Абордажная доля

– Если такая информация существует, то я ею не владею, – заверил Югер. Потом, подумав, добавил: – Но у нас есть древние сказки о странных жутких существах, спускавшихся с неба. Они были белые, имели по четыре конечности, издавали странные звуки и умели летать. А еще метали молнии и огонь. Именно они заставили моих предков уйти в пещеры.

Я некоторое время молча разглядывал маслянисто‑черные блестящие глаза Югера, похожие на шарики обсидиана, и очень хотел спросить, издевается надо мной вериец или нет. Но молчал, потому что понятия сарказма у этих существ нет.

– И как много лет этим сказкам? – собрался я наконец с мыслями.

– Много, – коротко щелкнул хелицерами Югер. – Они появились в нашей памяти еще до обретения разума.

Я восхищенно присвистнул: выходило больше пяти тысяч лет.

В отличие от людей, считавших себя разумными с древности, верийцы называли моментом обретения разума окончание их последней внутренней войны. То, что зовем разумом мы, можно перевести с верийского скорее как «интеллект».

Может, когда‑нибудь и мы достигнем подобных вершин мудрости, но точно не на моем веку.

– Неожиданный поворот, – пробормотал я себе под нос.

– Почему? – полюбопытствовал собеседник.

– У нас тоже есть какие‑то сказки про сходящих с неба богов с громами и молниями, только наши легенды могут иметь под собой другое основание. А вот появление в ваших сказках существ, столь сильно отличающихся от вас самих, и впрямь не оставляет иных вариантов.

– Нет, я спрашиваю о другом. Почему этот поворот неожиданный? Люди знают наши сказки. Во времена первых контактов они отчасти осложнили поиск общего языка, а отчасти, напротив, помогли. Без них мы бы долго не могли догадаться о наличии у вас интеллекта.

– Значит, эти сведения прошли мимо меня, – развел я руками.

Опять повисла тишина. Югер терпеливо ждал, закончу я на этом разговор или продолжу спрашивать, а я пытался придумать еще какой‑нибудь полезный вопрос.

Пожалуй, ничего нового вериец мне не сказал, просто подкрепил мою уверенность в собственных выводах. К чему‑то подобному приходил любой человек, внимательно рассмотревший «Ветреницу» и слышавший хоть какие‑то истории про «Тортугу».

Жалко, в глубине души я надеялся на большее. Но мечтать, говорят, не вредно.

С другой стороны, вот так посидеть в хорошей компании – тоже дорогого стоит. Пусть не поговорить, но хотя бы помолчать по душам.

Чертово изменение! Кто бы мне сказал десять лет назад, что на человеческом корабле мне будет спокойно в обществе гигантского хордового паука…

– Что тебя гложет? – выдержав положенную по верийским традициям паузу, задал вопрос Югер.

– То есть?

– Ты чем‑то озабочен и напряжен. Мне трудно поверить, что тебя так взволновало общество этой самочки… девушки. Значит, за прошедшие несколько часов случилось что‑то еще. Что‑то, кроме «Тортуги»?..

С ответом я медлил. Вряд ли Югер стучит капитану, да и тайна невелика, но я отвык обсуждать с кем‑то собственные мысли и предположения, и привыкать к этому сейчас – глупо. В здешней среде обнажать душу чревато проблемами, чужими слабостями тут пользуются охотно и умело.

А с другой стороны, может статься, что сейчас на кону моя жизнь, да и не только она: я ведь не знаю, чем обернется щедрость капитана, но почти уверен, что легко не будет. Так что привыкнуть к хорошему я попросту не успею.

– Серый предложил мне занять его место. Сказал, что устал и желает удалиться на покой, а «Ветреницу» хочет пристроить в надежные руки.

– И ты справедливо подозреваешь подвох, – закончил за меня Югер. Помолчал. – Я подумаю, чем можно помочь. Если что‑то появится – скажу.

– Спасибо.

Дольше задерживаться было бессмысленно, поэтому я распрощался и отправился в свою каюту, на долгожданную встречу с душем.

Глава 3,

в которой Алиса пьет чай и видит сны

– …Этого просто не вынести!

– А что нужно вынести? – спросила Алиса.

(Она всегда была готова услужить.) – Разрешите, я помогу!

Льюис Кэрролл. Алиса в Стране Чудес

Алиса Лесина

Когда за спиной Кляксы закрылась дверь, я не удержалась от громкого облегченного вздоха, опустилась на постель, прикрыла глаза и добрых пару минут лежала без движения и единой мысли.

Произошедший только что короткий разговор ни о чем страшно утомил. Я не могла отделаться от ощущения, что в благодушие и снисходительность Клякса играет, каждую секунду ожидала, что ему надоест, и это нервное напряжение меня совершенно вымотало. Но что поделать, если благородные пираты существуют только в сказках, и я не могла поверить, что вот этот человек, убивающий походя и без малейшей тени сомнения, вдруг ни с того ни с сего проникся симпатией к случайной жертве.

По‑настоящему радовало и немного успокаивало одно: я могу быть ему полезна как врач, а к полезному имуществу относятся куда бережней, чем к очень дорогому хламу. В моем же положении бережное отношение – это невероятная роскошь, за которую многое можно отдать.

Наверное, когда‑нибудь я привыкну и перестану дергаться от каждого косого взгляда.

Переведя дух и успокоившись, я сразу же пожалела о том, что отказалась пойти с мужчиной. Сама час назад планировала узнать как можно больше о местных обитателях и их образе жизни, о корабле и прочем, а как только представилась возможность высунуться из относительно безопасного убежища – поджала хвост!

Впрочем, долго корить себя не стала. Наверняка они тренируются регулярно, и еще представится возможность понаблюдать за командой. А пока я решила, пользуясь одиночеством, последовать примеру Кляксы. Как водится, лучший способ разгрузить голову и нервы – нагрузить тело. Места тут вполне достаточно, даже музыку я сумела запустить, хотя и пришлось помучиться с поиском чего‑то подходящего.

Первое время, пока разминалась, настороженно поглядывала на дверь, опасаясь возвращения хозяина. Но тот не спешил, и я успокоилась, перестала придумывать страшилки и втянулась в разминку, уже привычно сожалея об отсутствии партнера. Но за прошедший год вне Земли я вполне освоилась с занятиями в одиночестве и даже почти не потеряла форму.

Мелькнувшую было нелепую мысль научить танцевать Кляксу поспешила отогнать.

Разминка, час тренировки, душ – за все это время меня никто не побеспокоил. Я сидела на краю кровати и лениво решала, лечь спать прямо сейчас или придумать себе какое‑нибудь другое занятие, чтобы дождаться хозяина и не позволить ему застать меня спящей?

Каюту наполняла незнакомая музыка, знакомой у Кляксы нашлось немного. Кажется, это было что‑то очень старое: вязкое, торжественное, состоящее из странных тягучих звуков незнакомого инструмента. Почему‑то я была уверена, что это именно инструмент, а не электронная композиция.

Эта музыка в моем представлении плохо сочеталась с пиратом и убийцей, однако отлично подходила к виду «из окна», который я созерцала. Медленно текущая и переливающаяся всеми цветами спектра туманность словно танцевала, подчиняясь тяжелым волнам странной музыки.

Впрочем, медленным это движение только казалось, ведь там, в этой нарисованной реальности, за секунды проносились десятки и сотни тысяч лет…

– Ты планируешь повеситься? – Насмешливый голос Кляксы, прозвучавший за спиной, заставил дернуться и, едва не кувыркнувшись на пол, поспешно обернуться.

Мужчина стоял у двери в душевую, привалившись плечом к стене и скрестив на груди руки, и смотрел на меня со слабой усмешкой на губах. Легкий комбинезон прилип к телу, волосы склеились в сосульки. Кажется, тренировалась абордажная команда с полной отдачей.

– Почему ты так решил? – озадачилась я.

Музыка умолкла почти сразу, очевидно, подчинившись безмолвному приказу хозяина каюты.

– Ты сидишь в полумраке, пялишься на звезды и слушаешь Баха. О чем еще можно думать в такой ситуации? – засмеялся он. Свет в каюте загорелся ярче, а туманность, напротив, погасла.

– Ну, не знаю. – Почему‑то я почувствовала смущение. – Знакомой музыки у тебя не нашла, только вот эту. Мне показалось, она хорошо сочетается с видом туманности, да и не такая уж мрачная. Разве нет?

– Пожалуй, – кивнул Клякса, отклеился от стены и начал раздеваться. Процесс оказался недолгим: кроме комбинезона, на нем ничего не было. – Но атмосфера суицидальная. Впрочем, я вообще не люблю звезды, так что, наверное, сужу предвзято.

– Не любишь звезды? – озадаченно переспросила я и кивнула на стену. – А зачем тогда это?!

– Чтобы не забываться, – спокойно пожал плечами мужчина, бросил одежду в чистку и ушел в душ, явно давая понять, что продолжать разговор не намерен.

А я проводила Кляксу растерянным взглядом. С самого начала толком не понимала поведения этого человека, а теперь, кажется, окончательно отчаялась разобраться…

Вернулся мужчина быстро, я успела только добраться до терминала, решив выбрать какую‑нибудь еду из местного синтезатора, и накрепко застопорилась: глаза разбегались от широты выбора. До сих пор я пользовалась только «избранным» хозяина, не до разносолов было, а теперь решила проверить, что здесь вообще есть. И стало интересно уже другое: существует ли в природе блюдо, которого нет в списке?

– Решила поесть? Прекрасно, и на мою долю что‑нибудь прихвати, – попросил Клякса. – На твой вкус.

Пират нашел нужным одеться и щеголял в свободных светлых штанах. То ли он не всегда расхаживал нагишом, то ли специально для меня сделал исключение. Я в любом случае была благодарна за эту малость.

– Судя по всему, мой вкус во многом совпадает с твоим, – пробормотала, заставила себя прервать поиски и вернулась к «избранному». Разберусь с этим многообразием как‑нибудь в другой раз.

Аппарат сработал быстро, в многоэтажной нише через пару мгновений появились тарелки с едой и напитки. Мгновение я поколебалась, но потом решила быть хорошей девочкой и немного подлизаться к мужчине, так что сначала отнесла на стол ужин для него, а потом вернулась за своим.

Клякса все это время полулежал на кровати, подпирая голову ладонью, и наблюдал за мной с веселыми искорками в глазах. Однако насмехаться не стал, даже, усаживаясь за стол, кивком поблагодарил за заботу. Кресло в каюте было всего одно, так что мне осталось присесть на край кровати, держа одной рукой свою тарелку.

– Я понимаю, что вопрос, наверное, прозвучит слишком нагло, но… что это за корабль? – нарушила я тишину, когда пират расправился с большей частью еды и явно утолил голод.

По своим родным знаю, особенно по отцу: пока мужчина голоден, к нему не стоит лезть. Зато после еды – лучший момент о чем‑нибудь попросить или сообщить неприятную новость. Сытые мужчины слегка осоловелые и весьма благодушные.

Так! Не думать о доме! Не хватало еще снова расклеиться…

– Что значит – «что за корабль»? – уточнил Клякса.

– Ну… Взять хотя бы вот этот синтезатор или систему доставки. Как это работает? Насколько я знаю, обычные синтезаторы выдают только питательную бурду: невкусную, зато полезную, а тут еда неотличима от нормальной, приготовленной из настоящих продуктов, причем хорошо приготовленной. Или еще вопрос – нападение на грузовик. Как получилось, что вы сумели выдернуть его из гиперпространства? Разве это возможно?.. – Поскольку мужчина не пытался меня прерывать, вопросы потянулись друг за другом. Но потом я осеклась: – Что я такого веселого сказала?!

– Не бери в голову, – отмахнулся пират, пряча улыбку. – Если бы я знал ответы на эти вопросы, я бы, может, и ответил. Но, увы, я не хозяин этого корабля и даже не капитан, просто наемный работник. Живое оружие. И в такие тонкости меня не посвящают.

С этими словами Клякса поднялся с кресла, сладко потянулся и пошел за добавкой. Я проводила его взглядом, почти не удивляясь, что в полном смысле этого слова любуюсь пиратом. Все же, если забыть, в каком качестве я здесь нахожусь и кто этот человек, наблюдать за ним было приятно: уж очень красиво он двигался.

Интересно, что заставило его пойти в пираты? Или он всегда был таким – хладнокровным убийцей, не ценящим человеческую жизнь?

Этот вопрос я, конечно, озвучивать не стала, памятуя о нежелании Кляксы говорить о личном. Расчетливый циник все же лучше порывистого садиста, а без информации я прекрасно проживу.

– То есть корабль на самом деле необычный и странный? Это мне не почудилось от безграмотности? Просто я совсем в них не разбираюсь…

– Более чем, – кивнул мужчина, усаживаясь в кресло с напитком в руках и отвечая мне задумчивым взглядом.

– Но ведь здесь, наверное, и какая‑то медицинская аппаратура есть. Наверное, весьма совершенная. Зачем тогда на корабле нужен врач? – нахмурилась я. Чувствовала, что ступаю по тонкому льду и провоцирую собеседника на шуточки по поводу моих талантов, но неопределенность слишком тяготила, чтобы забыть о ней хотя бы на минуту.

– Не нужен, – спокойно согласился Клякса. – А вот лично мне вполне пригодится. Например, надо оценить последствия изменения, я же не знаю, что могло проявиться за эти шесть лет. После операции мне рекомендовали наблюдаться у хорошего врача. – Он усмехнулся скептически, явно имея в виду свой образ жизни и количество «хороших врачей» вокруг. – Ну и протез не мешало бы проверить. А доверять себя непонятной автоматике неизвестного происхождения я не готов, не говоря уже о костоправах с левых станций. Ну, так что, по рукам? Или у тебя есть другие предложения?

– Отпустить меня домой? – сказала заискивающе с неуверенной улыбкой. Конечно, предложение Кляксы было не просто щедрым, оно было лучше всего, на что я смела здесь рассчитывать. Но…

Все‑таки жизнь среди пиратов – не то, о чем я мечтала. Даже в такой роли.

Собеседник в ответ рассмеялся, отсалютовал мне своим напитком и неожиданно сказал:

– Почему бы и нет? Только задай мне этот вопрос через три недели, тогда я смогу ответить точно. Тем более что до тех пор мы все равно не попадем в места, откуда летают рейсовые корабли в сторону Солнечной империи. Нет, я могу оставить тебя на первой попавшейся очистной станции, но вряд ли ты под «отпустить» имела в виду именно это, да?

– Нет! То есть да! То есть я согласна, – заверила его и поспешила переключиться на деловой тон, пока Клякса не передумал. – Сделаю все, что сумею. Теперь хотя бы понятно, какие нужны препараты и приборы. Только я ведь не генетик, а «дикий» специалист, и не очень‑то хорошо разбираюсь в мутациях…

– Всяко лучше меня, – отмахнулся Клякса. – Тем более что тебе не гены мои потрошить надо, а оценить нынешнее состояние организма. И не ограничивайся только этими проблемами, мало ли что еще может пригодиться.

– Хорошо, не буду. А почему у тебя такое прозвище – Клякса? – спросила, меняя тему. – Из‑за того, что ты быстро двигаешься, словно расплываешься перед глазами?

– Нет, – улыбнулся он. – Просто один бывший… коллега долго трепал мне нервы, и в какой‑то момент я пригрозил, что, если он продолжит в том же духе, от него останется неопрятная клякса.

– За это и прозвали? – уточнила я.

– Не совсем. Клякса получилась аккуратной, – спокойно пояснил он. – Больше меня цеплять не пытались, но прозвище приклеилось. Да, в общем, нормальная кличка, бывает и хуже.

Разговор оборвался. Мужчина с отсутствующим видом размышлял о чем‑то своем, а я пыталась поверить в честность его слов – и про врача, и про три недели. Потом потихоньку начала прикидывать, что именно мне нужно для проверки здоровья своего неожиданного пациента.

Мысли о побеге еще бродили в голове, но скорее как мечты, а не как планы. Нужно здраво оценивать собственные силы и умения: хоть я и провела целую вахту на малообжитой планете и доказала, что самостоятельная, но быть тихой домашней девочкой от этого не перестала. Сейчас я как будто попала в другую реальность, о которой знала только из обрывков новостей и разных развлекательных источников – книг, вирткино и прочих. Так что сложно придумать большую глупость, чем отказ от опеки и защиты Кляксы. Независимо от причин его странной снисходительности.

– А как вы вообще тут развлекаетесь? – наконец не выдержала я тишины.

– Вешаемся с тоски, – хмыкнул Клякса. – Думаешь, просто так твое появление вызвало ажиотаж? Космические перелеты – тоскливая штука, а «Ветреница» хоть и необычный корабль, но даже она не способна мгновенно перемещаться в пространстве. Многие спасаются виртом, но я его не люблю. Ты играешь в шахматы? – вдруг спросил он.

– Ну как – играю? – отозвалась осторожно. – Знаю, как ходят. Отец любит, пытался всех приобщить, только я как стратег не очень. Необучаемая. Но если тебя это не смущает, то я сыграю с радостью!

Шахматы или нет – мне сейчас было все равно, лишь бы не сидеть в тишине. Терпеть не могу неловкое молчание, а с Кляксой легко болтать обо всем на свете не получалось. Может быть, я привыкну и освоюсь в его обществе, но пока слишком боялась ляпнуть что‑нибудь не то и разозлить свою единственную надежду на спасение.

Шахматы оказались настоящими, то есть не виртуальными – складная доска с небольшими фигурами самой простой формы, отлитыми из какого‑то твердого тяжелого пластика. Разместились на кровати – больше негде. Клякса вытянулся на боку, подпер голову ладонью, а я села напротив, скрестив перед собой ноги.

То, что неизбежный мат я получала от пяти до пятнадцати ходов, в зависимости от настроения соперника, не явилось новостью: человек, у которого на космическом корабле есть шахматы, просто не может не уметь в них играть. Но это был еще один характерный штрих к его портрету.

– Ты что, совсем не видишь, что делаешь? – на пятой партии не выдержал Клякса. – Зачем ты слона взяла? Еще два хода, и тебе мат.

– А чего не съесть, если дают? – философски ответила я.

– Слушай, ну ты же неглупая девушка, это не так сложно. Как‑то не верится, что у тебя на самом деле так плохо с головой, причем избирательно, – сказал он, с сомнением меня оглядывая.

– Да не хочу я думать и планировать, кем и куда идти, – проворчала в ответ.

– А зачем согласилась играть? – Светлые брови удивленно выгнулись.

– Так других развлечений все равно нет. – Я пожала плечами. – Ладно, доедай уже мои фигуры, давай начнем заново.

– Ай, вин! Знаю я игру, которая тебе понравится, – усмехнулся он. – Шашек нет, давай сюда пешек. С вами свяжешься, сведешь благородную игру к бедламу…

– Вот не надо, ничего я никуда не сводила! – возмутилась в ответ. – А остальные?

– В черную дыру остальных, будем с тобой в «Чапаева» играть. Значит, слушай правила…

Наверное, если бы отец увидел это издевательство над его любимой игрой, его бы хватил удар. Но Клякса был прав, мне действительно понравилось. А главное, эта игра очень быстро освободила от чувства неловкости. Причем впали в азарт мы оба, Клякса явно расслабился и опять открылся с неожиданной стороны.

У безжалостного измененного оказался настолько живой и искренний смех, что я совершенно забыла, где и с кем нахожусь. Словно полет безымянного грузовика с его молодой веселой командой не прервался трагически, а вот этот странный тип с неестественно синими глазами был одним из тех радостных, энергичных людей со спокойной совестью и долгими годами жизни, наполненной интересными событиями, впереди.

В какой‑то момент от возмущения, что Клякса опять выиграл, я от души огрела его подушкой и продолжила лупить под заливистый хохот избиваемого. Он не сопротивлялся, позволял спускать пар, только закрывался блоками, чтобы случайно не попало по лицу.

Но вскоре я выдохлась, бросила подушку и, сдувая с лица растрепавшиеся волосы, плюхнулась на кровать на расстоянии вытянутой руки от Кляксы, отделенного от меня шахматной доской и рассыпанными по кровати фигурами.

– Все, навоевалсь? – с иронией спросил он. – Давай ложиться спать, пора уже. Не люблю из‑за ерунды нарушать режим.

– Чур, я первая в душ! – встрепенулась я тут же.

– Это пожалуйста. Только не нужно дожидаться там тепловой смерти Вселенной, ладно?

– Я быстро!

Внутри поселилась твердая уверенность, что Клякса на самом деле через обещанные три недели отправит меня домой, и уверенность эта не давала воспринимать происходящее всерьез. Страшный аттракцион, полный опасностей, ни одна из которых на самом деле мне не грозит. Крайне опасное заблуждение, которое может стоить мне жизни.

Добрых пиратов не бывает. Нельзя видеть в Кляксе человека, тем более хорошего человека. Хорошими людьми были навигатор Витя, капитан Сергей Леонидович и доктор Максим Бут, но никак не тот, кто без сожаления оборвал их жизни.

И все же, как ни старалась я убедить себя в опасности и лицемерии Кляксы, ненавидеть его не получалось. Не выходило даже сердиться или хотя бы обижаться. Последние часы окончательно рассеяли остатки опасений и недоверия. Я слишком легко схожусь с людьми и слишком им верю, а этот измененный сделал все, чтобы привлечь мое внимание и заслужить симпатию.

Что же это за космический пират, который предпочитает старинную музыку, не любит звезды и виртуальность, играет в шахматы и как‑то совсем по‑детски веселится с собственной рабыней?! Кто он такой? Беглый профессор? Опальный аристократ? Рухнувший на самое дно миллиардер?.. Как вот эти легкий смех и дурашливость могут сочетаться с безразличием к человеческой жизни?

А с другой стороны, так ли нужно его ненавидеть и бороться с собой? Я все равно не могу ничего изменить, так не лучше ли ждать развязки в хорошем настроении и с легким сердцем, чем трястись от каждого шороха?

Чувствуя, что близка к тому, чтобы смириться и успокоиться, я засыпала в объятиях Кляксы с почти легким сердцем. Мужчина тепло и тихо дышал мне в затылок, а прохладное тренированное тело, к которому я прижималась спиной, не вызывало отторжения или страха: близость не несла какого‑либо подтекста, мы просто спали в одной постели. Больше того, объятия успокаивали и давали ощущение защищенности, укрепляли мою веру в лучшее. Словно я ребенок, который, увидев дурной сон, пришел спать к отцу – и все страхи отступили.

Вот только пробуждение вышло мучительным. Я вырвалась из паутины сна с судорожным вдохом, давясь глухими рыданиями. Зажмурившись, сжалась в комочек, подтянула ноги к груди и уткнулась лицом в колени.

Во сне я видела погибший экипаж транспортника. Не картину их гибели, не обгорелые тела. Все шестеро стояли полукругом и смотрели на меня – мрачно, задумчиво, с укором. А я мечтала провалиться сквозь землю от стыда, захлебывалась слезами и просила у них прощения. Только их взгляды оставались строгими и холодными – у мертвецов не было ко мне снисхождения.

– Что случилось? – прозвучал надо мной голос Кляксы. Конечно, я не могла его не разбудить, и теперь мужчина приподнялся на постели, навис сверху и слегка сжал мое плечо.

Я в ответ затрясла головой. Даже если бы захотела поделиться с Касом своими переживаниями, все равно не сумела бы это сделать: горло сдавил спазм.

– У меня от твоей горечи челюсти сводит, – проворчал мужчина. – Что ты такое увидела, раз тебе теперь так стыдно?

– Я ведь предаю их! – выдохнула с трудом, даже не стараясь придумать какое‑то оправдание и не боясь говорить Кляксе правду. Я и теперь не могла относиться к нему плохо. – Даже отомстить не попыталась. Трусиха…

– А, вот ты о чем, – сказал Клякса и выпустил мое плечо. Кровать спружинила от его движений, мужчина поднялся и, кажется, пошел к синтезатору. Загорелся свет. – В общем, да, почти так и есть. Ты струсила, не мстишь и даже – о ужас! – радуешься жизни. Наверное, это вправду можно считать предательством. Думаешь, если бы ты умерла, тебе бы стало легче? Нет? Ну, уже хорошо. Даже не знаю, что тебе посоветовать для очистки совести, – продолжал спокойно рассуждать мужчина, устроившись в кресле. – Убить меня и покончить с собой? Занятный вариант, но имей в виду, я буду сопротивляться. Объявить голодовку и гордо удалиться в заточение? Ну… такое могу обеспечить, но от этого вряд ли кому‑то полегчает, в первую очередь покойникам. Еще на ум приходит вариант «выжить и помочь родственникам умерших», но я от всей души не советую это делать. Нет, не выживать, а знакомиться с их родней.

– Почему? – пробормотала удивленно.

Спокойный цинизм и хладнокровие Кляксы вызывали смятение, но при этом действовали на удивление отрезвляюще и благотворно.

– Потому что тогда тебе на самом деле останется только покончить с собой. Каждый из них, глядя на тебя, будет спрашивать себя, небо или, в худшем случае, тебя, почему выжила ты, а не их родственник. Не думаю, что злоба незнакомых людей и горечь их потери – именно то, чего тебе не хватает в жизни.

– Но как можно с этим жить? – спросила я, все‑таки садясь на постели.

– Никак. Либо привыкнуть и смириться, – пожал плечами Клякса. Он сидел в кресле с неизменным пакетом какого‑то напитка в руке. – Человек или пластично подстраивается под обстоятельства, или ломается – третьего не дано. Впрочем, некоторые живут, сломавшись, но это весьма жалкое зрелище, я бы в таком случае предложил самоубийство. Агония – это грязно и противно.