Бабья доля или Добродея

С такими тяжёлыми думами Михаил еле-еле заснул. Утром и в течение всего дня Михаил поглядывал на мать подозрительно и насуплено. К вечеру Дарья, не выдержав такого взгляда сына, спросила:

– Минька, чё случилось?

– Ничё

– Как «ничё», аль я не вижу.

– Сказал ничё, значит ничё! – раздражённо выкрикнул Михаил, а сам же искал удобный случай, чтобы свести счёты с матерью.

Рассказав обо всём Людвигу, они решили найти заделье, чтобы один на один поговорить с матерью. На второй день, когда Дарья кормила кур во дворе, Михаил крикнул из сарая:

– Мама!

– Чё тобе ,– не отрываясь от работы, отозвалась Дарья.

– Иди суды!

– Шшас,– Дарья поставила на крыльцо чашку с кормом и направилась в сарай. Не успела она зайти, как Людвиг быстренько закрыл ворота сарая и загородил их собой.

– Вы чё зоруете7 – оторопело спросила мать.

– Это не мы зоруем, это ты зоруешь.

– Чё-о-о? – Дарья подумала, что ослышилась.

– Чё слышала. – Михаил смотрел на мать злыми глазами.

– Я чё–ты, Минька, ничё не пойму, о чём ты речь ведёшь?

– Конечно, не поймёшь, ты только понимашь, как краситься, крутить хвостом перед мужиками, да позорить нас с папанию, шлюха.

– Шшенок, ты кому говоришь таки слова? – Дарья ударила его по лицу, но тут же ощутила резкий обжигающий ответный удар.

Михаил изо всей силы ударил мать вожжами. Ещё, ещё и ещё раз. Дарья отскочила в угол, заслоняясь от ударов, чем придётся. Михаил не унимался:

– Протягивашь свои поганы, руки, сука. Если отец не может, тоды я из тобе дурь выбью, – сам же продолжал наносить удар за ударом до тех пор, пока Людвиг не осознал то, что они делают.

– Минька, кончай! – схватил брата за руку и отобрал вожжи.

Дарья, отдышавшись, прошептала:

– Ну, Минька, я тобе родила в муках, я тобе вырастила, перживала обо всех вас кажин день, и я тобе проклинаю. За то, что руку на мать поднял, трястись тобе всю жизнь, как осиновому листу. – Она резко оттолкнула Людвига – И ты, жид, белглаза корова тут же трёшся, – отворила ворота.

Дарья, как можно спокойнее, вышла из сарая, с крыльца, подобрала чашку с остатками корма и скрылась в доме.

Оставшись наедине с собой, Авочка с Розой гостили у стариков в деревне, Вовочка спал, она в рыдании бросилась на кровать. За что, за что ей такое?! Думала ли она когда-нибудь, что её кровинушка, поднимет на неё руку и что она своего деточку проклянёт такими страшными словами. Но ведь на ней греха никакого нет.

Конечно, Тихон уже старый, а она в самом соку, поэтому-то он её и ревнует к каждому столбу. Ну, куда она пойдёт от пятерых-то? Ей даже не до гулянья, не только о посторонних мужиках думать. Ну а что ухаживает за собой, так ведь она молодая, не повяжется же она платком, как старуха. Да и муж её занимает видный пост, поэтому во всём нужно держать фасон. Но как же им всем доказать, что она не греховодница. И тут Дарья вспомнила о Боге: «Раз мне не поверят, поверят иконе».

Тихон, придя домой и, увидев в кровоподтёках лицо и руки жены, напугался. На его вопросы Дарья не отвечала и лишь промолвила:

– Потом, Тиша, потом.

А вечером, когда пришли сыновья домой, Дарья вымыла руки, повязала голову белым платком, расстелила на пол полотенце, перекрестилась, достала из заветного места икону Матери Пресвятой Богородицы (на божнице держать нельзя, муж коммунист), встала на колени и, подняв икону над головой, проговорила:

– Детки мои милы, и ты, мой муж, пусть меня разразит Гысподь Бог, если я скажу напраслину. Не грешна я перед вами. Вовка – сын твой, Тихон, а вам, дети мыи, единоутробный брат, и отец у него единый с вами.

Прости меня Господи, прости, Матушка Пресвета Богородица. Поцеловав икону, она расплакалась.

Тихон понял, в чем дело: откуда ссадины у жены на теле, и почему Дарья решилась на такой поступок. Строго глянув на Михаила, он подошёл к жене:

– Встань, Дарья, встань, Не виновата ты ни в чём, верю я тобе.

Проводив плачущую супругу в спальню и немного успокоив её, Тихон решил обстоятельно поговорить со старшим сыном. Давненько стал замечать Тихон, что Минька растёт эгоистом, жестоким, но как-то раньше не придавал значения сыновним выходкам. Но, чтобы вмешиваться в супружеские дела, и тем более поднять руку на мать, это не укладывалось голове.

Вскоре такой разговор состоялся:

– Минька, хто это тобе сказал, что наша мать… плоха? – Тихон с трудом выдавил последнне слово.

– Сам слышал, – насупившись ответил сын.

– Я понимаю, что сам слышыл, а от кого?

Помолчав, Михаил робко сказал:

– От тобе.

– Как это от меня?

– Вы с мамой разговаривали, а я случайно услышал.

      Тихон понял. Что наперёд надо с такими разговорами быть осторожным. Вслух же произнёс:

– Вот чё я скажу тобе, сынок, во-первых, наши дела с матерью, нам их и решать, а вы не встревайте, во-вторых, мать ваша хороша, ласкова, всех вас любит, да и не только вас, она ведь готова за каждого душу отдать. Ударить же женшину, тем боле мать – святыню земли – не позволительно. Запомни, сынок, солнышко одно у челвека и мать тоже одна, другой такой уже не будет. Уничтожить своё родно, это двойно преступление.

На этой ноте разговор закончился. Тихон больше не подавал вида сомнения о верности жены, но это проклятое чувство ревности так и не покидало его всю жизнь. И до конца своих дней он думал, что Вова рождён от Сергейчика.

Иногда, «в сердцах», у него вылетало это презренное слово по отношению к сыну: «У, Сергейчик», не смотря на то, что младший сын, как никто, был похож на отца.

***

Не успела утихнуть в доме Шлемовых одна боль, а на пороге уже другая. Приходит письмо из Ленинграда, писанное женой Порфирия. Тихон, конечно же, сразу удивился тому посланию. В чём дело? Почему, именно, Лидия написала, а не Порфишка.

Редко приходили письма от младшего брата. Сначала, как уехал Порфирий учиться в Ленинградский университет, писал часто. После окончания университета стал химиком-аналитиком, женился, родился сын, работа – всё это препятствовало поддерживать связь Порфирию с родными. А вот это письмо, эта весточка была страшной. Лидия писала, что Порфирий арестован. За ним приехали на «чёрном воронке» глубокой ночью и без

каких-либо объяснений увезли. Его обвинили в том, что он, якобы, женился на бывшей дворянке. А может быть и другая причина, молодой инженер, химик, работавший на секретном предприятии, кому-то стал неугодным. Но, так или иначе, а Порфирия заключили под стражу на 20 лет и навесили позорный ярлык «Враг народа».

Пришла беда, отворяй ворота, потому что эта злодейка одна не ходит. Вскоре после известия о заключении Порфирия получился разлад в семье Шлемовых. Тихона, вопреки самому себе, так и не покидало сомнение в верности Дарьи.

Пока не работала Дарья, а занималась домашним хозяйством и воспитанием детей, всё, вроде, ладно было. Но ведь дети большие выросли, Тихона зарплаты хватало «только-только», да и дома она устала сидеть. А тут уже Михаил в лётном училище учится, помощь требуется и немалая. Дарья пошла работать. Ну, а так как не было у неё грамоты, то устроилась она курьером в какое-то управление, где ещё и уборкой помещения занималась. Там ещё больше стали заглядываться на Дарью мужики.

Михаил, хоть начал и укореняться в жизни, а все же так и остался ревнивым и жестоким. Приехал как-то он на каникулы домой в курсантской лётной форме, ладный да красивый, пришёл к матери на работу и увидел, а может ему показалось, что вьются роем мужики возле его мамы. Вспыхнула вновь в его сердце обида за себя, за отца и злость на мать, а также на всех тех хахалей, которые возле неё кружат. Пришёл домой и сказал отцу:

– Если ты не разведёшься с матерью, я уйду с вашей фамилии.

А через несколько дней собрал свои вещи и уехал в училище.

В отношениях Тихона и Дарьи опять стали появляться какие-то недомолвки, сомнения, и, в конце концов, супруги пришли к единому мнению – развестись. Немыслимый шаг – порвать все семейные узы… . Делить не только имущество, которого и так-то было не лишку, но ещё и детей, а самое главное, разделить то целое, к созданию которого так стремились любящие сердца. Но и дальнейшее совместное житьё ни сулило ничего хорошего.

Дети были отправлены в Рудницк к сестре Тихона Сакле. Может без детей, наедине, можно было как-то разобраться в их судьбе, прибиться к какому-то берегу. Тихону казалось, что о их разговоре знают все, вплоть до товарищей по работе. В таком состоянии он не мог больше руководить партийным комитетом.

Подав в отставку с поста секретаря партийного комитета, он не предполагал, сколько неприятностей за этим потянется. В обкоме партии это заявление было принято негативно. Да ещё каким-то боком выплыло в биографии Тихона то, что у него брат – «Враг народа». И Тихона не только отстранили от должности секретаря парткома, но и исключили из рядов ВКП(б). Всю жизнь он помнил эти страшные слова: «…таким, как Шлемов – не место в рядах партии…».

Никогда Дарья не видела таким мужа. Её Тихон, всегда выносливый и спокойный, пришёл домой бледным. Дарья нутром поняла, что произошло что-то непоправимое.

– Чё случилось, Тиша?

Тихон промолчал, подумав, поймёт ли его правильно та, с которой прожито столько лет, да ещё каких лет, которая подарила ему пять детей, которая стала его неотделимой частью на всю жизнь, и с которой теперь всё рушится.

– Да, так, – уклончиво ответил Тихон.

– Как это «так», аль я не вижу, – не отступала Дарья. – Ты не «такай», а рысскажи всё, как есь.

– Беда, Даша.

– Кака беда? – еле-еле проговорила побледневшая Дарья, чувствуя, как язык будто становится ватным от испуга.

– Меня с партии сключили, – невольно дрогнувшим голосом проговорил Тихон.