Дама

Последние годы Кока провела в психиатрической больнице под Ленинградом, теряя рассудок. Скончалась в 1979 году в возрасте 89 лет. Ира навещала ее до последнего. Своих детей у Коки не было.

Это она дала деньги сестре на отдельную ленинградскую квартиру. Первый кооператив в городе – чуть в стороне от Московского проспекта, на улице Победы. Чтобы детям было где заниматься. Ирине исполнилось 13, когда семья переехала в новое жилище, состоящее из трех комнат: каждое поколение получило место для самопроявления.

Марья Федоровна и балалайка

В пять лет Ира, едва проснувшись, не умываясь, в ночной рубашке, открывала крышку рояля и что-то бренчала. Ведь все вокруг играли: брат, мама, папа. Кроме бабули, которая пекла вкусные пирожки и содержала в чистоте дом. И ленинградский, и тот, что в Усть-Нарве. До сих пор это семейная дача. До сих пор знакомые называют ее "Шарлоттен хаус". Лет с тринадцати Ира ездила туда летом одна и жила припеваючи, пока подтягивались остальные члены семьи.

Услышав дочкины попытки музицировать, мама начала с ней заниматься. А когда уезжала на гастроли, рядом с инструментом садилась бабушка, нот не знавшая, но в молодости имевшая хороший голос и певшая в кирхе на клиросе.

Нина Николаевна в 1966 году на Всесоюзном конкурсе в Москве аккомпанировала на рояле ученику ленинградской музыкальной школы при консерватории Михаилу Майскому, ставшему впоследствии знаменитым виолончелистом (уже много лет живет за рубежом). Членом жюри конкурса был Мстислав Растропович. Тогда Нина Николаевна с ним и познакомилась. Спустя некоторое время состоялся конкурс им. Чайковского, где Ленинград представлял Майский, остальные – москвичи, ученики Растроповича. Мстислав Леопольдович взялся опекать Михаила. И Нину Николаевну. Она вспоминает, как во время занятий с учениками он садился за рояль и играл так, что она думала: мне еще учиться и учиться. Хотя сам Растропович настолько оценил ее профессионализм, что свои уроки без нее не мыслил, отчего московские коллеги Нины Николаевны обижались и завидовали: почему концертмейстер из Ленинграда, неужели столичные хуже? В конце 60-х Нина Николаевна вместе с воспитанниками Растроповича ездила на международные конкурсы и получала дипломы "за лучший аккомпанемент".

Мама много рассказывала дочери о Растроповиче, поскольку была очарована им и нуждалась в слушателях, которым можно передать это очарование. Впоследствии Нина Николаевна вздыхала: "Окружающие подозревали между нами роман, странно, что он на самом деле не случился". Один из мужей Понаровской – доктор Дима – очарует ее и тем, что внешне напомнит Растроповича, а взаимоотношения Мстислава Леопольдовича с супругой – Галиной Вишневской – осядут в голове Ирины идеальным браком. Она с удовольствием вспоминает рассказы мамы о Растроповиче: "Он мог приехать на концерт в безумном перламутровом костюме и шерстяных носках. Потом выходил на улицу, и ученики начинали льстить ему: "Как удачно вы подобрали костюм под цвет "Мерседеса". Он отвечал: "Это я машину под костюм выбирал". У него были любимые духи "Магриф". Он обливался ими, как из лейки. Вокруг говорили: "Ах, какой у вас парфюм!" А он улыбался: "Это я так потею". Искрометность обаяния и таланта в мужчине всегда завораживали и маму, и дочь. Но только оставшиеся на расстоянии вызывали их благоговение и интерес пожизненно. Те, с кем судьба обручала, не удерживались на пьедестале.

В семь лет Ира поступала в музыкальную школу при консерватории, где учился брат и работала мама: простучала заданный ритм, сыграла мелодию от одной ноты до другой, спела песню – первую строчку вслух, вторую про себя, третью опять вслух, не сбиваясь с тональности, – и заработала "четыре с плюсом", проходной балл.

А дальше было так: "Отучилась я два месяца, и вдруг маме говорят: ваша дочь отчислена. Училась я по классу фортепиано на одни пятерки. Конечно, мама удивилась. Ей объяснили: нам не нужен второй Понаровский, имея в виду Сашу, который по специальности шел очень хорошо, а по другим предметам всех педагогов замучил. Потом мы узнали, что по звонку нужно было принять девочку, которая недобрала баллов". А так как количество учащихся ограничено, то новичок не мог быть принят, пока кого-то не "ушли". И отметки Иры вымарали из журнала черной тушью.

Нина Николаевна впервые в жизни пошла в райком партии, где услышала, что ребенка из первого класса, от первой учительницы может вырвать только смерть. "А что делать, если "смерть" в лице директора запретила ходить в школу? – Все равно водите".

И мама водила. По распоряжению директора, на входе перед началом занятий стояла классный руководитель и со слезами на глазах отгоняла бывшую ученицу от школы. А потом сам директор вызвал Нину Николаевну и пригрозил увольнением за использование служебного положения. И мама говорила дочке, просившей разбудить ее пораньше, чтобы повторить сольфеджио: ты сильно кашляла ночью, посиди дома, полечись. Дочка требовала горчичники и плакала. Ей хотелось именно в ту школу. Потому что там Саша, мама, там девочки перед учителями приседают в реверансе, а мальчики склоняют головы.

Но родители уже устраивали ее в обычную школу, причем под угрозой штрафа за прогул четверти. Был вариант: в Центральную Музыкальную Школу при московской консерватории. Но материнское сердце возмутилось: такую маленькую в интернат при живых родителях! И ждала Иру в средней школе незабываемая учительница Марья Федоровна, которая не ленилась принести в класс балалайку, вызвать Понаровскую к доске и сказать: эй, музыкантша, сыграй-ка нам на балалайке. Это она организовала такое трио: один на ложках, другой на треугольнике, а этой – балалайку. Чтоб не воображала.

"Однажды в школе был утренник. Я училась во втором классе, – вспоминает Понаровская, – а мы тогда носили простые чулки в резинку, колгот не знали, мне же все эти чулки были коротки, потому что ножки толстые. И мама купила безразмерные эластичные – специально для праздника. Она сама таких не имела. Марья Федоровна выставила меня перед классом, задрала мне юбку и кричала: какой позор, что ты носишь такие чулки!"

Не Марью ли Федоровну вспоминала потом Ирина, уже будучи певицей, когда слышала язвительные реплики по поводу частой смены нарядов и вопиющей шикарности облика? Спасибо учительнице, ставшей одной из тех, кому противоречит Понаровская всю жизнь.

В школе ей резали бритвой платье, потому что единственное в классе оно было не простое, а плиссированное – мама сшила.

Приходила Ира домой, сдерживая слезы, а по утрам, когда собиралась на занятия, ее рвало. Съест что-то, а оно тут же обратно. Врач определил невроз. Это у нее рефлекс выработался, как у собаки Павлова, – на унижения. Школой тошнило – от Марьи Федоровны пыталась освободиться.

Три года длились муки. Одновременно она ходила в районную музыкалку, где педагог лупила ее по пальцам, приговаривая: не донесла, не донесла… Какой-то образ она, видите ли, не доносила. Зато продолжала нести в себе мечту о настоящей школе.

Нина Николаевна: "Через год Ира опять поступала в десятилетку при консерватории. По сольфеджио получила уже четверку, то есть слух якобы стал хуже. К третьему поступлению готовилась с очень хорошим педагогом, но ее снова не приняли, сказав, что дрессированные обезьянки им не нужны. Когда Ире сообщили результат, она вышла ко мне с полными слез глазами и сказала: "Мама, ты только не огорчайся, я и в четвертый раз пойду сдавать". Но вдруг среди года директор вызвал меня к себе и говорит: "Есть возможность взять вашу дочь на арфу". Оказывается, Таня Гринденко, известная нынче скрипачка, переехала вместе с родителями в Москву, и освободилось место в классе струнных инструментов. А Ире хоть на тарелках играть, лишь бы в этой школе. И до восьмого класса она была арфисткой, попутно занимаясь на рояле".

Одноклассники звали ее Поня. Это не обижало, потому что у папы среди коллег было такое же прозвище.

Девочка Таня, которую в первый класс взяли по звонку на место Иры, стала в школьные годы ее лучшей подругой. Но так и не узнала, какую роль сыграла в детстве Понаровской. Пианистки из нее потом не вышло, поступила в Литературный институт и работает преподавателем русского языка и литературы. А вторая школьная подруга Света – скрипачка в оркестре Мариинки. Вот и все, кому Ира доверяла девичьи секреты. "Мы много разговаривали, строили планы. Говорили и о мальчиках, и о тряпках, и о прическах. Бегали в мороженицу на Невском проспекте. Больше всего я любила мороженое с орехами, а еще кофейное и фруктовое в стаканчике по семь копеек".

Родители Светы танцевали на сцене Кировского театра оперы и балета (Мариинки). Ездили на гастроли за границу и привозили оттуда красивые вещи. И были у Светы туфельки: коричневые, перламутровые, остроносые. И так они ей шли, потому что сама девочка походила на куколку: миниатюрная, тоненькая, с узкой ножкой. Ира могла весь урок разглядывать эти туфельки. Смотрела и понимала, что ей таких не иметь.

А еще Света приносила в школу бутерброды с импортной ветчиной. Не то чтобы Ирина питалась непонятно чем, но та ветчина осталась в ее памяти, как бред какой-то, как грезы о Прекрасной даме. В разные годы эта "Дама" принимала разные обличья. Бывала и туфелькой, и бутербродом.

Кстати, еще о туфлях. Как-то подруги собрались в театр, и Ира без спросу обула мамины. Что ей за это было! За "без спросу". Но очень хотелось выглядеть взрослой и нарядной.

В старших классах она ходила в перешитой маминой черной юбке и папиной темно-синей трикотажной рубашке. Бабушка случайно постирала ее в горячей воде и та села. А чтобы как-то разнообразить одеяние, Ирина то заправляла рубашку в юбку и надевала лаковый поясок, то носила поверх юбки и в кармашек вкладывала платочек в горошек, то повязывала косынку вокруг шеи, расстегивая верхнюю пуговицу, то галстук носила, то косынку брошкой закалывала. И окружающие говорили, что Понаровская меняет наряды. С одной юбкой и рубашкой.

Видимо, каждая новая деталь чуть-чуть меняла ее сущность: пунктир походки, штрихи эмоций, блеск глаз. И впоследствии так. То она на сцене Клеопатра, то Мария Стюарт, то Миледи из "Трех мушкетеров". Образы сострадательные и величавые. Это и благодаря разноцветным парикам такое разнообразие. Но до него еще жить.

Просто уже в восьмом классе учителя стыдили ее за то, что она якобы носит шиньон. У нее же были очень длинные волосы, и Ира по-разному их укладывала. Чтобы доказать отсутствие шиньона, приходилось раскалывать и распускать. После девятого класса вовсе устала от волос. Заплетать косу приходилось просить бабушку, а Ире хотелось чувствовать себя самостоятельной. И она упросила маму состричь волосы хотя бы до плеч. Стала носить конский хвост – кожа на висках при этом слегка натягивалась, глаза приобретали кошачий разрез, а брови, как у лани, становились еще крылатее. Все это Ира подмечала: что идет, что нет. Например, мини было противопоказано с толстыми ногами, значит, юбки и платья нужны удлиненные.

Полноте она объявила войну в том же девятом. Ее переломный возраст. До этого не страдала: пышка так пышка, зато ни в чем себе не отказываешь – берешь булку, разрезаешь вдоль, намазываешь каждую половинку вареньем и запиваешь лимонадом!

По сей день ее иссушенное голоданием, диетами, раздельным питанием и прочими оздоровительными акциями тело завидует женщинам, которые могут есть все и не поправляться. Только железная воля Понаровской способна держать фигуру в заданных рамках.

А было время, когда на ехидные реплики брата: "Ты такая толстая, мальчики тебя не будут любить!" – она отвечала: "Мужчины не собаки, на кости не бросаются". Сам же Саша выглядел, как скелет. Приносили им по шоколадке, он свою с радостью скармливал сестре. Любил ее очень – подходил к кроватке с маленькой еще Ирой и целовал в попку, в ножку, что подворачивалось.

В 15 лет Саша заболел – массу всяких недугов обнаружили. Вот тогда уже ему доставалось самое лучшее. И сестра не возражала. На много лет вперед она привыкла съедать от курицы только крылышко, потому что ножку отдавали Саше.

Старший брат – это вера сестры в собственную защищенность. Надежный мужчина, который любит тебя просто потому, что ты ему родная. Одна кровь. И все последующие вздохи Ирины: "Муж не родственник" – выдают тоску по тем – детским – отношениям девочки и ее брата.

Школьных романов у нее не было. Нравился в девятом классе молодой преподаватель математики. Но это скорее праздник глаз, не более: старше неинтересных сверстников и моложе других педагогов. Мама еще помнит мальчика, в один день с которым Ира родилась: "Виделись они чаще летом, потому что наши дачи располагались по соседству. Со мной она не откровенничала, просто я слышала, как подружке рассказывала про Славика. Они редко встречались в городе. Как-то он пригласил ее на день рождения. А Ира не знала точного адреса, и ей не понравилось, что он не предложил ее встретить. В общем, она не пошла, хотя была влюблена". Для нее очень важны внешние атрибуты отношений: как обставлено. Таков ее рок во всех последующих влюбленностях. Сама же она о своей первой любви сказала так: «Первая любовь у меня случилась после школы. В школе я была такая непрезентабельная, хотя мне говорили, что я самая красивая несмотря на то, что такая пухленькая, но это понимали учителя, а мальчикам нравились другие девочки. Я была тихая, все время в себе. Я и сейчас немножко в себе, хотя в общении откровенна, но у этой откровенности есть пределы». А первый поцелуй в ее памяти не сохранился, или она просто не захотела напрягать память: «Первый поцелуй – это так страшно, в таком нерве, что легко может забыться. Первый поцелуй всегда же по страсти, по чувству, во всяком случае так должно быть. А когда чувство – это же сознание теряешь, все улетает куда-то. Он может быть очень сладким, но из-за того, что исчезает контроль, ты не помнишь, какой он. Так же, как не помнишь первую ночь с мужчиной, которого безумно хочешь. И, как правило, она неудачная, нервная, и ты не понимаешь, хорошо тебе или плохо». Однажды она обмолвилась, что «первая ночь» у нее случилась в девятнадцать лет.

Телесные муки

Почему Понаровская начала худеть? Потому что начала петь. Миллион раз посмотрев французские фильмы "Шербурские зонтики" и "Девушки из Рошфора", Ира дома тихонько воспроизводила голосом мелодии, да так точно, что даже музыкально неграмотная Шарлотта взмолилась: покажите вы ее кому-нибудь, она так славно поет! На что Виталий Борисович вспылил: "Что вы делаете из нее певицу?!" Нину Николаевну окружали классические музыканты, это отец обитал в эстрадном мире, работая с тогдашними кумирами: Беном Бенциановым, Эдуардом Хилем, Симоном Коганом. Папа казался Ире настоящим артистом: у него гастроли, он выходит на сцену. Она стояла за кулисами его концертов и смотрела на публику. Может быть, как на Светины туфельки.

В общем, папа уступил Шарлотте. Бабушка была самым близким Ирине человеком в семье: как спали бок о бок, так и жили сиамскими близнецами. Бабушка и определила ее млечный путь. Виталий Борисович отвез дочь к Лине Борисовне Архангельской, великому питерскому педагогу по вокалу. У нее сотни учеников на эстраде. По словам Ирины, эта бравурная, пышная женщина с изумительными карими глазами и длинными бархатными ресницами была очень заразительным преподавателем и добрейшей души человеком. К ней хотелось ходить и ходить.

На первом занятии Архангельская ничего особенного не сказала: посмотрим. Но Ира уже загорелась. К ее влечению отнеслись всерьез, ей выказали доверие – значит, тьму шишек набьет, массу башмаков износит, связки в канат скрутит, но до самых основ дотрудится. Так у нее во всем. Научиться плавать? Бухнется в воду и пока не поплывет – не вылезет. Кататься на велосипеде? В синяк превратится, но не бросит, пока не поедет. Роликовые коньки? Нет проблем. Все, за что берется, узнает досконально. Чтобы, выступая, не нарваться на насмешку.

Кроме занятий у Лины Борисовны Ирине хотелось еще чего-то, связанного с пением. Она услышала по радио, что ансамбль "Калинка" ищет солистку и в Театре эстрады состоится прослушивание. Отправилась самостоятельно. И ее оскорбили – выставили за дверь со словами: не с такой фигурой идти на сцену. Помнит ли тот музыкант, глядя на нынешнюю Понаровскую, о своем вкладе в ее внешность?

Как сказала Нина Николаевна: "Ее похудание – это мои морщины. То она пила какие-то таблетки, то ничего не ела. Как-то поехали с ней в Сочи, и в доме отдыха все удивлялись: ее еда состояла за целый день из стакана сока и яйца. От хлеба отказалась. Не знаю, в кого она такой стоик. Если стрессовая ситуация, я совершенно теряю голову, а она сконцентрируется, все спокойно обдумает и найдет выход. На художественную гимнастику себя определила. Педагог противилась: как можно заниматься при такой полноте? Но Ира все-таки уговорила принять ее. Она была пластичная, с хорошей растяжкой. И в итоге стала кандидатом в мастера спорта. Что она еще делала! Нарезала полиэтиленовую пленку, клала на нее вату и обматывала ноги компрессами. Летом, в жару! Коллеги мне говорили: она с ума сошла, останови ее, на экзамене по гармонии сознание потеряла! Когда я устраивала ей скандалы из-за таблеток, которые она без конца пила, она отговаривалась тем, что раз их продают без рецепта, значит безвредны. Потом начала их прятать от меня: за подкладкой сумочки, в юбке. Я думаю, что почки она себе тогда посадила".

В девятом классе Ира попробовала экспериментировать с косметикой, до этого часто всматриваясь в мамины манипуляции перед зеркалом. В том же году песню в ее исполнении передали по радио. На школьных вечерах она уже пробовала голос, и однажды соседка по парте Лора Квинт, занимавшаяся на композиторском отделении, сообщила Понаровской, что написала песню и почему бы той не спеть. Она же договорилась о записи на радио. Произведение называлось "Аве Мария". Помните март 53-го, когда другую "Аве Марию" без конца передавали репродукторы? Под ту мелодию Ира родилась, чтобы через пятнадцать лет исполнить песню с таким названием.

На занятиях у Архангельской Ирина избавлялась от звукоподражания. Она росла на записях Бернеса, Кристалинской, Пахоменко и особо любимой Лидии Клемент, очень популярной и рано ушедшей из жизни. По словам Понаровской "она была очаровательным, женственным созданием, как Роми Шнайдер".

Композитор Александр Колкер, муж Марии Пахоменко, вспоминал: "Лидия Клемент. Мы жили вместе на даче в Кириловском. По дороге не Выборг. У Лиды с мамой там был свой домик, а мы снимали комнату, чтобы вывозить на лето дочку. Загорали вместе, на озере. Как-то я заметил, что Лида заклеивает пластырем родимое пятно на ноге… Она умерла в двадцать четыре года. Лида была красивой и талантливой. Умирала она под звуки "Карелии". В тот скорбный день Центральное радио передавало эту уже очень популярную песню двенадцатый раз".

Но свойственный этим исполнителям приглушенный камерный стиль совсем не вязался ни с голосом Понаровской, ни с темпераментом. Лина Борисовна выявляла собственный тембр будущей певицы. Это то, что и сейчас блестит в ее оправе, когда голос с диапазоном в три октавы устал, утратив чистоту и звонкость.

Первый брак и "Поющие гитары"

Школу Ирина закончила на "отлично". Выпускное сочинение писала по роману Чернышевского "Что делать?" – о новых людях. Свободных тем она не любила. Ей нравится оценивать конкретную ситуацию в жизни другого человека. Чужую беду руками разведет, на своей может застрять надолго, вплоть до момента, пока не явится какое-нибудь доверенное лицо, чтобы убрать с ее пути помеху. Понятие "новые люди" ее не очень увлекало, она уже тогда тяготела к уходящей натуре: дуэлям за честь дамы, культу женской ножки в Галантный век, пажам, кринолинам, шлейфам, балам… Многие в конце двадцатого века присвоили себе право раздавать дворянские титулы по собственным симпатиям и корысти ради. Мало кто научился носить фрак и пользоваться столовыми приборами. Мелочи, которые выдают истинное происхождение новоявленных графов и князей. Понаровская не нуждается в бумажном титуле.

Педагоги в школе хвалили ее руки, говорили, что они одинаково хороши и для струнных инструментов, и для клавишных. Нина Николаевна, послушав на экзамене игру дочери, заметила: "Если закрыть глаза, такое ощущение, что играет здоровый мужик". Звук получался сильный и красивый. В жизни эти руки не только клавиши перебирали, но и вязали, составляли букеты, вешали люстры, вбивали гвозди, паяли антенны, чинили кошельки и туфли. Женщина, готовая к любым неожиданностям, в том числе одиночеству. Впрочем, скоро появится муж.

А пока один из первых в стране вокально-инструментальный ансамбль "Поющие гитары" искал солистку. Художественный руководитель коллектива Анатолий Васильев хорошо знал папу Ирины по совместным гастролям. И в какой-то точке времени и пространства их пути снова пересеклись, чтобы один сказал про нужду, а другой предложил: послушай дочь.

В сентябре 1971 года у Понаровской начались занятия в консерватории. А 6 ноября она стояла на сцене с "Поющими гитарами".

На фортепианный факультет Ирина поступила на вечернее отделение, потому что решила работать. Хотелось не быть семье обузой и обрести независимость. Недолго потрудилась концертмейстером в музыкальной школе. Пусть это были еще детские игры, но она успела почувствовать преподавательские задатки. С годами они разовьются.

"Поющие гитары" доверили ей две сольные песни: "Неприметная красота" и "Вода бывает горькая", а в балладе "Саласпилс" – вокальную импровизацию. Само звание солистки казалось королевским титулом. "Я никогда не блистала в школе, не была лидером. Ровная, крепкая ученица. Я не пела в хоре первым голосом. Стояла во вторых сопрано в последнем ряду".

Крепкий середняк – существо, которое как будто не выделяется, и потому к нему не предъявляют высоких требований, даже словно не замечают. И тем самым дают шанс однажды всех удивить собой. И себя тоже. Будто в игре в прятки, середнячок неожиданно выскакивает из укрытия, когда его уже соскучились искать. И только он один, затаив дыхание, рассчитал миг собственного явления: вот и я! – и все в отпаде. И нет больше середнячка. А есть открытие: личность! Что снится второму сопрано из последнего ряда?

Знакомые сообщили Нине Николаевне: "Видели Ирину в метро – на лице грим, ресницы наклеены, на голове парик, с ума, что ли, спятила?!" На втором курсе консерватории вообразила себя артисткой, и какой не сцене стояла, такой и в транспорте ехала. Чтобы продлить праздник.

Весной 1972 года «Поющие гитары» месяц гастролировали по Германии. Туда спустя три года Ирину позовут на первый в ее жизни конкурс. А пока она вышла замуж.

Избранник играл в ансамбле на клавишах. По скупым воспоминаниям Ирины, он был талантливым музыкантом. Она любит талантливых. Выбор такого человека возвышает и придает значимости выбравшему. Не считающая себя одаренной личность ищет дар на стороне. Но это, как клад: вещь приятная, выгодная и опасная – ко многому принуждает, подчиняет.

В 20 лет женщины их семьи уже бывали замужними. И бабушка Шарлотта, и Нина Николаевна. Ирина не устояла перед традицией. Григорий Клеймиц был старше на восемь лет. На свадьбе, состоявшейся у них дома, Ира ушла в туалет и почему-то плакала. Прощалась с независимостью?

Их брак длился полтора года. Первый муж подарил ей уверенность в том, что замужество в ее жизни уже было. Важный успокоительный момент для женщины в глазах окружающих.

К тому периоду относится памятный ночной страх Ирины. Как-то на гастролях она осталась одна в гостиничном номере, муж ушел к друзьям играть в карты, а она лежала с закрытыми глазами, но, как уверяет, не спала. И вдруг увидела рослого, небритого мужика с большим ножом. Он вошел в комнату с балкона и направился к ней. А она не могла открыть глаза, раздирала веки руками, и ничего не получалось. Когда, наконец, открыла и огляделась – никого не было.

Это к ней второй раз серый волк приходил. Первый являлся в шесть лет: в таком же сне наяву она увидела склонившегося над ней зверя. Тот будто сошел с картины, висевшей над ее кроватью. И тоже с трудом удалось разлепить глаза. К чему это? К прозрению? К решительному поступку?

Для Нины Николаевны распад молодой семье стал трагедией: "Я очень любила Гришу, дружила с его родителями. Мне казалось, что с ним в дом вошло счастье. Такой общительный, совершенно родной. И когда Ира его оставила, мы с ним валялись у нас дома на ковре и рыдали. У его матери ноги отнимались, так она Иру любила. Пытались придумать, как ее вернуть, вплоть до того, что надо ему силой увезти жену на Дальний Восток, избить и оставить на полгода взаперти. Хотя понимали, что на кого-то это, может, и подействует, а Иру только обозлит. Она все сделала спокойно и тихо. Я в это время была на даче. Она позвонила и сказала: мама, не волнуйся, я так решила. А спустя какое-то время Гриша сам признался мне, что виноват – переспал с соседкой. Ира это знала и молчала. Я бы на ее месте сразу выпалила: да он мне изменил! Я же с ней тогда полтора года не разговаривала! Поначалу кричала на нее, готова была измордовать, говорила: лучше б у меня дача сгорела, чем ваш развод пережить! А она гордая и скрытная, все в себе держала. Гриша потом мне говорил: у меня, наверное, будут жена, дети, но я все равно стану жить воспоминаниями о том, что было у нас с Ирой". Спустя много лет Понаровская уточнила, что не измену мужа не перенесла, а лень и нечистоплотность в отношениях.