Колесо крутится. Леди исчезает

У отца была выбритая голова, небольшие нафабренные усики и несколько подбородков. Очки в роговой оправе и непринужденный вид выдавали в нем преуспевающего бюргера. У его жены была прямая намасленная черная челка, и густые брови, словно накрашенные пробкой. Девочка носила детские носочки, совершенно не соответствующие ее взрослому выражению лица. Волосы у нее, похоже, были уложены после химической завивки, поскольку все еще были закреплены заколками.

Все трое были одеты в новые, модные костюмы – будто по учебнику стенографии. У отца – полоска, у матери – горошек, у дочери – клетка. Айрис подумала, что если их «перетасовать», то они могли бы донести до мира какое-нибудь послание на стенографическом языке.

Судя по всему, это был бы семейный девиз, потому что их объединяло крепкое чувство общности – они вместе читали одну и ту же газету. Мать просматривала модные новинки, маленькая девочка читала детскую страницу, а из плотно набранных колонок, за которыми скрылся отец, Айрис заключила, что он читает раздел о финансах.

Она отвела взгляд от семейства и посмотрела на противоположную сторону купе. Рядом с твидовой старой девой сидела красивая светловолосая девушка, будто срисованная с фотографии какой-нибудь кинозвезды-блондинки. Те же гладкие волны волос, большие голубые глаза с накладными ресницами и брови-бабочки. Щеки были подрумянены, губы-бантики накрашены в алый цвет герани.

На ней был тесный белый костюм и черная атласная блузка с высоким воротничком, а ее кепи, перчатки-краги и сумочка также были черными. Она сидела прямо и неподвижно, словно застыла в позе для фото.

Несмотря на то, что ее фигура была почти на грани истощения, блондинка отодвинулась в самый угол, тесня дамочку в твиде, лишь бы сохранить почтительное расстояние между собой и особой, воспротивившейся появлению Айрис.

Не было сомнений: эта величественная дама принадлежала к правящему классу. Ее уставшие глаза горели гордым презрением, а нос имел форму надменного орлиного клюва. Закутанная в тяжелое черное платье и полуприкрытая вуалью, своим массивным телом она занимала почти половину сиденья.

К изумлению Айрис, дама пристально смотрела на нее с откровенной враждебностью. Это заставило ее почувствовать себя одновременно и виновато, и неловко.

«Ну да, я втиснулась в вагон, – подумала она. – Но у нее предостаточно места. Хотела бы я объясниться – чисто для себя».

Наклонившись вперед, она порывисто обратилась к этой особе:

– Вы говорите по-английски?

Похоже, этот вопрос оказался оскорблением. Дама медленно опустила тяжелые веки с нарочитым пренебрежением – словно не могла вынести зрелища простолюдинки.

Айрис прикусила губу и оглядела остальных пассажиров. Семейство по-прежнему уткнулось в газету, дама в твиде разглаживала юбку, а эффектная блондинка уставилась в пустоту. Казалось, это демонстративное безразличие было данью уважения к этой важной персоне.

«Она что, местный аналог священного черного быка? – сердито подумала Айрис. – Пока она не заговорит, никто не смеет и слова молвить? А по мне, так она просто жирная тетка в отвратительных лайковых перчатках».

Она попыталась сохранить критический настрой, но безуспешно. От этой внушительной фигуры в черном словно исходила властная сила, просачиваясь в воздух, заполняя все купе.

Теперь, когда первый прилив возбуждения начал спадать, Айрис почувствовала последствия легкого солнечного удара. Голова болела, а затылок словно окаменел – будто его кто-то укрепил металлическим прутом. Симптомы были тревожным напоминанием: нельзя допустить, чтобы болезнь вернулась. Надо беречь каждую каплю нервной энергии, не растрачивать ее на воображаемую антипатию.

Но даже эта решимость не избавила ее от нарастающего дискомфорта. В купе становилось не просто душно – воздух, казалось, был отравлен самой личностью «вдовы в черном». Айрис была уверена: перед ней сгусток предрассудков, тупой тормоз на пути здорового течения общественной жизни. Такие, как она, всегда мешают прогрессу.

Когда лицо начало покрываться испариной, Айрис посмотрела на закрытые окна купе. В конце коридора, где она сидела, было слишком тесно, чтобы хоть как-то проветривать помещение, поэтому она с трудом поднялась на ноги и ухватилась за другой ремень.

– Не возражаете? – спросила Айрис подчеркнуто вежливо, надеясь, что другие пассажиры поймут, что она спрашивает их разрешения, прежде чем опустить стекло.

Как она и ожидала, отец семейства поднялся и взялся за ремень. Но, вместо того чтобы опустить стекло, он бросил почтительный взгляд на важную даму – словно та была неприкосновенной – и затем с неодобрением покачал головой, глядя на Айрис.

Разъяренная этим сопротивлением, Айрис вернулась в свой угол.

«Придется смириться, – подумала она. – Стисни зубы. Здесь я – чужая».

Это было для нее новым ощущением – оказаться в меньшинстве. Айрис привыкла быть самой популярной в любой компании. А теперь, помимо духоты, ее угнетало невозможность объясниться или выразить свое мнение – словно ее лишили сразу двух способностей: речи и слуха.

Вскоре дверь купе открылась, и внутрь протиснулся высокий мужчина. Хотя Айрис понимала, что сейчас особенно чувствительна, ей показалось, что она никогда не видела более отталкивающего лица. Он был бледен, как гончарная глина, с мертвыми темными глазами и бородкой лопаткой.

Он поклонился даме в черном и заговорил с ней, стоя. Судя по всему, его рассказ был увлекательным: Айрис заметила, что все пассажиры, включая девочку, слушали его с живым интересом.

Пока он говорил, его очки вспыхивали мелькали по всему купе, пока, наконец, не остановились на Айрис. Его взгляд был пронизывающим, но бесстрастным – будто она была всего лишь образцом на предметном стекле микроскопа. И все же ей показалось, что она образец нежеланный, к тому же неожиданный.

Наклонившись так, что его губы оказались на уровне уха важной дамы, он задал ей тихий вопрос. Та ответила шепотом, и Айрис это напомнило жужжание двух мясных мух в бутылке.

«Мне это кажется или я действительно им не нравлюсь?» – с беспокойством подумала она.

Айрис уже, и сама замечала за собой навязчивую мысль о каком-то скрытом и всеобщем недоброжелательстве. Это было откровенно абсурдно – особенно с учетом того, что мужчина с бородкой-лопаткой видел ее впервые. Она лишь доставила неудобство нескольким незнакомцам, с которыми ее разделял языковой барьер.

Закрыв глаза, Айрис попыталась отключиться от окружающих. И все же присутствие этого человека продолжало причинять ей дискомфорт – его белое лицо словно прорывалось сквозь сомкнутые веки и висело в воздухе перед ней.

Айрис испытала огромное облегчение, когда шепот наконец стих и она услышала, как он вышел из купе. Почти сразу к ней вернулось ощущение нормальности, за исключением одной детали – сильной головной боли. Сейчас самым важным в жизни казались чай и сигареты. Но курить было страшно из-за угрозы тошноты, а чай казался ей атрибутом исчезнувшей цивилизации.

Поезд мчался теперь сквозь безлюдные земли, где среди сосен и скал редкими вкраплениями попадались древние замки – чаще всего полуразрушенные. Айрис смотрела на фантастические пейзажи, когда в дверь просунул голову какой-то служащий и выкрикнул нечто, что прозвучало как ругательство.

Остальные пассажиры равнодушно слушали, но Айрис на всякий случай открыла сумочку – вдруг понадобятся билет или паспорт. И тут она с удивлением услышала четкий английский голос.

Дама в твиде поднялась с места и спросила:

– Вы идете в вагон-ресторан попить чаю?

Глава 8. Чаепитие

Айрис была слишком ошеломлена, чтобы ответить. Она с недоверием смотрела на песчаные, колючие просторы, проносящиеся за окном, будто ожидая, что они вот-вот сменятся на швейцарские шале или лазурные итальянские озера.

– О, – только и выдохнула она. – Вы англичанка?

– Конечно. Я думала, это и так видно… Вы идете на чай?

– О, да.

Следуя за своей провожатой, Айрис почувствовала некоторое беспокойство, обнаружив, что их купе находится в конце коридора. Кажется, ее защитный квадрат на ладони не убережет ее от железнодорожной катастрофы.

– Мы едем прямо за локомотивом? – с тревогой спросила она.

– О, нет, – заверила ее дама в твидовом костюме. – Между нами – обычные вагоны. Поезд удлинили из-за наплыва пассажиров в конце сезона. Людей туда буквально вталкивали, как в тесную туфлю.

Очевидно, она принадлежала к тому типу людей, что любят собирать и распространять информацию, ибо тут же продолжила:

– Когда мы будем проходить, обратите внимание на следующее купе – и я вам кое-что расскажу.

Хотя Айрис не испытывала любопытства, она подчинилась. Позже она об этом пожалела, потому что не смогла забыть увиденного.

На всем сидении неподвижно лежала фигура, укрытая пледами. Невозможно было определить, мужчина это или женщина – голова, глаза и лоб были перебинтованы, а черты лица скрыты крест-накрест наложенными пластырями. Видимо, лицо было изуродовано до неузнаваемости.

Айрис отпрянула в ужасе, который лишь усилился, когда она поняла, что за больным присматривает тот самый бледный мужчина с бородкой лопатой. Рядом с ним сидела монахиня с таким бесстрастным выражением лица, что было трудно представить ее совершающей хоть какой-то акт милосердия.

Пока они беседовали, больной слабо поднял руку. Хотя они заметили движение, ни один не отреагировал. Казалось, что перед ними – не страдающий человек, а просто груз, за перевозку которого отвечают носильщики.