Кто хочет замуж за герцога?

– То был всего лишь дружеский поцелуй.

– Для осуществления которого вы сняли фрак.

Проклятье! Торн совсем забыл о том, что стоит перед этой дамой в одной рубашке. И этот факт существенно снижал его шансы выйти сухим из воды.

Торн угрюмо усмехнулся, припомнив предупреждения Грея. Он все больше убеждался в том, что мисс Норли сама все подстроила. И все сильнее злился.

Должно быть, миссис Норли заметила, что он гневается, поскольку она, подойдя к нему вплотную и понизив голос до зловещего шепота, сказала:

– На случай, если вы решите не приходить к нам завтра утром с тем, чтобы сделать предложение мисс Оливии, предупреждаю: вы принудите меня сделать достоянием публики некую тайну, касающуюся вашей семьи, которую я хранила все эти годы.

По спине у Торна пробежал холодок.

– Вы даже не знакомы с моими родственниками. О каких же их тайнах вы можете быть наслышаны?

– К вашему сведению, несколько лет назад мы достаточно тесно общались с вашими родителями. Так получилось, что наш первый выход в свет – мой и вашей матери – случился одновременно, в один сезон, а ваш отец был другом моей семьи. И поэтому я точно знаю, куда он направлялся, когда произошла та смертельная авария.

Торн растерялся.

– Он ехал в Лондон, – с плохо скрываемой тревогой в голосе сказал Торн. – Никакого секрета в том нет.

– В Лондон, верно. И ехал он туда на свидание со своей любовницей.

Торну почудилось, что земля ушла у него из-под ног.

– Что? – в страхе переспросил он.

– Ваш отец завел любовницу еще до того, как женился на вашей матери. И их связь не прервалась после его женитьбы.

Торн не удивился бы, если бы узнал, что отец Грея содержал любовницу. Но поверить в то, что так мог поступить его отец, Торн не мог.

Торн пытался припомнить, говорила ли мать когда-то о том, что послужило причиной внезапного отъезда его отца из Беркшира, но так ничего и не вспомнил. Зато Торн прекрасно помнил, что его мать говорила об их с отцом взаимных чувствах. Она говорила, что они любили друг друга без памяти. Если верить матери, из всех трех мужей, что у нее были, только его с Гвин отца она любила по-настоящему и с полной взаимностью. Так что, либо у отца не было никакой любовницы, либо он так хорошо скрывал свою связь, что мать не могла его ни в чем заподозрить.

Был и третий вариант: мать знала о его неверности и все это время лгала и ему, и Гвин о характере их отношений с отцом. Торн не был готов рассматривать третью версию всерьез, потому что тогда все их представления о Большой Романтической Любви не более чем фарс.

Да и кто знает, правду ли говорит леди Норли? Она прекрасно понимала, что ни подтвердить, ни опровергнуть ее версию никто не может. Торн мог бы написать матери и спросить у нее, но переписка займет не меньше месяца.

Впрочем, даже если леди Норли лжет, ничто не мешает ей пустить порочащий его семью слух. Не исключено, что баронесса имеет достаточно сведений, чтобы придать слуху правдоподобие. А Торн не мог допустить, чтобы мать его пострадала из-за чьих-то интриг. Да и карьере его отчима, посла Британии в Пруссии, такого рода слух мог бы серьезно помешать.

– Так мы поняли друг друга? – без тени страха или неуверенности спросила баронесса. Она приперла его к стене и знала об этом.

– Я буду у вас завтра с утра, – старательно изображая беззаботность, ответил Торн.

Оливия, словно на иголках, сидела на кушетке в гостиной, пока мачеха колдовала над ее кудряшками.

– Как только ты выйдешь замуж за его светлость, мне придется научить твою горничную делать тебе прическу, как приличествует герцогине.

– Если я выйду за его светлость, – с ударением на первом слове откликнулась Оливия.

– Только не начинай опять, – ущипнув Оливию за щеку, воскликнула леди Норли. – Ты непременно за него выйдешь. Он красив и, что еще важнее, богат. У тебя все получится. Да и ты, верно, сама все понимаешь, принимая во внимание то, как ловко ты его подцепила.

– Я не собиралась… Я не думала, что мы с ним…

В ответ мачеха Оливии лишь выразительно приподняла бровь.

Оливия вздохнула. Наверное, не стоило признаваться в том, что она не ожидала, что их с герцогом застанут наедине.

– Что папа говорит? – спросила Оливия. Она не видела отца со вчерашнего дня, поскольку он все еще был у себя в клубе, когда они вернулись домой с бала.

Баронесса безразлично пожала плечами.

– Ты знаешь своего отца: он слишком занят своими делами, чтобы беспокоиться о наших. Но он признал, что лучшей партии для своей дочери не мог бы придумать сам, и он, конечно, даст согласие на брак. Он даже остался дома сегодня, чтобы принять у себя герцога после того, как ты согласишься стать его женой.

После того как мать Оливии умерла – Оливии было восемь лет, – отец перестал принимать участие в жизни своей дочери, перепоручив ее заботам нянек и гувернанток. Сам он предавался всем тем радостям жизни, которые приличествуют истинному английскому аристократу: возлияниям, азартным играм и всему тому, чем мужчины заняты в своих клубах. Иногда Оливии даже казалось, что он и женился во второй раз лишь ради того, чтобы окончательно вычеркнуть из своей жизни дочь – неуклюжую любительницу химии, девочку со странностями, которой он явно стыдился.

– Вы оба так хотите поскорее от меня избавиться? – спросила Оливия, втайне надеясь, что удастся задеть чувства мачехи.

К чести последней надо сказать, что по крайней мере на вид она была потрясена вопросом падчерицы.

– Избавиться от тебя? Что за глупости! Мы просто оба хотим, чтобы ты удачно вышла замуж. И как только ты выйдешь замуж, мы сможем вместе выезжать в парк и за покупками, посещать всякие интересные места, ездить с визитами… Одним словом, получать от жизни всевозможные удовольствия!

У Оливии были несколько иные представления о радостях жизни, но она не стала спорить с мачехой. Каждому свое.

– Вы оба уверены, что герцог сделает мне предложение. С чего бы это?

– Сделает, не сомневайся, – с ноткой металла в голосе заверила ее маман.

Оливия не в первый раз задумалась о том, каким образом маман убедила его просить ее руки. Или герцог действительно был джентльменом до мозга костей?

Отчего-то Оливии так не показалось. Стоило лишь бросить взгляд на его лицо, когда он выходил после разговора с мачехой из библиотеки. Он даже не остановился, чтобы попрощаться. Тогда Оливию это обидело, но размышлять об этом сейчас ей было недосуг. Сейчас предстояло продумать то, что она скажет ему, если он действительно сделает ей предложение.

Выбор был трудным. В конце концов, герцог был первым мужчиной, который поцеловал ее в губы. И опыт оказался потрясающим во всех смыслах. Она испытала то, что никак не ожидала испытать. Даже сейчас при воспоминании об этом что-то сладко замирало в груди. Ничего неприятного не было и в том, что язык его оказался у нее во рту. Совсем наоборот: его ритмичные движения отчего-то вызвали в ней восторг и желание подражать. Что она и сделала, и ему это, кажется, понравилось… Даже если он, судя по его первой реакции, совсем от нее этого не ожидал. Оливия полагала, что, говоря о романтике, многие леди имеют в виду то самое, что чувствовала она. Впрочем, она могла ошибаться.

Забили часы, и Оливия вздрогнула, очнувшись. Наступило время визитов. К ней еще никто ни разу не приходил с визитами. Оливия не слишком преуспела в науке светской беседы, так и не научилась говорить комплименты и льстить и, в отличие от других более удачливых юных леди, не обзавелась толпой поклонников. Впрочем, отсутствие желающих нанести ей визит не слишком беспокоило Оливию, скорее наоборот: вместо того, чтобы тратить время впустую, она отправлялась к дяде и помогала ему ставить химические опыты.

Оливия по-прежнему надеялась, что герцог не придет. Тогда не надо будет решать, что ему ответить. Оливия всю ночь думала над тем, как поступить, но так и не приняла окончательного решения.

С одной стороны, он был весьма хорош собой и, очевидно, находил ее достаточно привлекательной, чтобы поцеловать. И он хорошо целовался. По крайней мере, ей понравилось. Хотя по большому счету сравнивать ей было не с кем. Был и еще один существенный аргумент «за»: если она выйдет за него замуж, ей никогда не придется вести не дававшиеся ей разговоры о погоде и прочей ерунде. Кажется, он не из тех, кто любит болтать о пустяках.

С другой стороны, Оливия сомневалась, что его светлость позволит ей проводить собственные химические опыты или помогать дяде в его исследованиях. Обладатель герцогского титула вправе ожидать от своей жены покорности и домовитости – тех качеств, каких она была начисто лишена. Больше того, Оливия не определилась с тем, хочет ли она вообще иметь детей.

И еще, в Оливии все еще жила та маленькая девочка, что верила в сказки и мечтала о браке по любви. Но от Торнстока ожидать подобных чувств было бы слишком наивно.

Услышав стук дверного молотка, Оливия напряженно застыла. Прошло несколько томительных минут, и после доклада дворецкого в гостиную вошел герцог Торнсток. Оливия и баронесса одновременно присели в реверансе. Его светлость выглядел весьма мрачно, и Оливия укрепилась в подозрении о том, что герцог явился сюда не по собственной воле, а по принуждению со стороны маман.

– Доброе утро, мисс Норли, – произнес он, глядя сквозь нее. – Вы сегодня хорошо выглядите.

– И вы, ваша светлость, – ответила Оливия, нисколько не кривя душой. Выглядел он действительно отменно. Его прямые каштановые волосы имели чуть заметный рыжеватый оттенок, а голубые глаза были настолько светлыми, что казались совершенно прозрачными.

Он посмотрел на мачеху, затем вновь перевел взгляд на нее.

– Мисс Норли, я надеюсь, вы окажите мне честь, согласившись стать моей женой.

Оливия растерялась. Впервые она усомнилась в том, что разговоры о пустяках – лишняя трата времени.

– Почему? – спросила она, и, как ей показалось, ее вопрос сбил его с толку.

Но растерянность его быстро прошла. Прищурив эти свои льдисто-прозрачные глаза, он ответил:

– Потому что вчера вечером я безвозвратно погубил вашу репутацию. И брак в этом случае – единственный выход.

Все так. И в то же время не так. Для начала статус герцога значительно выше, чем у дочери барона, посему ему не составило бы труда выйти сухим из воды. Но он здесь – и выглядит как вор, которого тащат на виселицу.

У Оливии не было желания брать на себя роль палача. Если уж ей придется выйти замуж, то не для того, чтобы спасти свою репутацию. И разумеется, она не выйдет за того, кто презирает ее и даже не скрывает своего отношения.

– Спасибо, ваша светлость, за ваше любезное и щедрое предложение, но я вынуждена его отвергнуть.

– Оливия! – воскликнула мачеха, но Оливия ее почти не слышала. Все ее внимание было сосредоточено на герцоге. Она пристально следила за его реакцией. Она ожидала увидеть облегчение, но, вопреки ее ожиданиям, холодную надменность сменил пламенный гнев.

Какое он имел право злиться? Она спасла его от тягостной необходимости жениться на ней. Он мог бы, по крайней мере, быть ей благодарен.

Мачеха попыталась сгладить ситуацию:

– Моя приемная дочь хотела сказать…

– Именно то, что сказала, – перебила ее Оливия. – Я не желаю выходить замуж за герцога. Подозреваю, что и он не хочет на мне жениться. – Оливия направилась к выходу из гостиной. – Прошу прощения, мне нужно выйти.

И она действительно не могла больше оставаться с ним в одной комнате. Она не хотела его видеть. Не хотела быть свидетельницей его триумфа, рожденного осознанием того, что он снова свободен. Но едва Оливия успела ступить за дверь, как ноги ее подкосились, и она упала в оказавшееся по счастью поблизости кресло.

Словно сквозь вату она слышала, как за стеной говорила ее мачеха:

– Ваша светлость, вы должны дать ей шанс. Как любая юная леди, моя приемная дочь хочет, чтобы за ней ухаживали, красиво ухаживали. Пройдет немного времени, и она обязательно…

– Я не желаю быть посмешищем, мадам. Что касается меня, я выполнил условия нашей сделки.

Сделка! Оливия не знала, что и думать. Час от часу не легче. Что же баронесса могла ему предложить, чтобы он пошел на сделку с ней? Неужели она, Оливия, действительно настолько отвратительна, что ни один мужчина без понуканий извне не захочет взять ее в жены? По правде сказать, приданое у нее так себе, но, предложи мачеха ему даже вдвое больше денег, это никак не изменило бы ситуацию – герцог, по слухам, богат как Крез.

В голосе его не было и следа от вчерашней игривости.

– Я предложил, она отказалась. Мы квиты. И если вам когда-нибудь придет в голову осуществить свою угрозу, я превращу и вашу жизнь, и жизнь вашей падчерицы заодно в ад. Хорошего дня, леди Норли.

Последние его слова побудили Оливию к действию. Действовать надо срочно. Он сейчас выйдет из комнаты! Она не перенесет, если он застанет ее здесь, в коридоре, подслушивающей под дверью. Она вскочила и побежала к лестнице, молясь лишь о том, чтобы с ним не встретиться.

Когда Оливия решилась оглянуться, она поняла, что он ее даже не заметил. Он так стремился сбежать отсюда поскорее, что не мог думать ни о чем другом. Наверное, он только сейчас вполне осознал, что едва не оказался женат на совершенно чужой ему женщине.

На миг Оливия испытала нечто вроде сожаления об упущенной возможности. Если бы она согласилась выйти за него, тот вчерашний поцелуй был бы только первым из долгой череды других. А теперь… Теперь он останется первым и последним.

Впрочем, поцелуи еще не все в жизни. Нетрудно догадаться – пример отца был всегда перед глазами, – что такое брак для женщины и насколько положение жены отлично от положения мужа. Ее мечте о занятиях химией придется сказать «прощай», ибо в этом мире жене всегда приходится подчинять свои желания желаниям мужа.

Так кто же хочет выйти замуж за герцога? Уж точно не она.

Глава 1

Лондон

Октябрь 1809 года

Торн улыбнулся, увидев, что Гвин идет к нему через зал. Зал был довольно скромных размеров, как и сам дом. Если Гвин с мужем решили отметить приобретение дома в столице, устроив бал, значит, им это кажется правильным. Торн совершенно не жалел о том, что продал свой лондонский особняк сестре. Теперь эта постройка действительно стала похожа на дом в сакраментальном смысле, как в поговорке «Дом, милый дом», и особенно заметно это стало сейчас, когда его украсили и принарядили, готовясь к приему гостей. Новый паркет в бальном зале сиял, а новые канделябры обеспечивали гораздо лучшее освещение, чем прежние.

Кроме того, теперь, когда у Гвин в Лондоне имелось свое гнездышко, Торн мог надеяться на то, что она здесь задержится. Побыть подольше с сестрой – это ли не счастье? Тем более когда больше не надо играть роль сторожевого пса, отгоняя от Гвин охотников за ее немалым приданым. Сейчас Гвин была замужем за майором Вулфом, и тот, как казалось Торну, успешно справляется с ролью мужа и защитника его любимой сестры.

Теперь Торн мог с головой уйти в писательскую работу, хотя с головой уйти все равно не получится: он не хотел, чтобы Гвин узнала о том, что он пишет, а скрывать от нее род своей деятельности становилось все труднее. В Лондоне он слыл повесой и прожигателем жизни. Этот образ имел такое же право на существование, как и образ Торна-драматурга или Торна-герцога. Ни один из этих образов не соответствовал действительности. Единственной правдивой ипостасью Торна был Торн-брат.

– Ты как-то подозрительно хитро улыбаешься, – сказала Гвин, целуя его в щеку. – Какую шалость ты сегодня припас в рукаве?

– Ничего из того, что касалось бы тебя, милая, – по-немецки ответил Торн.

Гвин рассмеялась.

– Ты меня разочаровал. Мне нравится участвовать в твоих шалостях. По крайней мере, дома нравилось.

Дома. Пруссия и для него по-прежнему оставалась домом.

– Ты скучаешь по Берлину? – с искренней заинтересованностью спросил Торн.

– Иногда. – На лице Гвин появилось мечтательное выражение. – Я бы душу отдала за свиную рульку, тушенную в пиве с кислой капустой.

– Надо было мне раньше об этом сказать. Мой новый повар умеет ее готовить.

Гвин смотрела на него, открыв от удивления рот.

– И у него получается вкусно? Как в Берлине?

– Поскольку мой новый повар – немец, у него получается именно так, как мы любим.

– Как, скажи на милость, тебе удалось раздобыть немецкого повара?

– Представь себе, в Лондоне есть немцы. Надо лишь захотеть их найти, – с ухмылкой ответил Торн. – Завтра я пришлю тебе твою любимую рульку.

– Ты – душка. – Гвин схватила его за голову и расцеловала в обе щеки. – Только не забудь – ты обещал!

– Не сомневайся, – со смешком сказал Торн.

– Но я шла к тебе не за этим, – сказала Гвин. – И я рада, что успела тебя перехватить, пока ты не убежал. – Гвин сосредоточенно поправляла перчатки. – У тебя вообще есть привычка незаметно исчезать с такого рода мероприятий.

– Что ты имеешь в виду под мероприятиями такого рода?

– Я имею в виду ярмарки невест.

– Но сейчас уже октябрь. Сезон уже закончен. К тому же я полагал, что сегодняшним балом мы обязаны вашему с мужем новоселью. И среди гостей, как я заметил, немало тех, кого никогда не пригласили бы на бал с дебютантками. Уильям Бонэм, к примеру.

– Прекрати, – ткнув его локтем в бок, сказала Гвин. – Я знаю, что ты не одобряешь его ухаживаний за мамой, но он для нее – идеальная пара.

– Он – делец и ловкач.

– Он – деловой человек. И был другом нашего отчима. Англия плохо на тебя влияет, братец. Ты все больше превращаешься в сноба. И кстати, мама говорит, что никаких романтических чувств она к нему не испытывает.

– Она так же говорила о нашем отчиме, но это ей не помешало выйти за него замуж.

– И правильно сделала! Не выйди она за него, у нас не было бы двух славных братьев, Шеридана и Хейвуда. И мы бы никогда не уехали из Англии, и у нас не было бы такого чудесного детства в Пруссии, которую мы оба так любим и считаем домом.

– Всё так, – согласился Торн. Он не стал напоминать Гвин, что, если бы не отчим, ему бы не пришлось выбирать между герцогским титулом и любимой сестрой.

Нет, отчим тут ни при чем. Он сам поставил себя перед жестоким выбором. Надо было еще до отъезда рассказать Гвин, что он предложил ее любимому поклоннику денег, чтобы тот отстал от сестры, и негодяй взял деньги и сбежал. Мало-помалу их с Гвин отношения наладились и стали почти прежними. Почти, да не совсем. За годы, прожитые порознь, Торн стал гораздо осторожнее и предусмотрительнее, а Гвин превратилась во вполне самодостаточную женщину.

И лучшим свидетельством наступивших изменений в их отношениях являлся тот факт, что Гвин не знала ни о том, что Торн пишет пьесы, ни о том, что у их с Гвин отца была тайная связь. Не рассказывал Торн сестре и о той единственной женщине, которой сделал предложение.

Торн едва не ущипнул себя за переносицу. С чего бы он вдруг вспомнил о ней?

Ответ прост. Потому что до этого он подумал о тайной любовнице отца. С годами уверенность Торна в том, что тайная любовница существовала, только крепла.

После того недоброй памяти бала у герцога и герцогини Девоншир Торн написал матери, вскользь упомянув встречу на балу с леди Норли. Он сделал это лишь затем, чтобы узнать, как отреагирует на упоминание мать. К его удивлению, она попросила его передать «моей доброй подруге леди Норли привет и наилучшие пожелания». Оказалось, что баронесса не лгала, рассказав о дружбе с матерью. Торн решил, что в этой ситуации он не станет тревожить мать слухами и подозрениями, и больше ни разу о леди Норли не обмолвился.

– Если маме нравится мистер Бонэм, и он хорошо к ней относится, – между тем продолжала Гвин, – в чем проблема? Рожать от него детей мама вряд ли будет.

– И на этом спасибо.

– Кстати, о браке и детях…

– Ты ждешь ребенка.

– Как ты догадался? Я думала, наряды пока успешно скрывают мое положение. Джошуа тебе сказал, да? – со вздохом заключила Гвин.

– А ты как думала? – с ухмылкой ответил Торн. – Он – будущий папаша. Чем не повод для гордости?

– По крайней мере, мне не придется никого оповещать. Джошуа все сделает за меня. Но я не затем начала говорить о браке и детях. Я пыталась донести до тебя мысль о том, что здесь сегодня немало незамужних леди.

Торн мысленно выпустил шипы. Теперь, когда Гвин наслаждалась счастливой семейной жизнью, ей хотелось, чтобы все вокруг последовали ее примеру. Торн не разделял ее взглядов. Может, Гвин и повезло, но она была в явном меньшинстве. Из трех браков матери лишь один был по любви. И это только по ее словам, ведь если верить баронессе Норли – то и там не все было гладко. За годы, проведенные в Англии в статусе желанного холостяка, Торн насмотрелся всякого и стал убежденным циником. Гвин напрасно теряла время, пытаясь сыграть роль свахи.

Торн уже собрался сказать ей об этом, как Гвин неожиданно добавила:

– И этим леди надо с кем-то танцевать.

Оказывается, он неправильно ее понял. Гвин укоряла его за то, что он манкирует своими обязанностями холостяка. Ну, это совсем другое дело. Торн знал правила и охотно им подчинялся.

– Значит, так. Перед тем, как уйти, я приглашу на танец одну леди по твоему выбору. Такой расклад тебя устроит?

– Возможно, – неопределенно сказала Гвин и, прищурившись, спросила: – А после этого?

– Ты намерена заставить меня танцевать с несколькими партнершами?

– На это я не смею рассчитывать. Хотя я бы предпочла, чтобы ты здесь задержался. Кстати, куда ты поедешь?

– Не знаю. Не думал об этом. В театр или в клуб. – Торн забарабанил пальцами по подбородку. – Интересно, Воксхолл еще открыт? Может, парни, что его купили, позволят мне пройтись по канату под куполом? Я выпил всего один бокал шампанского, и мне, вполне вероятно, удалось бы не свалиться.

Гвин закатила глаза.

– Тебя послушать, так эти пьески – ты знаешь, о чем я, – писал не кто иной, как ты!

– О каких пьесах речь? – несколько напряженно спросил Торн.

– О тех, что пишет твой германский друг, мистер Джанке. Первая из них, насколько я помню, называется «Приключения одного неприкаянного джентльмена в Лондоне».

– Начнем с того, что его зовут не Джанке, а Джанкер, – раздраженно сказал он. – Во-вторых, никаких упоминаний того, что главный герой – Феликс – немец. О нем сказано, что он иностранец, но не сказано, из какой именно страны.

Гвин смотрела на брата с подозрительной пристальностью.

– На мой взгляд, совершенно неважно, какой национальности иностранный джентльмен по имени Феликс. Я лишь хотела сказать, что ты бы придумал для него еще более захватывающие приключения.

Торн не понимал, пытается Гвин его подловить или нет. Не исключено, что она догадывается, что под именем «приятеля» Торна, поэта по имени Конрад Джанкер, пишет сам Торн.

– Если верить Джанкеру, публике нравятся описанные им приключения. Настолько нравятся, что пьесы приносят ему хороший доход и вот уже несколько лет позволяют ему безбедно жить. Что же касается продолжения, то… – Торн встретился глазами с Гвин, увидел, что она улыбается, и осекся. – Я просто хочу сказать, что они неплохие.

– Конечно. Ты верный друг, и уже по этой причине не станешь отзываться плохо о произведениях приятеля. Что касается меня, мне нравятся только сцены с участием леди Держи-Хватай и ее дочки мисс Замани-Обмани. Их махинации – это что-то. Я всегда смеюсь до упаду.

– И я.

Торн планировал покончить с этими двумя комическими персонажами, как только сойдет на нет обида и гнев, вызванные отказом мисс Норли. Но со временем персонажи его пьес стали жить своей жизнью и прощаться с ним не собирались. К тому же мистер Викерман, управляющий театром Парфенон, который продюсировал все пьесы Джанкера, категорически настаивал на том, чтобы леди Держи-Хватай и мисс Замани-Обмани появлялись в каждой новой пьесе.

Гвин продолжала пристально смотреть на брата.

– Иногда я забываю, – сказала она, – что вы с мамой – единственные из всей нашей семьи по-настоящему любите театр. Теперь, когда мама уже не в трауре, не сводить ли ее тебе на одну из пьес твоего приятеля? Мне кажется, она получит немалое удовольствие от просмотра.

– Может, через месяц. У меня сейчас много других дел, – уклончиво ответил Торн. Он не хотел рисковать. Его проницательная мать могла узнать характерные для сына обороты речи. Если кто-то из родственников и мог вывести его на чистую воду, так это мать. Или Гвин.

– Да, я могу представить, чем ты занят, брат, – сказала Гвин и, окинув взглядом зал, добавила: – Кстати, о делах. Меня ждут гости. Ты, конечно, мой любимый гость, но не единственный. И не забудь, – шутливо погрозив ему пальцем, добавила Гвин, – ты обещал перед уходом потанцевать с леди по моему выбору. Я скоро вернусь и представлю вас друг другу.