Их позвал Ашт

Бросила из-под длинных медовых ресниц взгляд на спасителя, потом медленно, с нажимом, указала глазами вниз.

Аст-Асар Аоллар никогда так близко не видел самку. Женщину. Нововведения типа Домов си-тэль, Академии он презирал всей душой. А обнаженные идолы и Лики не в счет. Те всегда были твердыми, холодными. Недоступными, недосягаемыми в своей красоте. А эта маленькая похотливая самочка, призывно скалящая белые зубы, живая, теплая и мягкая.

Сам не заметил, как это произошло – и вот Аоллар уже стоит на коленях перед поселенкой, осторожно протягивает палец и гладит каштановые завитки.

Запах сумасшедшего желания самки мгновенно усилился, обволакивая Аст-Асара теплым, благоухающим облаком меда и мускуса.

Аоллар не видит, но чувствует, девка запрокинула голову, и довольно смеется. А потом бесстыдно раздвинула ноги.

Аст-Асар Аоллар провел в поселении Какилея луны Сьерра-Алквиста три года.

***

То, что с Кэтти ему не светит даже подобие того, что нашел на ледяном пике Арктшассы, Аоллар понял в первый же месяц совместной жизни. Застал стоящей у забора, с заведенными за голову руками – в жесте, выставляющим пышные вершины полных грудей в самом выгодном свете.

А по этим самым вершинам бесстыже, и как будто нехотя, гуляла грубая лопатообразная ручища давнего знакомца – того самого, кто при встрече с Аст-Асар отделался лишь броском о землю, без переломов.

Кэтти тихо, призывно хихикала, и этот смех напоминал нежное ржание кобылы перед случкой. Неужели он ошибся, и самка – это и правда, некое подобие домашнего животного, которое, как и любая скотина, нуждается в твердой руке и хорошем уходе?

Но ведь тогда, на Арктшассе, и близко не было ничего подобного. Та девочка даже не пыталась скрыть обожания, щедро льющегося из глаз, купая сердце счастливого избранника. Тех двоих, объединяло не только желание? Что же еще? Неужели все-таки та самая болезнь, романтично именуемая любовью?

Аоллар вынужден был признаться: он действительно заболел рыжеволосой Кэтти. Заболел настолько, что забыл о Долге перед миром Ашт, о Чести Аст-Асар, даже о собственном Достоинстве.

Да что там забыл – Аст-Асар потерял голову.

Тогда, у забора, стоило выйти из тени, и незадачливого ухажера как ветром сдуло.

А испуг в бесстыжих глазах Кэтти мгновенно сменился призывной усмешкой. В воздухе привычно запахло похотью, и Аоллар ощутил жар и пульсирующие толчки внизу. А Кэтти расхохоталась, медленно опустилась на колени, словно ненароком поведя полной грудью по выступу его штанов, ловко обхватила умелыми пальцами пульсирующую плоть, пристраиваясь поудобнее.

Три года.

Боль разочарования чуть не заставила Аоллара покинуть Сьерру-Алквисту уже на четвертый месяц, но застала врасплох заметно покруглевшая фигура Кэтти. Шанс, что обычная самка так легко забеременеет от Аст-Асар, один на миллион. И Аоллар отнесся к неожиданному подарку, как положено. Как к благословению и чуду Ашт.

Он даже мечтал, старый дурак, как вернется в Ашт с женой и сыном, словно забыв, что возвращение невозможно без Пламени. Но в ожидании чуда Аоллар поглупел и совсем забыл о миссии.

Одна слабость влечет за собой другую, сплетаясь, они мнут друг друга, накладываясь новыми неровными дорожками, образуя «снежный ком». И вскоре Аоллару пришлось убедиться в справедливости древней мудрости. Может, Аст-Асар покинул бы Какилею раньше, но розовый пищащий комок с пухом бело-голубых, как у него, волосенок, комок, оказавшийся дочуркой, растопил остатки льда мудрого и некогда рассудительного сердца основа, истинного Аст-Асар.

Аоллар назвал дочку Раки, в честь ее родной системы.

Выкупил солидный участок земли поселения, и почти собственноручно построил на нем небольшой, но двухэтажный деревянный дом. Думал, сможет держать подругу в узде, надеялся, старый романтичный дурак, что материнство ее образумит.

И вскоре узнал имя следующей слабости. Имя этой слабости было Малодушие.

Стоны Кэтти услышал, подходя к дому, и даже решил, что готов к тому, что сейчас увидит. Но оказалось, что к этому невозможно подготовиться. Невозможно подготовиться к виду спущенных, несвежих портков, к потной, лоснящейся плоти, к неровным прыгающим толчкам, к запрокинутой голове в каскаде светло-каштановых кудрей. Кшетти громко стонала, подбадривая того, что трудился на ней, и, увидев на пороге Аоллара, стонать не перестала.

Наоборот, улыбнулась и показала бесстыжими, подернутыми поволокой глазами на того, кто скакал, приглашая не то присоединиться, не то просто наблюдать.

Первым порывом Аоллара было – подхватить из деревянной кроватки Раки, но стоило взглянуть на дочку, и застыл, как вкопанный, словно натолкнувшись на силовое поле.

Крохотная фигурка, похожая на цветок одуванчика из-за облачка всклоченных бело-голубоватых волосенок, стоит, держится крохотными ручонками за бортики кроватки и не по-детски серьезно, вдумчиво наблюдает за происходящим на кровати.

Она вырастет такой же, как Кэтти.

Станет самкой, когда вырастет.

Она. Уже. Самка, – понял Аоллар, развернулся, и, не говоря ни слова, вышел.

Засиделся на Сьерре-Алквисте.

Малодушие, позволившее покинуть успевший стать родным дом, станет последней его слабостью.

Кажется, он окончательно излечился от болезни, по недоразумению именуемой любовью.

Аоллар еще не понимал, что слабость Малодушия заключалась не в том, чтобы навеки покинуть Какилею и Кэтти, а в том, чтобы заранее решить судьбу родной дочери.

***

Катер Аоллара приблизился к причалу плавучего острова. Если известие, полученное у пирамиды, было верным, долгожданный Пламень практически в его руках.

Когда с острова стартовала небольшая полусфера планетарного катера, яркой огненной полосой озарив ночное небо Венеры, Аоллару пришлось сдержать стон досады.

Сознание Аст-Асар говорило, что триста лет разыскиваемый Пламень только что ушел из-под носа.

Правда, сильно негодовать по этому поводу не следовало: Аоллар отчетливо з н а л.

Он вышел на след Пламени.

А значит, далеко тому не уйти.

***

Сагастр

Луна

У нее очень темная, почти черная кожа, отливающая в синеву, и пышная шапка вьющихся мелкими кудряшками волос. Сагастр ни разу таких не видел, поэтому из трех шлюх, выжидающих работу в баре мотеля, выбрал эту.

Номер с выложенными каучуковой плиткой стенами, и сиротливо ежащимися, словно от холода, боками смятых простыней, вызвал волну брезгливости.

Да и девка разочаровала.

Аппетитные и привлекательные формы, вспотев, неприятно тянули специями, из-под верхнего слоя сладкого, но дешевого парфюма.

Низкие, грудные хрипы, пугающая, белозубая улыбка на черном, как космос лице, шлепающие по животу груши грудей, и чересчур широкая внизу – в девке все было не так.

Самое невыносимое – полное отсутствие страха.

Его, наследника Империи Соул, не боятся!

Не знают, кто он!

И это рвет глаза изнутри!

Девка ритмично и упоенно подпрыгивает, изображая из себя скаковую лошадь, тяжелые груши вздымаются в такт, чуть ли не до плечей. Запрокинув голову, трубно стонет, получая удовольствие от процесса.

Это никуда не годится. Мало того, что Сагастр вынужден себе признаться, что ничего не чувствует, когда его не боятся, так эта дрянь смеет кайфовать. Сагастр кожей слышит, что чернокожая сука ворует этим его собственное удовольствие.

Поиметь бы мразь по его фирменному рецепту – сразу в две дырки ржавыми ножницами… А потом заставить поскакать стимулятором.

Если бы проститутка открыла глаза и посмотрела вниз, на лицо клиента, ей точно было бы не до имитации бешеного удовольствия. Возможно, успела бы предотвратить то, что последовало, а возможно, и нет.

Взметнувшаяся рука ребром ладони вскользь, будто играючи, прошлась по черной с синевой скуле, опрокинув пышное тело на бок. Оседлав враз задергавшуюся, как надо, сучку, Сагастр до хрипоты сжал черное горло, раздирая второй рукой белозубую пасть. Так лучше. Намного, много, много лучше. Да!

Он бросил до икоты напуганной проститутке кусок картона – одноразовую карту,– и спустился в бар. Валить отсюда, как бы ни пришлось отвечать за порванную губу.

*

Маленький круглый столик в углу привлек внимание сразу, расположен удобно, незаметно, Сагастр заказал роботу двойной виски, и выпил залпом, не ощущая вкуса.

Озноб и судорога сразу в обеих икрах вызвали приступ паники. И вроде бы привычное состояние, но каждый раз как впервые прошибает.

Сколько прошло, как закончилась пыльца?

Третьи сутки. Пора.

Сквозь звон пространства Сагастр постарался сконцентрироваться на происходящем. Может, пронесет. А то, что в людном месте, так оно и лучше.

Из-за соседнего столика донесся тяжелый, неприятный смех. Четверо бородатых плечистых мужчин, похожие на старателей.

Так и есть.

– Шахты кольца Ашт не для сопляков, вроде вас, парни, – важно вещает тот, что постарше и, не смотря на излишнюю худобу, в плечах пошире. Тамошние твари в первую очередь выедают глаза и что пониже пояса. Потом только пальцы обгладывают.

Он довольно продемонстрировал слушателям все десять фаланг, и усмехнулся.

– Но хочешь добыть герутарий – сунешься и к инсектам. А в пещерах его больше всего. Но вот шансов выйти оттуда живым, или хотя бы, целым. Если вы меня понимаете…

– Куда нам тебя понять, Брэг, – скалится желтыми зубами мрачный и еще более худой. Вроде фикнианец, но кто ж его разберет. Сагастру видна только верхняя половина худого туловища, не видно, сколько у него ног. – Ты лучше скажи, на что потратишь честно заработанное?

– Есть на моей луне одна девочка…

Свист и восклицания мешают Сагастру слышать, и это злит. А это интересно. Говорят о деньгах. Деньгах. Он раньше и не думал, что будет когда-нибудь вот так жадно ловить подобные разговоры. Но может, что нужное услышит? Все его счета заморожены. Даже те, о которых никто, кроме него самого не знал. Так он думал. Проклятые! Они пожалеют о том, что подняли руку на правителя. Он не наследник, он правитель! Император планеты Семи Лун. И вот, до чего докатился? Обшарпаные стены низкопробных притонов и дешевые шлюхи, которым нельзя даже немножко покромсать шкурку, – все, что осталось ему от большого и прекрасного мира! Мира, принадлежащего ему по праву.

Говоривший продолжал.

– Мать не отдавала ее мне. Нищеброд, так она сказала. Хотя сама знатная шлюха. И задница, – детина подмигнул, – у нее отменная! Но теперь, когда я к чертям собачьим могу купить свое драное поселение, девочка моя! Богачу нужна принцесса в доме.

– Наш рейс на подходе!

– Повезет найти герутарий – и все цыпы ваши, парни.

Герутарий? Сагастр знал, что это самый дорогая биотехнология во всем Млечном Пути. Значит, это старатели, а шахты и пещеры, о которых они говорят – место его добычи. Как он сказал – «Кольцо Ашт»?

Тот, что молчал до этого, нагнулся к столу, и тихо, Сагастру пришлось прислушаться, спросил того, кого они все звали Брэгом.

– А с Кольца спускался, Брэг?

Тот аж поперхнулся.

– Я похож на чеканутого адреналинщика?! – рявкнул так, что спросивший, парнишка, самый молодой, с жиденькой рыжеватой бороденкой, часто заморгал.

А потом выпятил острый подбородок:

– А я рискну спуститься. На Ашт, – добавил многозначительно.

– Совсем сдурел? Там тебе и того… Обратят. Местной богине, или кто она там этим уродам. Чур меня!

– И что? – в голубых глазах читался вызов.

– И ничего, – Брэг постучал костяшками пальцев сначала по косматой голове, затем по пластику стола. – Станешь одним из них. Из Аст-Асар.

Внутрь въехал робот.

– Посадка на борт Волопаса.

Вот проклятый! – с досадой думал Сагастр. На самом интересном месте! Что значит, спуститься с кольца? И что значит, станешь одним из них? И чем это хуже рассказов о тварях, объедающих пальцы и яйца неудачливых старателей?

Главное, не забыть – «герутарий» и «Кольцо Ашт» – там его добывают. Мало ли, пригодится.

Очередная судорога заставила Сагастра подтянуть скрюченные ноги, разбить колени об стол.

Где достать пыльцу на этой гадской Луне?!

***

Трея

Венера

Пальцы Треи рассеянно скользят по планшету, то замирают, то с силой листают картинки, словно желая стереть улыбки с совместных фотографий. Вот последние, прямо со дна, в тяжелых глубоководных скафандрах, с баллонами за спиной. А вот с прошлых раскопок… А эти как сюда попали? Еще со времен студенчества. Кажется, из прошлой жизни. Даже несколько жизней назад, как у кошки. Их фото в парке аттракционов, а вот она одна, улыбается будущему мужу в камеру. Ни Алекс, ни Трея никогда особо не жаловали современные голо-технологии.

Махнуть на Венеру, на уикенд, разбавить будни затяжной экспедиции романтикой главной курортной планеты – это придумал Алекс. Хотел сделать жене сюрприз.

Алекс и Трея Бёрд – чета полевых археологов, практические исследователи. Специализируются на лунных и подводных раскопках, а в последнее время всерьез подсели на экспериментальную археологию. С развитием цивилизации, и, как следствие, техники, стало не только удивительно просто, но и чертовски занимательно воссоздавать древние памятники, рукописи, артефакты. И даже жизненные сценарии (недавно вошедший в моду профессиональный флеш-моб), выращивая из ничего целые города: с технологиями, жителями, их образом жизни, характерами и судьбами.

Судьбоносное знакомство начинающих исследователей состоялось на Земле, за покатой пластиковой партой в скромной, невзрачной аудитории археологического факультета. С тех пор ни разу не расставались надолго. Общие цели и интересы держали рядом, на расстоянии вытянутой руки, ну или шанцевой кирки.

Сегодняшняя тридцатилетняя Трея грустно улыбнулась самой себе семнадцатилетней, на фото.

Помнится, в тот день немного старомодный и романтично настроенный Алекс попросил ее руки у приемных родителей. С речью, направленной прямиком в родительские сердца, букетом красных роз, серебряным кольцом с аметистом, и даже с преклонением колена.

В ожидании своего принца Трея места не находила, мерила комнату шагами, как зверь клетку, изредка реагируя на реплики старшей сестры. Правда, невпопад.

Надия, высокая, в родителей, темнокожая, грациозная, как пантера, лениво растянулась на розовом плюшевом пледе на кровати Треи.

Она совсем не изменилась, – улыбнулась Трея. Стала только красивее. Впрочем, и меня можно узнать, – женщина подцепила старинное овальное зеркало в серебряной оправе – трофей Алекса, добытый на раскопках древней Месопотамии – со стола. С гладкой, как лед, поверхности на нее устало смотрит женщина с молочно-белой кожей, с редкими веснушками, с большими, цвета меда, глазами, рыжие локоны опять выбились из прически и торчат в сторону.

Да, – она перевела взгляд на студенческие фото,– скулы чуть заострились, щеки запали, и губы, пожалуй, стали четче… Ну, еще небольшая морщинка у переносицы. Но в целом ведь не скажешь, что выпустилась десять лет назад…

*

– Волнуешься, бэйб? – Надия на фото сладко потянулась, подмигнула, сверкнув ослепительно-белой полоской зубов на черном лице.

– Он такой… Не как все, понимаешь?

Сестра пожала плечами.

– Не перебивай! Алекс… Заботливый, внимательный, романтичный… Представляешь! Ночью мы взломали астрологическую площадку на крыше универа и смотрели на звезды. А когда мне стало холодно, он укутал меня пледом!

– Пледом? – черная точеная бровь Нади иронично приподнялась на сантиметр, а пухлые губы растянулись в рвущемся наружу сарказме. Сестра с трудом сдерживала смех.

– Пледом, Нади! – запальчиво фыркнула Трея и снова выглянула в окно. Нет, показалось.

И что ее насмешило? Да какая разница!

– А зачем вы на университетскую площадку поперлись? – Нади зевнула ладошкой. – Мало студии?… И ближе, и взламывать не надо?

– Вот! – торжествующе воскликнула Трея и тряхнула рыжими пружинками волос. – Алекс говорит, что такие, как ты не рождены для романтики!

Вторая бровь Нади поползла вверх, видимо, для симметрии.

– Взломать универскую площадку, проползти под носом у охраны, рисковать, чтобы смотреть на звезды, Нади! Алекс…

Нади прищурилась, вытянула губы трубочкой, но промолчала.

Голос младшей сестры стал совсем тихим, а белое личико окрасил таинственный, заговорщицкий свет.

– Мы вместе уже полгода и он ни разу, понимаешь, ни разу не склонял меня… Ну, к близости.

Надия, вопреки ожидаемой реакции, нахмурилась.

– То есть твой ровесник, бэйб, за полгода так и не затащил тебя в постель?

Трея восторженно закивала. Алекс дарил цветы, кормил в кафе мороженным, встречал из Информатория. Они спали на одной кровати на вечеринке у Буссе, и дальше легких, как крылья бабочки поцелуев не зашло!

– А ты уверена, что у вас любовь, бэйб? Может, просто дружите? Ну, как брат и сестра?

– Мне кажется, он скоро сделает мне предложение… Я это чувствую… З н а ю…

– Трея…

– Нади…

– Ты несправедлива. А ведь ни разу даже не видела его! Я не понимаю…

– Бэйб, – Надия потрепала Трею по голове. – Когда тебе в тридцать лет понадобится мужик в постели, поймешь. А у тебя, в лучшем случае вместо мужика будет сопливая девочка. Выражаясь твоим языком, романти-ик. А в худшем – чужой, посторонний человек, которому до тебя дело как до погасшей звезды Альфа-Центавра. Ты пойми! Друг, соратник, это все не то!

Худшим опасениям Надии не суждено было сбыться. Все оказалось в лучшем виде. Именно так, как предсказывала сестра…

*

Хорошо, что прямо в светлом, восьмиугольной формы зале космодрома Венеры встретили давнего приятеля, профессора Нелиуса, Нела. Нел – почетный лектор, первый научный руководитель, знает Трею и Алекса еще со времен студенчества.

Обаятельный весельчак Нел увлек семейную пару археологов под воду, уверяя, что аккурат посреди искусственного океана в давние времена, задолго до перевода Венеры на новую орбиту, упал некий таинственный болид, который на самом деле был ничем иным, как потерпевшим крушение кораблем таинственных инсектов. Пять с половиной тысяч лет назад.

Правда по другой версии, а точнее, по утверждению верного врага и научного коллеги Нела, профессора Байровича, тот самый болид был, конечно, никаким не кораблем инсектов, а тривиальным ядром кометы.

Как всегда, романтично настроенный Алекс (годы не испортили его, или не помогли, это как посмотреть) проникся идеей Нела. Более трезвая и рациональная Трея склонна была поверить гипотезе Байровича, или, еще лучше, сделать собственное открытие, предложив Археологической Фригане новую, фактически подтвержденную версию.

Так что три дня предполагаемо романтичного уик-энда пролетели незаметно и весело, на самом дне искусственного венерианского океана.

Следов таинственного болида не обнаружили, зато отлично провели время. Инстинкт археолога, или кладоискательская лихорадка, как называет свою страсть Алекс, даже серое, неприветливое глубоководье раскрасит во все цвета радуги. А споры до хрипоты в камбузе! А симбиоз дружеских перепалок и научных дебатов, байки, анекдоты, не заканчивающийся ароматный, бразильский кофе, и даже декламация Алексом древних четверостиший. Правда, в оригинальном виде, поэтому проверить их подлинность не представляется возможным.

Пискнуло входящее сообщение. Надия.

Бегло пробежавшись по фотографиям, Трея начала набирать стандартное приветствие.

– Милая, – в люке показалась всклокоченная голова мужа. – Вылетаем через десять минут. Трон утверждает, что если не покопаться в левом шлюзе, до Луны не дотянем. Думаешь, перестраховывается?

– Уверена, – Трея пожала плечами.

– Готова к псевдоегипетским будням? Если повезет, сегодня вскроем гробницу!

– Ты хотел сказать, лабораторию? – Трея прищурилась.

– Если нравится называть Аменхотепа ученым, а не фараоном, я не против. Хоть полярным исследователем.

– Не называть, – уголок губ Треи пополз в сторону, а янтарного цвета глаза сощурились. – Он и был ученым.

– Докажи, – в глазах мужа мелькнула насмешка.

– Докажу, – задрала подбородок, и сжала костяшки пальцев Трея. – Не сомневайся.

Алекс с обожанием посмотрел на упрямую женщину. Умеет же идти до конца, и в заведомо бредовой гипотезе. За эту стойкость и упертость уважал. Даже иногда робел. Правда, безжалостная и жесткая Трея только на работе. В редкие часы семейного досуга рядом с Алексом добрая и покладистая женщина. И видит жену такой только он.

– Если задерживаемся, я свяжусь с Надией. На Луне связь хуже.

– Хитрюга. Связь приличная. Просто окунешься с головой в заведомо ложную гипотезу и думать обо всем забудешь.

– Милый, утомляешь!

– Вот видишь, сколько сил тратится на поддерживание ложных теорий? – Алекс по-мальчишески подмигнул, показал язык и скрылся из вида.

Трея нажала на фото Нади на экране коммуникатора.

Пока устанавливалась связь, Трея задумчиво уставилась в открытый люк.

Алекс, как и Трея, мало изменился за одиннадцать лет брака. Стал еще красивее, еще образованнее. В студенческой среде за безупречную внешность и сложение его звали Аполлоном. Причем, как женская, так и мужская половина. Первый год Трея вообще не верила, что все это взаправду. Что ей могло так повезти. А вот, скоро одиннадцатая годовщина, а их брак не знал ни одной серьезной ссоры, ни одного подобия скандала. Рядом с Треей лучший на свете мужчина, любимый… брат, друг, соратник. Одновременно отец и сын, учитель и ученик, деловой партнер – кто угодно, любая из функций, которые мужчина играет в жизни женщины, кроме одной… И эта одна-единственная, недостающая роль, Трея готова была поклясться чем угодно, запросто перевесила бы все остальное. Роль мужа.

– Эй, бэйб, мне долго ждать, пока намедитируешься на неведомые артефакты? – Нади сидела на краю неприличного размера и цвета ложа, кутаясь в алую шелковую простыню.

– Какие артефакты? – Трея слегка опешила.

– А я знаю, куда ты там пялишься, вместо того, чтобы порадоваться любимой сестре?

– Я помешала? Привет!

– Ты не можешь помешать. Помешала Тара. Вызывала только что с Арттдоумие, они с Ри ищут какой-то ключ. Или бабу, которая сперла этот ключ, я слабо поняла.

– Тара не на Земле?

– Она даже не с Мареком! – восторженно воскликнула Нади. – А я говорила…

– А с кем?

– На этот вопрос Тара злится, а Римма хихикает. Но молчат обе!

Нади загадочно подмигнула.

Темная мускулистая рука вложила в узкую кисть Нади высокую кружку с чем-то аппетитно исходящим паром. Пухлые темные губы чмокнули воздух в сторону, и Нади опять обернулась к сестре.

– Давай ближе к тексту, – настоятельно попросила Нади. – Как у вас?

– У нас все хорошо, – поспешно ответила Трея.

– Хорошо? – пухлые темные губы готовы были скривиться в любой момент.

– Спокойно.

– Спокойно? – вот теперь скривились, а еще тонкие брови, подскочившие вверх, придали лицу отстраненное и понимающее выражение.

– Мне с Алексом спокойно. А то, что мы спим в разных комнатах, это нормально. Между прочим, аристократы…

– Да спали бы вы хоть на крыше и потолке, – покачала головой Надия, – только пересекались бы, хоть изредка в горизонтальном положении… Или в вертикальном… Ну, или как пойдет, – сыто промурлыкала она.

– Пошлячка, – буркнула Трея, покачав головой.

– Правда жизни, бэйб, – усмехнулась Нади, и, не прощаясь, отключилась.

– Ты готова, милая? – Алекс с роботом поднялись в катер.

Хорошо, что они встретили Нела на Венере.

Целый день плавать, загорать, играть в пляжный волейбол, пить коктейли под зонтиками… А по вечерам лежать на отвратительной кровати сердечком, повернувшись друг к другу спинами, под разными одеялами… Это выше ее сил!

Нельзя сказать, что близость вовсе отсутствовала в супружеской жизни Бёрд, но эти редкие, непродолжительные и практически безэмоциональные моменты контакта давали еще более редкую разрядку. И происходило все как-то неправильно, словно через стыд. Ведь это стыдно – ложиться в постель с другом, братом или даже коллегой? Хотя Трее нередко казалось, что в их случае чувство стыда исходит скорее от Алекса.

– Кстати, по поводу Аменхотепа! Хотите анекдот?

Трея и Трон хотели.

– Звонит Аменхотеп в службу поддержки, и просит предоставить данные по гробнице Нефертити. Ему говорят: продиктуйте, пожалуйста, имя по буквам? Аменхотеп диктует: – Птичка, два треугольника, волна, солнце, опять птичка, голова собаки и скарабей.

Трон обернулся к Трее, словно ждал нужной реакции. Алекс, довольный, как слон, хихикая, набирал на панели курс.