Их позвал Ашт

Сорак даже не обратил внимания на то, что не далее, как пару часов назад, надежно и собственноручно связанный малец, лежал, вытянув в сторону руку.

А когда задним умом подметил несоответствие, было поздно.

Горло Архаика сжала невидимая струна силовых наручников.

Он же просто отрежет мне голову, мелькнуло в мыслях Сорака. Какая глупая и нелепая смерть для Охотника за Головами.

Но духи судьбы и удачи Какилеи были сегодня на стороне Сорака.

То ли крысеныш не успел вовремя дернуть невесть откуда взявшееся у него силовое поле, то ли ослаб в дороге, а может, от неудобной позы у него свело руку, но в следующую секунду Сорак уже сидел на объекте верхом, надежно блокировав мощной ручищей все пути демарша, и отвешивал крыске оплеуху за оплеухой.

Он проучил бы поганца как следует, да только передача уже меньше, чем через два часа, так что калечить нельзя.

Быстрыми, слаженными движениями, Сорак обработал рану на руке мальца – чертов псих исполосовал вены, чуть не до кости. О чем только думал?! Ведь и регенератор не помог бы, замешкайся Сорак хоть на секунды! Ходить бы пацану с протезом! А Сораку огребай от заказчиков претензии насчет целостности объекта!

И ведь не собирался идти, не хотел!

Из-за этого Сорак готов был собственноручно оторвать крыске все лапки.

– Архаик, погоди, – слабым, виноватым голосом позвал пацан.

Еще чего! Мало ему хлопот от недомерка?!

– Скоро предкам будешь задвигать, что бы там ни было, – процедил сквозь зубы Сорак, и не сдержался. – Гнида.

– Меня вообще-то Майклом зовут, – вздохнул пацан. – Мишка по-русски. В честь прадеда.

Ага. Значит, все-таки Мишка.

И пытки электричеством – это у вас семейное веселье. Сорак пожал широкими плечами. Он не собирался слушать мальца. Пора было снимать автопилот, чтобы запросить разрешение на приземление. Прилунение.

– Не отдавай меня им, – несколько раз моргнув, словно отгоняя непрошеные слезы, попросил ребенок.

Сорак даже улыбнулся. Криво, но улыбнулся. Смешнее пацан ничего придумать не мог.

За карьеру Охотника Сорак привык к чудачествам объектов и не попадал даже в мастерски расставленные ловушки. Даже тогда, когда одна очаровательная, но порочная мисс предложила… Неважно что, репутация дороже.

Сорак ощутил напряжение внизу и одновременное облегчение от того, что скоро, очень скоро, получит разрядку. Правда, в ущерб счету, но он заслужил отдых. На цивилизованной Луне просто обязаны пастись цивилизованные шлюхи.

– Помоги, – крысеныш прервал приятные мысли. – Отпусти меня, Архаик.

Сорак не ответил, и малец добавил совсем тихо:

– Они мне не родители!

– А кто?

Пацан промолчал.

Сорак направился к выходу.

– Все равно не поверишь!

– Ты прав, – Сорак обернулся, заслонив плечами проем. – Не поверю. Ты думал убедить меня, пытаясь убить?

– Я не тебя хотел убить, – серьезно ответил Мишка. – А себя.

Вообще-то, судя по глубине пореза – Сорак так и не нашел, чем себя искромсал новоиспеченный Тесла – это похоже на правду.

– Так нечего было трезвонить, – пожал плечами Охотник. – Глядишь, и скопытился бы уже.

Страшно стало, – подумал Мишка, но вслух говорить этого не стал, провожая взглядом широкую спину Архаика.

***

Раки

Колонизированная луна Сьерра-Алквиста, Йор

– Иди, иди в Черный Коршун. Там тебя и сожгут. Не посмотрят, что кровь голубая, – почтенная мисс Эштон скептически жевала губами, неприязненно оглядывая новое, в пол, из плотной синей ткани, платье.

Раки наденет его завтра на собеседование. Когда пойдет в Гнездо Черного Коршуна. Раки сделала вид, что смахивает ворсинку с рукава, а мисс Эштон отвернулась. Вся поза экономки показывала, что известие о том, что Раки собирается покинуть службу у Полстейнов, ничуть ее не тревожит.

Раки упрямо закусила нижнюю губу и ниже склонилась над столом, отбраковывая незрелые, бледно-лимонные зерна курпицы от основной, яркой канареечной массы. Если сварить их все вместе, каша будет горчить, а курпичный пудинг, который хозяйка хочет на завтрак, не получится нежным и воздушным.

– Молчишь? – нахмурилась экономка и оторвала взгляд от домовой книги, куда аккуратно переписывала сегодняшние покупки. – Не хочешь говорить? А может, сказать нечего? Ишь, сопит в две дырки! – мисс Эштон жгла взглядом желтоватые страницы.

Подмечено верно: над горками курпицы раздается сопение. Никаким иным способом, того, что слышит недовольное бормотание старой мисс, Раки не показывает.

Рядом с Раки бухнулся об стол старинный железный канделябр с тремя сальными свечами. От неожиданности Раки нервно дернулась, но губ не разжала, что распалило старую экономку еще больше. Вот и заботься о неблагодарной девчонке! Ведь рта не раскроет, даже чтобы «спасибо» сказать.

Мисс Эштон нервно заозиралась вокруг. Она явно искала повод для скандала. И повод быстро нашелся: он висел на спинке стула, рядом с низким трехногим табуретом, на котором сидела Раки. И повод этот был чистым, длинным, добротно пошитым, синего цвета платьем из грубой шерсти.

В этом проклятом платье маленькая ундина завтра сбежит в Гнездо Черного Коршуна, оставив ее одну на хозяйстве. А где найти другую, такую умелую и расторопную помощницу? Еще и такую, что умеет язык за зубами держать. И вообще болтливостью не отличается.

По иронии судьбы молчание Раки, которое сейчас довело почтенную мисс до белого каления, стало основным аргументом в пользу устройства девчонки на службу в господский дом.

Раки, которую все домочадцы и слуги прозвали ундиной – за светлого, голубоватого оттенка волосы, неровными прядями спадающие до середины спины, показалась на пороге дома Полстейнов полгода назад. Вместе с десятком других претенденток, из которых явно выделялась не в лучшую сторону маленьким ростом и чрезмерной худобой. Бледная, с запавшими щеками и настороженным колючим взглядом, она молча протянула миссис Полстейн письмо с рекомендацией из ближайшего аббатства, которым заведовал пастор Смолл, давний знакомый семьи Полстейн. Пастор писал, что девчонка неплохо зарекомендовала себя на кухне монастыря и вполне может подойти дому Полстейнов, прислужницей.

Придирчиво оглядев хрупкую девичью фигурку в затертом платьице в заплатках, миссис Полстейн поманила Раки пальцем и задала несколько стандартных в таких случаях вопросов. Однозначные, лаконичные и даже скупые ответы ее удовлетворили: не смотря на явный поселенский говор, девчонка казалась не из болтливых. И не заметно было в ней поселенской вульгарности, так раздражающей чопорную миссис с тех самых пор, какона сама, совсем еще юной девочкой вошла в дом зажиточного гражданина колонизированной Американским Объединением луны. Саму миссис Полстейн двадцать лет назад отдали в этот дом за долги.

За это время из тонкой, пугливой, забитой девочки, точь-в-точь, что стоит перед ней, миссис Полстейн превратилась в важную городскую даму, грамотную и прекрасно воспитанную. Но все, что напоминало миссис о жизни в поселении, в том числе и просторечный, малограмотный говор, жутко раздражало.

– Она подходит, – кивнула миссис Полстейн экономке в сторону Раки, и развернулась, намереваясь вернуться в дом.

– Но, – робко задержала хозяйку мисс Эштон, спеша, пока та не скрылась в воротах. – Девчонка явная поселенка…

– Я вижу, – ледяные нотки в хозяйском голосе заставили бы проглотить язык кого угодно.

Но годы, проведенные бок о бок, научили госпожу и служанку слышать друг друга без слов. А еще служанку не робеть перед госпожой.

– Остальные еще хуже, – все еще не оборачиваясь, но уже мягче сказала миссис Полстейн.

Так Раки совершила головокружительный карьерный скачок – из поломоек богомольни – в прислужницы приличного дома.

Год исправной службы, вкупе с основными обязанностями, такими, как мытье полов и окон, натираемый до блеска хрусталь, вытряска половиков и пушистых настенных ковров, таскание тяжелых, оттягивающих руки корзин с рынка, сбивание масла вручную – так больше любит хозяин, готовка, большую часть которой составляет выпечка – в Йоре все помешаны на куках, запеченных или жареных кусочках теста с пряностями, и прочая грязная и не очень работа на кухне, научил Раки мало-мальски грамотно изъясняться. Настолько, что когда прислужница отвечала хозяйке, поселенский говор не заставлял ту меняться в лице, словно на зубах оскомина.

А еще этот год в тепле, достатке и душевном спокойствии, оказался самым… если не счастливым, то уж точно спокойным, в жизни Раки.

Что до тяжелой работы – к ней Раки не привыкать, да и работа в доме Полстейнов даже отдаленно не напоминает поселенский быт. А с монастырем и сравнивать нечего.

Раки почти перестала вскакивать по ночам от каждого шороха, приниматься то и дело судорожно шарить под подушкой в поисках тупого старого ножа, прислушиваться – не пора ли бежать. Первое время подрывалась, но вспомнив, где она, успокаивалась: отсюда не надо бежать, скрываться, прятаться. Здесь некого бояться. И здесь можно позволить себе такую роскошь, как просыпаться среди ночи для того, чтобы подумать, или даже читать книги – не то, что в монастыре, где на сон выделяется три-четыре часа… Там просто физически было не до страхов.

А здесь… Тоже некого было бояться… Весь год было некого! До прошлого туздьика.

А теперь… И из дома Полстейнов нужно бежать. Разнежилась, дура, начала привыкать чувствовать себя в безопасности.

Было ли раньше хоть вполовину так хорошо, так спокойно? Раки смело может сказать, что нет. Сколько себя помнит. Может, когда-то, еще в младенчестве – ведь сумела выжить в родном поселении.

И вряд ли это чаяниями матери.

Поселенские женщины, хмурые, неприветливые, преждевременно старые, и они находили место для детей в суровых, закаленных тяжкой жизнью, сердцах. Даже когда продавали заезжим пигмеям тоа, отдавали за долги, направляли в аббатства и богомольни, потому что нечем кормить. Но и они, бывало, выли в голос, или хотя бы плотно сжимали губы, не желая показывать миру скорбь. Потому что любили своих детей.

Почему же мать у Раки совсем другая?

Может, потому, что Раки совсем не похожа на нее? Бледная, худенькая, с жемчужно-голубыми, тонкими прямыми волосами, даже отдаленно не похожа на дебелую румяную поселянку Кэтти с облаком вьющихся светло-каштановых волос с небольшой проседью у висков.

В том, что мать ей родная, Раки не сомневалась – не в духе Кэтти благодетельствовать кому бы то ни было. А Раки, как ни крути, прожила бок о бок с матерью пятнадцать лет. И ушла из дому не потому, что выгнали. Сама сбежала.

Может, дело в том, что Раки похожа на никогда не виданного отца?

Был ли отец хорошим человеком? И мог бы быть таковым, если бросил их, когда Раки, по словам матери, исполнилось всего два года?

Раки не помнит отца. Иногда, по утрам, пока сон не полностью еще покидает Раки, в воздухе, словно из тонких светящихся нитей ткется расплывчатая фигура высокого сутулого мужчины с длинными, жемчужно-голубыми, как у Раки, косами. Мужчина представляется каждый раз почему-то на пороге, и лучи света, бьющие из-за спины, мешают разглядеть лицо. В том, что перед ней отец – Раки не сомневается.

Жизнь научила Раки осторожности, а способность улавливать самые потаенные, тщательно скрываемые помыслы, была с детства. И от этой фигуры мужчины с длинными волосами не веет ни подлостью, ни трусостью. Никакого неприятного отклика не рождается в груди Раки. Интуиция, – слово, выученное в доме Полстейнов, – говорит Раки, что отец не был плохим человеком.

Но почему тогда он бросил ее? И заставил мать выбрать такой низкий, такой ущербный и недостойный путь? Ведь если бы не крайняя нищета… так говорит Кэтти. А у Раки нет оснований ей не верить.

И верить – тоже.

А может, отец не уходил от них? Или ушел, но не по своей воле? Может, он умер?

Нет, он жив. Та самая интуиция говорит Раки, что жив.

Глава 3

А’оллар

Венера

Аоллар перевел катер в режим бреющего полета и тот понесся над лазурного цвета волнами, словно лезвием бритвы, срезая верхушки. Иногда встречный ветер, упругими потоками бьющий в бледное, изможденное лицо Аоллара, забрасывает внутрь катера редкую летучую рыбку – узенькую, серебристую, с разноцветными плавниками-крыльями. Тонкие бледные губы Аоллара слегка раздвигаются в подобии улыбки, и он осторожно подхватывает незадачливую летунью в сложенные лодочкой ладони, отпуская за борт.

С каждым днем все стремительнее ухудшающееся самочувствие мешает Аоллару не то, что наслаждаться, но хотя бы заметить красоту венерианского заката. Нежно-розовые лучи местного Солнца скользят длинными огненными сполохами по глади самого молодого океана в Солнечной Системе. Крупные брызги из-под бортов катера переливаются крохотными радугами, а бескрайняя лазурь осторожно подымается и опускается, словно грудь спящего ребенка.

Аоллар помнит Венеру до перевода на новую орбиту – тут и там по серой, безрадостной поверхности скользят клочки искусственной атмосферы, что никак не хочет приживаться на новом месте, и холод… да, холод.

Сейчас климат Венеры, как и состав атмосферы, напоминает земной, правда, отличается от собрата в лучшую сторону.

*

Вечная мерзлота Атлантиды, рваный, разреженный воздух Джомолунгмы, зыбучие пески Большой Песчаной пустыни Египта,– поистине адское сочетание для сорока часов, проведенных на Земле.

Особенно, учитывая возраст и пародию на здоровье одного из сильнейших Аст-Асар Перекрестного мира, Аоллара.

Казалось, что миссия на Земле провалилась, как и остальные.

Однако у подножия древней лаборатории, непонятно по каким причинам называемой местным населением гробницей, Аоллару удалось кое-что узнать…

Что-то, что в корне перевернуло долгую, и давно бессмысленную жизнь доживающего Аст-Асара. По-крайней мере, последние ее триста лет точно.

Все началось с мощного ощущения дежавю.

*

Аоллар лично видел, как строится эта лаборатория, наблюдал за фигурками снующих туда-сюда землян, летательными платформами и прочими благами мира Ашт, что «боги» привезли в дар людям.

Боги так боги, думал он. В конце концов, каждая раса идет по своему пути развития.

Но древние правы – из этих может выйти толк.

Лаборатория почти закончена, и Аоллар, совсем еще молодой, даже юный, любовался с ее вершины зеленым городом. Только с западной стороны отчего-то повалил черный, едкий дым. Увлекшись, Аоллар не заметил, как рядом, на платформе поднялся местный. Человек. Наверно, один из строителей.

Люди никогда не упускают случая побыть рядом с «богами», проникнуться милостью, а тут такая возможность.

Строитель гол, за исключением белой набедренной повязки, и голубого с коричневым обруча в густой черной шевелюре. Смуглая кожа, черные раскосые глаза, участливое выражение плоского лица, приоткрытый темный пухлый рот.

Проследив направление взгляда Аст-Асар, человек услужливо сказал:

– Пришел Пламень. Но он уже пойман. Нет нужды волноваться.

Аоллар поблагодарил человека улыбкой и кивком.

*

И вот, вчера, когда он стоял у подножия той самой лаборатории, вниманием Аоллара завладел такой же, просто точь-в-точь древний строитель. Правда, этот смотрел без восхищения, а с наглой хитринкой в черных лживых глазах.

Для этого Аоллар уже не был богом, всего лишь туристом, существом второсортным, которое можно и даже нужно обобрать.

– Господин желает получить предсказание? – нарочито ломая космолингву, человек протянул Аоллару пластиковую колоду карт рубашками вверх.

Чтобы отвязаться от попрошайки, Аоллар вытянул наугад, и обмер: в его руках оказалась теплая, почти живая, Королева Огня, восседающая с величественным видом в середине пламенеющего цветка.

И кто-то, в мыслях Аоллара, сказал основательно подзабытым голосом Нефтиды:

– Ты нашел Пламень, старик.

Аоллар ссыпал обезумевшему от счастья попрошайке десять натов за предсказание, и устремился к кораблю.

Он нашел Пламень!

***

А ведь три дня назад, подлетая к Земле, Аоллар всерьез раздумывал о некой сотой доле окандэ. Именно столько нужно, чтобы перевести управление дорном на предельную скорость, направляя корабль не на Землю, а на ближайший астероид.

Неважно какой.

Вцепившись побелевшими костяшками пальцев в панель управления, Аоллар впервые за триста полных оборотов Ашт воззвал к Лику Нефтиды:

– С чего ты взяла, чертова кукла, что именно я, больной старик, верну столь необходимый Ашт Пламень?

Он и представить не мог тогда, что Нефтида ответит ему. Да еще так быстро.

Триста долгих лет скитаний от спутника к спутнику, от планеты к планете, и ни разу не встретилось ничего даже отдаленно похожего на крохотную искру.

Все это время Аоллару не давала покоя мысль, что будет с Ашт, если до Пламени доберется раньше Метея… и сказать по правде, Аст-Асар все чаще сомневался в выполнимости миссии.

Все зря.

Его мир, Перекрестный мир, как и сам он, обречен.

«Сначала уйдет Пламень…»

Чертов идол!..

…И Пламень ушел, и тотчас оставшиеся четыре Начала утратили Силу.

Времена, грозящие не оставить от былого величия Аст-Асар и следа, наступили. И наступили раньше, чем ожидал Ашт.

Те, кто сегодня зовут себя сынами Ашт – разве походят хоть немного на былых, истинных Аст-Асар?

Аст-Асар Аоллар стар, очень стар. И он устал.

Устал еще до указания перста Нефтиды, там, в Начале родного мира. И, когда выбор пал на него, облегченно вздохнул. Поиск Пламени – возможность отдохнуть от ставших привычными, дрязг некогда могучего мира.

Но все-таки Пламень пришел! Лик Нефтиды, не смотря на всю ненависть к сынам Ашт, не может лгать.

Но Пламень ищут также те, другие.

Что, если Метея давно нашла его? Нашла и… крохотную, случайную искру погасить намного легче, чем пламенеющий костер. Может, миссия Аоллара давно утратила смысл?

За последние годы нелегкие думы приходили все чаще.

И именно преддверие безысходности явилось предвестником того… что привело к Малодушию. Позору, недостойному имени Аст-Асар.

Аоллар откинул за плечо прядь жемчужно-голубого цвета. Возраст и седина тут ни при чем. Отличительная черта Аст-Асар Начала Льда.

Уже четырнадцать лет, как каждый раз, когда взгляд Аоллара скользит по жемчугу волос, Аст-Асар вспоминает о позоре.

Аст-Асар не может забыть о Долге.

Аст-Асар неведомо Малодушие.

*

Но те двое влюбленных, что предпочли смерть во льдах Арктшассы, но так и не разомкнули рук… Совсем молоденькие, совсем дети… Что их понесло на Пики Смерти?! Сумасшедшие юнцы. Адреналинщики.

Если бы Аоллар не подоспел, парой влюбленных в Галактике стало бы меньше.

Аоллар доставил юных безумцев в лагерь, а они чуть не забыли поблагодарить его.

У нее какая-то нелепая татуировка на шее – то ли бабочка, то ли непропорциональная птица, со сверкающими камнями вместо глаз. А еще странные железки в щеке и высоко подведенной брови. Что это? Признаки принадлежности к первобытному культу? А он обычный. Худой, как Аоллар. Только куда меньше ростом и в плечах уже. И уж, конечно, не Аст-Асар.

Словно не было тех ужасных минут над пропастью, они выглядели сумасшедше-счастливыми. И видели только друг друга.

Стартовав с покрытого льдом космодрома Арктшассы, Аоллар подумал, что привычный холод впервые напомнил боль. Долгая безупречная жизнь Аст-Асар показалась бесполезной, бессмысленной. Даже жалкой.

Двое желторотых птенцов с ограниченными возможностями, двое представителей низшей расы, нечаянно, но необратимо разрушили спокойствие мудрого, размеренного потока жизни одного из достойнейших сынов Перекрестного мира.

Всю жизнь, с первых же дней, Аоллар помнил о Кодексе. О Долге. Перед Ашт, перед Аст-Асар, перед собственным Достоинством и Честью. Он и не подозревал, что можно жить по-другому. По-человечески. Страстями… Инстинктами… Чувствами… Эмоциями… А когда узнал, от всей души презрел образ существования низшей расы.

Существования. Потому как, разве можно назвать э т о – жизнью?

Смешно.

И вот настал день, когда мудрого сердца Аст-Асара впервые коснулась слабость Зависти. Когда чувство досады, ощущение обманутости липкими маленькими лапками проникло в самую душу. Проникло – и заголосило, завыло, завизжало в голос.

Впервые Аоллар чувствовал себя таким же жалким и ничтожным, как и те, кто всегда были для него стадом. И особенно больно стало от ощущения безвозвратно упущенного.

Предательская влага в угасающих глазах достойного Аст-Асар должно быть, послужила причиной непростительной забывчивости. Другой причины, почему он забыл проверить показатели датчиков, оставляя за собой льды Арктшассы, не было. Он даже не вспомнил о том, что хотел пополнить резерв воды.

Ровно восемнадцать полных оборотов Ашт назад.

Да. Вскоре, когда Аоллар пришел в себя, он все же заметил, что на дорне закончилась вода. Признаться, вторичную воду Аоллар не выносил. Решив, что перейти на синтетический аналог он всегда успеет, Аоллар изучил данные Информатория и взял курс на ближайшее созвездие – Систему Рака.

Три из десятерых искусственно пришвартованных лун были колонизированы уроженцами Земли. Точнее – Американским Объединением.

Ближайшая луна приветливо сверкала голубыми ниточками рек и пятнышками озер. Ни морей, ни, тем более, океанов. Только реки и озера. Но зато их было так много!

Не задумываясь, Аоллар набрал приказ.

***

У нее были светлые, рыже-каштановые волосы, каскадом огненных сполохов стекающие к слегка оплывшей талии. Румяные щеки, белые зубы, полные сильные плечи – от всей фигуры в грубой холщовой рубахе, заправленной в длинную цветастую юбку, веяло свежестью и здоровьем.

А этот трогательный испуг в серых, в медового цвета ресницах, глазах! – девушка затравленно пятится назад, нервно перебирая пальцами юбку. Отступает от пятерых дикого вида, плечистых, коренастых парней – молодых, но уже заросших бородами, неопрятными, неровно подстриженными. Те только скалятся, переглядываются между собой, время от времени многозначительно кивая на испуганную жертву, присвистывают. И так мало человеческого в грубых поселенских лицах, что Аоллар, не задумываясь, шагнул из-за низкорослого кривого дерева, заслоняя собой девочку – ей же от силы лет двадцать. Совсем младенец.

Девчонка ойкнула от неожиданности, ведь учитывая несовершенное человеческое зрение, появление Аоллара выглядело возникновением из воздуха. А парни, презрительно окинув взглядом сутулые плечи и худобу невесть откуда взявшегося защитника, довольно загоготали.

Им повезло: и бока намнут городокскому щеголю, и девку помнут. А после драки еще и слаще будет!

Почти синхронно парни принялись закатывать рукава на могучих ручищах. Просто они ни разу не видели Аст-Асар. И, тем более, Аст-Асар в деле.

А ведь старый и больной Аоллар не воспользовался и десятой частью Силы.

Негромкий, но отчетливо прозвучавший над мелодично журчащим ручьем хруст пальцев, скрип сминаемого сустава, удары тяжелых крепких тел о землю… Аоллар не собирался калечить этот скот. Разве что, если не поймут по-хорошему…

Поняли. И брызнули с поляны со скоростью чуть ли не самого Аст-Асар.

Восхищение, граничащее с животным восторгом в светло-серых глазах рыжеволосой поселенки. Стремительно расширяющиеся зрачки, сбившееся, потяжелевшее дыхание. И запах… Как быстро улетучились горьковатые нотки страха, сменившись чем-то сладким и густым, напополам перемешанным с мускусом…

Аоллар знал, какое впечатление на самок производят Аст-Асар. В своих многочисленных путешествиях давно привык. И относился к неконтролируемым инстинктам с немалой долей презрения и даже брезгливости, как и подобает истинному сыну Вершины мира.

Но эта золотистая россыпь веснушек на пухлых, почти детских щеках, стремительно наливающихся малиновым румянцем. Хищно расширяющиеся крылья тонкого, задорно задранного, носа. Рыжее сияние на макушке… Неожиданно посетила мысль о Пламени… Но была она как давний, успевший забыться, сон. Он подумал даже, что хорошо бы найти Пламень сейчас, и сам улыбнулся собственной глупости и наивности.

Девчонка истолковала улыбку по-своему.

Тряхнула пушистыми рыжими лохмами, и, зазывно улыбаясь, медленно задрала цветастую юбку прямо к пышной, тяжело вздымающейся груди. Открыла розовые раковины колен, несколько синяков на молочно-белой, алебастровой коже пышных бедер, каштановую поросль под округлым, упругим животиком с аккуратной пуговкой пупка.