель.

Потом из темноты появилась старуха – кожа сморщенная, как кора у старого дерева, глаза – как глубокие воронки, в которых отражалось небо. Она обняла меня – крепко, почти душа в душу – и прошептала:

– Добро пожаловать домой. Ты вернулась.

Я проснулась от криков чаек. Океан шумел рядом, лёгкий бриз трепал балдахин. Я села, укуталась в плед и посмотрела на горизонт. Покой. Удивительное чувство покоя. А ещё – странная грусть. Как будто что-то важное мне уже было сказано, но я не успела это понять.

В голове возник вопрос: искал ли меня Илайдж?

Я вернулась в домик. Он всё ещё спал, развалившись на всю кровать. Я ткнула его подушкой. Он застонал, открыл один глаз.

– Доброе утро, – сказала я.

Он пробурчал что-то нечленораздельное, но всё же сел, почесав затылок.

Я позвонила Стейси. Она ответила почти сразу:

– Доброе утро, спящие красавцы. Через сорок минут катер будет у вашего острова. Готовьтесь! Сегодня – день дела.

– Что в программе? – зевнула я.

– Еда, встреча с мэром и… посмотрим место, которое администрация предлагает для театра. Может, оно тебе понравится.

Катер доставил нас на главный остров. Воздух был густ от ароматов: жареных бананов, копчёной рыбы, пряностей. Мы пошли в местную закусочную – деревянную постройку с яркими флагами, столиками на улице и ни одним свободным местом. Нам, впрочем, выделили отдельный стол – под тентом из пальмовых листьев.

Местная еда оказалась потрясающей. Обжаренные кусочки рыбы, свежие фрукты, хлеб из маниоки. Всё просто, но невероятно вкусно.

Рядом, у обочины, я заметила мемориал – каменную плиту с именами. В центре – выгравированная надпись: "В память о тех, кого забрали стихии." Стейси подошла ближе, провела пальцами по буквам. Я вгляделась – и среди имён увидела одно, от которого у меня сжалось сердце:

Амадео Фернандес. Муж Роуз. Он тоже был там.

Я ничего не сказала. Просто постояла рядом. Мы помолчали. Максим тоже подошёл и обнял Стейси. Мы вместе разделили этот момент скорби. Только ветер шумел в листве, и звуки закусочной казались далёкими.

Позже мы направились смотреть то самое место для театра. Нам показали площадку чуть выше уровня океана, на холме, утопающем в зелени. С площадки открывался потрясающий вид на бухту. Здесь всё дышало историей и вдохновением: древние деревья – будто гигантские декорации, плоские камни, на которых так хотелось присесть, обсуждая идеи.

– Ну как тебе? – спросил мэр острова, пожилой мужчина с яркими глазами.

– Это… потрясающе, – выдохнула я. – Здесь просто слышится музыка.

– Так покажи, – предложила Стейси. – Пусть Илайдж споёт. Пусть это место услышит.

– Не сейчас, – замялся он, глядя в землю.

– Спой. Прошу, – сказала я тихо, но уверенно. Все поддержали меня. Его эго было уважено.

Он сделал вдох, закрыл глаза и… запел главную партию Грея из моей постановки. Мы несколько раз репетировали её вместе ещё дома:

Где живёт Рождество —

Не в гирлянде, не в снеге.

Где спасён хоть один,

Где прощают других.

Где ребёнок уснёт —

Не в страхе, а в вере,

Что любовь – не подарок,

А свет в темноте…

Мы все зааплодировали – я, Стейси, Максим, мэр и его жена. Даже пара прохожих остановилась и послушала.

– А можно я тоже буду в театре? – вдруг спросил мальчик лет шести-семи, выбежавший из-за спины мэра. – Я могу говорить громко! И прыгать! Я выучу любое слово, честно!

Я улыбнулась и присела к нему:

– Конечно, будешь. Я даже придумаю для тебя особенную роль. Только твою.

– Правда? – его глаза сияли.

Мэр переглянулся с женой. Оба казались немного растерянными.

– Я не уверена, что это хорошая идея, – тихо сказала женщина. – Всё-таки это не наша традиционная церемония…

– Но я хочу! – воскликнул мальчик. – Я готов репетировать прямо сейчас!

Мэр вздохнул, посмотрел на нас, потом на сына:

– Ладно. Пусть попробует. Это просто театр, в конце концов.

– Да! – Он подпрыгнул от счастья.

Мэр достал из папки аккуратно сверстанные листовки и передал их нам:

– Мы всё распечатали. Тут указано, что прослушивания сегодня вечером. Надеемся, будет много желающих. Удачи вам!

Мы с Илайджем и Стейси пошли по улицам острова, заглядывая в лавки, кафе, мастерские. Листовки оставляли на стойках баров, на дверях, рядом с меню. Я наблюдала за лицами, когда рассказывала о проекте: у кого-то появлялась осторожная улыбка, кто-то сразу начинал задавать вопросы, кто-то просто отмахивался.

Я уже мысленно распределяла роли. Вот та женщина в длинной белой рубашке – в голосе её что-то ранимое, тонкое. Может, Мэрша? Или, наоборот, Эмми – если в ней больше света, чем боли. А вон тот высокий парень с гитарой за спиной – возможно, в нём есть что-то от Арно.

Полдень прошёл в этом вдохновлённом полутрансе – я будто уже видела сцены на холме, слышала реплики, представляла, как вспыхнет свет под финальную песню. Всё дышало началом.

К закату мы с Илайджем пришли на площадку, где должно было пройти прослушивание. Мы расставили фонари, проверили колонку, включили лёгкую инструментальную музыку с оттенком волшебства. Я перебрала записи, повторила про себя вступительную речь. Илайдж сидел на камне, уткнувшись в телефон, молчаливый и отстранённый.

– А если никто не придёт? – прошептала я, чувствуя, как в животе начинает клубиться волнение.

– Может и такое быть, – ответил он, не поднимая головы.

Я мучительно ждала.

И всё же люди начали приходить…

Сначала – пара девушек в ярких платьях. Потом – подросток с наушниками и блокнотом, местный парень с гитарой, пожилая женщина, представившаяся учительницей музыки. Подходили поодиночке и парами: туристы, жители, случайные прохожие. К моменту, когда солнце скрылось за линией горизонта, нас собралось около пятнадцати человек. Все очень разные. И все – живые.

Я вышла вперёд.

– Добрый вечер! – начала я. Голос дрогнул, но я удержалась. – Меня зовут Барбара, и я – режиссёр проекта, который мы готовим специально к празднику Рождества. В этом году мы хотим рассказать историю о потере и надежде. О городе, где было запрещено Рождество, о женщине, потерявшей голос, и о страннике, который однажды вернулся, чтобы напомнить: чудо – это не сказка. Это – выбор.

Я сделала паузу и посмотрела в глаза тем, кто стоял передо мной.

– Спектакль называется «Где живёт Рождество». Это история о голосе, который можно вернуть. О мелодии, которую нельзя убить. О том, что Рождество – это не дата, а состояние сердца.

Я вдохнула глубже.

– Нам нужны исполнители: актёры, певцы, рассказчики. Но главное – ваше желание. Вы не обязаны быть профессионалами. Если у вас есть голос – мы его услышим. Если у вас есть эмоция – мы найдём для неё сцену. Всё, что нужно, – быть честными, открытыми, искренними.

Я замолчала. Ветер шевельнул листовки у моих ног. Где-то вдалеке послышался плеск воды.

– Давайте не бояться. Давайте говорить.

Я кивнула Илайджу. Он включил первую мелодию.

Прослушивание началось.

Первыми на сцену вышли две девушки в ярких платьях. Одна из них, по имени Лана, немного волновалась. Я предложила ей прочитать отрывок реплики Эмми – в голосе появилась дерзость и живой огонь. Мы с Илайджем переглянулись: Эмми. Определённо.

Вторая, Тина, была более сдержанной и мягкой, но её глаза светились, когда она читала текст Луиса. Неожиданно – но сработало. В ней был тот самый подростковый дух протеста – тонкий и упрямый. Мы решили, что они сыграют брата с сестрой – просто поменяем гендерные акценты. Это неважно. Главное – энергия.

Парень с гитарой – Жюль, француз из числа туристов, – попросил текст песни Грея, затем сел на край сцены и, почти не глядя на нас, спел, добавив к песне импровизированную музыку. Было хорошо. Очень искренне. Но не то. У него не было той тонкой, чистой, почти невесомой вибрации, которую мы уже знали – потому что ею обладал Илайдж. Я мягко поблагодарила Жюля и предложила ему стать музыкальным спутником Грея – своего рода современным Арно. Он кивнул, немного разочарованный.

Пожилая женщина, представившаяся как миссис Ковал, преподавательница музыки, читала текст мэрши. В её голосе была строгость, но не боль. Не трещина внутри, не замороженное пение. Мы поблагодарили её и предложили взять роль Тёти Флоры. Она согласилась.

Потом на сцену вышла та самая женщина в белой рубашке, которую я приметила днём. Её звали Элис. Она прочла всего пару строк – и вдруг замолчала. Голос дрогнул. Мы ждали, не перебивая. И вдруг она сказала:

– Простите. Я с детства на сцене не пела.

Мы переглянулись с Илайджем. Вот она. Настоящая Мэрша. Я подошла к ней и сказала тихо:

– Именно это нам и нужно. Не петь – пока не придёт время.

Она кивнула. Без лишних слов.

Подросток с наушниками оказался немногословным, но и ему мы нашли роль одного из жителей городка. Он будет тем мальчиком, который запускает первую гирлянду на площади.

Маленький сын мэра – Тимми – подошёл ко мне и спросил:

– А можно я буду снежинкой?

Я рассмеялась:

– Ты будешь особенной снежинкой. Самой главной. У тебя будет своя реплика.

– Правда?

– Да. С неё начнётся финальная сцена.

Мэр, стоявший в сторонке, улыбнулся.

А потом вышел Илайдж. Хотя мы знали, что главную роль – Грея – будет исполнять он, я всё равно затаила дыхание. Он встал в центре, закрыл глаза, сделал паузу… и запел. Без микрофона. Без музыки.

Его голос всегда производил впечатление. Люди перестали шептаться. Даже дети замерли.

Когда он закончил, стояла тишина. А потом кто-то тихо зааплодировал. Остальные подхватили.

– Главная роль уже найдена, – сказала я вслух и улыбнулась Илайджу.

Так наш состав собрался. Мы договорились встретиться на следующий день для первой читки. Мы раздали всем реплики для разучивания. Уходя с площадки, я была уверена: у нас всё получится.

Глава 6: Громкая реплика.

Ночью мне снова снился океан. Не просто вода – настоящая бездна. В том сне я стояла по колено в холодных волнах, смотрела в чёрную даль и чувствовала, как за спиной что-то рушится. Будто берег, на котором я стояла, трескался и уходил под воду. Я кричала – но звука не было. Только ветер и глухой гул.

Я проснулась резко, с сердцем, бьющимся в горле. Барни поднял голову с пола, тихонько заскулил. Я погладила его между ушей и прошептала:

– Всё хорошо…

Мы с Илайджем почти не разговаривали. После вдохновенного вечера кастинга наступило странное похмелье. Он всё время утыкался в телефон и, казалось, полностью выпадал из происходящего.

А может, я просто наконец увидела то, чего не хотела признавать раньше.

Я провела весь день с Барни на пляже. Смотрела, как он бегает по отмелям. По совету Стейси читала сборник местных легенд. Неожиданно увлеклась: остров жил своей глубокой, почти мифической жизнью.

Я размышляла, медитировала. Океан очищал, словно вымывал из меня то, что больше не нужно, наполнял спокойствием и силой.

– Мы с тобой подружились, океан, – подумала я, глядя в бесконечную воду.

Первая репетиция началась вечером. Мы собрались на площадке ещё до заката. Кто-то принёс термос с чаем, кто-то – булочки и конфеты. Все были взволнованы, вдохновлены – это была настоящая труппа актёров…

Я дала вводные, и мы начали. Лана и Тина справлялись отлично, Элис в роли Мэрши звучала пугающе правдиво – даже её шёпот держал в напряжении. Все старались, ошибались, учились – как и должно быть.

Илайдж всё это время отстранённо молчал. Потом вышел на сцену, вошёл в образ, запел… Красиво. Как всегда. Но пусто, как будто без души.

И в этот момент его телефон, оставленный рядом с колонкой, начал вибрировать. Один раз. Потом второй. Потом третий. Сообщения сыпались, как дождь. Все старались не замечать, но он мешал. Я подошла, чтобы просто выключить звук.

На экране высветилось:

«Мечтаю скорее тебя поцеловать»

Рука сама нажала. Переписка открылась. Имя – Сью. Несколько дней. Их сообщения:

«Когда вернусь, не отпущу»

«Она нормально отреагировала? Больше не угрожала? Тебе не страшно?»

«Да, мы с ней уже расстались. Просто жду, когда закончится отпуск – раньше не могу вернуться. Не зря же я его оплатил. Она истеричка. Не парься»

«Ты мой. Я тебя дождусь»

«Тебе никто не нужен, кроме меня»

Мир вокруг стал тише. Я стояла, глядя в экран, и будто земля провалилась у меня под ногами.

– Это что, шутка? – вырвалось у меня. – Или ты просто ждал, пока я сама всё увижу?!

Все замерли. Илайдж обернулся. Увидел в моих руках телефон.

– Барбара… – начал он.

– Не смей! – я бросила ему телефон. – Не смей опять пытаться обвинить во всём меня! Ты крутишь любовь с другой, пока я живу с тобой в одной комнате?

Он взял телефон, посмотрел на него, потом на меня. На миг задумался. Потом сказал быстро:

– Я просто… хотел понять. Проверить, что ты чувствуешь. Что ты не всё отпустила. Мы с ней переписывались – и что? Может, мне нужно было увидеть твою реакцию!

– Проверить?! – я почти рассмеялась. – Ты предаёшь – чтобы я ревновала?

– Ты всегда всё усложняешь! Я просто… хотел, чтобы стало по-настоящему. Чтобы снова что-то почувствовать!

– Тогда почувствуй это, – прошептала я. Злость разрывала меня на куски. – Убирайся! Я не хочу ни секунды находиться с тобой на одном острове!

Он замер.

– Что? Куда я должен исчезнуть? Ты сумасшедшая!

– Сейчас позвоню Максиму. Ты улетишь ближайшим рейсом. Ты не просто сломал спектакль, Илайдж. Ты сломал всё!

Он шагнул ближе, почти сквозь зубы:

– Не думай, что я оставлю это просто так.

– А ты не думай, что я испугаюсь тебя! Ты слабак, Илайдж! Ты никто! – ответила я, глядя прямо в его глаза.

Я повернулась к труппе, всё ещё застывшей в тишине.

– Репетиция продолжается. Есть желающие на его роль?

Жюль, наш француз, сразу шагнул вперёд.

– Я попробую, – сказал он серьёзно.

Я прервалась и позвонила Максиму. Он нашёл ближайший билет – вылет через два часа. Илайдж, кипящий от ярости, побежал собирать вещи.

– Давай-давай, беги! Тебе полезно! – крикнула я ему вслед. – И не пытайся ничего украсить, как в тот раз с маминой статуэткой. Я всё проверю!

– Стерва глупая! – донеслось в ответ.

Я повернулась – труппа всё ещё стояла, не зная, что сказать. Кто-то отвёл глаза. Кто-то кивнул сочувственно.

Мы попробовали продолжить, но сцена не клеилась. Жюль пел арии неуверенно, текст путался, энергия исчезла. Я понимала: нужна пауза.

– Продолжим завтра в это же время, – сказала я тихо. – Всем спасибо.

Мы начали расходиться. Я могла сдерживать слезы, ровно до того момента, пока последний человек не пропал из зоны моей видимости. Ручьи обиды и разочарования хлынули по щекам. Злость сменилась опустошенностью…

Глава 7: Альбинос.

Ночь. Мягкая, густая, как фетр. Я сидела на своей платформе и смотрела в тёмную гладь океана. Луна, как тонкая монета, отражалась в чёрной воде, но света почти не было – только чуть-чуть, чтобы обозначить контуры волн. Барни сопел рядом, свернувшись клубочком, как грелка, и мне казалось, что только его дыхание и удерживает меня в этом мире.

Мне было плохо. По-настоящему. Та пустота, которую я старалась не замечать, расползлась внутри, как холод. Хотелось позвонить Стейси – просто услышать живой голос. Но на часах была почти половина второго ночи. Она наверняка спит, обнимая подушку или мужа. Звонить в такое время – слишком. Даже любимой сестре.

Я в который раз подумала: сколько времени я потратила на него? Сколько чувств, сколько любви, сколько ожиданий? Всё – зря. Сначала я пыталась найти в этом хоть какой-то смысл. Какой урок мне это должно было преподнести? Что я должна была понять? Но ответов не было. Только немой ветер с океана и липкая усталость.