Полная версия
Особняк
Кирилл Леглер
Особняк
ПРЕДИСЛОВИЕ
Записки титулярной советницы Марфы Сергеевны были случайно найдены на Тепловозной улице, где-то на далекой окраине Санкт-Петербурга, прямо посреди проезжей части. Как титулярную советницу занесло на Тепловозную улицу, что она там забыла и что делала – остается загадкой. Быть может, найденные записки прольют хоть какой-нибудь свет на эту удивительную и несомненно поучительную историю.
ДОРОЖНАЯ СКАЗКА
Когда он вошел в вагон, я обдала его презрением. (Это было все, что я могла сделать). А он только расправил плечи. Стоит, улыбается. В ответ я потянулась к умывальнику. «Слава богу, у нас такое удобное купе – подумала я – и в туалетную комнату идти не надо». А то ведь далековато. Стоишь с накрахмаленным полотенцем и зубной щеткой – а все вокруг тебя так и шастают, так и шмыгают, так и норовят задеть и пнуть своими противными оголенными животами. И хорошо что денег на билет не пожалела.
«Я сейчас спущу штаны – предупредил он – а вы лучше отвернитесь». Я отвернулась и стала смотреть.
Мы проезжали то ли Колпино, то ли Купчино, то ли Саблино – я ничего не успела толком разглядеть. Название платформы так и мелькало, так и прыгало у меня перед глазами. Я все пыталась поймать глазами табличку. А сзади он шуршал, словно мышь, своими длинными штанами. Но по нашей линии и так слишком много хороших мест, чтобы всех их упомнить.
«Вообще же, сударыня – сообщил он, копошась в своей немногочисленной, но непослушной одежде – каждое утро я умываюсь коньяком».
Вот.
Мне бы такое и в голову не пришло.
Я и коньяк-то пила всего один или два раза в своей незамысловатой жизни.
«Как же это вы – говорю я ему – вдыхаете алкогольные пары».
«Сам не знаю – отвечает он мне – наверное, привык».
После этого я зауважала его еще больше и мы предались любви, и занимались ею всю дорогу до тех пор, пока за окном не замелькали ужасные корпуса Ижорских заводов. Я завопила от тоски и печали, а он сказал: «Молчи, молчи, глупая, дальше будет еще хуже» – и набросился на меня прямо как сумасшедший. Скоро и вокзал.
ВОКЗАЛ
И вот мы вышли на вокзале, мокром, как дорожное полотенце – после водных процедур, с отфыркиванием и самовлюбленным мычанием. Когда я выходила из купе, я закинула его, полотенце то есть, на самую верхнюю полочку, авось проводник найдет. «Тут всегда так – заметил он – всегда. Когда ступаешь по перрону, думаешь, как бы не утонуть – и не провалиться сквозь мокрый и жидкий асфальт, в котором отражается наше серенькое и глупенькое небо». Глупенькое. Что ж, прелестный незнакомец, пусть будет по-твоему. «Вы безусловно правы, Вячеслав Самсонович – рассудила я – во всякое время года, и еще необычайно, необычайно для своего возраста и положения, остры и наблюдательны. Небо и там и тут, и тут и там, под ногами и над головой. Сырое и мокрое небо. Я не хотела бы утонуть на вокзале, прямо сейчас, на глазах у суетливых носильщиков и машинистов, с головой и с ногами, я не хочу провалиться в тартарары сквозь прозрачный асфальт, я слишком молода для этого».
Он лишь утвердительно мотнул головой. Уж не знаю, как я угадала его имя-отчество. Вячеслав Самсонович. Все мои похвалы он принимал как должное. «Пока мы вместе, вы не утонете – пообещал он – по крайней мере, не сейчас». Ах, ну как хорошо, какая удача, что я его встретила – и судьба посадила и уложила нас в одно и то же купе. И что же дальше? Торопливые пассажиры из нашего курьерского поезда быстро разбежались и расползлись в разные стороны и уголки, словно ошпаренные тараканы, кланяясь друг другу на прощание, и мы остались на платформе одни.
«Куда мы пойдем?» – спросила я на всякий случай.
«В зоопарк – ответил он – или в зоологический сад, ежели вам так угодно».
«В зоопарк? – удивилась я и недоуменно посмотрела на него – Прямо с вокзала? Он еще открыт? Это далеко отсюда? Мы увидим знаменитого слона, который так хорошо и приятно играл на маленькой деревянной дудочке?»
Он задумался.
Слоны ведь не играют на дудках.
«Версты три-четыре – подсчитал он – а извозчиков, этих прохиндеев и скупердяев, знаете ли, я не жалую. Нечего их лишний раз раскармливать. А то еще завезут куда-нибудь ни окраину. Слезайте, барин, приехали. Заманит в темный закоулок. А там и кистенем по башке. Прощай навеки, Вячеслав Самсонович. Пешочком, знаете ли, пешочком, пешочком».
Он запустил руку в карман и стал греметь мелочью, гривенниками и пятаками, словно нарочно поддразнивая алчных извозчиков, которые так и увивались вокруг него, хватая его за одежду.
«Это правильно – сказала я – нечего. Они бывают ужасно грубы и заносчивы». «Что же касается слона – припомнил он – мы его никогда не увидим. Этот слон – государственный преступник». И не услышим. Я послушно промолчала. Мало ли. Никогда так никогда. Хотя жаль конечно.
Что он там натворил?
Без слона в зоопарке и делать особо нечего.
«Давайте уж лучше сразу направимся в мой особняк – предложил он – это не так уж и далеко. Во всяком случае, ближе чем зоопарк». «В особняк? – слегка встревожилась и всполошилась я – в такое-то время? На ночь глядя? Нам точно надо туда?» «Ну конечно – развеял он мои сомнения – куда же еще». Я покорно поплелась следом. Несносные носильщики налетали и пытались вырвать из цепких рук его маленький чемодан, с бельевым прозрачным кружевом и полотенцами, но он держал крепко и никому не уступил.
«Пошли прочь, проходимцы! – протрубил он, перекрикивая и перебивая паровозное простуженное сипение и печальные гудки – пошли прочь, или я сей же час позову полицию!» Носильщиков как ветром сдуло. Они удирали, толкая перед собой нелепые кривобокие тележки.
«У вас голос прямо как иерихонская труба – впечатлилась я – вы могли бы объявить Судный день, городу и миру, всем тут вокруг – и бутошникам, и носильщикам, и брючникам, и крючникам, и врачам, и инженерам – всем, всем, всем – если это вдруг очень потребуется».
«Точнее не скажешь – отозвался он – для этого и живу». Господи, вон оно как. Я и не знала. «Как называется этот вокзал?» – спросила я из девичьего любопытства.
«Какая разница – ответил он – это не имеет никакого значения».
На привокзальной площади на Вячеслава Самсоновича набросился нищий, и стал избивать и дубасить его своею палкой.
«Остановитесь, что вы делаете» – возмутилась я.
«Это мой бывший сослуживец – обрисовал происходящее Вячеслав Самсонович, отмахиваясь от неловких, но болезненных ударов – из Департамента морских и небесных коммуникаций. И он нам завидует. Мы с вами прекрасная пара. Как Пьеро и Арлекин. Как Пестик и Тычинка. Как Данте и Беатриче. Как Толстой и Достоевский. Вы видели их? Мы с вами движемся к счастью. Киньте, так уж и быть, ему вот этот вот пятак. Пусть сходит в лавочку и выпьет за мое здоровье. Крякнет. Угукнет. Как-никак, это наш бывший директор».
Я кинула, но промахнулась. Я тогда кинула еще один. Пятак отскочил от каменной мостовой, звякнул и укатился, вихляя и приплясывая, в водосточное отверстие. «Ну, теперь он точно попадет в сундук к речному царю» – заметил Вячеслав Самсонович, усмехнувшись.
«Неужели морской царь сидит прямо тут, под водосточной решеткой, на привокзальной площади?» – удивилась я, но побоялась лишний раз тревожить его неуместными и нескромными вопросами. Сидит так сидит. Пусть себе. В таком случае ему виден кусочек нашего неба с нищенскими холодными и торопливыми облаками. Надо полагать, дождевые и зябкие талые городские воды льются прямо на его обнаженную сырую голову. На голый затылок и еще вот наверное за шиворот. Хорошо ли это? Мы миновали привокзальную площадь и пошли себе дальше. Нищий что-то кричал нам вслед.
Был уже поздний час, на незнакомых улицах зажглись и тихонько шипели голубоватые фонари. «Они как волшебные змеи» – подумала я. Змеи, запертые и заключенные в стеклянные клетки. Колбы. Банки. Пробирки. Пленницы, пленницы. Вечерние прохожие сновали там и тут, воровато оглядываясь по сторонам, шмыгая носом, перебегали нам дорогу, будто пришибленные кошки, и навсегда растворялись в закоулках и глубоких подворотнях.
«Они, наверное, украли чего-нибудь» – предположила я.
«Ну почему бы и нет» – охотно откликнулся Вячеслав Самсонович. Все может быть. Господи, какое тревожное время. С севера, из Лапландии, наползала косматая туча, стало зябко. «Далеко еще?» – спросила я. «Не очень – ответил он – раз, два – и мы на месте». Ну, хорошо, коли так.
ПТИЦА
Мы перешли через одну необъятную площадь, другую, и перемахнули сразу через несколько водных преград, которые лежали под нашими ногами, словно серые длинные ленты. «Я как птица – подумала я, едва поспевая за ним – которая летит, сама не зная куда. У птицы есть крылья, и ей незачем, да и некогда думать».
Божья тварь, с вашего соизволения.
Вячеслав Самсонович шел уже не так быстро, поминутно останавливаясь, чтобы немного перевести дух. «С моим-то желчным пузырем – сказал он, будто извиняясь – я не такой уж заправский и прыткий скороход, как в дни моей бесшабашной молодости, когда я в мгновение ока перелетал с Гутуевского острова прямо на Шпалерную». «С вашим желчным пузырем, Вячеслав Самсонович, вы творите невероятные чудеса» – похвалила и подбодрила я его, хотя не очень-то представляла, где Гутуевский остров и где упомянутая им Шпалерная. И причем тут, собственно, желчный пузырь. И зачем надобно перелетать из одного места в другое. «Наверное, это очень чудесные острова и улицы – подумала я – где волшебный поющий слон играет на маленькой скрипке». Или дудке. Дудочке. Все может быть.
Мы стояли у сверкающей витрины английского магазина, беззастенчиво глазея на забавные переливчатые зеркала, телескопы, длинные ртутные термометры и соблазнительные жестяные коробки с разноцветными съедобными порошками и печеньями.
«Все эти расчудесные сласти, фантастические конфеты и леденцы, застревающие промеж зубов, волшебные зеркала, отражающие малейшие перепады нашего настроения, сверкающие побрякушки и разноцветные бусы – все это когда-нибудь будет вашим, вашим мой ангел, наберитесь терпения – промолвил он, делая щедрый и широкий жест – я дарю вам эту витрину».
И термометры. И зеркальце. И телескопы. И съедобные порошки.
Ух ты. Вот уж спасибо.
Я готова быть вашей, Вячеслав Самсонович.
Навсегда, навсегда.
Да как же ее забрать? Как извлечь из-под толстого неприступного стекла зеркальце и разноцветные порошки? Разве что вызвать по телефону дежурную ломовую тележку. Вячеслав Самсонович сказал, что магазин пока закрыт до лучших времен, и продавцы ушли незнамо куда, а как откроется, а это случится рано или поздно, мы вернемся и заберем тут все до последней булавки. Распихаем по карманам, по бумажным пакетам – и уйдем. Господи, ну поскорее бы. Беспардонно поглазев еще чуть-чуть на россыпи необычайных заварных пирожных и глазированных конфет, мы тронулись дальше и продолжили потихоньку наш необыкновенный и нескончаемый путь.
Вячеслав Самсонович оглянулся. «Все эти припасы, механические игрушки и съедобные штуки, которые присылает нам хитроумный Альбион, когда-нибудь, все это будет вашим, вашим, обожаемая Марфа Сергеевна» – пообещал он.
Я слегка опешила, ибо не очень-то знала, кто такая Марфа Сергеевна и к кому именно он обращается. Рядом никого не было. Может, Марфа Сергеевна – невидимка? Ангел? Хотя вряд ли. Наверняка тут какая-то ошибка, загадка или шутка. Ну, шутка наверное. Вячеслав Самсонович, насколько я знаю, очень любил пошутить.
«Кто такой этот Хитроумный Альбион?» – спросила я.
«Это чудесная страна, присылающая нам все эти баснословные сокровища и механические игрушки – объяснил Вячеслав Самсонович – она слишком далеко отсюда. Но все это скоро будет принадлежать вам, мой ангел, только вам, Марфа Сергеевна». Я еще раз подивилась, кто такая загадочная Марфа Сергеевна, но не стала спрашивать или уточнять. «Хорошо – думаю – если Хитроумный Альбион будет принадлежать мне, надо только набраться терпения». И я набралась. Хотя оставались вопросы. Сколько еще ждать, пока Хитроумный Альбион будет моим? И опять же, кто такая Марфа Сергеевна?
Ну какая разница, если разобраться.
Но вот и его улица, по которой с громом и душераздирающим грохотом в обоих направлениях ползут ломовые извозчики, оглашая Вселенную невыносимой матерной бранью. «Не обращайте внимания – утешил меня Вячеслав Самсонович – они всегда так. Но где-то под их толстой шкурой, словно под непроницаемой корабельной броней, сидит и бьется необычайно доброе и отзывчивое сердце». Ах, ну хорошо, если это действительно так.
Теперь я словно стала слышать стук их сердец, и этот звук не способна заглушить даже самая отборная и несносная брань. Подумаешь, какие мелочи.
ТРЕВОГА
И вот я смотрю на них и думаю «Ах, голубчики!» и сердце переполняется светом и радостью. И все-таки я тревожусь чего-то. Не знаю, чего.
КРЕПОСТЬ
А вот и его особняк, похожий на мрачноватую игрушечную крепость. Окошки занавешены, в одном теплится лампадка. «Вы тут живете?» – глупо спросила я – и сердце мое так и запрыгало в груди, словно встревоженная канарейка. «Живу – неохотно промямлил он – что ж тут такого?» Я замерла, замешкалась, уставшие ноги, вопреки моим желаниям, отказывались идти вперед. «Ну что вы застыли, ровно соляной истукан? – удивился и рассердился он – идите же, дерзайте, смелее и веселее! Наша жизнь будет похожа на волшебный сон. Мы познаем там все виды мыслимых и немыслимых удовольствий». Вот этого-то я, честно говоря, и боялась. Боялась немыслимых удовольствий. Любовь, зародившаяся в купейном вагоне, похоже, заканчивается унылой и страшноватой каменной клеткой.
«Ну же!» – слегка рассердился он и легонько подтолкнул меня. «Ничего не бойтесь, смелее идите внутрь, нас ожидает кастрюлька отличных макарон и еще порция горячего шоколаду – сказал он – честное слово, один мой армейский капитан, изрядная шельма, умел его отменно готовить. Жаль, расстреляли. Ну же!»
Ну я даже не знаю, стоит ли идти мне туда ради одной-единственной чашки горячего шоколаду. «Да что ж тут поделаешь? – подумала я – все равно я одна-одинешенька в этом сумрачном и малознакомом городе». Шоколад так шоколад. Макароны так макароны. Что не сделаешь ради порции макарон на пустой желудок. Вот только расстрелянного капитана немного жаль. За что его расстреляли? За шоколад? Ну это прямо ужас какой-то. Что он натворил? Лучше не думать об этом. И, поколебавшись еще мгновение, я переступила порог. Дверь за нами с треском захлопнулась.
ПЕЩЕРА
«Иди, иди сюда, красавица, переступай, шевели ножками» – позвал меня чей-то загадочный голос из темной пещеры. А я и не знала, кто это был, а у Вячеслава Самсоновича постеснялась спросить.
ШОКОЛАД
«Сейчас ты услышишь роскошный запах горячего шоколаду» – пообещал он и его огромные великолепные ноздри затрепетали от нетерпения. Это волшебно. Сейчас. Сейчас. Мы вошли в едва освещенную столовую. Стол, размером с Сенную площадь, был пуст – ни шоколаду, ни запаха, ни волшебства. Тараканья семья в составе девяти человек торопилась перебежать его из угла в угол, дети то и дело спотыкались и падали, и тихонько верещали от ужаса. Один из них уронил прямо на стол крошечную усатую куклу – и кинулся за ней.
Вячеслав Самсонович занес над его головой свой исполинский разящий кулак – но потом вдруг передумал. «Ну вот видите, на самом деле тут и нет ничего» – промолвил он и ехидно посмотрел на меня. И потом засмеялся. Его божественный смех разлетелся по комнате и отразился разом ото всех пяти углов.
МОРКОВНЫЙ СУП
«Вместо горячего шоколаду будет морковный суп» – предупредил он. «Обожаю морковный суп» – призналась я, хотя ни разу его не пробовала, да и, говоря откровенно, не подозревала о его существовании. Впрочем, морковного супа тоже не было.
ЩИ
«Вот что, дорогуша – обрадовал он меня – морковного супу тоже не будет, ты же знаешь, как тяжело сейчас с морковью, вся морковь ушла сама знаешь куда, а вместо этого нам наверное сварганили кастрюльку аппетитных и наваристых кислых щец. А? Слышите? Слышите божественный запах? Простые щи, да, да. Зато – от всей, как говорится души. От всего, как говорится, чистого сердца. Это не то что кинули несчастную живую лягушку в сырую воду и сварили. Ешь, голубушка, ешь, а то осерчаю». «Где-то я уже это слышала» – подумала я и стала припоминать где именно.
СОЖАЛЕНИЕ
«Вся жизнь осталась там за дверью, которая захлопнулась раз и навсегда – подумала я – да и слона, который восхитительно и виртуозно играл на дудке, мы не услышим. Жаль, конечно». Зря я вообще пошла за ним. Ну что я в нем нашла? Зачем мне этот особняк? Кто в нем еще обитает? Надо во всем разобраться, конечно. Тут зябко и неуютно, ну да на улице еще хуже.
ОБЪЯТИЯ
«Вы знаете, ангел – сказал Вячеслав Самсонович, возвращаясь с кухни – щей тоже не будет, такие уж сейчас времена. Ключница, которая их готовила, пребывает в данную минуту в очень дурном настроении». «Как жаль» – говорю. «Придется подождать до завтра – предложил Вячеслав Самсонович – зато вместо щец я могу предложить вам кое-что получше». «И что же это?» – спросила я замирающим голосом. «Любовь» – ответил Вячеслав Самсонович. Ну, я так и знала. Любовь вместо щей. Ну какая же, спрашивается, любовь на пустой желудок? «Вместо шоколаду и щец будут мои жаркие и нескончаемые объятия и многообильные поцелуи, мокрые, мокрые, нескончаемые и долгие, словно осенний проливной дождь» – огорошил меня Вячеслав Самсонович. Я буду Одиссей. А вы – Пенелопа. Ну, нет, мы так вообще-то не договаривались......................................................
…………………………………………………………………………………………………………………………………………………….
СЕЙЧАС
Я, наверное, сейчас умру тут от голоду.
ГОСПОДИ
О Господи.
НА НОЧЬ ГЛЯДЯ
«Я, наверное, пойду» – сказала я, комкая и расправляя невостребованную бумажную салфетку. «Спасибо вам, Вячеслав Самсонович, за приятное путешествие». Я стала осматривать столовую, соображая, в какую дверь следует выскочить и какая из них ведет на улицу. «Никуда ты не пойдешь – предупредил он меня – куда это ты голая собралась в ночной час?» На улице полно чудовищ и вообще комендантский час. Ну вот я так и знала, что этим все и закончится и никакого жидкого шоколаду никогда не будет.........................
……………………………………………………………………………………………………………………………………………………
КРУГ ОБЯЗАННОСТЕЙ
«Вам придется пожить у меня какое-то время – озадачил меня Вячеслав Самсонович – располагайтесь здесь, в этой клетушке, а я пока на бумажке накалякаю круг ваших обязанностей». Вячеслав Самсонович стал рыться в своих бесконечных боковых карманах, выискивая злосчастную бумажку.
«Но я вообще не этого от жизни хотела» – сказала я ему.
«А чего вы хотели от жизни?» – вопросил он и уставился на меня, как изумленный и близорукий бегемот.
«Я хотела осмотреть Елисеевский – ответила я – ради этого только и приехала. И хотела еще попасть в гости к князю Ю-ву. Я информирована о его изысканной и утонченной привлекательности. Ну и потом волшебный слон, конечно же. С его изумительной скрипкой».
Ну или дудкой.
Вячеслав Самсонович вспыхнул. «Вы не осмотрите Елисеевский, я не знаю где он – рассердился он и запер дверь на ключ – а про слона и думать забудьте».
ГАЛЕРНАЯ
«А вот еще…» – продолжила было я.
«Что – еще?» – насторожился Вячеслав Самсонович. От былой любезности не осталось и следа. Вместо прежнего умного и смешливого джентльмена, который сдувал с меня пылинки и паровозную копоть, передо мною стояло разъяренное уродливое чудовище.
«Я бы хотела прошвырнуться по Галерной – я много наслышана о ее мнимой бесконечности».
«Чтобы гулять по Галерной требуется высшее соизволение – рассвирепел Вячеслав Самсонович – мне нужно писать ему письмо, много писем, а государю сейчас, в такое-то время, недосуг заниматься подобными пустяками, ему нет дела до Галерной, да и гербовая бумага подорожала втрое». Ну господи, я не хотела его расстроить. Кто ж знал, что гербовая бумага так дорого нынче стоит.
МЫШЕЛОВКА
«Я как бабочка, попавшая в мышеловку» – подумала я, оценивая перечень прошедших и грядущих событий и свалившихся на меня обязанностей. И стала соображать, что же делать дальше.
МЕХАНИЗМЫ
И вот он, ну то есть Вячеслав Самсонович, пришел ко мне ни свет ни заря и стал требовать от меня вещей, о которых и говорить лишний раз не хочется.
Я говорю ему «Вячеслав Самсонович вы от меня требуете вещей постыдных и невозможных, я не буду и не собираюсь выполнять каждое из них в отдельности и идти вам навстречу».
А он говорит «я вам уступил свой особняк на Большой Морской вы живете в моем особняке». И не только особняк, но и кусочек своего сердца. Сердце крепкое, а плоть немощна. И действует помимо нашей воли и указаний.
Вот оно как.
А я говорю ему «и это ваш особняк?» И расхохоталась. Ну какой это в задницу особняк. Это вообще не Большая Морская, а Гутуевский остров, если не ошибаюсь. Ну может еще что-нибудь.
Надо бы выйти и посмотреть.
И вот я лежу на диване вся голая, верчусь и хохочу ему прямо в лицо а он стоит рядышком и переминается. Глазами хлоп-хлоп. И вот я верчусь, верчусь а подо мною пружинки всякие поскрипывают да покрякивают ну или что там они в подушки внутрь засовывают. Может, шпульки или механизмы какие-нибудь. Шпульки-Дрюльки. Скрипучие. Певучие. Небольшие. Колючие.
ОЖИДАНИЕ
Он ушел а я стала лежать и думать, что будет дальше. Ну, что-нибудь. Что-нибудь. Все на этом свете заканчивается. Закончится и это. Правда ведь? «Господи – думаю – кого бы спросить, так ли это или не так». Я повертелась с боку на бок, но никого рядышком так и не нашла.
ПРОВОДА
И вот я говорю ему «Вячеслав Самсонович, сегодня ночью мне снились всякие провода, синие, красные, желтые, и потом снова синие, мотки проводов, километры проводов» а он мне отвечает «а ты что думала» и набрасывается на меня сзади и спереди как сумасшедший и дальше я толком ничего не помню. Вот только провода помню красные и синие вполне отчетливо.
Мне вообще в его особняке снятся кошмары а он только смеется и вытворяет черт знает что так что и говорить иной раз стыдно и желательно не при людях.
ОСОБНЯК
В особняке на Большой Морской темно и сыро. Я слоняюсь по коридорам и комнатам и думаю «да точно ли это Большая Морская» а он подкарауливает меня за каждым углом и я прекрасно знаю что мне нипочем не отвертеться.
ПРИЗРАКИ
В особняке на Большой Морской дорогу мне пересекают бледные холодные тени, жидкие и прозрачные как подтаявший телячий холодец. А он говорит мне «не бойся их, это призраки моих любезных сослуживцев и вообще черт знает кого, их тут тьма тьмущая. Тут до меня много всякого народу перебывало». Они ползают и шелестят по стенам и потолку. А я и не боюсь их, потому что я не такая уж и дуреха, я вот его боюсь. Он прячется за углами и высовывает оттуда ко мне жадные руки.
СОБАЧКА
Я говорю ему «сегодня хорошая погода выйти бы погулять» а он говорит «сиди уж тут» и вот я сижу тут во тьме будто какая-нибудь собачка на привязи и вот только что не тявкаю.
КОРИДОР
У него руки как полено а я как былиночка-хворостиночка. И вот я убегаю от него вдоль по длинному коридору, опрокидывая столы и стулья, а к вечеру коридор неизменно заканчивается. И вот я смотрю в окно, за которым, матерясь и дубася друг друга, ползут там и сям могучие, а временами и хворые ломовые извозчики, исчезая в туманной дали, и думаю, улететь бы отсюда как птица. Но я не знаю, как его, окно это окаянное, открыть.
СВОБОДНОЕ МЕСТО
Треклятый топот все ближе и ближе и вот я хочу распахнуть окно и крикнуть ломовым извозчикам «голубчики заберите меня отсюда» чтобы я как-нибудь в телегу их дурацкую села, а у них места все равно свободного нет.
Да и куда я поеду с голыми карманами.
КНОПКИ
Чтобы открыть окно в его особняке, требуется нажать пятьдесят пять кнопок. И вот я жму их, жму, а у меня пальцы устали.
КЛЮЧНИЦА
В его особняке живет старая одноглазая ключница. Он говорит «ей глаз под Фридляндом вышибло». А я вот думаю «как это под Фридляндом, как это глаз вышибло, это, наверное, было очень давно». И смеюсь так в кулачок про себя потихоньку. Втихаря так.
