Две половинки одной души

– Пап, а можно я пойду в обычную школу?

Сергей Мальцев замер, будто у него зависла операционная система. Затем рассмеялся:

– Хорошая шутка! Слушай, мне надо бежать – подписываем контракт с принцем. Люблю тебя!

Экран погас. Лея швырнула в него пульт (который, конечно же, не разбился – он же бронированный) и пошла рыдать в гардеробную. Плакать в шубах от Valentino было мягче.

Тестарх склонился над экраном:

– Классический случай депривации при гиперопеке. Предсказуемо. На 97,3%."

Элария всхлипывала в платок, сотканный из облаков:

– Она же просто хочет любви! Может, подарить ей щенка? Щенки делают всех добрее!

Дрим, развалившись на диване и жуя божественный попкорн, фыркнул:

– Щенок? Да она его на следующий день в Gucci оденет и будет тыкать им в Instagram. Давайте лучше подарим ей книгу «Как свергнуть родителей и захватить бизнес». Для разнообразия.

Тестарх поднял бровь:

– По моим расчётам, этот сценарий вероятен на 68,4%. Особенно если…

В этот момент на экране Лея достала из кармана гвоздь (где она его взяла – тайна) и царапнула им дверцу лимузина. Маленькая, едва заметная трещинка в идеальном мире.

– О-о-о, – протянул Дрим. – Начинается.

Тринадцатилетняя Лея устроила в гардеробной бойню, достойную фильмов Тарантино. Дизайнерские сумки летели на пол, платья с криками «это последняя коллекция!» срывались с вешалок, а хрустальная туфелька от Jimmy Choo совершила эффектный прыжок в зеркало стоимостью с бюджет небольшой страны.

– Я НЕ ПОЙДУ НА ЭТУ ТУПУЮ ВЕЧЕРИНКУ! – её крик услышали даже телохранители на первом этаже, но они лишь переглянулись и продолжили играть в покер. Они уже привыкли.

Причиной истерики был очередной забытый день рождения. Сергей Мальцев, находясь на переговорах по покупке небольшого острова в Карибском море (который он, кстати, собирался подарить дочери), просто… не позвонил. Опять.

– Леечка, ну что ты как маленькая! – вздохнула мать, не отрываясь от созвона с личным стилистом. – Папа же купил тебе этот миленький остров! Или… э-э… собирается купить. Иди приведи себя в порядок, через час приедет фотограф из Forbes Teen.

Лея разбила очередной телефон (седьмой за этот год) об мраморный пол, но даже это не принесло облегчения. Вместо этого она почувствовала знакомую пустоту – как будто внутри неё был огромный особняк, в котором никто не жил.

Вечеринка в честь «восходящей звезды светской тусовки» (так её назвал организатор за внушительный чек) оказалась ещё более фальшивой, чем её улыбка для инстаграма. Полупьяные наследники состояний обсуждали, чей папа купил более крутой самолёт, а «подруги» делали селфи, стараясь поймать в кадр её новое колье от Cartier.

– Лея, ты просто огонь сегодня! – причмокнула Соня, дочь нефтяного магната, целуя её в щёку и тут же вытирая помаду салфеткой. – Ой, а можно твое колье примерить? Для сторис!

Лея фальшиво улыбнулась и незаметно сбежала через чёрный ход. Её ждал лимузин (конечно же), но вместо дома она приказала водителю ехать «просто куда-нибудь». Тот, привыкший к странным просьбам, молча повёз её по ночному городу.

В машине она открыла инстаграм: 2.3 миллиона подписчиков, сотни восторженных комментариев… и ни одного человека, которому можно было написать «Мне так плохо».

В четыре утра, когда даже телохранители заснули на посту, Лея сидела в золотой ванной (форма – лебедь, конечно же) и смотрела, как её слёзы падают в воду с бриллиантовой пеной. Она ненавидела эту жизнь. Ненавидела фальшивые улыбки, ненавидела подарки вместо внимания, ненавидела себя за то, что у неё «всё есть», а счастья – нет.

Утром её ждал новый наряд (чёрный, как её настроение), профессиональный визажист и улыбка «счастливой наследницы» для прессы. Маска была надета. Спектакль продолжался.

Тестарх изучал графики, которые показывали стремительный рост уровня депрессии у Леи.

– Депрессивные тенденции. Как и ожидалось. Вероятность суицидальных мыслей – 34,7% и растёт."

Элария в очередной раз вытирала слёзы облачным платком:

– Она же просто хочет любви! Почему никто не видит? Давайте пошлём ей ангела-хранителя!

Дрим, развалившись на диване и доедая божественный попкорн, закатил глаза:

– Ангела? Да она его заставит чистить её туфли. Хотите пари, что её первый бойфренд окажется авантюристом? Я даже имя угадаю – Марк!

Тестарх поднял бровь:

– Марк? Слишком банально. По моим данным, 78% авантюристов в её кругу действительно зовут Марками. Это…

В этот момент экран показал, как Лея в ярости швыряет в стену свою последнюю игрушку – куклу, которая умела говорить «Я люблю тебя» на трёх языках. Голова куклы отлетела, и из неё высыпались… конфетти. Даже её игрушки были фальшивыми.

Дрим фыркнул:

– Ну всё, скоро она или сбежит, или взорвёт особняк. Ставлю на второе.

Ресторан «Эгоист» встретил семейство Мальцевых мертвой тишиной, которая бывает только в местах, где счёт за ужин равен бюджету небольшой космической программы. Хрустальные бокалы боялись звенеть, чёрные икра дрожала в ожидании своей участи, а сомелье молился всем известным ему богам, чтобы сегодня не случилось…

– ЭТО ЧТО ЗА ПАРОДИЯ НА ШАМПАНСКОЕ?! – голос Леи разорвал атмосферу чопорности, как нож – шелковую штору.

Шестнадцатилетняя наследница вскочила, опрокинув бокал, который разбился с жалобным звоном. – Ruinart Blanc de Blancs 2008 года должны подавать при 8 градусах! Не при 8,5, не при 7 – при ВОСЬМИ! Это же элементарно!

Отец, не отрываясь от разговора по телефону («Да, Петрович, тот самый остров…»), жестом приказал официантам сменить бутылку. Мать в это время делала селфи, стараясь не попасть в кадр с дочерью-скандалисткой.

– Леечка, успокойся, – прошептала она сквозь зубы, улыбаясь для камеры. – Нас снимает блогер за соседним столиком.

– А мне плевать! – закричала Лея, чувствуя, как горячие слёзы катятся по щекам. Вы все – фальшивые! Этот ресторан – фальшивый! Эта ваша любовь – фальшивая!

С последним криком она бросилась к выходу, сметая по пути поднос с десертами. Шоколадный суфле полетел прямиком на кринолиновое платье светской львицы, которая только что писала твит о «воспитанности нового поколения элиты».

В туалете «для особых гостей» (золотые краны, мраморные стены и личный гардеробщик) Лея била кулаками по раковине, когда дверь распахнулась.

– Леечкааа, – пропела Соня, её «лучшая подруга». – Не переживай, у меня есть кое-что для настроения! – Ловким движением она высыпала дорожку кокаина на зеркало, украшенное инкрустацией из настоящего золота.

– Отвали, – Лея резко оттолкнула её. – Мне и так плохо.

– Ой, да ладно тебе! – Соня фыркнула, слизывая порошок с ногтя. – Ты же Мальцева! У тебя ВСЁ есть!

– Вот именно, – прошептала Лея, глядя на своё отражение в зеркале, испачканном наркотиками. – Всё. Кроме всего. И я не хочу добавлять еще и это! – она указала в сторону рассыпанного порошка и высыпала его в раковину.

Дома её ждала ванна, выточенная из цельного куска оникса, наполненная водой с лепестками роз и настоящим золотом (потому что почему бы и нет). Лея погрузилась в неё, как в свои мысли, и вдруг заметила, что плачет. Настоящими слезами, а не теми, что она иногда выдавливала для папарацци.

– Кто я вообще такая? – спросила она у своего отражения в золотом смесителе. Кукла? Аксессуар? Инвестиционный проект?

Ответа, конечно, не последовало. Только пузырьки дорогой французской соли для ванн, лопающиеся на поверхности, как её мечты о нормальной жизни.

Тестарх склонился над графиками, которые теперь напоминали кардиограмму после инфаркта.

– Пик экзистенциального кризиса. Пора вводить переменные. Связь между душами усиливается на 7,8% в час.

Элария утирала слёзы шлейфом своего платья.

– Может, ей приснится Мия? Чтобы поняла, что не всё потеряно? Чтобы увидела, что можно быть счастливой без золотых смесителей!

Дрим, балансируя на спинке кресла и жуя божественный попкорн, закатил глаза.

– Или приснится, что она Мия. И проснётся в крике от ужаса, увидев свою «новую» жизнь. Я обожаю драму! – Он бросил горсть попкорна в воздух, где те превратились в миниатюрных ангелов и тут же разбились о пол. – Кстати, ставлю на то, что после этого сна она сбежит из дома.

Тестарх поднял бровь.

– Вероятность 64,3%. Но сначала…

На экране Лея вылезала из ванны, её отражение в золотых поверхностях дробилось на сотни маленьких Леек, каждая из которых кричала беззвучным криком.

Лея проснулась с криком, вцепившись в шелковые простыни так, будто падала с небоскреба. Пот стекал по спине, сердце колотилось, а под ногтями…

Она подняла дрожащие руки к глазам.

Грязь. Настоящая, вонючая, уличная грязь. Та, что остаётся под ногтями, когда копаешься в мусорном баке в поисках еды.

– Няня! – её визг разнёсся по спальне. – Срочно вызовите Марину! И чтобы с дезинфекцией!

Пока личный косметолог летела на сигнале тревоги (контракт пункт 14: экстренные вызовы), Лея скребла кожу лосьоном за 3000 евро за унцию. Но запах трущоб – дешёвого бензина, помоек и чего-то тёплого, живого – не выветривался.

– Это просто кошмар от переедания, – убеждала она себя, глядя в зеркало. – Вчерашний ужин в «Эгоисте» явно был с просроченными трюфелями.

Но во сне она снова была той девочкой.

«Она стояла босиком в луже возле какого-то грязного рынка. В руке – три помятые купюры. Какой-то мужчина с лицом, похожим на отбивную, орал на неё:

– Мишка, где остальные деньги?!

И самое страшное – она ответила. Голосом, но своим, и не своим одновременно:

– Дядя Вова, это всё, что дали за сигареты…»

Проснулась она с вкусом табака на языке. А потом был другой сон:

«Крошечная комната. Запах плесени и дешёвого супа. Женщина в стоптанных тапочках гладила её по волосам:

– Моя умничка, всё наладится.

И Лея – нет, не Лея – Мия! – прижималась к ней, чувствуя, как от этого тепла внутри всё сжимается в тугой комок.»

Проснулась с мокрым от слёз лицом.

Утром мать, разглядывая её за завтраком через бокал с фрешем из редких ягод, внезапно заявила:

– Доченька, я записала тебя к доктору Штерну. Он психолог всех звёзд. 500 евро в час. Он точно поможет тебе разобраться с этими снами.

Лея медленно положила ложку с чёрной икрой (сегодня она казалась ей отвратительной).

– Я не сумасшедшая.

– Конечно нет, солнышко! – мать нервно засмеялась. – Просто… у тебя последнее время такой дикий взгляд. Как у того бездомного у нашего клуба.

Экраны показывали Лею, которая в сотый раз мыла руки, и Мию, в тот же момент отряхивавшую грязь с поношенных кед.

Тестарх склонился над прибором:

– Интересно… Связь усиливается. На 73,8% больше нейронных импульсов, чем вчера.

Элария кружила вокруг экрана, оставляя за собой след из радужной пыли:

– Она начинает ЧУВСТВОВАТЬ! Это же чудесно! Скоро она поймёт…

Дрим, балансируя на спинке кресла с миской попкорна, перебил:

– Скоро она или сбежит в трущобы, или сломает психику дорогому психологу. – Он бросил горсть попкорна в воздух. – Ставлю на второе!

На экране Лея в ужасе разглядывала новую мозоль на ладони – точную копию Мииной.

Тестарх хмыкнул:

– Готовьтесь, господа. Эксперимент выходит на новый уровень.

Дрим зловеще засмеялся:

– О, скоро будет весело!

За его спиной незаметно ожила доска с графиками. Надпись «Душа vs Среда» замигала и сменилась на новую: «А что, если и то, и другое?»

Кабинет психолога напоминал музей современного искусства – белые стены, диван из шкуры единорога (или что-то очень похожее), и повсюду хрустальные пирамидки «для гармонизации энергетических потоков». Доктор Штерн, чья борода стоила больше, чем годовая зарплата обычного терапевта, сидел в кресле, напоминающем трон, и делал заметки золотой ручкой.

– Итак, Лея, – его голос звучал, как мёд, намазанный на бархат. – Ваша мать говорит, вас беспокоят… необычные сны?

Лея ёрзнула на диване, стоившем как небольшой автомобиль. Её взгляд упал на часы доктора – Patek Philippe. «Он даже психотерапию превращает в демонстрацию статуса», – подумала она.

– Мне снится, что я… другая, – начала она осторожно. – Живу где-то в трущобах. И это настолько реально, что… – она разглядывала свои идеально обработанные ногти, – …иногда я просыпаюсь и чувствую запах помойки.

Доктор Штерн сделал заметку (возможно, просто рисовал доллар в блокноте).

– Фасцинирующе! Это классический случай эскапизма. Ваше подсознание создаёт альтернативную реальность, чтобы сбежать от… – он жестом обозначил весь её роскошный образ жизни, – …всего этого.

Лея резко подняла голову:

– Вы думаете, я… хочу быть бедной?

– Нет-нет, дорогая моя, – доктор снисходительно улыбнулся. – Вы хотите быть настоящей. А в ваших снах – эта девочка…

– Мия, – автоматически подсказала Лея.

– Да, Мия. Она для вас – символ подлинности. Грязь, борьба, даже голод – всё это метафоры духовного голода, который вы испытываете.

Лея сжала подушки дивана (100% гималайская шерсть, ручной работы).

– Но почему тогда мне снится, что я… она? Почему я чувствую то, что чувствует она?

Доктор Штерн задумался настолько глубоко, что даже его борода казалась более одухотворённой.

– Возможно, это ваше второе я. Та часть личности, которую вы подавляете в себе. Та, что хочет… – он поискал подходящее слово, – …пачкать руки.

В этот момент за окном пролетела птица и наследила на идеально чистую витрину. Лея почему-то восприняла это как знак.

Поздней ночью Лея лежала в кровати размером с теннисный корт, укутанная в одеяло из шерсти викуньи (конечно же), и смотрела на звёзды через стеклянный потолок. Сеанс у психолога не принёс ответов – только больше вопросов.

– Мия… – прошептала она, засыпая.

И словно в ответ, где-то в глубине сознания послышался смех – грубоватый, настоящий, живой.

Экран с изображением спящей Леи мерцал в полумраке. Надпись появилась кроваво-красными буквами:

«Образец А: стабильно несчастна. Ожидаем прорыва или полного краха. Продолжение следует…»

Дрим бросил горсть попкорна в экран:

– Ставлю на крах! Полный, громкий, с разбитыми хрустальными потолками!

Элария грустно вздохнула:

– А я верю в прорыв. Она ведь почти готова понять…

Тестарх скрестил руки:

– По моим расчётам, вероятность нервного срыва – 89,7%. Вероятность побега – 64,3%. Вероятность того, что Дрим испортит наши данные – 100%.

Дрим только рассмеялся и достал ещё одну порцию попкорна. Где-то в двух мирах две девочки, ещё не зная друг о друге, повернулись во сне на бок – в унисон.

Глава 2 МИЯ: КОРОЛЕВА ТРУЩЕБ

Мия появилась на свет в подъезде дома №7 по улице Забвения – того самого, где последний ремонт делали еще до того, как президент сменился впервые. Когда начались схватки мать вызвала скорую, но ехала она в этот район очень долго. И роды принимала соседка тетя Груня, которая между схватками успевала прикладываться к флакону одеколона «Сирень».

– Девочка! – хрипло объявила она, перерезая пуповину ржавыми ножницами. – Третья за этот месяц в нашем подъезде. Мужики совсем спились, одних девчонок плодят.

Первый вдох Мии был пропитан запахом плесени, дешевого табака и безнадеги. Это станет её фирменным ароматом на всю жизнь.

Отец, узнав о рождении ещё одной «нахлебницы», в лучших традициях отметил событие – разбил бутылку о стену роддома и ушел в запой на три недели. Мать, не успев оправиться от родов, уже мыла полы в пятиэтажке за миску супа.

Мия спала в ящике из-под водки, утепленном старыми газетами «Правда». Над ее «колыбелью» висел проржавевший гвоздь – будущая погремушка.

Холодильник скрипнул жалобно, будто живой, когда пятилетняя Мия потянула за ручку. Пустота внутри пахла затхлостью и отчаянием. Только бутылка с горчицей, давно высохшая, стояла как памятник их нищете.

– Ма-ам… – хныкал Ваня, прижимаясь животом к холодной плите. Его ребра выпирали, как спицы сломанного зонтика.

– Закрой варежку! – Мия стукнула кулаком по столу, подражая пьяным крикам отца. Стол дрогнул, посыпались крошки вчерашнего хлеба. Ваня тут же начал их собирать дрожащими пальчиками.

Лавочник Степан Петрович за прилавком дремал, обложившись мешками с мукой. Его лицо, похожее на смятый бумажный пакет, подергивалось во сне. Мия прижалась к запотевшему стеклу, наблюдая, как золотистые буханки лежат на полке, прямо у края…

Хруст. Первая кража произошла почти сама собой. Маленькие ручонки, привыкшие рыться в мусоре, действовали точнее карманника. Буханка исчезла под рваной кофтенкой, пропитанной запахом дешевого мыла.

– Ах ты шкода! – громыхнуло сзади. Камень врезался в лопатку, но Мия уже мчалась, прижимая драгоценный груз. Ваня подхватил ее под лестницей, где пахло кошачьей мочой и надеждой.

– Делим пополам, – прошептала Мия, разламывая хлеб. Ванины глаза стали огромными, когда он впился зубами в мякиш. В этот момент Мия впервые почувствовала себя взрослой.

Той же ночью, когда Ваня сладко посапывал, наевшись впервые за три дня, Мия увидела странный сон.

«Она сидела за столом, заставленным едой. Но что-то было не так – руки были слишком чистые, платье слишком розовое. Перед ней стояла девочка с ее лицом, но в слезах.

– Почему ты плачешь? – спросила Мия во сне.

– Я не знаю, – ответила та девочка. – У меня все есть, но…»

Проснулась Мия от собственного крика. Ваня вскрикнул испуганно.

– Чего орешь? – пробормотал кто-то за стеной, стуча кулаком.

Мия трясущимися руками проверила – да, она все еще в их комнатке, где обои свисают клочьями. Но во рту остался привкус… шоколада? Как будто она действительно пробовала тот торт из сна.

– Миш… что такое шоколад? – прошептал Ваня, прижимаясь к ней.

– Богатская жрачка, – буркнула Мия, но в голове крутился образ той плачущей девочки. Почему у нее все есть, а она ревет, как последняя дура?

Утром она украла не только хлеб, но и обертку от шоколадки из мусорного бака. Спрятала под матрас – как доказательство, что та девочка не приснилась.

Запах гниющих овощей из мусорного контейнера смешивался с пылью августовской жары, когда семилетняя Мия услышала крик, разнесшийся по всему двору:

– Выбрасывают!!!

Это слово действовало на местную ребятню сильнее пожарной тревоги. Старый Иван Семеныч, хозяин продуктового ларька, выносил на помойку просроченные макароны. Не те красивые, в целлофане, а рассыпчатые, в рваных бумажных пакетах. Но для голодных желудков это был пиршественный стол.

Мия, сидевшая на корточках и чинившая Ванины сандалии изолентой, мгновенно вскочила.

– Сиди тут! – бросила она брату, уже разворачиваясь в сторону разворачивающейся драмы.

Двадцать грязных, полураздетых детей окружили мусорный бак, как стая гиен. Иван Семеныч только махнул рукой и ушел в ларек, хлопнув дверью. Началось.

Мия нырнула в самую гущу, работая локтями, как заправский боксер.

– Отвали, это мое! – заорал рыжий детина лет десяти, пытаясь вырвать у нее уже схваченный пакет.

Ответом ему стали зубы, впившиеся в его грязную руку. Мальчишка взвыл, но не отпустил добычу. Кто-то сзади дернул Мию за косички, она почувствовала, как волосы вырываются с корнем.

Вдруг – острая боль в левой руке. Разбитая бутылка из-под пива, случайно или специально, провела кровавую дорожку от запястья до локтя. Кровь брызнула в лицо соседке, та завизжала и отпрянула.

– МОИ! – зарычала Мия, уже не разбирая, кто перед ней.

Ее кулак со всего размаху врезался в нос рыжему. Хруст, крик, и пакет наконец оказался в ее окровавленных руках. Она прижала его к животу и бросилась прочь, оставляя за собой кровавые капли на асфальте.

– Три шва, – сказала тетя Груня, прикуривая новую сигарету от старой. – Плата – банка тушенки. Не той бурды, что по талонам, а нормальной.

Мия кивнула, стиснув зубы, когда игла вонзалась в плоть. Она не проронила ни звука, хотя слезы сами катились по грязным щекам.

– Ты, пацанка, крутая, – одобрительно хрипела Груня, завязывая последний узел. – Из тебя толк будет.

Вечером в их комнатке пахло настоящим пиром. Макароны, сваренные на соседской плите, дымились в жестяной миске. Ваня глотал их, почти не жуя, а Мия с гордостью смотрела на свою перевязанную руку.

– Миш, ты как в кино! – восхищенно прошептал брат, касаясь пальцами бинтов. – Как настоящая бандитка!

– Не бандитка, – поправила его Мия, впервые чувствуя себя не воришкой, а победительницей. – Королева.

Она отломила кусок хлеба (уже честно купленного на деньги от сданных бутылок) и обмакнула в подсолнечное масло. В этот момент, с полным ртом и перевязанной рукой, она была счастливее той плачущей девочки из своих снов.

На стене дрожала тень от коптилки – корона на голове королевы трущоб.

Морозный ноябрьский вечер. Десятилетняя Мия возвращалась со свалки, таща за собой мешок с металлоломом – сегодняшний «улов» должен был принести пару сотен рублей. В кармане жгло украденное яблоко для Вани. Она уже представляла, как братишка обрадуется, как его глаза загорятся…

Резкий крик прорезал промозглый воздух. Знакомый голос. Ваня.

Мия бросила мешок и рванула на звук. За углом пятиэтажки разворачивалась знакомая картина: пятеро пацанов из соседнего двора окружили Ваню. Самый крупный, Генка по кличке Цыпа, держал в руках Ванины кроссовки – единственные более-менее приличные ботинки, доставшиеся им от благотворительной организации.

– Отдай! – хрипел Ваня, пытаясь вырвать свою обувь.

Цыпа со смехом поднял кроссовки выше.

– Чё, сопляк? Ты до них ещё не дорос!

Мия не кричала, не ругалась. Она просто вошла в круг, как торнадо врывается в тихий городок. Первый удар – локтем в солнечное сплетение ближайшему подручному. Тот сложился пополам с булькающим звуком.

– О, пацанка припёрлась! – засмеялся Цыпа, но смех его был нервным. Все знали – с Мией шутки плохи.

Она не стала тратить время на разговоры. Прыжок, ухват за волосы – и Цыпина голова с глухим стуком встретилась с кирпичной стеной. Кроссовки упали в грязь.

Остальные трое набросились на неё разом. Кулак в живот, пинок по ногам. Чей-то зуб оставил кровавую метку на её костяшках. Но Мия дралась как одержимая – ногтями, зубами, даже головой.

Когда один из нападавших схватил её сзади, она со всей силы ударилась затылком ему в нос. Тёплая кровь брызнула ей на шею.

– Ты как пацан! – закричал кто-то, отползая. В голосе слышалось не столько презрение, сколько уважение.

Мия выпрямилась, вытирая окровавленный рот. "\

– А ты как тряпка! – она плюнула алой слюной прямо между ног отступающему Генке.

Тот потупил взгляд первым.

Вернувшись домой, Мия отдала кроссовки Ване.

– Носи. Теперь никто не отнимет.

Но настоящей наградой стало то, что случилось утром. На пороге их квартиры стояла банка сгущёнки и три картофелины. На крышке синей ручкой было нацарапано: «Для Мишки».

Тетя Груня, курившая на лавочке, кивнула ей:

– Теперь ты своя, пацанка. Уважают.

Мия ничего не ответила. Она просто разломила пополам самую крупную картофелину и сунула половину в рот. Тёплая, сладковатая, чуть земляная на вкус. Лучший завтрак в её жизни.

В этот день она впервые почувствовала – в этом жестоком мире у неё появилось нечто ценнее еды. Уважение. И оно, оказывается, тоже может согревать холодными ночами.

Тестарх склонился над экраном:

– Показатели выживаемости превышают прогнозы на 38%. Любопытно.

Элария умилённо смотрела, как Мия делится последней конфетой с братом:

– Она же добрая! Смотрите, она…

– Добрая? – Дрим фыркнул, бросая в экран косточки от божественных крылышек. – Она просто метит свою территорию. Скоро весь район будет её.

На экране Мия засыпала, сжимая в руке заточку – подарок местного авторитета. За окном выли сирены, а в щели под дверью поддувал зимний ветер.

6:30 утра. Ледяной луч зимнего солнца пробивался сквозь трещину в замерзшем окне. Двенадцатилетняя Мия проснулась от знакомого звука – хлопнувшей входной двери. Мать ушла на первую из своих трех работ, даже не разбудив их.

Она потянулась к жестяной банке на подоконнике – их импровизированному холодильнику. Пусто. Опять. Только крошечный кусочек сливочного масла, завернутый в газету, да пол-ломтя черствого хлеба.

– Вань, вставай, – Мия тряхнула брата за плечо. – Если быстро, может, чай горячий остался.

Чай, конечно, остыл. Но главное – он был. Мия разломила хлеб на две неравные части. Большую – Ване.

– Съешь быстрее, пока… – она не договорила. Дверь скрипнула.

В проеме стоял соседский кот Барсик – единственный, кто приходил к ним регулярно. Но сегодня за ним маячила тень – старшеклассник Серега из квартиры 14.

– О, пацанята завтракают! – он ухмыльнулся, показывая кривые зубы. – Поделитесь с гостем?