Дама

Алла Перевалова

Дама

Вступительная

Эту книгу (хотя не совсем эту, у нее и название было другое – «Ирина Понаровская. Биография») я написала в 1997 году. Тогда же ее выпустило в свет издательство «Захаров». А в 2007 я доработала текст (частично переписала и дополнила).

Моя героиня – самая неформатная певица нашей страны (слово «неформатная», по-моему, означает нестроевая, то есть не вписываемая в армию середняков-стандартников). Она всю профессиональную жизнь на отшибе, особняком. Особенно, когда процветают дилетанты. Никогда не умела выгодно дружить, ублажать и лицемерить. Она живет по таким принципам, которые были уместны разве что в среде декабристов (и их жен), насколько мы это знаем по школьной программе. И вон как те пострадали.

С этой женщиной мечтали переспать едва ли не все мужчины страны (и сейчас мечтают), но мало кто из них стремился помочь ее карьере. Наверное, дело в ее собственном отношении к этому. Если речь о любимом человеке, то такому она сама готова была служить. А если речь о расчете, то она не шла на подобные сделки, чтобы не чувствовать себя: а) униженной и б) зависимой.

В минуты отчаяния она говорит, что такая как есть она здесь (на Родине) не уместна. Поэтому я выбрала героиней именно ее. Была мысль сделать двойной портрет, провести параллели: Пугачева и Понаровская. Но о Пугачевой и так много написано, и все понятно. Тридцать лет назад наша страна потянулась за ее дудочкой. И до сих пор расхлебывает: по-моему, не без ее влияния и потакания на нашей эстраде поет то, что поет. Ирина Понаровская – это скорее обобщенный образ людей, по которым тоскуешь, сидя в чрезмерной простоте, даже в упрощенности, как в нищете. В стране, где певицей номер один делают Пугачеву, а остальных задвигают в бэк-вокалистки, нет места этике и эстетике Понаровской.

Я не люблю разговоров о том, что она родилась не там и не тогда. Родилась – значит, понадобилась. Рано или поздно это сработает: не современники, так потомки поймут предназначение. А пока я считаю, что Ирина Понаровская – это высокая планка для нашего общества, которое любит цитировать: мол, красота спасет мир. Не так. Красотою спасется мир. То есть не она а ля Брюс Уиллис должна вытаскивать мир из пропасти, а мир должен сделать над собой усилие, чтобы красотой себя доработать.

Самый объективный взгляд на человека – это взгляд влюбленного. Если вам кажется, что этот взгляд обманчив, так как спустя время вы открываете в человеке не слишком-то приятные черты, это не значит, что поплохел он, просто потускнела, а то и выдохлась ваша любовь. Влюбленный открывает в человеке то хорошее, что в каждом есть. А плохое и открывать незачем – пусть задохнется в безвестности.

Кто такая дама?

В словаре русского языка С.И. Ожегова есть три вида:

1. Женщина из интеллигентских, обычно обеспеченных городских кругов (устар.). Например: Дама сердца (возлюбленная; шутл.). Классная дама (надзирательница в женском учебном заведении до революции).

2. Женщина, танцующая в паре с кавалером.

3. Игральная карта с изображением женщины.

Все подходит. На первый взгляд, она дама червовая: сердечная фигура. Но в незаурядную женщину вплетены и другие сущности: бубновая – фигура умная, крестовая – фигура находчивая, пиковая – фигура трагическая.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: ПРИЛЕЖНАЯ УЧЕНИЦА

"Чем бы ты ни было безымянное "там", лишь бы мое "я" не покинуло меня, будь чем угодно, лишь бы оно перешло со мною в тот мир… Все внешнее – только тонкий слой краски на человеке… Я сам свое небо, сам свой ад…" (Шиллер. "Разбойники").

Женщина, которая права

Она дотерпела. В 1986 году певица говорила: "Я завтра, а они еще сегодня", – под "они" подразумевая непонимающих ее. В 94-ом со свойственной ей проницательностью сказала: чувствую, наступает мое время. И через три года на нее накинулись с таким жадным любопытством, какого она никогда прежде не видела. Будто жизнь, наконец, востребовала ее героиню. Она стала знаком качества тех, кого выделило и множит пространство.

Наконец-то Ирина Понаровская совпала с настоящим. Вся ее жизнь – это существование перед зеркалом. Иногда отражение радовало. Но и тогда не было точного попадания в ту фантазию, которая однажды ее заворожила. Может быть, она с ней родилась. И вот теперь зеркало выдало образ, который всегда был ей приятен. Зеркало нашло свою звезду.

И 16 апреля 1997 года на столичной площадке перед концертным залом "Россия" люди увековечили символ времени, а не просто уложили плиту под ноги прохожим.

Конечно, прежде случился скандал. Как можно было выбрать именно эту особу первой среди действующих фаворитов эстрады: народных, легендарных и прочих? На президента национальной премии "Овация" обрушилась волна гнева обойденных. И он попятился.

Уже прошла пресс-конференция, уже журналисты оповещали народ о предстоящем заложении "звезды", биографию Понаровской растаскивали на кусочки газеты, журналы, телевидение, а Ирина сидела перед теми, кто затеял шум со "звездой", и слушала позорный лепет: мол, придется подождать недельки две-три, потом-то плиту с ее именем непременно заложат, а пока Совет "Овации" предлагает другие кандидатуры для первоочередного почитания. В самом деле: кто такая Понаровская?! Ни звания, ни других заслуг перед Отечеством. Одно имя. На Площади увековечены мэтры: Утесов, Козин, Шульженко, Бернес, Юрьева, Высоцкий, Цой… А ее достижения? 25 лет на сцене?

Она заставила себя не заплакать и сказала: я сейчас попаду в реанимацию, и все ваши (мои!) концерты полетят к черту, и вы вместе с ними, и я расскажу всем, почему так произошло. Собеседники попятились вторично. Они ждали смирения от терпеливой женщины. Но больше всего на свете ее страшит позор. И там, где речь идет о чести и достоинстве, она непреклонна из последних сил. Отложить церемонию на Площади звезд – это затоптать ее имя.

Не она тянула из "Овации" символическую плиту. Сами вызвались. Ее двадцатипятилетие на эстраде правильнее было бы праздновать год назад. 6 ноября 1971 года она впервые вышла на сцену. Но в 96-ом желающие помочь с сольными концертами только определились. И раньше будущей весны выступить не удалось. Так сложилось, что "Овация" тоже воспряла после долгого затишья и решила возобновить церемонию заложения плит на Площади звезд. Понаровская показалась достойной кандидатурой. Кто ж знал, что некоторые ее коллеги сочтут это оскорблением для себя. Она всегда готова была уступить последнее, самое почетное, место в сборных концертах. Уступила бы очередь и в этот раз. Только без публичного унижения. Ведь ее уже поздравляют!

Сердце выдержало тот разговор. А голосовые связки нет. К тому же накануне первого концерта предательски разваливались декорации. Огромные атланты отказывались подчиняться и норовили переломиться, вместо того чтобы величественно восстать из руин по мановению рук певицы. Гиганты символизировали мужчин ее жизни, которые якобы поддерживали Ирину, пока не оказывалось, что держатся за нее. Декорации, сами того не подозревая, отразили правду жизни. И будто последняя струна единственного ее инструмента лопнула. После первого концерта у Ирины пропал голос. Ей вкололи лошадиную дозу лекарств, но связки не отреагировали. Они были, как рваные куски мяса – следы побоища.

Перед последним шоу закладывали "звезду". Играл духовой оркестр, рассыпался фейерверк, шампанское омывало плиту с ее именем, героиня обходила поклонников, ее губы шептали "спасибо" и посылали воздушные поцелуи, глаза плакали, спина держала осанку.

3 июля 2006 года Площадь звезд перед гостиницей «Россия» ликвидировали строители. Устаревший отель московские власти решили заменить чем-то более современным. И рабочие выкорчевали из мостовой плиты, чтобы перевезти их на хранение с возможным перезаложением в другом месте. Свидетелями стали случайные прохожие, просившие подарить им именные «звезды» на память.

На концерте голос Ирины звучал с надрывом, будто держался на ниточке. Это привносило драматизм в происходящее и соответствовало биографии. Три вечера в "России" она несла на себе и ломких атлантов, и более мелкие скульптуры, и живых участников ее триумфа. Она все и всех прикрыла собой, как ей это свойственно. Шоу жизни под девизом: не дождетесь! Хотя называлась программа "Женщина всегда права". Это соло она репетировала девять лет. Так давно не было ее концертов в "России".

А потом выступала в Санкт-Петербурге, где подлеченным голосом отчитывалась перед родным городом. И зал долго не отпускал свою "аккуратную девочку из музыкальной семьи" (характеристика из стихотворения, прочитанного Борисом Моисеевым за кадром в качестве вступительного слова к концерту).

В 5 лет она подступала к роялю переворачивать ноты родителям. В 15 напевала мелодии из французских фильмов "Шербурские зонтики" и "Девушки из Рошфора". В 25 солировала в джаз-оркестре Олега Лундстрема. В 35 показывала свое первое шоу в концертном зале "Россия". В 45 ей предложили спеть на Бродвее: программу "Женщина всегда права" она показала в Америке, и местный продюсер сравнил ее с Марлен Дитрих, только с бОльшим голосом, сказав, что Америка тоскует по такому благородству. Ее поступь неспешна, а победы выстраданы. Так сложилось еще до рождения. Словно явилась из духа противоречия и ни на миг ему не изменила.

"Мышонка пришли рожать?"

Ирина родилась семимесячной и нежеланной. Мама и хинином пыталась ее вывести, и водкой, и горячей ванной, и на танцах отплясывала, чтобы произошел выкидыш. Потому что аборт делать запретили. Но зародыш удержался. Зачем-то ему это было нужно.

Нина Николаевна вовсе не жестокая женщина, не любящая детей. У нее уже рос сын Саша, рожденный в 1947 году, во все еще голодное время, особенно для переживших блокаду. Семья в войну оставалась в Ленинграде. В 1941-ом Нине исполнилось четырнадцать, и она устроилась на завод перематывать моторы. Ее отец – Николай Арнольди – служил начальником противовоздушной обороны Петроградского района. Однажды за ним пришли. Людей не арестовывали, их забирали, как похищали, выдергивая из нормальной жизни в некую аномалию. Дочь помнит его последние слова: запомни, я ни в чем не виноват. Сейчас Нина Николаевна так объясняет случившееся: ну, произнес пару раз, мол, призывают защищать город, а защищать нечем – на сто солдат одна винтовка, видимо, кто-то зафиксировал эти или другие опасные слова, написал донос. Николая приговорили к расстрелу. Жена умоляла его попросить о помиловании. Сначала он отказался: этим я признаю, что виноват, а вины-то нет. Потом все же написал ходатайство: расстрел заменили десятью годами. Нина носила отцу в тюрьму табак и кусочки хлеба, пока его не перевезли на Большую землю (так блокадники называли Родину), в город Рыбинск. Семья получила единственное письмо с просьбой о лекарствах. Кажется, в лагере случилась эпидемия дизентерии. Она и сгубила мужчину с косой саженью в плечах, борца, красавца.

А мог ли выжить в то время человек с итальянской фамилией Арнольди? Беспартийный начальник. Племянник генерала царской армии. Его дядя пострадал из-за чувства: лишился чинов и удостоился всеобщего презрения, потому что полюбил уличную женщину и женился на ней. Тогда этого не прощали. Племяннику не простили другого.

Николай Арнольди тоже безумно любил свою жену Шарлотту, с не менее опасным чем у него происхождением. В ней текла польско-немецкая кровь. Родилась в городе Ямбурге (теперь Кингисепп). В 1917 году оказалась в Нарвской крепости как заложница. Город тогда переходил от белых к красным и обратно. Мама Шарлотты совсем запуталась, какая власть за окном. К тому же она, родом из Берлина, плохо знала русский язык. Как-то в дом явились вооруженные люди, спросили: где твой сын? Она с сильным акцентом выговорила что-то про большевиков, не очень понимая, кто стоит перед ней и чего хотят. Видимо, стояли белогвардейцы, потому что, услышав неприятное слово "большевик", забрали Шарлотту как сестру врага в крепость, заставляли работать в госпитале, за неподчинение наказывали нагайкой.

Потом двадцать лет ей довелось пожить любимой женой. Николай Арнольди каждое воскресенье покупал Шарлотте драгоценности вроде кольца Фаберже, клал его на черную бархотку и заворожено наблюдал игру света на бриллиантовых гранях. Будучи инженером-электриком, он мог неделю не выходить из мастерской, чтобы заработать деньги на украшение для жены. И любоваться ею, красивой, дородной женщиной. Она работала в большом ленинградском гастрономе старшим кассиром. Королевой сидела за аппаратом. Муж наряжал ее в меха и страшно ревновал.

Оставшись без Николая в сорок один год, она больше не вышла замуж. Поработала недолго парикмахером. Потом устроилась на хлебозавод. А в 1947 году стала бабушкой и оставалась ею почти пятьдесят лет. Шарлотта была ровесницей века, ушла из жизни в 96. И семья осиротела, как государство, потерявшее флаг.

Впрочем, она живет во внучке и знанием немецкого языка, и умением стричь, вкусно готовить, и сильными руками, и всем, что еще вложила в нее, чем защитила на годы вперед. И ради этого тоже девочка должна была появиться.

История личностна. В марте 1953 года умер Иосиф Сталин. В марте 1953 года родилась Ирина Понаровская. Это не параллель и не последовательность. Просто то и другое – события.

Вот что помнит Нина Николаевна: "Может быть, преждевременные роды связаны и с потрясением. Всеобщий гипноз, слезы, по радио Шуман, "Аве Мария", вокруг раздавались слова: "Лучше бы мой отец и сын погибли, а не Отец родной. Солнце погасло!" Я тогда работала концертмейстером в музыкальной школе при консерватории, вечерами играла в кинотеатре перед сеансом и давала частные уроки. Через весь город уже со схватками ехала домой. Мне так хотелось спать, я мечтала: еще бы одну ночь поспать, а потом все что угодно, даже рожать. Но все-таки решила заехать в больницу. Живота совсем не было. На работе никто не подозревал, что я беременна. В больнице тоже удивились: мышонка пришли рожать? Утром она появилась. Маленькая – кило восемьсот, без ногтей, ресниц, бровей. Я даже заплакала от ужаса, потому что она выглядела как бабка ежка. Три дня лежала в камере, ее кормили через пипетку в нос. Вот уж тогда я исстрадалась: не дай бог погибнет! А дней через десять муж дал шефские концерты в санатории матери и ребенка, и меня с дочкой туда взяли. Это бывший графский особняк с зеркалами от пола до потолка, роскошными лестницами и стенами из настоящего дерева. Нас хорошо кормили – мы выбирали по меню, как в ресторане. Месяц там прожили".

Что сохраняет детская память? Как это потом сказывается? Опять же гены…

Виталий Борисович Понаровский, муж Нины Николаевны, руководил джаз-оркестром в ресторане "Астория". Место сбора ленинградского бомонда. Коллектив он сплотил, учась в консерватории по классу виолончели, где и познакомился с будущей женой – она занималась в классе фортепиано. Его так и затянула эстрада, а Нина Николаевна осталась верна классике. Со свекровью у нее были натянутые отношения, хотя та тоже пианистка. Но, видимо, материнский инстинкт не мог смириться с присутствием рядом с сыном другой женщины. Свекор по профессии был ревизор, одно время занимал пост заместителя наркома финансов. Искрящийся человек, женщины были от него без ума. Родом Понаровские с Западной Украины. Смесь польско-еврейских кровей.

Вот такие гены несла в себе девочка, досрочно вырвавшаяся на свет. Причем, папа обрадовался ее рождению больше мамы. Вероятно, пришла пора проснуться его родительскому инстинкту. Когда Нина Николаевна рожала Сашу, муж ушел из дома и где-то пропадал: молодость, внешность, обаяние. Виталий Понаровский слыл покорителем женских сердец. А мужчины находили в нем хорошего друга. И, наверное, так случалось, что его силы, энергия, оптимизм расходовались на посторонних, семье же доставалась малая доля. С годами и эта малость уменьшалась. Как скажет гораздо позже Ирина: отцу следовало уйти из семьи, когда я родилась, уже тогда у них с мамой не было лада. Но Нина Николаевна терпела и много работала. А с сыном у нее установилась особая связь – Саша стал истинно ее мужчиной в семье.

Дочь же родилась строптивицей. По словам мамы: "Ира даже ребенком все вопросы решала сама. И училась исключительно на собственных ошибках, не слушая советов и предостережений. Никогда не подчинялась. Ей говорили: читай – она писала. Говорили: пиши – играла на рояле. Демонстративно, подчеркивая своеволие. В 21.00 собирала учебники, даже если не закончила уроки, говорила: "Мне мало дела, ребенок должен спать", – и ложилась. А утром доделывала. Или в транспорте, по дороге".

Однажды зимой, проснувшись среди ночи и глянув на часы, девочка перепутала часовую стрелку с минутной и в панике стала одеваться в школу, беспокоясь, что уже катастрофически опаздывает, на завтрак времени нет, надо бежать. Уже тогда, ученицей четвертого класса, она была очень пунктуальна, с годами определив это для себя как дело чести. На улице шел снег, другого движения не было. Девочка стояла на безлюдной трамвайной остановке и не понимала, почему вокруг пусто. Вдали на столбе висели часы, Ира сняла очки и вгляделась в циферблат: без десяти три. Она покорно приняла истину и побрела обратно. Ключей у нее не было, пришлось звонить в дверь. Открыла бабушка и чуть не упала в обморок: "Миленькая, откуда ты?" "В школу ходила", – спокойно ответила примерная ученица.

Если Саша унаследовал внешность отца и натуру мамы, то характер Иры ни на чей в семье не походил, разве что какие-то отдаленные родственники проявились. Имя ей дал папа, мама хотела назвать Шарлоттой, но муж настоял, возможно, у него была дама сердца с таким именем, предположила впоследствии Нина Николаевна.

Семья с музыкой и характерами

Девочка росла на Петроградской стороне, пропитанной духом революции. С парком имени Ленина и памятником Стерегущему. С музеем вождя в особняке балерины Кшесинской, с балкона которого Владимир Ильич возвестил, что то, о чем так долго говорили большевики, свершилось.

Семья жила в коммуналке из четырех комнат. Некогда это была квартира Николая и Шарлотты Арнольди, но после войны хозяев уплотнили, подселив еще жильцов. И в двадцатичетырехметровой комнате размещались: Шарлотта, Виталий Борисович, Нина Николаевна, Саша и Ира. А еще: кабинетный рояль, контрабас, виолончель, арфа.

Жили музыкально, с чем мирились все соседи, тем более что в еще одной семье рос мальчик, игравший на рояле, а его мама была классическая гитаристка.

Основные события происходили на сорокаметровой кухне, где все вместе пили чай, сплетничали, хохотали, ругались. Бабушка Шарлотта часто гоняла одинокую соседку за нечистоплотность. У всей квартиры она вызывала отвращение, когда жарила селедку. Ее кухонный стол был завален вонючими тряпками. И однажды терпение Шарлотты иссякло: она загнала соседку метлой в ее комнату, заявив, что не выпустит на кухню, пока та не приучится убирать свою грязь. Остальные жили дружно.

Маленькая Ира спала с бабушкой на узкой кровати за сервантом. Выросла – перебралась на раскладушку под рояль. У Саши было раскладное кресло-кровать. А мама с папой – на раскладном диване посреди комнаты. Еще и родственников принимали-устраивали. Часто приезжала бабушкина сестра из Москвы – Тамара Лищяк. Важная личность в судьбе Ирины. Так как она была крестной Нины Николаевны, Ира называла ее Кока.

Царственная москвичка. До революции Кока имела ложу в Большом театре. К ней на дачу, в Подмосковье, Ира ездила два-три лета. Вместо пионерских лагерей, где как-то раз очутился Саша, и родители вынуждены были досрочно его забрать, так как он ничего не ел и всех дичился. С дочерью таких экспериментов не проводили. Дети в этой семье росли одинокими индивидуальностями.

Иру уже в шесть лет звали мудрой старушкой. И спокойно могли отправить одну на поезде в Москву. Конечно, просили присмотреть соседей по купе. Конечно, провожали, а там встречали. Но ночь она ехала сама. С детских лет на нее можно было положиться. И в школу добиралась самостоятельно – сорок минут с тремя пересадками.

Школа – это особая мелодрама ее жизни, точнее – поступление туда. Чуть позже. Она еще играет в куклы: любимый медвежонок, голый пупс и набор игрушечной мебели и посуды. Никаких красоток с пышными волосами и сменой нарядов. Может быть, потом, в будущем, она сама для себя станет той куклой, которую захочется одевать и переодевать, причесывать и перепричесывать, чтобы восстановить детские пробелы. Все мы восполняем лишения при первой же возможности. Не это ли основной стимул наших достижений: добыть то, о чем даже не мечталось, настолько было нереально, а то и неведомо?!

Ира никогда не устраивала родителям сцен из-за того, что ей не купили чего-то желанного.

Как она, став мамой, будет объяснять взрослеющему сыну результат сложения любви к роскоши и жизни без претензий. Когда родители его приятеля купили ребенку очень дорогую машинку, Энтони ночь не спал от переживаний: у Гоши есть, а у него нет. И тогда мама сказала: "Дорогой мой, английская королева живет в замке и у нее много красивых драгоценностей. Я тоже хочу, но я не плачу по ночам из-за отсутствия этого. Разве нет людей богаче меня?! Просто у меня своя жизнь и свои игрушки. Попроси Гошу дать тебе поиграть с его машинкой. Он же твой друг". Конечно, Энтони понятия не имел об английской королеве и не представлял, почему маме так хочется видеть у подъезда карету, запряженную лошадьми. Но Ирина будет говорить с ним так, как разговаривали с ней.

Если она слышала от родителей: у нас нет денег, чтобы это купить, – второй раз никогда не просила. Гордость родилась впереди нее. Она не позволяла на себя кричать, тем более поднимать руку.

Гуляла как-то шестилетняя Ирочка во дворе. А бабушка лежала больная, и маме, чтобы уйти по делам, требовалось с кем-то ее оставить. Она позвала дочь. И та пришла через час. Тогда-то мама впервые взяла ремень и неумело попыталась стегануть девочку. Попытка дорого стоила: Ирочка долго потом не разговаривала с мамой.

А то еще как-то вернувшись домой из школы, она не повесила форму как следует, а бросила на стул. И папа в воспитательных целях усугубил неряшливость – кинул платье дочери на пол и слегка потоптал. Так Ирочка и папе бойкот объявила. Он уж и не рад был своему поступку.

Без слез, без криков она могла так посмотреть на человека, будто он пустое место, в упор не видела. Лучше б уж в истерике билась. Мама не помнит дочь плачущей, только, может быть, от страшной обиды и то отвернувшись и стиснув зубы, то есть молча, по-взрослому.

В общем-то, проблем с ней не было. "Она росла, как сорнячок", – по словам Нины Николаевны. Сама собой занималась и вполне довольствовалась таким обществом. Тихая, задумчивая. С пяти лет в очках: у нее были астигматизм и косоглазие. Одно время ходила с черной повязкой, как пират. Мама называла ее: “Некрасивая моя красавица!” Потом глаза выправились. Но очки ей нравились. И поесть любила. До того наелась, что к тринадцати годам весила 78 килограммов. Может быть, восполняла собственную недоношенность при рождении? Хотелось стать большой, полноценной, вот и набирала вес в глазах окружающих. И еще она любила учиться – впитывала знания, которые сама выделяла как интересные для себя.

Спустя целую жизнь ей зададут вопрос: можно ли научиться быть очаровательной женщиной? И она поделится опытом: "Я и сейчас не очень верю в свою привлекательность. Я знаю, что выгляжу уверенной в себе, но это уверенность не красивой женщины, а состоявшегося человека. Главное в любой женщине – не красота, а стиль. Это что-то такое, что чувствуешь кожей, будто легкий ветерок. А это, оказывается, женщина прошла. И не красавица, и не в шиншиллу одета, но глаз оторвать невозможно. И тут как раз многому можно научиться. Меня вот мама учила, как правильно ходить: "Ирочка! Женщина должна ходить как будто бы по одной линии, ставя одну ножку перед другой". И я научилась! И садиться училась, и вставать, и держать чашечку кофе. Я очень любила смотреть исторические фильмы про всяческих принцесс и потом копировала их жесты. И еще – если вам нравится, как человек одевается, как он ходит, говорит – не бойтесь подглядывать за ним и у него учиться. В детстве у нас дома собиралось много замечательных людей. И я подглядывала. Иногда даже самым настоящим образом – в щелочку…"

Кока учила ее красиво сервировать стол и относиться к еде, как к церемонии. На подмосковной даче в Кратово они жили ритуалами, будто старосветские помещики. Утром идут на озеро купаться, потом два часа чаевничают, ведя беседы, потом определяют, на северной или южной веранде обедать. Кока учила Иру искусству быта. И внушала: повзрослеешь – перебирайся в Москву, Ленинград – чопорный, холодный, а Москва – теплая старушка.

Сама же, похоронив третьего мужа, вынуждена была вернуться в "чопорный и холодный" город, поближе к сестре. Из двухкомнатной квартиры в центре Москвы переехала в ленинградскую коммуналку, где ее комната по форме напоминала трамвайный вагон – узкий прямоугольник. Но она довольствовалась тем, что обмен произошел с интеллигентным человеком, художником с "Ленфильма". А еще рядом с домом были сберкасса, почта, продовольственный магазин, химчистка, прачечная. Все, на чем она настаивала. Шестикомнатную дачу в Кратово оставила детям умершего мужа от предыдущего брака, договорившись об одной комнате для себя в пожизненное пользование. Но так и не выбралась туда больше. В семье Понаровских-Арнольди Тамару Андреевну (Коку) шутливо называли "наша барыня". Как-то она обронила фразу: если б меня похоронили с титулом графини, я сейчас бы умерла.