СOVERT NETHERTWORLD 3 Предверие бури

Покровская жестом указала депутатам на места.

– Добрый день, коллеги! – покровительственно улыбнулась Наталья. – Надеюсь, что со времени прошлого заседания вы успели ознакомится с документами, которые я вам отправляла.

Наташа стала обозревать зал и наблюдать за реакцией каждого. На первый взгляд было очень трудно отличить искренность позиции одного или другого, но подноготную многих Наташа знала лично, а не только по репутации. Используя свой прокурорский опыт, она всегда имела досье на коллег. Например, на Евсея Исакова, заместителя Председателя парламента. В этот раз он выступал против налога, и это обстоятельство немало удивило Наташу, поскольку Исаков всегда поддерживал прогрессистскую повестку. Наташа была уверенна, что Исаков выступает в интересах нефтяников, и кое-кто по её поручению занимался проверкой её подозрений.

Рядом сидел его коллега из социал-демократов, которые, естественно, как и весь мировой Социнтерн, двумя руками выступал за налог и вообще за любую экологическую тематику. Его уважали не только соратники по идеологическому фронту, но и прочие коллеги за прямоту суждений и готовность отстаивать свои взгляды независимо от серьёзности противостояния. Впрочем, если человек входит в мировой Социнтерн, значит, он по определению не будет выступать за национальные интересы государства. Бисмарк верно говорил, что если вы хотите построить социализм, выберите страну, которую не жалко.

Двери малого зала закрылись, и перед ними застыла казачья охрана с внушительными электро-пиками. Наташа изучала по бегущей строке на своём планшете имена всех присутствующих. Пора было начинать.

– Мои благородные коллеги, прежде чем продолжить обсуждение текущей адженды, – сказала Наташа с мягкой чарующей улыбкой, по традиции приложив руку к груди. – Я бы хотела предоставить слово нашей специальной гостье. Некоторые из вас о ней слышали. Наоми Зибель – климатический реалист.

Депутаты стали перешёптываться и после короткой паузы приветствовали гостью вежливыми аплодисментами. Как каждая публика эта тоже должна была получить свою порцию свежести.

– Наоми прибыла сюда как мой личный гость, чтобы вы могли услышать взгляд молодого поколения Запада, возможно, этот опыт поможет нам принять верное решение.

Эту фразу она подобрала специально, чтобы ещё больше раздразнить депутатов, известных своими костными привычками. Даже гипотетическая возможность, что кто-то обойдёт их «ареопаг мудрости» доводила их до белого каления.

– Наоми, прошу вас! – обратилась Наташа к сидящей рядом девушке.

Наоми вежливо кивнула и подвинула к себе микрофон.

– Уважаемые представители народа Великоруссии, – начала Наоми звонким голосом. – Благодарю вас за оказанную мне честь выступить перед вами, людьми, у которых не только хватает смелости обсуждать кажущиеся аксиомой вопросы климата, но и поддерживать климат свободы.

Речь прервали аплодисментами. Когда депутаты поняли перевод, уже более громкими и одобрительными аплодисментами.

– Никогда прежде общество в нашем общем мире не было так разделено, и никогда ещё представители элиты не использовали тоталитарные механизмы в глобальном масштабе, чтобы заглушить рациональные голоса даже против своих соседей, друзей и родственников. Климатические дебаты вызвали нарратив страха и утвердили иллюзию быстрого решения всех проблем. Сегодня мы находимся в кластере информационной порнографии, страха и паники. И речь идёт уже не только о климатических процессах, но и об основополагающих вопросах жизни человека, его воспитания, интеллектуального и социального развития. Речь идёт о глобальном ценностном апокалипсисе. Самое главное, что люди, которые распространяют панические нарративы, никогда по-настоящему не заботились о благоденствии природы. Они не выходят из своих домов, чтобы полюбоваться чистотой природы. Их глаза приклеены к экранам компьютеров, и они управляют температурой окружающей среды с помощью кондиционеров, при этом обрекая своей пропагандой развивающиеся страны на стагнацию и умирание. Разве подобное говорит о единстве? Эта лицемерная имитация защиты природы, до которой им нет дела на самом деле. В действительности они защищаются от природы, которую якобы пытаются спасти в социальных сетях. И этот когнитивный диссонанс – именно то, с чем я и такие реалисты, как я, пытаемся бороться. Любой аллармизм не реален, он является следствием глубоко кризиса психического здоровья, охватившего наше общество. Молодёжь страдает от этого больше всего. Охваченные паникой молодые люди больше не видят перспектив для своего будущего. Они не хотят заводить семьи, не хотят учиться, бросая весь свой потенциал на активизм, подлинный смысл которого они не понимают. Разжигая панику, элита пытается высосать душу и опустошить наш ясный любопытный разум. Реальная наука больше никому интересна. Они говорят: слушайте науку. Но когда им предъявляешь научные данные – какой сюрприз! Они не слушают. Кто же я и какова моя роль? Меня зовут Наоми Зибель, вы можете знать меня как отрицателя климатических изменений. СМИ навесили на меня этот ярлык, чтобы показать меня неким антихристом новой экологической религии. Но наука – это не религия, и я считаю себя антидотом рациональности против паники.

Поэтому я прибыла в вашу страну. С надеждой, что вы гораздо более рассудительные и дальновидные люди, которые прежде подумают, докопаются до сути вопроса, а не станут слепо соглашаться. Ведь очевидно, углеродный налог не выгоден государству! Не выгоден Великоруссии, Германии, США или любой другой стране! А кому же? Промышленникам. Тем, кто желает стать монополистами в производстве и начать диктовать вам, государствам, свои условия. Пока вы думаете, что совершаете благое дело, заботитесь об экологии, поддаваясь на…

Зал содрогнулся. Световые панели помутнели. Взрывной волной Наташу поволокло куда-то вниз. В воздух взлетели остатки мебели. Наталья покатилась по ковру, отчаянно пытаясь за что-то ухватиться. Не получилось, потоком горячего воздуха вперемежку с бетонным крошевом её унесло от стола, швырнуло в ряды кресел, оглушая и тут же заваливая разорванными предметами. Помещение заполнилось дымом и пылью. Наташа не была наивной девочкой и ясно понимала, что именно произошло.

Она не знала, сколько прошло времени, должно быть, вечность, прежде чем сквозь кровавую дымку она увидела склонившегося над ней офицера из казачьей охраны в съехавшей набок папахе. Его губы шевелились, но разобрать, что он говорит, не получилось, по жестикуляции она поняла, что он приказывал немедленно покинуть помещение. Наташа кивнула и поползла дальше. Вокруг была только смерть.

Неожиданно из-под груды обломков появилась рука. Наташа, царапая пальцы, стала сбрасывать тяжёлые балки и с трудом вытащила из-под завалов Наоми, та была цела, но белая, как полотно. Подхватив девушку под руку, Наташа ползла дальше. Отовсюду слышались крики и стоны.

Сверху ещё что-то упало, Покровская закрыла голову руками, и её обдало дождём из осколков, стараясь нащупать путь, она наткнулась на что-то мягкое.

Лучше бы она ослепла. Перед ней сейчас лежала Надя, её глаза были открыты, пусты и уставились в вечность. Она была придавлена тяжёлой металлической картой, висевшей позади стола. Внезапно Наташа поняла, почему её сразу отбросило вниз. Это Надя толкнула её, приняв удар на себя. Покровская была готова разодрать себе лицо от ужасного гнева бессилия, но вместо этого просто разрыдалась, гладя мёртвую помощницу по щеке.

Утерев слёзы, она посмотрела на Наоми. Это было странное нападение, совершенно непохожее на то, что было раньше. Мало кто может обладать такими возможностями и такой хладнокровной исполнительностью кроме… Конечно, она понимала, что может стать их целью, но почему сегодня и здесь? «Прекрати плакать, – приказала она себе, – думай. Сегодня выступала Наоми. Это не тебя хотели убить. Их цель – Наоми.».

Ярким проёмом света открылись двери и вбежали медики и вновь прибывшие спецназовцы.

– Скорее! – закричала Наташа. – Там раненые. Много.

Наталья обернулась. Зал представлял собой сплошное крошево. Большинство из её коллег уже не двигались.

Кто бы это не сделал, он за это заплатит. Она сделает так, чтобы он заплатил. Ради Нади.

Глава III. Саботаж и политика

– Зачем мне всякие безумные, полоумные да сдвинутые? – возмутилась Алиса.

– Что я, ненормальная?

– Конечно! – воскликнул Кот.

– Как и мы все. Иначе ты сюда бы не попала!

Льюис Кэрролл

Просторные залы ресторана «Tchekhov» были наполнены романтичной эклектикой начала XX века. Пространство было разбито массивными анфиладами с тонкой деревянной каймой, уходящей ввысь к латунным люстрам с крошечным мерцающим стеклом, из-за чего они напоминали императорские короны. Стены ресторана были украшены фотографиями, рисунками и автографами побывавших здесь посетителей, среди которых немало самых знаменитых артистов и художников из Великоруссии и бывшего Советского Союза, а также немало знаменитых на весь мир деятелей культуры, спортсменов, политиков из других стран. Бледные дубовые полы, тёмная обивка из мохера, полированные мраморные столешницы и светильники нестандартных геометрических форм создавали многослойный эклектичный рисунок, контрастирующий с брутальными дверными проёмами из чёрной латуни. Этот элегантный микс стилей, форм и пропорций в интерьере перекликался с изысканным сочетанием блюд в меню ресторана.

Официанты в строгих костюмах помогли гостям рассесться и сами замерли позади кресел. Кристине было зарезервировано место справа от Грешнева. Его отвлёк телефонный разговор, и он задерживался, поэтому Левонова сумела увидеть, что пресс-секретаря Грешнева с двух сторон закрыли девочки-нимфы Хлоя и Виктория. Они что-то восторженно щебетали и всячески пытались возбудить запретные мужские фантазии. Трэверс и Ричмонд сидели строго напротив и о чём-то переговаривались. До Кристины долетели обрывки фраз…

– А что скажешь про нашего африканского друга? – спросил Ричмонд.

– Пока всё идёт, как идёт, – бросил Трэверс. – Он контролирует пути. Правда, думаю, что следует порекомендовать ему изменить их. В последнее время всё чаще на караваны, идущие из Директории, во время остановки их в Сантьягу, стали нападать неизвестные пираты. Они топят суда и захватывают груз, уносясь в неизвестность. Возможно, ты бы мог урегулировать эти проблемы через конгресс. От местных мало толку.

Ричмонд флегматично пожал плечами.

– Это вызовет ненужную суету «на холме», – сказал он. – Не следует привлекать лишнее внимание к транспортировке оборудования. Конгресс не одобрит посылку в Сантьгу флота. Байд видит себя миротворцем на старости лет. Чего только стоит его прошлая встреча с Грешневым в Лозанне. Но я решу этот вопрос. Сейчас главная цель – продавить нашу позицию Великоруссии. Сделать её нашим партнёром. Если они согласятся присоединиться к налогу, то направление потоков можно в принципе изменить.

Трэверс хотел было ответить, но разговор был прерван появлением Грешнева. Президент сел, расправив складки на брюках, и почти сразу официанты принесли тарелки с лёгкими закусками из традиционных блюд великорусской кухни и водку в запотевших от холода хрустальных графинах. «Фантазия, как всегда, на уровне», – отметила Кристина.

Ричмонд встал из-за стола, держа в руках стопку, и откашлялся, призывая перешёптывающихся гостей к вниманию.

– Я бы хотел поднять стопку этой прекрасной великорусской водки за нашего дорогого гостя – Президента Владимира Грешнева, – торжественно начал он. – Сегодня мир смотрит на наши страны, как на двух глобальных лидеров, и именно мы должны вести мир к светлому экологичному будущему. Поэтому, за великие дела, которые нам предстоит совершить, и за вас, господин Президент.

Все подняли бокалы и, присоединившись к тосту, выпили. «Любопытный тост, – подумалось Кристине. – Более подходящий президенту. Амбиция моя мне всего дороже». Близость к власти обманчива, может показаться, что сам ею обладаешь, и вести себя так, без малейшей острастки, может только человек, который действительно обладает властью. Чтобы не стояло за прекраснодушными порывами Ричмонда, он точно знает, чего хочет. Впрочем, как и любой в этом зале, за исключением официантов.

Грешнев отсалютовал рюмкой.

– Я благодарю господина вице-президента, – Грешнев сделал ударение на слово «вице» к блаженному удовольствию Кристины. – За тёплые слова и радушный приём. Между нашими странами были разные периоды отношений, но я бы искренне хотел, чтобы потепление между ними не привело к удушливому парниковому эффекту. Поэтому мой ответный тост – за устойчивый безопасный мир равных возможностей.

«А вот за Ричмонда Грешнев пить не стал», – мелькнуло в голове у Кристины. Хотя именно подобный ответ хотел и, наверное, даже ожидал услышать вице-президент. Но язык дипломатии весьма тонок. Было понятно, что Грешнев вовсе не рассматривает Ричмонда как ровню себе. В общем-то, правильно делает. Грешнев был известен как тонкий гроссмейстер в политической игре. Пользуясь особым складом ума, полученным от занятий восточными единоборствами, Грешнев никогда не делал ход раньше или позже того времени, когда было нужно. Не случайно его прозвали «Лис севера».

Ужин продолжался. После разных солений, икры и блинов подали фаршированного поросёнка, его вид стал предметом оживлённой беседы. В основном о предпочтениях в еде. Ричмонд говорил о преимуществах вегетарианства, Грешнев мягко апеллировал к мясоедению. Кристина прислушалась.

– Ах, господин президент, – говорил Ричмонд. – Когда-то Бриджит Бордо сказала, что если бы каждый из нас должен был убить собственными руками животное, которое пойдёт в пищу, то миллионы стали бы вегетарианцами! Я придерживаюсь такого же мнения.

– Кое-кому вегетарианство не помешало убить миллионы людей, – флегматично сказал Грешнев. – Не следует путать живодёрство с необходимостью выживания. Да, сейчас человек способен отказаться от мяса, но это лишает его естественной божественной природы. Жалея зверушек, которые вынуждены умирать из-за того, что мы их едим, вегетарианцы даже не задумываются над тем, что животные, над которыми они так плачут, вообще не родились бы, если бы мы их не употребляли потом в пищу. Свиньи, коровы, курицы и многие другие съедобные животные практически не встречаются в дикой природе. Человек приручил их тысячелетия назад, начал разведение в угоду собственного рациона. В итоге миллионы и миллионы особей этих видов существуют на Земле только потому, что мы их едим. И если бы Человечество в один момент решило бы отказаться от мяса, сотен миллионов свиней, коров и куриц, живущих сейчас, просто не было. А значит, мы бы не пили молоко, не ели бы сметану. Наконец, не появилась бы визитная карточка США – сочный прожаренный стейк, ставший частью национальной культуры и едва ли не единственным ценным вкладом Штатов в мировую кухню. К тому же мясоедение – это символ свободы. Ты не ограничен в выборе блюд. Ты ешь, что хочешь.

– В вегетарианстве то же самое, – сказал Ричмонд. – Разве мы чем-то ограничены?

Грешнев мягко засмеялся.

– О, безусловно, – сказал он. – Вегетарианцы зависимы от своей идеологии. Если вы истовый вегетарианец, то не притронетесь к этому поросёнку, верно? Однако представьте, что сейчас здесь не было бы никаких веганских блюд, а только мясо и что же… вы остались бы голодным. А вот я, если уберут этого прекрасного поросёнка, с удовольствием удовлетворюсь солениями. Таким образом, вегетарианство – это не способ спасения животных, а всего лишь следование определённому культу, светской религии, подобной, кстати, экологоцентризму, когда реальная забота о природе подменяется ритуальными камланиями о заботе о природе. Не так ли, Кристина?

Кристина, с большим вниманием слушавшая рассказ про соленья и поросёнка, вежливо кивнула.

– Весьма вероятно, – улыбнулась девушка. – Как я уже говорила, экологию следует включать в общий комплекс глобальной устойчивости, а не ограничиваться ей одной просто из-за того, что на ней все помешались. Именно из-за подобного несовершенства цели устойчивого развития пока не реализованы, как должны были. Но это ответственность всего общества.

Ричмонд развёл руками и рассмеялся.

– Ну вот, – он сокрушённо покачал головой. – Снова во всём обвинили прогрессистов. Осталось только найти духовное завещание Этель Штернберг и объявить об обнаружении новой масонской ложи.

– Значит, вы считаете, что взимать плату с неразвитых государств в угоду экологическим экспериментам – это прогресс? – спросил Грешнев. – Позиция, больше подходящая финансовому хищнику. Мир не должен превращаться в корпоративный колониализм. Завоевания глобализации – это прежде всего равные возможности.

Ричмонд вытер рот салфеткой. Кристина предполагала, что длинный разговор о привычках в еде, так или иначе сведётся к обсуждению углеродного налога. Впрочем, она была рада, что говорит Грешнев, в противном случае ей бы пришлось возражать более широко, а это пока не входило в её планы. Её задачей было изображать полезность, только так она могла подобраться ближе к планам людей, сидящих напротив. В своём мелком разговоре Ричмонд и Трэверс упоминали Сантьягу – это столица Кабо-Кабо, ещё какие-то грузы. Ничего, в общем, удивительного. Кабо-Кабо со времён Католических королей и Колумба был последним приютом кораблей перед путешествием через океан. А вот Директория… Уж не те ли это грузы, о которых в своё время говорил Альберт Сабуров? Топливо для ядерного реактора? Возможно.

Кабо-Кабо, значит. Недавно ей пришло приглашение посетить саммит по адаптациям к изменению климата в Сантьягу. Она хотела отказаться, но теперь понимала, что именно эти острова могут быть недостающим звеном в цепи странных событий, происходящих вокруг. Её тогда ещё удивило, почему саммит перенесён из Неаполя на Кабо-Кабо? Теперь понятно почему.

– Это стимуляция прогресса, – заметил Ричмонд. – Углеродный налог как раз и движим стремлением обуздать зарвавшиеся корпорации и их позиции финансовых хищников, как вы говорите.

Кристина коротко улыбнулась.

– Да, но большинство корпораций, уплатив налог, компенсируют его за счёт бедных стран Юга, – сказала девушка. – Особенно спекулируя в вопросах ввоза многих товаров, играющих существенную роль в их экономике. Что особенно станет заметно в условиях постпандемии. Налог не сможет контролировать действия корпораций и государств в других сферах.

Всем своим видом Кристина показала, что, в общем-то, не спорила, а просто вставила ремарку.

Ричмонд улыбнулся.

– Кристина, у вас потрясающая способность ловить кого-то на слове, – сказал он. – Если бы господин Грешнев не присутствовал здесь лично, я мог бы расценить, что вы его агент. Берегитесь, господин Президент, ей палец в рот не клади.

– Одно не исключает другого, господин вице-президент, – засмеялся Грешнев. – Во всяком случае, я думаю, нам надо перестать спорить и оставить этот вопрос профессионалам. Как раз сейчас в нашем парламенте должна заседать комиссия, рассматривающая этот налог.

Трэверс наклонился к уху Ричмонда, чтобы якобы сообщить ему секретную информацию, но говорил специально громко, чтобы все слышали.

– Комиссию возглавляет Наталья Покровская, – сказал он. – Не думаю, что у неё достаточно опыта в этом вопросе.

Ричмонд улыбнулся так, словно бы не понимал, о чём идёт речь.

– Вполне достаточно, поверьте, – возразил Грешнев. – Наталья молода и иногда бывает горячей, но она хороший профессионал и патриот. Она примет верное решение. Выслушав обе стороны.

– Во имя будущего нашей цивилизации, надеюсь, что истинно так, – ответил Ричмонд. – Однако, господа и милые дамы, наш ужин, о котором мы так жарко спорили, уже съеден, а здесь становится неимоверно душно. Не переместиться ли нам на террасу. Возможно, господин Голицын нам что-нибудь сыграет?

Мишель смущённо улыбнулся. Предложение было принято, хозяева вечера и их гости поднялись со своих мест и, живо обсуждая портреты известных гостей ресторана, отправились на летнюю веранду, оборудованную поистине экологичной мебелью из натурального ротанга и газовыми фонарями, сделанными под старину.

– Кстати, какого ваше мнение об этом налоге, господин Голицын? – улыбнулся музыканту Грешнев. – Вы действительно его поддерживаете? Полезно узнать точку зрения культурой элиты.

Голицын на секунду смешался и этим воспользовалась шедшая рядом с ним Лаура Финчер.

– Щедрость спрашивать мнение народа, в котором не нуждаешься, одна из составляющих власти, – как бы мимоходом заметила девушка. – Проблема в том, что власть всегда ждёт одного ответа и не предоставляет выбор.

Она построила фразу так, как будто это было обращение к зрителю, которого не видят остальные.

– Не угадали, мисс Финчер, – улыбнулся Грешнев. – В данном конкретном случае я действительно хочу узнать мнение господина Голицына. Как многие говорят, политика – это шоу-бизнес, и мне интересен взгляд профессионала.

Лаура только манерно пожала плечами.

– Мне трудно сказать, но сейчас я думаю, как минимум, вполне можно обойтись без споров, – задумчиво произнёс Мишель с видом, что раз спросили, он выдаст правду. – Ведь у вас на руках нет текста самого закона? Нет. А значит, любые споры будут поверхностными и несостоятельными, поскольку сам закон довольно многослойный, и потому в нём найдутся положительные и отрицательные моменты для каждой из заинтересованных сторон. Законы такого уровня не бывают однозначно удовлетворительны для всех. Поэтому важнее найти компромисс, который устроит все стороны.

– Ха! – вставил Трэверс, откинувшись на спинку кресла. Словно он ждал такого ответа, и теперь его высказывание полностью удовлетворено. – Да не скажет больше никто, что творческие люди не понимают больше политиков в проблемах мироустройства.

На террасу подали изысканные десерты. Мужчины закурили сигары. К этому времени все выпили достаточное количество спиртного, чтобы немного расслабиться и сбросить с себя часть официоза.

– Да, творческие люди иногда говорят более дельные вещи, – заметил Грешнев. – Они живут в мире, где всё прямо и понятно. Поэтому у них получаются шедевры. Однако нам, политикам, нужно думать не только о велениях своей души, но и о том, как мы выглядим перед гражданами стран.

Ричмонд развел руками.

– Но в вашем случае вы имеете такую популярность, что любое ваше решение будет встречено на ура, – возразил мужчина. – Иногда я завидую, что в этой стране нельзя сделать такую же систему.

Грешнев коротко улыбнулся.

– Каждому своё, – сказал он. – И всё же я предпочитаю отдавать некоторые вопросы на волю демократии. Я не из тех, кто любит абсолютную власть. Тоталитаризм принёс нашей стране много бед.

Ричмонд на секунду помрачнел, и на его лице было острое желание скинуть Грешнева за его фразу с крыши в бушующий поток Нью-Йорка. И наверное, он бы это сделал, не начнись из-за подобного проявления чувств ядерная война, по этой причине Ричмонд быстро взял себя в руки, и его лицо приняло обычное приторное добродушие. Кристина заинтересованно приподняла бровь, переведя взгляд на Грешнева. С его ответом было всё предельно ясно. Он отказывался давить на парламент в вопросах принятия налога, и, что ещё более разозлило Ричмонда, Грешнев не собирался торговаться. Его ответ был прям и весок.

– Всегда считал, что демократические процедуры сильно преувеличены, – бросил Ричмонд. – Хорошо, что меня сейчас не слышат конгресс и журналисты.

Вице-президент мягко засмеялся и этот лёгкий смех подхватили гости, разряжая напряжённый момент.

– Но вам, господин президент, видимо, искусство не чуждо, – сказал Трэверс, сменяя тему. – Слышал, вы профессионально занимаетесь вокалом?

Грешнев пожал плечами.

– У нас всегда любили петь, – кивнул Президент. – Митрофан Пятницкий считал, что душа великорусского народа вся отражена в песне, как в зеркале. Песни – это то, что делает многонациональность нашей страны подлинной. Приезжайте как-нибудь в Московск, сходим на концерт народных ансамблей.

Грешнев, как всегда, был очень дипломатичен. Его жесткое «нет» не превратилось в «да» или «возможно», но он компенсировал своё «нет», дав шанс своим визави на повторную попытку.

– К тому же, кто, как не господин Голицын, является этому доказательством, – продолжил Грешнев. – Сохранив эту народную частичку, даже будучи уже французом. Народная Великоруссия внушает к себе такую любовь и притягивает к себе всех. Так говорил наш великий философ Бердяев. А я дружу с народом. Важно, чтобы президент был с ним на одной волне, а не витал в высоких эмпиреях.

Ричмонд улыбнулся. По его лицу было в этот раз уже непонятно, принял ли он последнюю фразу Грешнева на свой счёт или нет.

– Ну, тогда, может быть, вы подарите если не ваш голос, то песню? – сказал Вице-президент. – Я слышал, что в Великоруссии есть такая традиция – заканчивать званые вечера и застолья песней?