Проект Тетис

Анастасия Щепина

Проект Тетис

Энцелад

Я стою, вытянувшись по струнке, и через плечо лейтенанта вглядываюсь в чернильную темноту на центральном дисплее нашего штурмового катера. Со мной еще девять таких же рядовых, только чуть старше и опытнее, при полной амуниции, готовые по первому слову командира запустить гравистанции и осуществить высадку на объект.

Напряженность обстановки дает о себе знать, я едва заметно переступаю с ноги на ногу. Лейтенант это замечает и делает выговор, не отрывая при этом взгляда от дисплея.

Мы все ждем непонятно чего.

Мне страшно. Еще бы, только безумец не станет трусить в подобной ситуации. До нас здесь бесследно исчезло три группы: две рабочие и одна из развед-подразделения.

В черноту дисплеев медленно вплывает изображение щербатой поверхности Энцелада, словно некто невидимый и огромный лениво выкатывает его на наше обозрение.

Мы, как и еще три катера, идем на снижение вместе с сопровождаемым танкером. Эсминец с подкреплением остался за границей плотности.

От танкера медленно отделяется геодройд. Он камнем падает на поверхность ледяной пустыни. Через десять минут получен сигнал успешного прилунения, и дройд начинает работу в штатном режиме. За расчетные пять часов он должен собрать и доставить на танкер десять тысяч тонн воды.

На самом деле это не совсем обычный геодройд. Вернее, он обычный сам по себе, но способ доставки груза – слабосильный токовый элеватор – новейшее изобретение Союза РУТ. Каждый из нас заинтересован, чтобы его испытание завершилось успехом, если мы хотим наконец вырваться вперед в гонке за освоение колец.

Но четыре последних миссии завершились провалом. В первых участвовали только дроны, и ни один не вернулся, не подав при этом никаких сигналов. Заподозрив неполадки в оборудовании, министерство освоения Космоса отправило на орбиту Энцелада инженеров, но не вернулись и те. Никаких следов: ни оборудования, ни черных ящиков, ни людей. И если исчезновение первой группы еще можно было списать на астрокатастрофу, то пропажа остальных двух придало ситуации окрас неприятной закономерности.

И вот мы здесь, штурмовое подразделение министерства обороны, в полной боевой готовности следим за работой танкера, экипаж которого уже договорился о баснословных отступных для своих семей, в случае если…

«Что, трусишь, Тет?» – по внутренней связи пришло сообщение от Гавидона, старшего солдата, моего негласного наставника. Я промолчала, и он продолжил: «Не бойся, у нас четыре штурмовика. До высадки вряд ли дело дойдет. Но если что, держись рядом со мной».

Я не ответила. Честно говоря, высадки хотелось бы меньше всего. Кто-то может сказать, что не стоило идти на службу в министерство обороны, если не можешь сохранять хладнокровие, но, во-первых, это мой первый боевой вылет, и искусство сражений я ранее изучала только лишь в теории и на полигонах – а там боевые потери скорее исключение, чем правило. А во-вторых, у меня не было особого выбора.

Еще тридцать лет назад женщину бы не пустили на потенциально опасную спец. операцию. Но с тех пор колония Ру сильно разрослась, а еще заключила союз с родственным колониями помельче, образовав Союз Рут.

Нас много. А цель у нас одна, и она важнее всего на свете.

Час стабильной работы геодройда. Первая партия груза готова, он успешно запускает элеватор. Все данные в режиме реального времени отправляются на базу Реи по мю-связи. Кажется, мы имеем все шансы на успех.

Комок напряженности, в последний час обосновавшийся в районе моего живота, рассеивается, и я едва слышно выдыхаю.

– Штурмовая команда два! – взрывает воздух громкий голос лейтенанта, и мое сердце булыжником падает где-то в районе желудка, а пальцы холодеют, – выход в Космос! Боевое построение!

Я на автомате разворачиваюсь со всеми лицом к стене. Времени на раздумья нет, в общем-то уже и не надо ни о чем думать. Главное выполнять команды.

Открываются люки, мы запускаем гравистанции. И в это же время катер сотрясает мощный удар.

Что это?.. Я не успеваю прикинуть варианты. Меня неумолимо вытягивает в открытый Космос, и открываю глаза я уже в нем.

Управление гравистанцией, небольшой платформой для полета и прилунения – целое искусство. Ему долго учат на тренировочных полигонах. У меня неплохо получалось, но пространство вакуумных гиперкамер – не то же самое, что окружает меня сейчас, и на какое-то время я дезориентирована. Кажется, просто хаотично болтаюсь как биомусор.

На внутреннем дисплее отображается положение в пространстве ближайшего небесного тела. Энцелад. Я группируюсь и направляю себя в сторону от него. Где-то не далее, чем в десяти метрах от меня должны находиться мои сослуживцы.

Гравистанция дает сигнал о достижении высоты построения, и я разворачиваюсь лицом к Энцеладу, занимая свою позицию.

На самом деле все происходит за считанные секунды. И только сейчас у меня есть возможность оценить обстановку. Она не радует, и я снова цепенею.

Нас в строю всего четверо. Ни лейтенанта, ни Гавидона на месте нет. Вот черт!

Наш катер уничтожен, его обломки словно зонтики одуванчика разлетаются в стороны, а внизу…

Зрелище, одновременно завораживающее своей красотой и пугающее первородной, природной силой: поверхность Энцелада извергает мощные гейзерные потоки жидкости. Высота столбов, судя по всему, достигает сотни километров. Пространство вокруг словно затянуло дымом, концентрация воды в атмосфере значительно увеличилась.

В происходящее довольно тяжело поверить: планета словно автоматной очередью подбивает гейзерным выхлопом остальные сопровождающие катера. Танкер и геодрон наверняка выведены из строя уже давно. Выжил ли хоть кто-нибудь?..

По оценкам министерства освоения Космоса Энцелад не геоактивен. Ох, взять бы сюда всех тех, кто протирает штаны в том министерстве! По их мнению, сейчас вершится нечто невозможное.

Однако, не похоже, что здесь присутствует какой-то внешний враг. Аппаратурой не замечено ни следов сторонней техники, ни признаков иного биологического присутствия. Я еще раз перепроверяю показания, стараюсь заметить любую мелочь.

Нам, штурмовому отряду, потерявшему командира, остается лишь роль статистов. Каждый из нас тщательно записывает происходящее. Выборочный сигнал, как и сигнал бедствия давно транслируется по мю-связи на ближайшую базу и эсминец. С него должна прийти помощь, забрать то, что осталось от отряда, эвакуировать выживших. Я буду скорбеть по Гавидону, но сейчас безумно рада, что я в числе последних.

Энцелад не унимается, и мне приходит в голову мысль, что планета расправится с нами быстрее, чем подоспеет эвакуация.

«Штурмовая команда два, говорит командир третьего отряда. Слушай мою команду,» – прорезает тишину голос лейтенанта соседней группы. Видимо, им повезло больше, – «Сорок градусов к перигею. Собираемся на мой маячок».

Я кидаю последний взгляд на поверхность планеты, укутанную в вуаль мелкокристаллического льда, и запускаю движение на маячок, чтобы поскорее убраться из опасной зоны.

Когда звуковой тон сигнализирует, что я почти достигла точки сбора, невидимая сила бьет меня спереди, по всей поверхности тела, как гигантская мухобойка. Гравистаниция прекращает работу. Кажется, я отключаюсь, вокруг меня глухая темнота, а впереди манящий, чарующий кокон потустороннего света. И я иду на него.

Мина

Я снова оказываюсь здесь, в этом безумном сне, который в последнее время мне часто видится.

Меня окружила неистово ликующая толпа. Они источают ненависть. Они хотят моей крови. Всё происходящее не имеет для меня смысла. Все странно одеты, и я в том числе. Какое-то тряпье. Хотя это неважно. Важно то, что меня сейчас привяжут к столбу и разожгут огонь. Пламя охватывает мои ноги, толпа ревет в экстазе. Я их не понимаю. Среди сотни глаз я нахожу особенные. Это взгляд человека, которого совсем не знаю, но чутье подсказывает мне, что он и есть мой палач. Ветер развивает, путает пряди его длинных черных волос. Он кидает на меня последний взгляд, накидывает на голову капюшон и скрывается в толпе. А еще через секунду мое сердце остановится…

– Аааа!! – я хватаю ртом воздух, резко поднимаюсь с постели.

– Тет! Эй, позовите врача! Как хорошо, что ты очнулась. Все в порядке, все хорошо, ты дома.

Меня укладывают назад. Предо мной возникает озабоченное лицо Мины. Несколько золотых локонов выбились из-под белой повязки на лбу и щекотят мне нос. Я звонко чихаю и расплачиваюсь за это волной боли, разливающейся по спине.

Входит доктор, проверяет показания медицинских приборов, стаскивает одеяло, водит сканером и холодными пальцами, сжимая мое запястье.

Я отворачиваюсь в сторону, перекатывая голову по подушке. Мина опускается в кресло рядом. Озабоченность не сходит с ее лица.

Мина – моя подруга детства. Мы росли в ней в одном секторе, учились в одной школе, смешно сказать, влюблялись в одних и тех же мальчишек. Как давно это было. Словно в прошлой жизни.

Она красавица. Ей не так много лет, как и мне, но она уже образцовый гражданин. У нее прекрасный муж на хорошей госдолжности и двое детей.

– Что ж, все показатели в норме. Вы стремительно идете на поправку, моя дорогая, – заключает доктор, – Вам неслыханно повезло. Но радоваться пока рано, все-таки задет позвоночник, и ваше восстановление зависит только…

Голос врача уходит куда-то вдаль, в ушах нарастает шум, словно помехи связи, и я снова проваливаюсь в небытие.

Не знаю через сколько времени я снова прихожу в себя.

В палате темно. Я медленно оглядываюсь. Мина спит в кресле. Бедная, сколько времени она здесь уже провела?

Пытаюсь склеить разрозненные кусочки из памяти, понять, как я здесь оказалась.

Хотя, чтобы понять, как я здесь оказалась вообще, а не в частности, стоило бы начать сначала.

Меня зовут Тет, Тетис, в честь бабушки. Несколько старомодное имя, но шестьдесят лет назад так называли каждую вторую девочку. Это были годы начала освоения Тетии, футуристы предвещали быструю экспансию по Солнечной системе, а на волне развития технологий и успеха колонизации новой малой планеты главы союза объявили начало второй Космической эры.

Я родилась в государстве под названием Союз Рут, на базе Рея, семь единиц сидерического года назад в эпоху второй цивилизации Сатурн. Отец, гравимеханик сектора, и мать, воспитатель государственного интерната для новых граждан.

Я второй ребенок в семье. У меня есть старший брат, Деко, и он ученый. Я безмерно горжусь им и жутко завидую.

Еще у меня есть Гастан. Мы вместе учились в школе и дружили с самого детства. Он, я и Мина. Я всегда думала, что он выберет ее, но получилось иначе. На последней ступени школы он предложил мне свое сердце. Мина же получила предложение руки от Гектора, своего нынешнего мужа. Они быстро скрепили свой новый союз и получили статус граждан.

Мы же вдвоем с Гастаном мечтали поступить в Высшую Школу Ботаники. Вместе полтора года назад приняли решение пойти на службу в министерство обороны: Гастан хотел заработать денег на будущее, а мне нужно было отдать «прекрасный» долг. И я согласилась стать солдатом вместо внесения вклада в численность колонии. У моей бабушки, например, никакого выбора не было, поэтому в каком-то смысле это хороший вариант.

Еще немного, и мы с Гастаном тоже могли бы стать гражданами, получить выездные карты, поступить в высшую школу и отправиться на практику в колонию Пространство Гипериона на Титане. Там гиперионцы весьма преуспели в терраформации.

Терраформация – весьма любопытное явление. Честно говоря, я считаю, что даже гиперионцы плохо представляют себе желаемый результат. Идеальный, я имею в виду. Точь-в-точь как когда то наша родная планета.

Согласно современной теории, человечество зародилось на третьей планете системы Солнце. Есть противники теории, конечно, но у современных ученых много доказательств в виде частично восстановленной и расшифрованной информации со старых носителей данных.

К тому же люди всех колоний негласно живут по суткам подозрительно близким к периоду вращения третьей планеты, несмотря на то что общепринятое времяисчисление идет согласно сатурнианского году. Забавный факт.

Насчет причин деградации планеты есть много версий. Наиболее популярна версия о супер-оружии, применяемом в глобальную войну, развернувшуюся, по разным оценкам, от тысячи до полутора тысяч лет назад, во время последней цивилизации Земля или первой цивилизации Сатурн.

Сейчас мы, их потомки, заключаем научно-исследовательские союзы, организуем экспедиции, отправляем зонды к планете, поверхность которой сотрясают множественные взрывы с тяжелыми выбросами в атмосферу.

Мне же всегда было интересно, какой она была, эта Земля, до того, как ее покинуло человечество.

К сожалению, в Союзе Рут уделяется гораздо большее внимание экспансиционным технологиям, так как наше государство не имеет в распоряжении собственной малой планеты, пригодной для терраформации.

Вот поэтому мне так важно получить выездную карту и поступить в высшую школу. Вот почему я здесь.

Разлепляю сухие губы. Хочу пить.

Ощупываю свои ладони, но не обнаруживаю на пальцах коммуникатора, чтобы связаться с внутренней системой помещения и подключиться к доступным мне устройствам. Шарю руками по одеялу.

Моя возня будет Мину. Она удивительным образом понимает меня без слов, вставляет мне в рот трубку, по которой поступает вода.

– Родная! – Мина обнимает меня, бережно, но ощутимо, – Как же тебя угораздило! Ох, мы все думали, что ты окажешься в корпусе снабжения, а тебя, оказывается, записали в штурмовики! С ума сойти!

– На учениях тренеры сделали выводы, что я неплохо управляюсь с гравистанцией, – пояснила я.

– Понятно, – примирительно заключила подруга, помогая мне сесть, – Есть хочешь?

– Сколько я пробыла без сознания? – спохватываюсь я, – Включи транслятор, я что-то не могу найти свой ком.

– Ладно, но учти, врач запретил тебе смотреть новости.

Мина через собственный ком включает транслятор и переключает каналы.

– Что, все настолько плохо?

– Ты здесь, а значит, не все, – подруга говорит так, словно пытается заразить меня своим оптимизмом. Она останавливается на каком-то развлекательном канале и возвращается в кресло.

– Давно ты здесь?

– Почти с самого твоего прибытия, – Мина закусывает губу, – три дня. Мы с семьей как раз прилетели на Тетию. Гектору нужно пробыть здесь какое-то время по службе.

– А Гастан?

– Он был на дежурстве. Я связывалась с ним, сказал прибудет первым же рейсом, как только выбьет увольнительную, – Мина усмехается, – Он злой как черт, рвет и мечет. Говорит, что так и знал, и не надо было пускать тебя на службу.

Я невольно улыбаюсь. Кто бы его спрашивал. Но его взволнованность греет мне душу.

На дисплее транслятора разноцветные кадры детской игры сменяются заставкой псевдонаучной передачи «Кто и что» в духе мистицизма.

– Что-нибудь известно про остальных? Что вообще говорят? – спрашиваю подругу.

– Нет, правительство засекретило информацию. На основных каналах сообщают лишь краткие сведения. Основная версия – авария на танкере, несчастный случай. Но поговаривают, не обошлось без мимасцев. Ну то есть гиперионцев на самом-то деле.

– Как же тебя пустили ко мне?

– Я пригрозила им сама знаешь кем. К тому же ты на обычной станции, Тет. Правда, ее совсем недавно отстроили и открыли, – Мина скорчила гримасу на очередную реплику, прозвучавшую из транслятора, – Слушай, давай я переключу, а?

Я поморщилась. Я на гражданской станции. Меня уволили?

– И что, оборонники даже не приходили?

– Ты знаешь, что я не люблю, когда ты их так называешь.

– Это еще почему? Из нас двоих если кому и обижаться на «оборонника» – так это мне. А ты просто становишься ханжой, как Гектор.

– Я не ханжа, – кажется, я задела подругу за живое, – Мне просто не нравится это неуважение и все. Просто это мое мнение.

Я знаю, что веду себя несправедливо по отношению к ней, но извиняться вроде тоже глупо.

– Так что, уважаемые господа из оборонки уже посещали меня?

– Нет, – бурчит Мина что-то разглядывая на своем коме, – При мне – нет.

– Понятно.

Понятно, думаю я. Значит, еще предстоит.

– Ты лучше скажи, что хочешь на завтрак, – меняет тему подруга, – а то ты уже три дня на катеторном питании. Давай что-нибудь закажем, я жутко голодна.

Она делится со мной поступившим по кому меню. Я заказываю кашу с белковым сублиматом и картофельный напиток. Мина – овощи на пару и минерализованную воду. Через несколько минут нам доставляют нашу еду. Первая ложка каши идет неохотно. Но затем аппетит разыгрывается, и я поглощаю еду с куда большим энтузиазмом.

Меж тем в трансляторе голос репортера продолжает нагнетать.

– В нашей студии оказалась уникальная запись интервью с профессором Домичем, сделанная несколько лет назад. Давайте посмотрим вновь эти кадры, которые, возможно, некоторые сегодня сочтут пророческими.

На дисплее появляется лицо мужчины лет сорока пяти. Он начинает запальчиво рассказывать свою теорию о том, что космос обладает своим собственным самосознанием, которое человечеству просто невозможно постичь.

– Может посмотрим что-нибудь другое? – спросила Мина.

Я пожала плечами. Меня одинаково утомляло все. Она снова стала выбирать каналы.

Мина остановила свой выбор на интерактивном спектакле и вернулась к еде.

– Знаешь, я думаю, тебе уже не надо со мной сидеть сутки напролет, я хорошо себя чувствую, – говорю ей.

Мина остается невозмутимой. Я думаю, она действительно сильно утомлена и скучает по детям.

– Посмотрим. Возможно, завтра меня уже сменит Гастан.

Она забирает мою пустую тарелку, помогает уложиться назад в постель и бережно накрывает одеялом.

– Я очень тебя люблю, Тет. То, что случилось…, – ей тоже трудно подобрать слова, – Я очень перепугалась, когда узнала, – она тяжело вздыхает, – Какая же ты храбрая. Ты всегда была храброй.

Я усмехаюсь. Мне правда смешно, что она так думает. Будучи уже подстреленным, несложно быть героем.

Мне и приятно от ее слов, и досадно одновременно, потому что это неправда. Потому что я помню свой страх, ужас тупого и беспомощного животного. Но на этих воспоминаниях совершенно не хочется сосредотачиваться.

Встреча в госпитале

На следующий день я уже могу встать.

Мины с утра не было.

«Мне необходимо вернуться в Тетисард, но моя замена обрадует тебя намного больше!» – сообщил простенький ком, обнаруженный у меня на пальце утром, – «Врачи говорят, ты идешь на поправку, так что я смело оставляю тебя на их попечение. И этот старый ком, кстати, я оставила тебе, пользуйся, можешь его потом насовсем забрать. Он без мю-связи, но для подключений хватит. Целую!».

Утром доктор проверяет мое зрение. К счастью, оно не пострадало.

Выяснилось, что пока я была без сознания, линзы с камерами с меня сняли и сразу передали в министерство обороны на экспертизу. Что ж, надеюсь, эта информация поможет восстановить ход событий.

После процедурной суеты меня облачают в медицинский экзоскелет, и теперь я могу самостоятельно передвигаться, параллельно с этим тренируя мышцы и разрабатывая прооперированные суставы.

Отправляюсь слоняться по станции.

Да, вот оно последнее слово техники. Новые стены госпиталя будто только что материализовалась с агиток Mинистерства Освоения. Широкие коридоры с высокими потолками и левитирующими сверхпроводниковыми осветителями, стены, почти полностью состоящие из матовых органических дисплеев, передающих либо высокочёткое изображение того, что находится за стеной.

Дохожу до отсека, вход в который украшает табличка с изображением ветвистого дерева. Надписи отсутствуют, как и зеленый знак общественной зоны, но из любопытства я подключаюсь к гейту и, о чудо, система пропускает меня внутрь.

То, что я вижу внутри, завораживает. Огромное пространство секции полностью отдано под оранжерею. Травы, цветы, кустарники, деревья и лианы. Все многообразие известной флоры. Я никогда не видела столько зелени в одном месте.

Медленно прохожу вдоль оранжерейных рядов и чувствую себя еще более неуклюжей в своем экзоскелете среди этой хрупкой красоты.

– В наше время юные девушки не носили доспехи. Они их не украшают.

Я оборачиваюсь на голос и почти нос к носу сталкиваюсь с полноватым старичком небольшого роста. Полосатая больничная пижама смотрится на нем слегка комично. В одной руке он держит садовые ножницы, а в другой – свежесрезанную розу.

Странно, что я не заметила его сразу.

– Что же, по-вашему, украшает девушек? – спрашиваю я и чувствую, что не могу унять раздражение. Я знаю этот тип стареющих людей, которые всегда считают, что раньше было лучше, и что из-за расслабленности и чрезмерной мягкости нового поколения наш технических прогресс остановился.

– Цветы! – старик легким жестом втыкает розу мне в волосы и хохочет. Роза не держится на моих короткостриженых волосах и сползает за ухо, повисая на нем.

Я чувствую себя, словно меня разыгрывают. Но старик смеется так добродушно, что хорошее настроение невольно передается мне, и мое раздражение отступает. Благодарю за розу, хотя меня мучает подозрение, что срезать их здесь – незаконно.

– Вы здесь работаете? – спрашиваю я.

– О, нет, нет, – качает головой Дед Холод, – мой доктор рекомендует мне физические нагрузки, и вот я, как видите, разминаюсь в оранжерее. Люблю здесь поработать, знаете ли, а саду нужен уход… Да, я, кажется, забыл представиться. Кауз, – старичок протягивает мне руку, и из кармана его пижамы выпадает книга. Я кидаюсь ее поднять.

– Тетис, – отвечаю я, вместо руки протягивая книгу. На обложке жёлтыми буквами пробегает надпись «Теория живого космоса. Проф. К. Домич», а на титульной картинке изображена система Солнце в динамике.

– Ого, не знала, что эту работу издавали.

– Ограниченный тираж, – соглашается Кауз, – за счет автора.

Он не спешит забирать книгу, вместо этого любопытно смотрит на меня.

– Юная леди интересуется работами профессора Домича?

Я смущаюсь и делаю вид, что рассматриваю обложку. Размышляю, как бы дать осторожный ответ.

– Скорее слышала про них. На самом деле я ботанику и экологию люблю больше, чем астрофизику.

– Ах да, ботаника, – кивает Кауз и отворачивается к розовому кусту, начиная его обстригать, – Тогда неудивительно, что я встретил вас здесь.

– Да, красивое место, – соглашаюсь я, – А вы интересуетесь?

– Увы, ботаника – не мой конек. Я всего лишь визуал, получающий наслаждение от созерцания прекрасного.

– Да нет же, я имею в виду теории профессора.

Старичок завершает колдовство над кустом, критически его оглядывает, словно не услышав мой вопрос, но затем, глубоко вздохнув, все же отвечает:

– Скажем так, некоторым его идеям я верен до сих пор.

– Теории живых планет?

– Живых планет, высших существ, космического разума – называйте, как хотите. Да только это очевидно.

– Что очевидно?

– Что силы гораздо могущественнее, чем мы, наблюдают за нами и всячески направляют.

– Вы про ангелов? – я начинаю подозревать, почему старик находится в госпитале.

– Я про проведение. Видите ли, юная леди, наша цивилизация достигла значительного технического прогресса. А за пределы системы Сатурн не вышла до сих пор. А почему?

– Почему?

– Потому что нам не дают, – Кауз разводит руками, – Человечество уже погубило минимум одну планету. А кто знает, как мы пришли в систему Солнце? Что привели к гибели до этого? Планету? Систему? Галактику? Но ей, – Кауз ткнул пальцем вверх, – ей не выгодно, чтобы мы продолжали это безобразие.

– Ей?

– Космосфере. Космосфере, голубушка. Поэтому человечество вынуждено ютиться на базах и станциях. И пока оно склонно к разрушению, так и будет. Мы не сможем освоить ни одну планету. Они будут сопротивляться. Как та знаменитая провальная миссия на Марсе. Или вот, слышали, что недавно случилось на Энцеладе?

Я кивнула. Вспоминать не хотелось.

– Но ведь гиперионцы практически освоили Титан и даже терраформировали его.

– Ха, гиперионцы достигли своего потолка. Поверьте, ничего у них дальше не выйдет. Так и останутся жить под куполом.

– А я-то собиралась к ним на стажировку… – разочарованно, как бы в шутку, тяну я и быстро прикусываю язык, понимая, что это не та тема, чтобы откровенничать с малознакомым человеком. В сущности, даже за обсуждения лжетеорий мне грозил бы выговор, узнай мое начальство. Нечего поддерживать псевдонаучные течения.

– Еще успеете, – авторитетно заключает Кауз, – как знать, может я все-таки не прав, и им удастся.