Красное Болото

Берег был песчаный, с наплывами мягкой глины, вода тёплая, как молоко из-под коровы.

Аня скорее окунулась и поплыла от берега, спасаясь от привязавшегося слепня.

Вера и Наташа возились около берега, разыскивая на дне ракушки.

В зеленоватой воде Аня видела своё тело, которое казалось совсем белым, и мелкие пузырьки от расходящихся рук. У берега колыхались изящные перья водорослей.

– Догоняй! – крикнула Лара.

Аня настигла её и, перегоняя, крикнула:

– Только ты не ныряй, а то я волосы вымочу!

Лара нырнула и схватила её за ногу. Аня завизжала и ещё быстрее поплыла. Лара вынырнула и засмеялась, отплёвываясь и отводя прилипшие к лицу волосы.

– Что, испугалась?

Она нырнула снова. Аня почувствовал холодные пальцы на своей ноге.

– Ну, Ларка! – сказала она сердито и лягнула ногой, стараясь попасть по мягкому.

Пальцы сжались крепче, а Ларка уже настойчиво, всей тяжестью потащила Аню под воду.

Пока ещё не боясь, Аня набрала воздуху, нырнула и очутилась с Ларой лицом к лицу.

Только это была не подружка.

Страшные жёлтые глаза не мигая глядели на неё с зеленоватого лица. Лягушачьи губы расползлись в сторону, обнажая острые клыки, а на пальцах руки, протянувшейся к Аниной шее, вместо ногтей загибались длинные когти. Длинные чёрные волосы русалки стояли вокруг её головы, словно донная трава, колыхались лохмотья оборванного платья.

Ни о чём не думая, Аня выгнулась назад, насколько могла, и свободной ногой пнула русалку в живот. От неожиданности та выпустила девочку, но не успела Аня рвануться наверх, к воздуху и свету, как русалка бросилась за ней.

И вдруг рядом с ними что-то плюхнулось. Раздался громкий визг, приглушённый слоем воды, и на голову русалки обрушился камень.

– Бей её, девча! – завопил родной Ларкин голос.

Русалка завертелась вокруг себя, забила ногами, путаясь в рваном платье, и кинулась спасаться на глубину. Из раненой камнем макушки потянулась струйка зелёной крови.

Аня вынырнула, жадно хватая воздух ртом.

Вера и Наташа, схватив её за руки, потащили на берег. Ларка, вооружённая ещё одним камнем, прикрывала отход, бдительно глядя под воду.

– Русалка! – пропыхтела Аня, плюхнувшись на песок.

– Не, – мотнула головой Наташа. – Русалки красивые. А это Блядь из Колодца.

– Чего? – переспросила Аня и потыкала мизинцем в ухо, в глубине которого булькала вода.

– Б. из Колодца, – ответила культурная Ларка. – Не надо, Наташка, матом ругаться, некрасиво это. Хуже мужика. Б. в колодце у Синицыных жила. Потом ушла подземным ходом. Видно, у них к колодцу ход прокопан.

– Да нет, там просто подземная речка рядом, – сказала Вера. – Батя говорил, к нам учёные приезжали болото осушивать. А оно никак не осушивалось. Оказалось, к нему ведёт девять подземных речек, под всем Красным Болотом текут со всех сторон. Замаешься тут перекапывать и воду отводить.

– Сказали «на хуй!» и съеблись, – заключила некультурная Наташка.

Они добрались до своего лагеря на горе и повалились на горячие от солнца покрывала. Вокруг сладко и душно пахли цветы: ромашки – обычные белые и жёлтые лекарственные, солнечные зонтики пижмы, белая и розовая «кашка», лиловенькая душица и полезный от всех болезней зверобой.

Река продолжала жить своей жизнью. Над водой резали воздух ломтями серпокрылые стрижи. У отмелей верещали кулики. Плавно кружил коршун, высматривая добычу. Не верилось, что в глубине этой красивой речки вместе с серебристыми окунями, налимами и сазанами плавает этакая пакость.

– А Б. из Колодца? – спросила Аня, рассматривая глубокие ссадины на ноге.

– А она, видно, сначала жила в болоте. Там таким тварям самое раздолье, – сообщила Вера. – А потом в колодцы принялась шастать, чтобы людей было ближе топить. А потом деда Ваня Синицын взял берданку и солью полжопы ей отстрелил, вот она в реку и спряталась.

– Интересно, у меня заражения не будет? – озаботилась Аня.

– Да, здорово она тебя поцарапала.

Девочки склонились над Аниной ногой, рассматривая повреждения. Лара сорвала подорожник, размяла и ленточкой примотала к ссадинам.

– К мамке зайдём, йодом помажем, и ничего не будет, – утешила Аню Наташа. – Она не ядовитая. Под воду утащит только… и там сожрёт. А здоровые у неё когтищи, видела?

– Да, – сказала Аня, поёжившись. – И волосы длинные. И клыки. А лицо прямо зелёное. Она точно не русалка?

– Мертвячка, я думаю.

Девочки собрали покрывала, припасы и потихоньку пошли домой. Хотя подружки и уверяли Аню, что Б. из Колодца неядовитая, она всё равно чувствовала, как от царапин по ноге разливается холод и немеет икра. Несколько раз приходилось останавливаться, чтобы размять стопу, когда её сводило судорогой.

– Надо всем сказать, что Б. в реке, – вздохнула Аня. – Чтобы береглись.

– Да кто нам поверит? – махнула рукой Лара. – Скажут, девки на солнце перегрелись, утопленниц видеть начали.

– И потом, все её и так стерегутся, – добавила Наташа. – Она днём редко вылазиет, больше по ночам. Рыбаки с собой всегда дробовик берут или ружьё, солью стрелять. Блядь наша соли ужас как не любит. А парочки к воде не ходят никогда, на сеновалах любятся.

– Кого утащит – уж видно, на роду ему так написано, – подытожила Вера.

Слова Лары совершенно не вязались с доводами Наташи, а Верин вердикт звучал ужасно жестоко, но Аня внутренним древним умом вдруг поняла, что так и есть: взрослые не верят в Б. из Колодца, но знают, что она всё время поблизости, и готовы дать ей отпор. Таковы правила.

А если кто и погибнет, это тоже по правилам. Такое это правило: хорь таскает и душит кур, а Б. из Колодца – людей. Так на Красном Болоте было всегда, и советская власть ничего пока не поменяла.

«Ну это до поры», – подумала Аня, щупая на ходу раненую ногу и чувствуя, как в её спокойной душе разгорается жажда мести.

Мы ещё тебе покажем, Б. из Колодца! Не знаешь ты Мининых!

Глава 6. Чьё мясо съела

– Ты меня не знаешь! – заорал деда Ваня, грозно взмахнув кулаком. – Но ты меня узнаешь!

Тишина была ему ответом.

– Ты чьё мясо съела? Отвечай, скотина усатая!

Скотина молчала.

– Клавка! Сестра!

Тётя Клава тоже не отозвалась, и деда Ваня кипел в одиночестве.

– Клава! Слышь, чё говорю?! Клавка! Ух ты, глушня!

– Чего тебе, неугомонный?

Тётя Клава вынырнула из бани, вытирая руки о передник.

– Где ходишь, тетеря? – возопил деда Ваня.

– Стираю я, – недовольно ответила тётя Клава. – Чё случилось-то?

– Мясо где?

– Да на тарелке оставила! Не видишь, что ли?

– А чё тут видеть-то? – злобно отозвался деда Ваня, разглядывая пустую тарелку, над которой вились мухи. – Ты зачем тарелку на скамью поставила, тетёха? Икра сожрала! Куда в неё лезет, в прорву ебучую! Сама с вершок, пузо с горшок!

Икра была кошка Синицыных. До года её не звали никак, а после имя пришло само, ибо Икра была люто плодовита. Любое семя прорастало в ней шестью-семью котятами. Нерестилась Икра три раза в год.

– Утоплю на хуй! – доверительно обещал деда Ваня.

И тётя Клава согласно вздыхала:

– Куда их? Солить, что ли?

Однако слепые розовые икринки каждый раз пробуждали в бездетной тёте Клаве охранительное чувство, затмевавшее ей разум ровно до тех пор, пока котята не дорастали благополучно до раздаточного возраста. Деда Ваня, несмотря на жгучий нрав и неутомимую матерщинность, любил сестру и в её заёбах ей не препятствовал.

Не прошло и трёх лет, как Икряные дети составили половину кошачьего поголовья деревни. От полного порабощения Красное Болото спас счетовод Василий Ильич.

Придя однажды к Синицыным по какой-то надобности, он строго поглядел на Икру, почесал её пальцем между ушами и сказал:

– Всё, горшочек. Боле не вари.

После чего Икра совсем перестала плодоносить. Счастливо освободившись от детородной повинности, кошка Синицыных нашла себя в гастрономии. Жрала она с той же страстью, с какой раньше рожала, и жрала, что примечательно, не мышей. Мышей она душила и складывала рядком: половину у тёти-Клавиной кровати, половину – у деды-Ваниной.

Жрала она украденное. Воровала Икра легко и талантливо, не избегая никакой человеческой еды, кроме самогона и карамели.

– Икра! – возопила тётя Клава, напрасно пытаясь разбудить кошачью совесть. – Ах ты, сучка!

Кошачья совесть крепко спала, свернувшись клубком на тёплом, хорошо набитом кошачьем желудке. Сама же кошка Икра совершенно не понимала, чего от неё хотят и в чём упрекают. Она только таращила в недоумении сонные, якобы с самого утра не раскрывавшиеся жёлтые глаза.

Тётя Клава раздражённо бросила в кошку веником и добилась того, что Икра всё-таки поджала хвост и удрала в заросли лопухов, но мяса было уже не вернуть.

– Да ну её! – сказала тётя Клава. – Там курица почти доварилась. Сейчас бельё развешу и лапшу сделаю, а ты пока воды в баню натаскай. Затоплю вечером.

Деда Ваня и тётя Клава брали воду из своего колодца, а не из общего колхозного, и не из красной облупленной колонки, до которой идти в общем было недалеко, только до конца улицы, и не у сестры Маринки, до которой и вовсе было близко, через два двора. Из своего родного колодца брали они воду, с удовольствием поливали ею огород и таскали в баню (для питья в доме был насос, качавший воду из скважины).

Колодец у Синицыных был старый, старше дома. Деда Ваня и тётя Клава не пользовались им почти три года. Стоял он печально, закрытый толстой деревянной крышкой и сверх того придавленный камнями, как будто из колодца могло выскочить что-то опасное, а теперь открылся.

Деда Ваня набирал ведро за ведром и носил в баню, наполнив сначала бак для горячей воды, а потом ряд бачков для холодной. Осталось принести всего пару вёдер, когда случилось страшное.

Чёрные скользкие руки стремительно высунулись из колодца, и в лицо деде Ване глянули злые жёлтые глаза.

– Едритская ты расхеровина! – вскрикнул деда Ваня высоким, обабившимся от внезапного испуга голосом и тяжёлым наполненным ведром стукнул по склизкой руке.

Тварь крякнула и полетела обратно в колодец. Вслед за ней полетело и ведро с куском обрезанной острым когтем верёвки.

Деда Ваня отскочил от колодца, часто дыша, и закрыл его крышкой.

– Сука подлячая! – сказал он, немного опомнившись, обычным своим хриплым голосом. – Опять теперь к Маринке за водой ходить! У-у, уёбище! Ведь ушла было, так опять тута! Что за лето такое! То Дохлый Немец, то эта пиздень!

Тихо ругаясь, деда Ваня принялся наваливать на деревянную крышку камни. Покончив с этим делом, он вытер пот со лба. С неба на него пялилось жёлтое солнце, злое, как глаз колодезной девки. Душно пахло лебедой, пряно – крапивой.

– Скосить бы надо этот бурьян, – пробормотал деда Ваня, успокаиваясь. – Ишь, вымахал! И дряни какой-то натащено…

Под ногами хрустели кости. Деда Ваня опустил взгляд и присмотрелся к ним. Лежали они тут давно и почему-то не привлекали к себе внимания ни деды Вани, ни тёти Клавы, что было странно, поскольку люди они были аккуратные. И, кажется, становилось их больше день ото дня.

Кости были разные: козьи, куриные и вроде собачьи. Подошла Икра и с интересом понюхала массивный говяжий мосол. Даже совершенно неопытному в зоологии человеку было понятно, что небольшой кругленькой Икре такой мосол не по зубам.