Невидимый мост

Майкл Скотт

Невидимый мост

Глава 1: Зов глубины

Город начинался не с площади, не с собора, и не с вокзала. Город начинался с ржавчины.

Металлические ворота вгрызались в землю, издавая скрежет, словно жалуясь на каждое движение. Клиффорд остановился, вглядываясь в узкие арки промзоны. Его дыхание повисло в холодном воздухе, а глаза на мгновение прикрылись. Он слушал.

Гданьск – город, где прошлое не засыпает. Оно медленно тлеет под асфальтом, прячется в старых кирпичах и резонирует в недрах. Он знал это с детства. Дед всегда говорил:

"Здесь память глубже канализации, Клифф. Она течёт по другим трубам. Невидимым."

И сегодня он снова пришёл туда, куда большинство боялось даже заглянуть – в самое сердце заброшенной промышленной зоны. Земля под его ногами была пропитана временем и болью. Клиффорд чувствовал вибрации под подошвами, как пульс больного организма. Ещё один шаг – и сердце промзоны будто вздрогнуло.

Здесь, среди покосившихся ангаров и развороченных бетонных плит, он собирался построить.Не здание.Не памятник.А Храм.Храм Трансформации.

Он достал планшет, набросал схему на фоне полуразвалившейся водонапорной башни. В голове вспыхнула идея – мост, не физический, но энергетический. Мост между тем, что было забыто, и тем, что могло бы быть исцелено.

– Ты снова здесь? – раздался сзади голос.

Клиффорд обернулся. Ян Ковальский стоял в кожаном пальто, с седеющей щетиной и недовольством во взгляде. Он был заместителем председателя архитектурной комиссии – и ненавидел проекты, "пахнущие эзотерикой".

– Да, снова.

– И что ты видишь? – с иронией спросил Ковальский, окидывая взглядом развалины.

– То, что не все готовы увидеть.

Ковальский закатил глаза.

– Ты слишком много слушаешь своего деда. Его сказки о живой земле, о нитях света и памяти… Мы живём в реальном мире, Клиффорд. Тут бетон, трубы, токсичные отходы. Всё остальное – поэзия.

Клиффорд промолчал. Но он видел. Прямо сейчас – за спиной Ковальского – по стене старого склада стекала капля. Нет, не вода. Не масло. Слишком густая. Зеленоватая. И она оставляла за собой слабое свечение, которое не заметил никто, кроме него.

Он чувствовал, как она тянется. Медленно, лениво, как будто проверяя, жив ли ещё тот, кто может её почувствовать.

В ту ночь Клифф не спал. Он сидел на полу своей квартиры, окружённый старыми чертежами, дневниками деда, фотографиями. На одной из них – дед с группой людей у той самой башни. Все они были в одинаковых пальто, и все смотрели не в камеру, а вверх, будто кто-то звал их. На обороте фотография была надписана:

«1974. Пробуждение начинается».

Клифф знал: дед был не просто архитектором. Он был… чем-то большим. Он видел город иначе.

И он учил Клиффа с детства.

– Что ты видишь, когда смотришь на здание?

– Фасад, окна, форму…

– А что ты чувствуешь?

– Иногда… тепло. Иногда – страх.

– Тогда ты уже начал видеть. Архитектура – это не камень. Это то, что связывает людей с землёй. С памятью. И с болью Когда Клифф был ребёнком, дед часто водил его по старым кварталам Гданьска. Там, где туристы не ходили, а местные смотрели в пол. Он говорил:

– Здесь память не лежит – она дышит. И если ты прислушаешься, то услышишь, как она говорит.

Однажды они остановились у заросшей площади, где когда-то был склад. Дед положил руку на стену и закрыл глаза. Через минуту он сказал:

– Этот дом был не просто складом. Здесь хоронили то, что нельзя было показать. И не только вещи. Людей. Память.

Клифф тогда испугался. А потом привык. Он начал видеть то, что не видели другие. Иногда это были отблески в воздухе. Иногда – звуки, которые не издавал никто. А иногда – сны, в которых Гданьск разговаривал с ним.

Теперь, много лет спустя, он понял: сны были реальнее, чем утро.

С планшета на экране глядел концепт «Храма Трансформации» – стройная, живая структура из стекла, меди и бетона, устремлённая вверх, как пронзённый лучом света маяк. Она была построена не для людей. А для города. Чтобы он мог исцелиться.

На следующий день Клифф вновь отправился в промзону. Он вошёл в ангар, где раньше стояли краны и агрегаты, а теперь царила тишина и влажность.

В центре ангара – яма. Старый резервуар, перекрытый решёткой. Он вспомнил, как дед однажды сказал:

– В этом месте я впервые увидел «зелёную слизь».

Клифф спустился по лестнице и стал напротив решётки. Свет фонарика выхватил из темноты влажную поверхность. И тут он заметил: из-под решётки вытекала тонкая струя. Она словно искала выход.

Он присел. Протянул руку ближе. И почувствовал… отвращение и тоску одновременно. Словно чья-то боль коснулась его разума. Он отдёрнул руку.

Это была не грязь. Это было живое.

Поздно вечером он записывал в дневник:

"Слизь – не субстанция. Это энергия. Боль, вытесненная из истории. Я думаю, дед пытался с ней говорить. Или очищать. Может быть, «Храм» – это не проект, а продолжение его попытки. Только на другом уровне."

Он задумался. Не слишком ли он зашёл далеко? Но всё внутри него отзывалось одним словом: Продолжай.

Глава 2: Трещины

Зал городского совета дрожал не от шума – от тишины.

Плотная, глухая, почти вязкая, она висела между микрофонами, кожаными креслами и строгими костюмами, будто сама промзона протянула щупальца в сердце власти.

Клиффорд стоял в центре. Его голос только что прозвучал – уверенный, спокойный, точный. Он говорил о необходимости немедленной приостановки всех строительных работ в районе, заражённом «зелёной слизью». Но не произнёс этих слов вслух. Только намекал. И этого было достаточно.

– …речь идёт не только об экологии. Речь о будущем города. Энергетика пространства влияет на ментальное здоровье, на безопасность, на ощущение живого наследия.

Его голос затих, но никто не аплодировал. Даже Ковальский, сидевший в первом ряду, лишь сжал кулаки.

Молчание продолжилось.

Затем зашуршали бумаги. Кто-то кашлянул. Председатель городского совета поднял глаза, тяжёлые, мутные, словно пережёванные десятками комиссий и заседаний.

– Господин Новак, благодарим вас за выступление. Мы учтём ваше мнение.

– Это не мнение, – сказал Клифф тихо. – Это предупреждение.

И вышел.

У дверей его догнал Ковальский. Он выглядел напряжённым, но в нём было что-то новое – тень страха, которого раньше не было.

– Ты перегибаешь. Совет – это не враги. Даже если половина из них кормится из рук Вронского.

– Я не могу больше молчать, Ян, – ответил Клифф. – Ты сам видел. Эта слизь – не просто утечка. Это нечто большее. И оно начинает пробуждаться.

Ковальский посмотрел в сторону огромного окна, выходящего на реку. Там, на горизонте, как всегда, клубилась серость промзоны, и одинокий кран замер, словно следил за ними.

– У меня… были сны, – сказал он внезапно. – Странные. Сначала я думал, что это стресс. Но теперь… Мне снится мой отец. Он зовёт меня туда. Показывает какие-то карты, чёрные чертежи. Я просыпаюсь в холодном поту.

Клифф взглянул на него серьёзно.

– Ты знаешь, что ты чувствительный. У тебя сильная связь с прошлым. Возможно, твой отец… не просто снится. Возможно, он что-то хочет тебе передать.

– Он умер десять лет назад, Клифф.

– В этом городе это не всегда важно.

Позднее, тем же вечером, Клиффорд вернулся к себе. В его квартире, у самой черты Старого Гданьска, было темно. Он не включал свет. Сел у окна, смотрел на реку, на покосившийся мост, ведущий в промзону.

Он чувствовал, как тьма сгущается. Не в воздухе – в умах. Люди вокруг начинали спорить, ругаться, болеть. Всё чаще на улицах возникали конфликты, незаметные, но наэлектризованные. Клифф знал – это не просто общественное напряжение. Это реакция на то, что «оно» просыпается.

Он достал старую тетрадь своего деда. На полях – карандашные пометки, даты, схемы. Один лист был особенно исписан – карта города, на которой кружками и линиями были отмечены ключевые точки. В центре – промзона. Вокруг неё – линии, как круги от камня, брошенного в воду.

Он начал понимать: вся система города – как сеть. И слизь распространялась по ней.

В это же время…

Вронский сидел в своём офисе. У него был свой наблюдательный пункт – он смотрел трансляцию с заседания совета. Он перематывал, ставил на паузу, всматривался в лицо Клиффорда.

– Он знает, – сказал он тихо.

Ему никто не ответил. В комнате он был один. Но воздух был плотным.

Вронский наклонился к столу, вытащил ящик. Оттуда – маленькая чёрная коробка, покрытая тонким налётом слизи. Он положил её на стол, открыл.

Внутри – капсула. Мерцающая, дрожащая. Она жила.

– Время пришло.

Ночь над Гданьском была густой, как деготь. В подземельях под бывшей электростанцией, где раньше прятались старые кабели и технические туннели, Ян Ковальский шел медленно, держа в руках старый фонарь. Он чувствовал, как стены дышат – будто всё пространство живое, и не просто живое – настороженное.

Он нашёл этот ход благодаря отцу. На чердаке дома, где хранились пожитки, заваленные пылью и временем, он обнаружил металлическую коробку. Внутри – записка: “Если они вернутся – иди под землю. Ответы там. И будь осторожен. Это не просто туннель.”

Ключ подошёл к старому замку. Дверь скрипнула, и он спустился. Там пахло плесенью, но под этим запахом было нечто другое – как озон, как… ржавое электричество. Он прошёл метров тридцать, пока не упёрся в тупик. Там была странная стена – из бетона, но с вкраплениями меди. В центре – металлический круг. Ян провёл рукой – и почувствовал лёгкий ток.

Вспышка. Он увидел отца. Мгновение, но ясно: тот стоял в этих же туннелях, десятки лет назад, и что-то прятал. Он повернул круг – и открылась ниша. Внутри – ящик, накрытый чёрной тканью. Под ней – старые фото, диаграммы, и карта. На карте были нанесены не просто здания – энергетические точки. Линии, сходящиеся в одном месте.

Промзона. Башня. Там что-то было. Что-то древнее. И отец знал об этом.

Клиффорд, не дождавшись сна, вновь вышел на улицы. Он не мог сидеть на месте. Ему нужно было чувствовать город, пройтись, уловить сигналы. Он шёл вдоль набережной, чувствовал, как земля гудит под ногами. Не шум от машин – а ритмичные, пульсирующие толчки, как сердце. Или как дыхание спящего чудовища.

Он свернул в переулок, где раньше был склад. Теперь там зияла дыра в заборе, а здание стояло полуразрушенным. Он прошёл внутрь. Сразу – запах плесени, сырости и чего-то сладкого. Он узнал этот запах. Слизь. Она была здесь.

Он закрыл глаза. Медленно вдохнул. Сконцентрировался. Внутри – пустота. Затем – искра. Он представил золотую нить, как учил его дед, и вытянул её вперёд. Нить вспыхнула – и осветила тень.

Это был мальчик. Лет 14. Грязный, в рваной одежде. Он сидел, обняв колени, но его глаза… были чёрными. Без зрачков.

– Ты… не должен быть здесь, – прошептал он. – Они идут.

– Кто? – спросил Клифф, пытаясь не нарушить контакт.

– Те, кто живёт внизу. Они кормятся. Им нравится страх. Он здесь – вкусный.

– Ты видел Вронского?

Мальчик закрыл глаза. На секунду – исчез. Растворился. Только след слизи на полу.

Утром Клифф встретился с Магдаленой. Та была как всегда собрана, но в её взгляде мелькала тревога.

– У нас утечка, – сказала она. – Один из советников передал Вронскому всё. Он знал, что ты будешь на совете. Он готовится. Есть информация, что он ищет старую лабораторию. Помнишь, “Капсулу Z”? Говорили, что это миф. А теперь её ищут.

– Она реальна, – мрачно сказал Клифф. – И если он её найдёт – он не просто закроет промзону. Он запустит процесс.

– Какой?

– Обратной трансформации. Не исцеление, а переплавку. Люди перестанут быть людьми. Они станут носителями.

На следующий день Агнешка прислала им снимок – фото с дрона, снятое ночью. На нём – грузовики. Несколько фигур в защитных костюмах. И – контейнер. Он пульсировал. Он жил.

Ночь над Гданьском была словно задержанный выдох города, полный напряжения, как перед грозой. Клиффорд стоял у подножия водонапорной башни, покрытой граффити и пятнами ржавчины. Она возвышалась над всеми, как слепая свидетельница тайн, хранящихся в недрах промышленной зоны. Когда-то башня снабжала весь район водой, но теперь – лишь молчаливо вбирала в себя потоки "зелёной слизи", концентрируя в себе тревогу и боль.

В этот раз Клифф пришёл один. Он чувствовал, что ему нужно остаться в тишине. Он медленно поднялся по скрипучим лестницам, ощущая, как каждый шаг отзывается эхом в теле башни, словно орган, играющий музыку страха.

Наверху, у самой чаши, он сел на ржавую платформу и закрыл глаза. Он пытался сосредоточиться – не на внешнем мире, а на внутреннем. На потоке. На невидимом.

Вдруг – вспышка.

Башня ожила.

Он не почувствовал это в теле – это было что-то глубже, словно сама ткань реальности дрогнула. Из глубины конструкции, где скапливались годы забвения, потянулись энергетические нити – тяжёлые, тёмные, гудящие. Они стремились наружу, словно что-то внутри просыпалось.

И в тот же момент он увидел Эльзу.

Она сидела в своей больничной палате, с открытыми глазами, смотрела в пустоту. От её тела исходили слабые, рваные нити. Но один из потоков – едва заметный – тянулся вверх, к башне. К нему.

Он понял: они были связаны.

Башня стала катализатором, фокусом боли, но и возможностью трансформации. Это место – не только источник хаоса, но и… врата. Возможно, именно здесь он должен построить свой Невидимый Мост.

Он открыл глаза. Воздух вокруг вибрировал. Далеко внизу кто-то закричал – то ли бездомный, то ли чья-то последняя нота отчаяния. Башня отзывалась гулом.

Он чувствовал: что-то надвигается.

– Ты готов? – голос Гуру прозвучал в его голове, словно шелест листвы в пустыне.

Клиффорд не ответил. Он просто встал. Он чувствовал, что следующая ночь изменит всё.

Башня дрожала под ногами, будто в ней дышало нечто огромное. Клиффорд вдруг почувствовал: в стенах, в ржавчине, в бетоне – тысячи голосов. Они шептали, звали, кричали. Их не слышно было ушами, но каждая клетка тела знала: это не призраки, не галлюцинации. Это память.

Он встал на колени и приложил ладони к металлу.

И тут – прорвался поток.

Он увидел образы:

– Ребёнка, бегущего по трубам с глазами, полными слёз.

– Женщину в противогазе, прячущую документы в металлический отсек.

– Мужчину в белом халате, кричащего на кого-то в темноте.

И везде – зелёная слизь, как кровеносная система под мёртвым кожухом реальности.

Клиффорд ощутил, как его собственная энергия начала истончаться. Он должен был выйти из потока, пока не стало поздно. Но тут он увидел отца Эльзы.

Тот стоял в каком-то коридоре с металлическими стенами. Он держал в руках чёрный чемодан и смотрел в камеру. Его аура была размытой, будто он уже наполовину исчез. Клиффорд понял: это не просто воспоминание. Это была впечатанная энергия, словно флешка с древним посланием, оставленным для него.

– Если ты это видишь… значит, ты тоже чувствуешь Энигму. Ты один из нас. Береги Эльзу. Она – ключ. Я… слишком глубоко зашёл. Прости её. Прости меня.

Изображение исчезло, а с ним – и часть сознания Клиффорда. Он едва не потерял равновесие.

Он отпрянул от башни и вдохнул с жадностью. Слёзы текли по щекам, и он не знал, от боли ли, от шока, или от того, что впервые почувствовал суть связи между Эльзой, башней и "зелёной слизью". Это не просто мистика. Это – сеть. Архитектура памяти и страха, пронизывающая город.

Он встал.

– Я построю Мост. Даже если никто, кроме меня, его не увидит.

Башня больше не была пугающей. Теперь она стала отправной точкой.

Клиффорд вернулся домой под вечер. Тишина квартиры показалась ему глухой, почти инородной. Казалось, стены ещё не знали, что внутри него что-то изменилось. Он сел на пол у окна, вглядываясь в потемневший город. Улицы дышали привычной рутиной, но где-то глубоко под асфальтом, под фасадами и привычками – бурлила незримая сеть. Сеть боли, воспоминаний, забвения.

Телефон замигал. Сообщение от Эмилии:

«Эльзе хуже. Она говорит о башне. Что ты сделал?..»

Он не стал отвечать сразу. Вместо этого достал чертёж «Храма Трансформации» и начал вносить изменения. Он рисовал уже не просто здание. Он рисовал структуру очищения. Механизм из света и памяти. Геометрию, способную разрезать хаос и впустить туда порядок. Это больше не было теорией. Это стало потребностью. И тут – стук в дверь.

Осторожный, но настойчивый. Клиффорд замер. Неожиданно – голос:

– Ян Ковальский. Мы должны поговорить.

Он открыл дверь. Перед ним стоял тот самый депутат, лицо которого он видел на плакатах в городе. Но сейчас он выглядел иначе: измотанным, тревожным, почти потерянным.

– Вы… вы тоже это видите? – спросил Ковальский, не заходя.

– Что? – насторожился Клиффорд.

– То, что скрыто. То, что шевелится под улицами. То, что было в башне.

– …Да.

– Мне нужна ваша помощь. Она приближается.

Пауза. Два человека, разделённые страхами, вдруг ощутили общую точку. И в этот миг Клиффорд понял: он не один.

Глава 3: Союзы

Клиффорд стоял на каменном мосту у пересечения Старого Канала. Мост был заброшен, покрыт мхом, как и всё вокруг в этом районе – но именно здесь он чувствовал нечто важное. Нити. Сотни энергетических нитей, слабых, затоптанных, но всё ещё живых, проходили под ним – по земле, по воздуху, по прошлому. Он слышал их еле уловимый шорох. Город шептал, и с каждым днём – всё громче.

За спиной послышались шаги. Ковальский. Он прибыл вовремя, как и обещал. Не как чиновник, а как человек.

– Ты всё ещё слушаешь город? – спросил он с иронией, но без насмешки.

– А ты всё ещё притворяешься, что он мёртв? – ответил Клифф.

Ковальский кивнул, прислонился к перилам.

– Я нашёл кое-что. Старые акты на землю. Не все зоны промзоны принадлежат Вронскому. Некоторые – юридически ничьи.

– Это шанс, – сказал Клиффорд. – Даже если одна трещина появится в его схеме – она разрастётся.

Ковальский достал из куртки тонкую папку.

– Но есть одно "но". Чтобы доказать это – нужны архивные книги. Те, что были вывезены в 90-х.

– Йозеф? – сразу понял Клифф.

– Именно.

Тем временем, в другой части города, Магдалена поднималась по скрипучей лестнице в старый чердак. Её журналистское чутьё подсказывало: она близка к разлому. Там, наверху, жила бывшая помощница Вронского – женщина по имени Ирэна, о которой все давно забыли.

Ирэна открыла дверь медленно. Она была худа, одета в старый вязаный свитер, но глаза её были как бритвы.

– Ты пришла за правдой?

– Я пришла за чем-то большим. За голосами, которых он заставил замолчать. Ирэна усмехнулась.

– Тогда заходи. Только запомни: всё, что скажу – может быть использовано. Против всех.

Клифф и Ковальский встретились с Йозефом в маленькой галерее при кафедре урбанистики. Йозеф, несмотря на возраст, был собран и точен, как всегда. Он достал карту – старую, как само здание.

– Вот она. Зона, где ты хочешь построить Храм. С юридической точки зрения – это "энергетический анклав".

– Что это значит?

– Это значит, что здесь накапливалась энергия десятилетиями. И что любые действия на этой земле – усиливаются.

Клифф вздрогнул.

– Значит… Храм может не просто исцелить. Он может трансформировать саму природу этой зоны.

Йозеф кивнул.

– И именно поэтому Вронский хочет её уничтожить.

В подвале университетской библиотеки пахло плесенью, клеем и временем. Йозеф вел Клиффорда и Ковальского по коридорам, которые помнили реформы, оккупации и революции. На стенах висели пожелтевшие фотографии – почти все с выцветшими глазами. Они не смотрели, они наблюдали.

– Здесь, – сказал Йозеф, открывая дверь ключом, похожим на штыковой шрам. – Комната №12. Никто сюда не заходил двадцать лет.

Внутри были деревянные ящики. Папки. Связки. Молча они начали просматривать документы. И вскоре – нашли то, что нужно. Договоры времён советской приватизации, составленные с ошибками, подписанные без согласования.

– Смотри, – Йозеф указал на строку. – Участки, через которые проходит канал энергетической зоны, не были переданы в частную собственность.

– Значит, Вронский строит на чужом?

– Нет. Он строит на ничьём. А значит, по закону, мы можем заявить о публичной инициативе.

Ковальский выпрямился. Его лицо стало спокойным и жёстким.

– Это наш шанс. Это будет удар в сердце.

Клифф кивнул. Но внутри чувствовал другое – это был только первый круг в лабиринте.

Тем временем, в кафе на углу улицы Святых Близнецов, Магдалена расшифровывала записи Ирэны. Почерк был дрожащим, но слова – острыми:

"Вронский пришёл ко мне не как бизнесмен. Он пришёл как посвящённый. Он говорил о городах как о сосудах, которые можно наполнить. И что Гданьск давно забыт и запущен. Он хотел очистить его от слабых, чтобы построить что-то новое. Только новое – было построено на страхе."

Магдалена сделала копии и отправила их Агнешке.

– У нас на руках не просто коррупция. У нас идеология. Манифест уничтожения под видом модернизации.

Агнешка сразу же запланировала публикацию.

– Это будет громко. Но будь готова – он не простит.

В тот же вечер Клифф сидел один у башни – той самой водонапорной, что стояла как страж между мирами. Он чувствовал пульсацию в земле. Энергия нарастала. Словно само место готовилось к чему-то.

Он закрыл глаза. Появился Гуру.

– Твоя энергия растёт, – сказал тот. – Но сила – не в накоплении. А в соединении.

– Я собираю союзников. Я строю коалицию.

– Нет. Ты строишь мост.

Гуру исчез, но оставил после себя светящийся след, который уходил в темноту города.

Утро в библиотеке было почти торжественным. Йозеф вручил Клиффу отсканированные документы, аккуратно вложенные в конверт. Бумаги были старые, но с юридической точки зрения – взрывчатка.

– Если ты выложишь это правильно, – сказал Йозеф, – они не смогут отмыться. Даже если купят половину суда.

– Мы сделаем это публично, – ответил Клифф. – Не будем играть в их правила. Мы создадим свои.

Он вышел в холодный воздух с ощущением, будто держит в руках старинный артефакт, способный изменить историю. Вдалеке гудел город, но теперь он казался не врагом – а союзником.

На другой стороне города Магдалена вошла в редакцию "Гданьский Курьер". Агнешка сидела за монитором, окружённая чашками с остывшим кофе и записями.

– Мы не просто публикуем статью, – сказала Агнешка. – Мы запускаем кампанию.

– Ты уверена, что мы готовы?

– Нет. Но правда не ждёт, пока ты будешь готов.

Магдалена улыбнулась. Эти женщины были больше, чем журналисты. Они были связующим звеном. Ещё один тип моста.

Тем вечером Клифф созвал встречу в старом зале городской палаты. Пришли те, кто раньше молчал: студенты, активисты, бывшие рабочие завода, архитекторы, учителя, даже один священник. Зал был почти полон.

Клифф встал перед ними. Его голос дрожал, но нити, тянущиеся от него, были крепки.

– Мы не просто защищаем землю. Мы защищаем память. Мы защищаем энергию.

– Этот город дышит болью. Мы можем застроить её бетоном. Или – преобразовать.

– Я прошу не верить мне на слово. Я прошу вас – почувствовать.

Он провёл короткую медитацию. И в тишине зала участники почувствовали то, что не выразить словами. Они ощутили связь – с землёй, друг с другом, с будущим.

Когда он открыл глаза – зал молчал. Но это была не тишина страха, а тишина осознания. На следующий день в городском совете вспыхнул скандал. Публикация Агнешки взорвала медийное пространство. Заголовки гремели:

"Забытая зона – не забытые грехи"

"Токсичные инвестиции Вронского"

"Кто строит на костях?"

Вронский, несмотря на влияние, не мог молчать. Он срочно собрал пресс-конференцию.

– Это клевета! – орал он, искаженным лицом в объективы. – Псевдожурналисты, городские сумасшедшие и неудачники! Я подам в суд!

Но публика уже сделала выбор. Люди комментировали, делились, обсуждали. И главное – начали вспоминать.

Одна женщина рассказала в блоге о том, как её брат работал на складе в промзоне и заболел странной формой рака. Другой мужчина выложил видео, где в ночи с промзоны выезжают фургоны без номеров.

Интернет разносил их голоса, как ветер пепел.

Между тем, Клифф и Ковальский собирались с новыми союзниками в подвале старого муниципального театра – временном штабе сопротивления. Обстановка была скромной: флипчарт, термос с кофе, ноутбук. Но атмосфера – как в подпольной республике.

– У нас есть три цели, – сказал Клифф.