Колесо крутится. Леди исчезает

Ее доброжелательность исчезла, стоило ей услышать разговор, которому суждено было повлиять на ее собственное будущее.

– Это письмо из дома? – окликнул викарий.

– Да, – ответила его жена после паузы.

– Я думал, бабушка сказала, что больше писать не будет… О чем она пишет?

– Просит, чтобы я по дороге через Лондон купила ей немного шелка «Маргарет Роуз». В честь принцессы, знаешь.

– Но ты устанешь. Не очень-то тактично с ее стороны.

– Да, – голос миссис Барнс был необычно резким. – Не тактично. Почему она не подумала?

Айрис оправдала свое поведение прошлой ночью. Она решила, что имела полное право избегать скуки от чужих семейных разговоров.

Когда она проходила мимо главного входа в отель, ей пришлось немного отойти, чтобы не нарушить уединение молодоженов, чья гостиная выходила на веранду. Они завтракали на свежем воздухе – булочки и фрукты. Мужчина был ослепителен в китайском халате, а его жена – в изысканном пеньюаре поверх атласной пижамы.

Тодхантеры раздражали Айрис, потому что их присутствие вызывало у нее неясное чувство недовольства. Она ощущала такую же неопределенную пустоту, когда смотрела на любовную сцену, сыгранную двумя кинозвездами. Их страсть была идеально оформленная, сдержанно цензурированная и всегда с выгодного ракурса для камеры.

Тем не менее, она почувствовала отклик, когда мужчина взглянул в глаза своей жене с подлинным интересом:

– Все было идеально? – спросил он.

Миссис Тодхантер знала точную паузу, которую нужно было выдержать перед ответом:

– Да.

Это была безупречная реплика, потому что он понял и то, чего она не произнесла.

– Значит, не идеально, – заметил он. – Но, дорогая, разве есть что-то…

Айрис вышла из зоны слышимости, все еще немного завидуя. Ее собственный опыт любви представлял собой лишь череду эпизодов, которые в итоге привели к фарсу ее помолвки.

Утро казалось бесконечным, но в конце концов оно прошло. Ей почти не нужно было ничего паковать, потому что – по традиции – друзья забрали основную часть ее багажа, чтобы избавить ее от лишних хлопот. Час или два она провела, или скорее утопила, на озере, но она испытывала слишком большое нетерпение, чтобы просто валяться на солнце.

Переодевшись к отъезду, она спустилась в ресторан. Блюдо дня выглядело аппетитно – в желе, с эстрагоном, кервелем и рублеными яйцами, но Айрис заподозрила, что это были яйца с запеченными угрями. Оторвав с отвращением взгляд, она заняла маленький столик, расписанный цветами, в саду с гравийной дорожкой, где пообедала картофельным супом и виноградом.

Солнце пробивалось сквозь густую крону каштанов, но железное кресло было слишком твердое и холодное, чтобы быть удобным. Хотя поезд должен был прийти не раньше, чем через час, она решила подождать его на вокзале, где могла бы насладиться видом.

Она взвинтила себя до предела, так что выход из отеля, казалось, на шаг приблизил ее к возвращению домой. Айрис с удовольствием рассчиталась за проживание и одарила чаевыми остатки персонала. Никого из гостей она не видела и торопливо прошла через сад, как школьница, сбежавшая с уроков – вдруг кто-нибудь попытается ее задержать.

Было странно снова оказаться в изысканном дорожном костюме и туфлях на высоких каблуках, когда она бежала по неровной дорожке в сопровождении носильщика с ее багажом. Это ощущение было не слишком комфортным после недель свободы, но Айрис восприняла его как часть своего возвращения в цивилизацию. Когда она сидела на платформе с чемоданом у ног и смотрела на мерцание озера внизу, она чувствовала, что достигла пика наслаждения.

Воздух был кристально чист, с легкой горькой свежестью высоты. Когда солнце осветило ее, она почувствовала, что ее окутывает тепло и она пропитана светом. Сняв шляпу, она смотрела на семафор, предвкушая момент, когда последует первый проблеск поезда вдалеке.

На платформе были и другие люди, поскольку прибытие экспресса было главным событием дня. Было рано для настоящих пассажиров, но у лотков с фруктами и газетами толпились группы праздношатающихся, как приезжих, так и местных жителей. Многоязычная, шумная, жизнерадостная толпа.

Айрис не слышала английской речи, пока на дороге из деревни не появились двое мужчин. Они облокотились на перила за ее спиной и продолжили спор. Сначала Айрис не испытывала достаточного интереса, чтобы обернуться и рассмотреть их лица, но их голоса были настолько характерными, что вскоре она смогла представить их.

Тот, кто показался ей моложе, говорил с воодушевлением и некоторой небрежностью. Голос его был взволнованным и нескладным. Айрис была уверена, что у него живой ум и поток идей, вырывающихся наперебой. Он говорил слишком быстро и часто запинался в поисках слова – вероятно, не из-за скудного словарного запаса, а потому что ему было из чего выбирать.

Постепенно он вызвал у нее симпатию – отчасти потому, что его мышление, казалось, перекликалось, а вернее, диссонировало с ее собственным, а отчасти потому, что второй собеседник вызвал у нее мгновенную антипатию.

Его акцент был педантичным, нарочито культурным. Он говорил размеренно, с раздражающей уверенностью, выдававшей негибкость ума.

– О, нет, мой дорогой Хэйр, – сказал он. Айрис подумала, что лучше бы он сказал: «Ватсон». – Вы глубоко заблуждаетесь. Давно доказано, что нет справедливее и совершеннее формы правосудия, чем суд присяжных.

– Суд глупцов, – фыркнул молодой. – Вы говорите об «обычных гражданах». А никто не обычный – каждый представляет собой мешок личных предубеждений. У одной женщины – злоба на весь свой пол, у другого – навязчивые идеи по части морали. И каждый обвиняет подсудимого по своей причине. Да и все они хотят скорее вернуться – кто на работу, кто домой. Они только и делают, что смотрят на часы и хватаются за самое очевидное.

– Их направляет судья.

– А сколько они вообще запоминают из его наставлений? – возразил он. – Вы же знаете, как легко рассеивается внимание, когда слушаешь длинную речь. А кроме того, даже когда он разложил им все по полочкам, они срываются в атаку и выносят ошибочный вердикт.

– Почему ты сразу предполагаешь, что он ошибочный? – спокойно парировал собеседник. – Они сделали собственные выводы на основе показаний свидетелей.

– Свидетели, – с жаром воскликнул молодой человек, стукнув по ограде. – Свидетель – это самое паршивое звено всей системы. Он может быть таким тупым, что станет пластилином в руках ловкого адвоката, или же – чересчур умным, чтобы оболгать кого-то, доведя до тюрьмы, просто ради того, чтобы прочесть потом в газетах про свою феноменальную память и наблюдательность, и увидеть свою фотографию. Они все гонятся за публикой и славой!

Старший собеседник рассмеялся с такой снисходительной надменностью, что это вывело младшего из себя и побудило перейти на личности.

– Когда меня обвинят в вашем убийстве, профессор, я бы предпочел, чтобы меня судила коллегия судей с юридическим образованием и беспристрастным отношением к фактам.

– Ты предвзят, – возразил профессор. – Позволь мне убедить тебя. Присяжные, как масса, обладают здравым смыслом и умеют распознавать характер. Одни свидетели заслуживают доверия, других нужно воспринимать с подозрением. Например, как бы ты охарактеризовал ту темноволосую даму с накладными ресницами?

– Привлекательная.

– Хм. А я бы сказал – вульгарная. И любой опытный мужчина со мной согласится. Теперь допустим, что она и та англичанка в плаще «Барбери» дают противоположные показания. Значит, одна из них врет.

– Я не согласен. Все может зависеть от точки зрения. Простой человек, у себя в саду, клянется, что видит сирень, но стоит ему зайти в ботанический сад – и он видит табличку «сиринга».

– Родовое название…

– Я знаю, знаю. Но если один честный гражданин заявляет под присягой, что сиринга – белая, а другой – что она лиловая, Вы же согласитесь, что тут есть простор для путаницы. С показаниями бывает так же.

– Разве ты не ушел от сути моего вопроса? – возразил голос с подчеркнутой правильностью. – Возьми этих двух женщин и по отдельности помести в свидетельскую ложу. Кому ты поверишь?

Теперь и Айрис принялась мысленно сравнивать гипотетических свидетельниц. Одна – типичная представительница английской провинции, с подтянутой спортивной фигурой и приятным, интеллигентным лицом. Даже если она шла через вокзал так, будто он принадлежал ей, это лишь потому, что это был кратчайший путь к ее цели.

Другая же – темноволосая красавица – выглядела явной бездельницей. Узкая юбка и расшитая крестьянская блузка могли быть обычным курортным нарядом любой европейки; но, несмотря на ее ярко-красные губы и выразительные глаза, Айрис почему-то подумала о цыганке, которая только что утащила курицу для ужина.

Против воли она была вынуждена согласиться с профессором. И все же Айрис почувствовала легкое раздражение, когда молодой человек прекратил спор: ведь она внутренне поддерживала проигравшую сторону.

– Понимаю вашу мысль, – сказал он. – Британский плащ-непромокай всегда выходит победителем. Но каучук из Конго – дело кровавое, и чрезмерная вера в непромокаемость может обернуться кровавой неразберихой… Пошли выпьем.

– С удовольствием, если позволишь мне заказать. Хочу воспользоваться каждой возможностью поговорить на местном языке.

– Хотел бы я его забыть. Отвратительный язык – сплошное чихание да плевки. Вы ведь преподаете современные языки, верно? У вас много студенток?

– Да… К несчастью.

Айрис почувствовала легкое разочарование, когда мужчины ушли: она лениво, с любопытством слушала их спор. Толпа на платформе тем временем заметно увеличилась, хотя до прибытия экспресса оставалось еще двадцать пять минут – если, конечно, тот не опаздывал. Ей пришлось потесниться на скамейке, а на ее чемодане устроился какой-то ребенок.

Хотя обстановка и была не самая приятная, Айрис не испытывала раздражения: ничто не могло нарушить ее покой. Все слилось в единое ощущение – золотое солнце, зеленый рябящий свет в листве, отблески озера. Все это завораживало, удерживая ее в состоянии неподвижного блаженства.

Ничто не предвещало беды. Удар настиг внезапно.

Айрис почувствовала резкую боль в затылке. Не успев даже осознать случившееся, она ощутила, как качнулись снежные горы, потемнело небо – и ее накрыла темнота.

Глава 6. Зал ожидания

Когда Айрис пришла в себя, зрение вернулось к ней не сразу – сначала урывками. Она видела отдельные фрагменты лиц, как будто парящих в воздухе. Казалось, это было одно и то же лицо – с желтоватой кожей, черными глазами и плохими зубами.

Постепенно она поняла, что лежит на скамье в каком-то темном сарае, окруженная кольцом женщин. Те были из крестьян, с выраженным родственным сходством, усугубленным поколениями родственных браков.

Они смотрели на нее с безучастной апатией, словно на уличное зрелище – умирающее животное или человека в припадке. В их застывших лицах не было и следа сочувствия, в их тусклых взглядах – ни капли любопытства. В своей полной отрешенности они казались лишенными человеческих инстинктов.

– Где я? – в отчаянии вскрикнула Айрис.

Женщина в черном переднике внезапно разразилась гортанной речью, но Айрис не поняла ни слова. Она слушала с той же бессильной паникой, что охватила ее вчера в ущелье. Хотя лицо женщины было совсем близко – она видела поры на ее коже и волосы в ноздрях, – между ними словно пролегала пропасть: они будто обитали на разных планетах.

Ей отчаянно нужен был кто-то, кто развеял бы ее мрак – приподнял завесу, за которой она ничего не видела и не понимала. С ней что-то произошло – но она не знала, что именно.

Простыми жестами ее замешательство было не преодолеть. Только ясное, разумное объяснение могло рассеять этот туман в голове. В этот миг она подумала о людях из отеля, от которых, по сути, сбежала. Сейчас она бы отдала годы жизни, лишь бы снова увидеть добродушное лицо викария или встретить добрые глаза его жены.

Место казалось смутно знакомым: темные деревянные стены, пол, засыпанный песком, служащий общей плевательницей. Луч пыльного света, падавший через узкое окно, блестел на толстостенных стаканах, расставленных на полке, и на охапке дрожащих от сквозняка афиш.

Она приподняла голову, и ее пронзила тупая боль, за которой последовала волна головокружения. На мгновение ей показалось, что ее сейчас вырвет, но в следующий момент тошноту перебил внезапный всплеск памяти.

Это был зал ожидания на станции. Она была здесь совсем недавно – всего вчера, вместе с толпой, жадно осушавшей последние стаканы перед отъездом. Мысли ее с грохотом сталкивались в голове, точно вагонетки, сцепляющиеся в железнодорожный состав. Она вспомнила, как сидела на платформе, залитой солнцем, в ожидании поезда.

Ее сердце бешено заколотилось. И все же она не имела ни малейшего представления о том, что с ней произошло после потери сознания – и когда это случилось. Поезд, возможно, уже пришел… и ушел – оставив ее позади.

В ее измученном состоянии эта мысль показалась ей настоящей катастрофой. У нее снова закружилась голова, и ей пришлось подождать, пока перед глазами не прояснится, прежде чем она смогла прочитать цифры на своих крошечных наручных часиках.

К своему облегчению, она увидела, что до поезда оставалось еще двадцать пять минут. «Что со мной произошло? – подумала она. – Я потеряла сознание? На меня напали.»

Закрыв глаза, она отчаянно пыталась привести мысли в порядок. Но ее последний ясный образ был лишь воспоминанием о голубом небе и изумрудно-зеленом озере, как будто увиденном сквозь хрусталь.

Вдруг она вспомнила о своей сумочке и стала судорожно ее искать. К своему ужасу, она не обнаружила ее рядом, да и на скамье ее нигде не было видно. Чемодан стоял на полу, а шляпа лежала сверху – как будто подчеркивая, что это все, что у нее осталось.

– Моя сумка! – закричала она, в панике вытаращив глаза. – Где моя сумка?

В ней были не только деньги и билеты, но и паспорт. Без него продолжать путешествие было невозможно. Даже если бы ей удалось сесть в поезд без гроша, ее бы развернули на первой же границе.

Эта мысль довела ее до отчаяния. Она была уверена, что эти женщины, окружившие ее кольцом, сговорились и обокрали ее, когда она была беспомощна и полностью в их власти. Когда она вскочила со скамьи, ее тут же грубо усадили обратно.

Кровь ударила ей в голову, и она яростно начала сопротивляться. Вихрь боли, крики, головокружение – все слилось в один пульсирующий хаос. Перед глазами мелькали вспышки света, голоса нарастали, боль пульсировала. В грохоте происходящего различался странный фоновый звук – глухое, учащенное дыхание, вперемешку с шумом, похожим на внезапный прорыв воды из-под земли, словно сдерживаемый фонтан вырвался наружу.

Несмотря на ее сопротивление, женщина в черном переднике снова втащила ее на скамью, а пухлая девушка в тесном лифе поднесла к ее губам стакан. Когда Айрис отказалась пить, с ней обошлись, как с ребенком: задрали ей подбородок и просто влили спиртное в горло.

Это заставило ее кашлять и задыхаться, пока голова, казалось, не начала раскалываться от боли. Испугавшись нового приступа, она обмякла, полностью подавленная. Инстинкт подсказывал: если она снова всполошится – стены заколеблются, как те снежные горы, и за этим придет полное забвение.

В следующий раз она могла уже не очнуться. Ей нельзя было рисковать – она одна, в чужой деревне, вдали от друзей. Если бы она вернулась в отель, то могла бы заручиться финансовой помощью приезжих англичан и, несомненно, раздобыть другой паспорт, но это означало бы задержку.

«Мне нельзя болеть. Я должна уехать немедленно, пока еще не поздно», – подумала Айрис.

Она была уверена: стоит ей только сесть в поезд, и уже одно осознание того, что она с каждой милей приближается к цивилизации, поможет ей продержаться, пока она не доберется до знакомого места. В воображении всплыл Базель, стоящий на молочно-нефритовом Рейне, с его прекрасными отелями, где говорят по-английски – и где можно быть больной, но понятой и с человеческим достоинством.

Все зависело от того, успеет ли она на этот поезд. От этого зависела ее судьба – и внезапно Айрис охватила отчаянная решимость найти свою сумку. Она снова попыталась встать, когда вдруг почувствовала, что кто-то пытается с ней заговорить.

Это был старик-носильщик в грязной блузе, с морщинистым, узловатым лицом – коричневым и испещренным, как шрам на стволе дерева, откуда срезали ветку. Он снова и снова снимал засаленную шляпу и указывал то вверх, то на ее голову.

И вдруг она поняла, что он имеет в виду: пока она сидела на платформе, у нее случился солнечный удар.

Это объяснение принесло ей огромное облегчение, потому что она была одновременно напугана и сбита с толку загадкой своей болезни. Айрис почти никогда не болела и никогда прежде не теряла сознания. Кроме того, это стало доказательством, что, несмотря на все ее опасения, она все еще может установить контакт с внешним миром – по крайней мере, когда суть дела достаточно проста.

Хотя ее все еще подташнивало от беспокойства о своем поезде, она сумела слабо улыбнуться старику. Словно ожидая какого-то ободряющего знака, он сунул руку за ворот своей грязной блузы и вытащил ее сумочку.

С криком она выхватила ее у старика. Вспомнив о толпе на платформе, она почти не надеялась найти в ней деньги; но теплилась слабая надежда, что паспорт все же не был украден.

Трясущимися пальцами она расстегнула молнию – и, к своему величайшему удивлению, обнаружила, что все на месте. Билеты, деньги, паспорт – даже оплаченный счет из отеля – ничего не пропало.

Айрис глубоко ошиблась в местных жителях и поспешила загладить свою вину. Вот, наконец, ситуация, которую она понимала. Как обычно, кто-то пришел ей на помощь – в полном соответствии с традицией «защитного квадрата» на ее ладони. Ее роль – просто щедро заплатить за оказанные услуги – была проста.

Женщины принимали свою долю неожиданной прибыли с невозмутимыми лицами. По-видимому, они были слишком ошеломлены, чтобы выказать волнение или благодарность. Старый носильщик, напротив, торжествующе улыбнулся и схватил чемодан Айрис, показывая, что и он понял, что к чему.

Несмотря на отвращение к крепкому алкоголю, выпитое, в сочетании с переменой обстановки, заметно взбодрило Айрис. Она почти полностью пришла в себя и снова ощущала контроль над ситуацией, когда показала билет носильщику.

Его реакция была молниеносной: он заговорил взволнованно и торопливо, схватил ее за руку и повлек к выходу. Стоило им пересечь порог, как Айрис поняла, откуда исходил тот странный, все заполняющий шум, который так усиливал кошмарность происходящего.

Это был пар, с шипением вырывающийся из поезда. Пока она теряла драгоценные минуты, экспресс уже прибыл на станцию.

Теперь поезд был готов к отправлению.

На платформе царил настоящий хаос. Двери захлопывались, люди прощались, толпились перед вагонами. Служащий махал флагом, и раздался свисток.

Они опоздали на минуту. Айрис осознала это – в тот же миг, когда носильщик, словно инстинктивно ухватив нужный момент, ринулся вперед. Он воспользовался короткой паузой между первым рывком поезда и вращением колес, чтобы пробиться через толпу, как старый тигр.

В его жилистом теле еще оставались сила и ловкость, которые позволили ему добраться до ближайшего вагона и рывком открыть дверцу.

Его путь пересекла величественная дама в черном. Она была тем человеком, перед которым он, как простой крестьянин, инстинктивно преклонялся. С другой стороны, его покровительница заплатила ему сумму, намного превышающую то, что он заработал в качестве чаевых за весь короткий сезон. Следовательно, она должна занять свое законное место. Поднырнув под руку дамы, старик швырнул чемодан в купе и втащил Айрис следом.

Когда вагон уже тронулся, он успел выскочить, но рухнул на платформу. Однако он не пострадал, потому что, когда Айрис оглянулась, чтобы помахать в знак благодарности, он улыбнулся ей, как беззубый гном.

Он был уже далеко позади. Станция осталась позади, и озеро начало ласково бить волнами о сваи грубого причала. За окном заструилась изумрудная рябь, трепещущая на ветру и сверкающая на солнце. Когда поезд, петляя по изгибу рельсов, стал приближаться к расщелине в скалах, Айрис оглянулась в последний раз на деревню – фантастическое нагромождение разноцветных домиков, расположившихся на зеленом уступе долины.

Глава 7. Пассажиры

Когда поезд загрохотал, выныривая из тоннеля в скале и вырвался в поросшее деревьями ущелье, Айрис взглянула на часы. Судя по стрелкам, Триестский экспресс еще не прибыл на деревенскую станцию.

– Должно быть, часы остановились, когда я потеряла сознание, – решила она. – Какая удача. Могла ведь и опоздать на поезд.

Эта мысль вызвала у нее волну глубокой благодарности: она действительно едет обратно в Англию. За последние двадцать четыре часа Айрис пережила больше противоречивых чувств, чем за всю прежнюю жизнь, наполненную удобствами и упорядоченностью. Она испытала ужасающую беспомощность человека, больного, оставшегося без друзей и без гроша в кармане, – с полностью перерезанными связями с внешним миром. И вдруг, когда казалось, хуже быть не может, удача вновь повернулась к ней лицом – как это с ней всегда и бывало.

На фоне такого контраста обыденность железнодорожного путешествия превратилась во временный восторг. Поездка на поезде больше не казалась пыткой, которую можно пережить лишь с помощью зарезервированных мест, цветов, фруктов, шоколада, легкого чтива и компании друзей, визжащих наперебой.

Сидя в неудобном, тесном вагоне, в поезде, чистота которого оставляла желать лучшего, не питая особых надежд на спальное купе в Триесте, Айрис чувствовала волнение, как от первого в жизни путешествия.

Пейзаж сохранял свою дикость и суровую красоту. Поезд пробирался среди нагроможденных обломков изуродованного ландшафта, словно через стальную гравюру Доре, изображавшую «Ад» Данте. Водопады рассекали стены гранитных обрывов серебристыми жилами. Иногда попадались безжизненные участки, где в унылых впадинах лежали темные заводи, окаймленные черным пером тростников.

Айрис смотрела на все это через оконное стекло – с облегчением, что между ней и этим величием есть защитная преграда. Все это величие было не чем иным, как обломками мира, разрушенного первозданной силой, и напоминало ей о том, что и она сама только что получила травму при первом соприкосновении с реальностью.

Воспоминание о пережитом все еще вызывало в ней внутреннюю дрожь, хотя тот кошмарный вокзал остался по ту сторону гор. Теперь, когда он с каждой минутой все дальше ускользал за витками железнодорожных путей, Айрис позволила себе задуматься, на каком тонком лезвии она балансировала, едва избежав беды.

В той вокзальной толпе наверняка нашлось немало нечистых на руку людей, готовых воспользоваться удобной случайностью: иностранка без сознания – то есть почти не человек – и дорогая сумочка, сулящая щедрую добычу. И все же на ее пути оказался именно тот человек – карлик-портье с гномьей внешностью.

«У меня всегда все складывается удачно, но, должно быть, другим бывает ужасно не везет», – подумала она.

Впервые Айрис осознала, что означает быть тем, кому не выпало удачное пересечение линий на ладони. Если бы произошла железнодорожная катастрофа, она знала – оказалась бы в уцелевшей средней части состава, так же неизбежно, как другие пассажиры – в смятых, сплющенных вагонах.

Содрогнувшись от этой мысли, она бросила рассеянный взгляд на женщину, сидевшую напротив. Та была во всех отношениях невыразительна – средних лет, с мелкими, неопределенными чертами лица и блеклым цветом кожи. Будто кто-то нарисовал лицо, а потом почти полностью стер его. Ее кудрявые волосы выцвели, а кожа побледнела до цвета овсянки.

Она была недостаточно карикатурной, чтобы напоминать сценическую старую деву. Даже ее твидовый костюм и шляпку в тон нельзя было назвать откровенно несуразным, хотя в них не было ни намека на индивидуальность.

При обычных обстоятельствах Айрис не удостоила бы ее ни взглядом, ни мыслью. Но сегодня она посмотрела на нее с сочувствием.

«Если бы она попала в беду, никто бы ей не помог», – подумала она.

Ее неприятно поразила мысль, что население земного шара, должно быть, включает в себя определенный процент людей без друзей, денег или влияния; ничтожеств, по которым никто не будет скучать, и которые исчезнут, не оставив после себя и следа.

Чтобы отвлечься, Айрис попыталась снова посмотреть в окно. Но вид заслоняли стоящие в проходе пассажиры, которым не хватило мест. Впервые за все время она решила осмотреть остальных пассажиров в купе.

Их было шестеро – положенная норма, которую она незаконно увеличила до семи. С ее стороны сидела семья – двое крупных родителей и девочка лет двенадцати.