Бабья доля или Добродея

– У, жиды непокорны Шлемовы, – недовольно произнёс хозяин дома, чё с вами будешь делать, садитесь и вы, коли пришли.

Дети быстро скинули одежёнки и с горящими глазами, почти наперегонки, кинулись к столу.

Но вкушение наваристых щей сразу не получилось. Когда вся семья оказалась за столом, Ефим Степанович встал, за ним поднялись со своих мест все чады и домочадцы. Перекрестив себя, глава семьи начал читать молитву, все, кроме Шлемовых детей, последовали благочестивому примеру:

– Отче наш иже еси на небеси, – произнёс басом Ефим Степанович, за ним в полголоса подхватило всё семейство.

– Да святится имя Твое, да будет воля Твоя, да приидет Царствие Твое, яко, на небеси и на земли даждь нам днесь; и остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Аминь.

Затем хозяин начал читать другую молитву, и все опять подхватили:

– Очи всех на Тя, Господи, уповают, и Ты даёшь им пищу во благовременными отверзаеми. Ты щедрою рукою твою и исполняешь всякое желание. Аминь.

      Прочитав молитву, все сели за стол. Первым взял ложку Ефим Степанович. Придерживаясь «своего края», он осторожно зачерпнул из блюда горячие щи и, поддерживая снизу ложку кусочком хлеба, с особым вкусом отправил в рот ароматные щи. Следуя принципу старшего, всё семейство принялось за еду.

За столом ели молча, не допускалось никаких хлюпаний и чавканий. После обеда все снова поднялись со своих мест и, не выходя из-за стола, следуя отцовскому примеру, осенив себя крестным знамением, прочитали молитву: «Благодарим Тя, Христе Боже наш, яко насытил еси нас земных. Твоих благ; не лиши нас Небесного Твоего Царствия, но яко просреде учеников Твоих пришёл еси Спасе, мир даяй им, прииде к нам и спаси нас. Аминь».

Дети Шлемовы благодарили только словом «спасибо», и ничего с ними нельзя было поделать.

***

Зато с бабушкой и дедушкой Шлемовыми у детей процветали взаимолюбовь и взаимопонимание.

Дети своими певческими данными пошли в отца и в мать. Помогая в каком – либо деле или просто ублажая Афанасия Евдокимовича – почёсывая ему пятки деревянными гребнями, братья в два голоса пели ему песню:

Меж высоких хлебов затерялося

Небогатое наше село.

Горе горькое по свету шлялося

И на нас невзначай набрело.

Дед слушал эту песню со слезами на глазах.

Ох, беда приключилася страшная.

Мы такой не знавали во век,

Как у нас голова бесшабашная

Застрелился чужой человек.

– Ето хто же таку хорошу песню придумал, – спросил дрогнувшим голосом по окончании песнопения Афанасий Евдокимович.

– Деденька, эти слова ныписал Николай Лексееич Некрасов, – объяснил с сознаньм дела старший внук.

– А хто он был Некрасов-то, наверно, батрак, али каторжанин? – горестно спросил дед.

– Нет, деденька, он был врач, а ишшо поэт, – объяснил Михаил.

– Вона-а-а как, – протянул Афанасий Евдокимович, потом, помолчав, спросил, – а ты откедова знашь?

– Дак мы в школе проходили.

– А чего, он ишшо придумал?– допытывался дед.

Миша, с достоинством грамотного человека, объяснил деду:

– Поэт не придумыват, а пишет.

– Ну, написал, кака разница.

– «Кому на Руси жить хорошо», «Что ты жадно глядишь на дорогу» – внук остановился в своих перечислениях, – и правда, деденька, все стихи у него о тяжёлой жизни и бедных людях.

Разволнованный Афанасий Евдокимович дрогнувшим голосом сказал:

– Знаете чё, робяты?

– Чё, деденька? – почти в унисон спросили братья.

– Когда умру, вы на моей могиле спойте эту песню, ладно?

– Ладно.

***

Людвиг был озорным парнем, и никто не мог предположить, что он «выкинет» в следующую минуту.

Однажды в зимние вьюжные вечера, после очередных душевных бесед деда с внуками, Людвиг, как бы между прочим, спросил:

– Деденька, а вот раньше в деревне много богатых было?

– Много и богатых, и бедных.

– У богатых работники были?

– А как же, были, да вон и ваш отец у Горожановых «в работниках» ходил. А чё ты всё выпытывашь? – настороженно спросил Афанасий Евдокимович.

– Да так,– уклонился от ответа любопытный внук.

Через некоторое время допрос деда был возобновлён:

– Деденька, зимы-то, наверно, таки же холодны были, как и шшас?

– Ишшо холодней.

– А как же богаты куды-то ходили, можно ведь замёрзнуть? – не унимался Людвиг.

– Дак у них лошади были и кошева. Оне садятся, в тулуп завернутся, а возчик их везёт. А чё ты за них сухотишся? – подозрительно спросил Афанасий Евдокимович.

– «Чё», «чё», для антиресу, – нарочито обиженно ответил внук.

Утром, когда все ушли по своим делам: Тихон на работу, Дарья в стайке корову доит да скотину кормит, Аграфена Кузьминична колготится возле печи, Афанасий Евдокимович подшивает валенки. Михаил собирается в школу. Который раз он уже между делами подходит к постеле младшего брата:

– Людк, ты сёдни пойдёшь в школу, аль нет?

– Пойду.

– Ну, дак вставай, опоздаш, – не унимается Михаил.

– Не опоздаю, – Людвиг отмахнулся от брата, как от назойливой мухи, – ты иди, я табе догоню.

Михаил ушёл в школу. Людвиг, глянув на ходики, ахнул и вправду можно опоздать, если ничего не предпринимать.

– Деденька, – крикнул внук, одеваясь в школу, – ты гляди какой мыроз на улице, как в школу-то идти?!

– Дак робяты-то бегут.

– Дак, то робяты, а то я. – Для приличия помолчал. Затем, как будто его осенила великая мысль, он с восторгом объявил: – Деденька, ну-ка запрягай лошадь в кошеву, да тулуп не забудь.

– Людка, ты чё придумал? – в полном недоумении спросил дед.

– Пока ты будешь распрашивать, я в школу опоздаю.

– Ты чё хошь в школу на лошаде ехать?

– А пешком я опоздаю.

От причуд внука у старика из рук вылетело шило и дратва:

– Людка, язви тя в душу, до школы сто метров.

– Ну и чё, холодно ведь, а если я замёрзну?

Делать нечего любимый внук сказал, значит, так тому и быть. Старик одел полушубок, шапку, вышел во двор и вывел лошадь из стойла. Вынес упряжь и начал запрягать лошадь в кошеву.

Дарья, собираясь идти за водой, увидев свёкра за столь важным занятием, спросила:

– Тятенька, ты куды сбирашся ехать?

Старик, немного замявшись, ответил:

– Да вот Людку повезу.

У Дарьи захолодело всё внутри:

– Куды, чё с ним? – побледневшая, она еле-еле устояла на ногах.

– Ни чё, не произошло, – поспешил успокоить её свёкр, – в школу повезу, на уроки опоздат ведь.

От негодования Дарья поперхнулась:

– «Опоздат»? Я ему опоздаю, шшас я его коромыслом уважу и в школу спроважу.

Она кинулась к крыльцу дома, но старик остановил:

– Не надо, Даша, пусь прокатится, да и лошадь застоялась.

Людвиг важно восседал в кошеве. Выглядывая из тулупа, крутил своими большими глазами. Одноклассники, с криками, бежали вслед за кошевой:

– Людка-а-а, можно прокатится?!

– Цепляйтесь,– снисходительно разрешил очень важный хозяин кошевы.

Возле школы, снимая тулуп, Людвиг отдал деду ценные указания:

– В час чтобы лошадь была тут.

***

Дарья во всём старалась угодить Тихону. Угодила она и в том, что «на сносях» согласилась переехать с Тихоном в уездный город, куда его направили работать по партийной линии на металлургический завод.

На новом месте жительства семья Шлемовых разместилась в двух больших комнатах деревянного коттеджа, рассчитанного на несколько семей. Немного обосновались.

В самый разгар лета появилась на свет крикливая большеглазая девочка. Тихон

давно подумывал, как бы так назвать следующего ребёнка, чтобы имя было необычное, и чтобы Дарья, более-менее, смирилась с придуманным мужем именем. Девочка родилась как раз накануне августа, и в выборе имени долго ломать голову не пришлось. Тихон ласково и вкрадчиво обратился к жене:

– Дашенька, ты знашь, како хороше имячко я придумал для дочки?

– Како? – настороженно переспросила жена.

Тихон с особым вдохновением и торжественно произнёс:

– Августа!

Дарья, как будто не поняв, недовольно переспросила:

– Како, како?

– Августа, – повторил Тихон уже без прежнего воодушевления.

Дарья сокрушённо произнесла:

– У, Господи, да за чё же наказанье тако? Вроде, русски мы, деревенски, а имён робятам надавали не приведи Господь.

Тихон заискивающе подошёл к разговору с другой стороны:

– Дашенька, ну конешно, имя это польско, но если Авочкой её называть, уж больно крысиво получатся, как и она сама. Глядя на маленькую, голубоглазую, круглолицую дочку, Тихон нежно продолжил: – Даша, ты посмотри-ка, наша Авочка уж больно похожа на тобе, така же красива, как и ты.

Таким образом, Дарья опять согласилась с именем дочери, выбранном мужем.

Авочка росла шустрой и, вероятно, чувствуя своим детским умом, что ей со стороны родителей больше предпочтения отдаётся, чем старшим детям, несмотря на свой малолетний возраст, уже любила покомандовать и, конечно, вовремя донести родителям проказы старших братьев. А так как Авочкин разговор, по малости лет, ещё имел достаточный дефект, то все её «сплетни» нередко получались довольно забавными.

Старшие сыновья с соседскими мальчишками задумали как-то испытать волшебство восприятия никотина. Чтобы их никто не заметил за мужским соблазном – курением, забрались в сарай. Только они закурили, как в щели дощатой двери появился подсматривающий голубой глаз сестрёнки. Предвкушая радостный донос отцу с матерью, девочка с особым восторгом закричала громким голосом:

– Ага, куите, ну куите, куите, а я папане с мамой казю, вот!

Людвиг шугнул её, но уже было поздно. Авочка мигом «впорхнула» в дом и подбежала к отцу. Глаза от радости горят. Девочка, что есть духу, выпалила:

–Папаня, а Юдка и Минюська куят в саяе.

Появившихся во дворе ребят, отец позвал в дом:

– Людка, Минька, а ну-ка дыхните.

После манипуляции сыновей на проверку факта курения, оба оказываются в углу. За ними последовала на место наказания и самый главный доносчик, за сексотство. Но после просьбы о помиловании все трое оказываются на улице. Спустя немного времени Ава, с рёвом и криком прибегает домой жаловаться отцу:

– Папаня, Юдка и Мися меня набии,– и всё начиналось сызнова.

Вообще, ребятам, особенно старшим соседским, очень нравился шкодный говорок малышки: частенько во дворе и вольно и невольно они заставляли девочку повторять те или иные изречения. Как, например «Поп – толоконный лоб». Авочка сначала с удовольствием выговаривала: «Поп – таёконный ёб». Затем уже в слезах кричала на весь двор эту реплику на потеху всем.

Роза же была первой маминой помощницей, делала всё по дому, да и тяжеловато было справляться одной Дарье. Намечался пятый ребёнок.

***

Семья Шлемовых была доброй по своей натуре и доверчивой, особенно Дарья, она всех старалась пожалеть и приголубить, но порой эта доброта оборачивалась для семьи острым углом.

Минька дружил с предводителем группы беспризорников Володькой. Зачастую Володька был «гостем » Шлемовых. Вместе, так сказать, ели и пили из одной чашки-ложки. Уважал Володька тётку Дарью, как свою мать. Но, голодные, оборванные, никому не нужные маленькие «бандиты» хотели, как и все люди, есть и пить, хотели как-то существовать на нашей большой и грешной земле. И откуда им было знать, что в доме, от которого за версту несло свежеиспечённым хлебом, живёт женщина, к которой только приди и скажи: «…я есть хочу…», и ты будешь накормлен. Не могли и мыслить этого беспризорники, но знали, что они были грозой народа, и люди вздрагивали от их присутствия.

Дарья только напекла хлебов и выставила их отдыхать, сама же вышла в огород, чтобы помочь Розе в прополке гряд. В это время и налетела стая беспризорников – момент, и хлебов как не бывало. Вернувшись в дом, Дарья поняла, что детей кормить нечем, да и кто, как не беспризорники, могли это сделать: везде валялись крошки от хлеба, вероятно, до того мальчишки были голодными, что складывая краюхи за пазуху, старались побольше хлеба затолкнуть себе в рот.

Вскоре пришёл Михаил из школы (учебный год заканчивался, поэтому занятия были сокращены). Дарья рассказала ему о случившимся. Миша сразу же отправился к Володьке, где обнаружил следующую картину. Володька, конечно, ничего не знал, откуда его «подчинённые» притащили столько горячего хлеба и уминал вместе с дружками за обе щёки «добычу». Все с сытыми лицами курили, играли в карты и пели свою любимую песню «Как в саду при долине». На столе валялись недоеденные куски хлеба. Миша вызвал на улицу Володьку и рассказал, что произошло в их доме. Разъярённый Володька со сжатыми кулаками, как тигр, влетел в сарай, где находились друзья по жизни вольной:

– Вы, б…, откуда припёрли хлеб?!

Один из ребят попытался защитить себя и своих дружков от незаслуженных нападков:

– Ты, хрен, ты чё орёшь, как угорелый. Приволокли, тебя же накормили, а ты ещё и материшь нас!

Володька не слушал никого:

– Я спрашиваю ещё раз, вы знаете у кого взяли хлеб?! И сам как бы себе отвечал. – Вы же утащили хлеб у Шлемовых, у тёти Даши. Сколько раз я приносил для вас – обормотов и картошку, и пироги, а вы даже ни разу не спросили, откуда всё это? А это всё тётя Даша давала, чтобы мы с голоду не подохли. А вы…, суки вы после этого. – Немного, передохнув, добавил: – Щас же собирайте всё, что не доели и несите обратно к Шлемовым. Ребята нехотя стали собирать объедки с ящика, служившего столом, в свои драные одежонки и поплелись к дому Шлемовых.

Пока Михаил разбирался с беспризорниками, Дарья успела испечь новые хлеба и уже укладывала их отдыхать, как вдруг робко постучали в дверь, и они вошли в квартиру. У Дарьи сжалось сердце. Грязные, оборванные, никому не нужные дети. Доставая трясущими руками из своих дырявых карманов куски недоеденного хлеба, ребята, молча, их складывали на стол.

С трудом подавив подступившие слёзы, Дарья, как можно спокойнее,сказала:

– Ну, чё это за еда – хлеб в «сухомятку», – потом передохнув, опять же, чтобы ребята не заметили её волнения, продолжила. – Шшас обедать будете. Только вот такими чумазыми за стол не сядете.

Быстренько «разожгла» титан, в котором грелась вода, и всех – по одному перекупала в ванной.

Пока ребята мылись, Дарья успела кому зачинить одежонку, а кому и подобрать кое-что из одежды своих детей.

После дружного и вкусного обеда ребята удалились. А ночью, когда все заснули, Дарья, лёжа в постели, выговаривала Тихону:

– Партейцы, как же вам не стыдно, как вы можете спать, есть, работать спокойно, когда рядом с вами робятишки без матерей и отцов, без дома? Оне и выруют-то не из-за баловства, а от голода и холода.

– Ну, чё ты, Даша, – попытался успокоить Тихон жену, – мы же ловим, устраивам их.

– Ловите, то-то и оно, что ловите, как шермачей, а к ним надо по – отцовски отнестись, вот и не будет их – никому не нужных болться на улице и наводить ужас на людей, – потом, немного помолчав, добавила, – Сердце кровью обливатся, как подумаю, не дай Бог, когда-небудь вдруг, наши четверо, да ишшо и пятый, – погладив по своему большому животу,– останутся сиротами и пойдут скитаться по белу свету.

Пока Тихон и его товарищи пристраивали всех ребят: кого в Детские Дома, а кого и к работе, Дарья оказывала самую непосредственную помощь детям.

***

Уже более двух месяцев к Тихону на постоянное место жительства приехали отец и мать. Аграфена Кузьминична – то, как никогда, кстати была помощницей Дарьи, а вот свёкр с постоянным плетением лаптей только мусор разносил по всему дому.

В этот день, когда Дарья вымыла до особой желтезны некрашеные полы, Афанасий Евдокимович, хоть с присущей ему прыткостью, но как- то странно ссутулившись, вошёл в дом и прошёл в ступнях по свежевымытому полу к своей кровати.

– Тятя, – в сердцах крикнула Дарья, – куды ты ташшишь грязь, нешто не вишь, что я только пол намыла!

– Не кричи, Даша, – почти простонал старик, – и тут же обратился к Тихону, сидящему за столом за своими отчётами. – Чё-то мине ни хорошо, Тиша, голова чижёла, и сердце готово выскочить.

– А ты полежи, тятенька, – участливо произнёс сын, не отрываясь от работы.

Афанасий Евдокимович лёг, затем повернулся лицом к стене, и через несколько минут раздался короткий вздох вперемешку со стоном.

***

Афнасия Евдокимовича хоронили без особых почестей. Приехала только самая близкая родня. Когда Аграфена Кузьминична осторожно спросила Тихона о приглашении в дом священника, то поступил категоричный отказ:

– Нет, мама, я – партейный человек и не могу позволить, чтобы в моём доме был поп.

– А на кладбишше? – попробовала уговорить сына старушка.

– Тем более на кладбишше, чтобы все видели и слышали, чё у Шлемовых на похоронах свяшшенник отпеват, а ночью меня в наручниках в НКВД заберут. На похоронах стояла, непривычная тишина.

– Как-то не по-людски короним, – прошептала сквозь слёзы Дарья.

Тут Людвиг с Михаилом вспомнили наказ деда. И кода стали заколачивать крышку гроба ребята, обнявшись, через силу взяв дыхание, красивым дуэтом запели:

Меж высоких хлебов затерялося

Небогатое наше село…

Стук молотка о гробовую крышку служил своеобразным метрономом, который повелевал собравшимся о вечной памяти бойкого и жизнелюбивого человека. Песня как будто притянула к себе всё живое. И как по заказу, когда мальчишки стали петь:

Птичка божья на гроб опускалася.

И, чирикнув, летела в кусты.

Откуда ни возьмись, на гробовую крышку сел воробей и улетел только тогда, когда гроб медленно стал опускаться в могилу.

***

Во второй половине июня Дарья разрешилась пятым ребёнком. Случилось это приятное событие ранним утром.

Ночь была какая-то необычная, особенно для детей. Ребята спали на сеновале. И, как всегда, перед сном Михаил начинал учить младшую сестрёнку правильно произносить слова. Привычный к особому порядку, он не мог спокойно переносить коверканных слов сестры:

–Авочка, тобе скоро уже пять лет, а ты всё говоришь: «Ёзя, Мися, Юда», тобе самой-т не надоело?

– Минюська, чё я могу деять, еси у меня, так поючатся.

– Поючатся, – передразнил её брат, – сёдня не уснёшь пока не научишься. У тобе язык всегда в свбодном падении, а надо его на звуках маненько прижимать.

И стал учить, как проделать ту или другую манипуляцию с языком на определённом произношении согласных звуков, хотя сам уже не надеялся на хороший исход и только, лишь утром, когда солнышко поднялось из-за горизонта, сестрёнка вдруг признесла на полном серьёзе:

– Я устала, Минюшка, я спать хочу.

Миша не поверил своим ушам. Он растолкал брата и сестру, чтобы рассказать о своих и, в первую очередь, о достижениях малышки. Затем кубарем слетел с сеновала и побежал в дом, чтобы порадовать родителей и бабушку, где и узнал ещё одну не менее важную новость о рождении младшего братишки.

Все были рады этому пополнению. Тихон, именно сына он хотел, чтобы назвать его в честь вождя, отца и учителя всех народов – Иосифа Виссарионовича Сталина. И все ребятишки, особенно Авочка, она с горящими глазами бегала по соседям и торжественно, отчеканивая слова, объявляла:

– У нас есть Иосиф в синенькой пелёночке.

Но когда Тихон сказал жене:

– Давай, Даша, назовём сына Иосифом, – то услышал категоричный ответ:

– Нет, Тиша, – немного нервозно ответила Дарья, – хватит мне твоих не русских имён, назовём Вовкой.

В первый же день, как привезли маленького Вовочку из больницы, вездесущая Авочка решила новорожденному братику показать всё хозяйство. Только Дарья положила сына на кровать, а сама вышла на кухню, Авочка, не долго думая, схватила брата на плечи и… бегом во двор, а оттуда в огород и шустро начала экскурс:

– Вот тут у нас, Вовочка, растёт виктория, а здесь, – подбегая к другой грядке, – морковь, а здесь – огурцы, капуста, горох. Когда только это всё вырастит, мы с тобой будем… – и, не успев удержать ребёнка, уронила его в заросли крапивы.

Дарья, обнаружив пропажу сына и услышав доносившийся визг из огорода, догадалась в чём дело. Опрометью бросилась она в огород, вытащила малыша из крапивы, а другой рукой схватила свою непослушную дочь. К счастью, а может даже и чудом обошлось всё благополучно с новорожденным. А вот Авочке по мягкому месту Дарья всыпала по первое число.

Авочка не плакала, но в себе затаила обиду. Ну как же так, раньше всё было только для неё, а теперь ещё и наказали. Девочка забралась в свою плетёную кроватку, из которой она давненько выросла и спала уже на настоящей кровати, но почему-то именно в этот момент она решила, что свою кроватку никому не уступит и даже Вовке, из-за которого она столько бед претерпела.

Дарья же, искупав сына, понесла его укладывать в кроватку, но, войдя в комнату, увидела, что её заняла дочь. У матери, конечно же, давно прошла вся злость на дочку, и поэтому она недоумённо спросила:

– Ты, чё забралась така больша, раздавишь кроватку-то.

– Не раздавлю, – обиженно произнесла девочка.

– Пусти Вовочку, – ласково попросила мать.

– Не пустю, – не меняя тона, ответила Авочка.

– Почему?

– Пусть Вовка с тобой спит.

– Ну, ладно, раз ты не хочешь брата в кроватку пускать, он будет спать с папаней и со мной, – и положила сына на свою кровать.

Вот уж этого девочка никак не могла перенести. Она вылезла из своей кроватки, вышла в прихожую, сказав:

– Клади, – ушла на улицу.

Но сердце девочки всё равно до конца не размякло по отношению к братику. Не успел домой приехать, а уже столько предоставил ей хлопот.

Плохая она была помощница у мамы, особенно в нянченье Вовочки.

Соседка, которой жаловалась Дарья на свою непутёвую дочь, решила проучить, горе-няньку. Однажды, когда Авочки не было дома, Любовь Ивановна, так звали соседку, забрала Вовочку и унесла к себе.

Разгорячённая от игр девочка прибежала домой, забежала в комнату, смотрит…, а брата на своём месте нет. Она на кухню. Мать занята своими делами, как будто, ничего не случилось.

– Мама, – испуганная Авочка бросилась к матери. – А где Вовочка?

– Отдала я его, – как можно безразличнее ответила Дарья.

– К-к-как отдала? – недоумённо спросила дочка.

– Очень просто, мине с вами с четырьмя тяжело, ты помогать мине не хочешь, вот я и отдала.

– А кому?

– Ды, Любовь Иванне.

Авочка больше не стала расспрашивать мать, да и не было у неё ни каких вопросов, побежала к соседней квартире, постучав и услышав голос соседки:

– Кто там?

– Это я, – и сразу же спросила, – Иванна, ты нашего Вовочку взяла?

– А тебе зачем он нужен?

– Как это зачем, – в негодовании закричала девочка, – он – наш, а не ваш!

– Ну и что, – едва сдерживая смех, сказала соседка, – был ваш, стал мой.

– Иванна, отдавай нашего Вовочку, я тебя по-доброму прошу.

– Нет, и не проси, – послышался за дверью категоричный ответ.

– Отдавай нашего Вовочку!!! – в слезах девочка начала бить ногами в дверь. – Сука, дура – Иванна, отдавай нашего Вовочку. А то я всю дверь разломаю!!!

Любовь Ивановна открыла дверь и положила на руки плачущей девочке тёплый свёрток:

– На, забери, умная.

Авочка принесла домой брата и сквозь слёзы сказала матери:

– Больше никогда не отдавай, он ведь такой маленький и хорошенький.

Малыш и на самом деле был очень хорошенький: глаза большие, ротик маленький, чётко вырисовывались уже бровки, чёрные ресницы. На головке курчавились светлые волосики.

***

С каждым годом Тихон всё больше и больше чувствовал возрастную разницу с женой, может потому, что Тихону уже было под пятьдесят, а Дарья в самом расцвете сил. А после рождения сына стала ещё краше.

Однажды их общий знакомый как-то сказал Тихону:

– Красивая твоя Дарья, сердце радуется, глядючи на неё. Почему мне в жизни не досталась такая баба.

У Тихона невольно закралось подозрение, его ли это ребёнок и верна ли ему Даша. Однажды, когда в доме все заснули (по крайней мере, им так казалось), Тихон, мучаясь и не зная с чего начать, сказал:

– Даша, всё сомневаюсь.

– В чём? – непонимающе спросила жена.

– Мой ли Вовочка?

– Вот те раз, а чей же?

– Не знаю?

– У тобе всё нормально с головой?

– Много, очень много на тобе заглядываются мужиков. А Сергейчик, дак тот откровенно мне говорит, что ему бы таку жену, как ты.

– Ну и пусть заглядывается. коли зенки больши – помолчав, добавила, – а если не веришь, то доказывать я не буду.

Тихон замолчал, однако сомнения так и остались в его душе.

Этот разговор нечаянно услышал Михаил. И непонятно, что в нём закипело, ревность, злоба на мать, отчаяние или обида за отца: «Правда, папаня, мы уже большие, а она всё подкрашивается, всем улыбается. И не стыдно ей? Ну, ничего, я с ней сам поговорю».