Лето взаймы

Владимир Лазовик

Лето взаймы

Глава 1. Королевство из досок и гвоздей

Последний гвоздь вошел в доску с натужным скрипом, будто жалуясь на свою судьбу. Лешка выпрямился, откинул со лба прилипшую от пота челку и смахнул капельки на сухую, пахнущую пылью траву. Молоток в его руке казался продолжением его самого – тяжелый, надежный, настоящий.

– Готово, – выдохнул он с такой торжественностью, словно только что завершил постройку как минимум королевского фрегата. – Адмирал, принимайте работу!

Адмирал, в лице Алисы, сидел на корточках рядом и с самым серьезным видом проверял узел на бечеве, которая должна была служить швартовым концом. Она подняла на Лешку глаза – ясные, цвета летнего неба перед грозой, с крохотными золотистыми искорками. На кончике ее носа примостилось едва заметное рыжеватое пятнышко – то ли веснушка, то ли капля древесной смолы.

– Во-первых, – начала она, не меняя серьезного тона, – капитан. Я же просила. Адмиралы командуют эскадрами, а у нас одно судно. Во-вторых, этот узел выглядит не очень. Давай перевяжем морским. Я в книжке видела.

Лешка усмехнулся. В этом была вся Алиса. Он мог часами мечтать о том, как их плот, который он в душе называл «Летучим Голландцем», пойдет покорять неизведанные воды лесного озера, а она в это время будет думать о прочности узлов, о том, не треснула ли вон та, самая важная, доска, и не забыли ли они взять лимонад и бутерброды. Не забыли, конечно. Плетёная корзинка, накрытая клетчатым полотенцем, стояла в тени и источала умопомрачительный запах маминого хлеба и огурца. Алисиной мамы, конечно. У Лешки мамы не было.

– Ладно, капитан, – он картинно поклонился, едва не споткнувшись о корень старой сосны. – Но выглядит-то как?

Они отошли на пару шагов, чтобы оценить свое творение. Плот был неказистым, разномастным и откровенно кривобоким. Его сколотили из всего, что удалось стащить, выпросить и найти: доски от старого забора, дверца от сарая, которую Лешкин дед собирался сжечь, и несколько толстых брусков, выловленных из озера после весеннего паводка. Все это скреплялось ржавыми гвоздями разной длины, а по бокам для плавучести были привязаны большие пластиковые бутыли. Для любого взрослого это был просто опасный мусор. Для них – это был ключ. Билет в их собственное королевство.

– По-моему, великолепно, – вынесла вердикт Алиса, и ее губы наконец тронула улыбка. – Наш «Ковчег».

– «Ковчег», – согласился Лешка. Ему нравилось это название. В нем было что-то надежное.

Воздух был густым и тягучим, как мед. Пахло тиной, нагретой на солнце сосновой хвоей и чем-то сладким, цветочным. Сонно жужжали шмели. Лесное озеро, раскинувшееся перед ними, было гладким, как зеркало, и только у самого берега лениво колыхались широкие листья кувшинок. А там, посредине, манил к себе их цель, их земля обетованная – крохотный, заросший ивняком островок, на котором, по слухам, никто не был уже лет сто.

– Ну что, спускаем? – Лешкины глаза горели нетерпением.

Вдвоем, кряхтя и упираясь босыми пятками в землю, они столкнули свое судно на воду. «Ковчег» качнулся, недовольно скрипнул, но остался на плаву. Победа!

Первым на борт взошел Лешка, проверил устойчивость, а потом протянул руку Алисе. Ее ладонь была прохладной и гладкой. Этот простой жест – помощь, чтобы взойти на плот – вдруг показался Лешке чем-то невероятно важным, интимным. Он на секунду задержал ее руку в своей, чувствуя, как по спине пробежал легкий холодок, не имеющий никакого отношения к озерной воде.

Алиса, кажется, тоже это почувствовала. Она быстро забрала руку и села на противоположный край плота, поправляя выбившуюся из косички прядь.

Оттолкнувшись длинным шестом от илистого дна, Лешка направил их «Ковчег» на середину озера. Берег с его привычным миром стал медленно удаляться. Звуки тоже отступали: сначала затихло жужжание шмелей, потом – стук дятла где-то в глубине леса. Скоро остались только тихий плеск воды о доски да скрип их плота. Весь огромный мир сжался до размеров этого маленького плавучего островка и двух человек на нем.

Они молчали. Лешка, стоя на носу, чувствовал себя первооткрывателем. Алиса сидела, обхватив колени руками, и смотрела на воду, где отражалось бегущее облако. Солнце играло в ее волосах, превращая обычную русую косу в россыпь червонного золота. Она вдруг повернула голову и поймала его взгляд. В ее глазах не было насмешки, только тихое, глубокое понимание. Она видела мир так же, как и он. Она понимала, что дело не в плоте и не в острове. Дело в том, чтобы быть здесь, вместе, вдали от всех.

Его рука, лежавшая на шесте, сама собой расслабилась. Пальцы медленно, почти незаметно, потянулись в сторону ее руки, что лежала на шершавой доске всего в нескольких сантиметрах от него. Ему показалось, что он слышит, как громко стучит его сердце, перекрывая плеск воды. Еще чуть-чуть, одно движение, и их пальцы соприкоснутся.

В этот самый миг «Ковчег» мягко ткнулся носом в песчаный берег островка.

Момент был упущен.

– Прибыли, капитан, – с деланой бодростью сказал Лешка, отводя глаза.

– Прибыли, – так же тихо ответила Алиса, и в голосе ее слышалась улыбка.

Они спрыгнули на мягкую, влажную землю их собственного, никем не открытого мира. Лето только начиналось. И оно обещало быть бесконечным.

Они закрепили «Ковчег», продев бечевку через корень ивы, торчащий из берега, словно костлявый палец. Островок встретил их бархатной тишиной, сотканной из шелеста листьев и ленивого гудения невидимых насекомых. Воздух здесь был другим, не таким, как на «большой земле» – гуще, прохладнее, с терпким привкусом влажной земли и прелой листвы. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь плотный шатер из переплетенных ветвей, падали на землю неровными, дрожащими пятнами, и казалось, будто они идут по дну зеленого, живого моря.

Лешка, вооружившись найденной на берегу палкой, как мачете первопроходца, шагал впереди. Он раздвигал свисающие до земли гибкие ветви ивняка, заглядывал под широкие листья лопухов, словно ожидал найти там как минимум пиратский клад.

– Представляешь, – начал он вдруг, сбивая палкой шапку с какого-то бледного, незнакомого гриба, – тут могли ходить динозавры.

Алиса, шедшая следом, улыбнулась его мечтательности. Она не раздвигала ветки, а аккуратно подныривала под них, стараясь не спугнуть тишину.

– Динозавры? Лёш, этому озеру лет сто, не больше. Его на старых картах даже нет.

– Я не про это озеро. Я вообще. Про то, что когда-то по всей этой земле ходили. Я вчера читал… Ты знала, что тираннозавр не был самым большим хищником?

Этот вопрос застал Алису врасплох. Для нее, как и для большинства, Ти-Рекс был незыблемым королем ужасных ящеров.

– Как это? А кто тогда?

Лешка остановился и обернулся к ней. Его глаза горели азартом человека, владеющего тайным, важным знанием.

– Кар-ха-ро-дон-то-завр, – произнес он по слогам, смакуя каждое. – Жил в Африке. Он был длиннее тираннозавра, метра на два! И череп у него был больше. Огромный, почти как ты ростом. Представляешь, такая голова, полная зубов, как акульих. Его так и назвали – «ящер с акульими зубами».

Он для наглядности развел руки, пытаясь показать размер черепа, и чуть не заехал палкой Алисе по носу. Она увернулась, рассмеявшись.

– Осторожнее, Кархародонтозавр! А почему тогда все знают Ти-Рекса, а про этого твоего… зверя… никто не слышал?

– Потому что Ти-Рекс был массивнее, мощнее. У него укус был как у гидравлического пресса! Он мог машину перекусить, если бы они тогда были. А Кархародонтозавр был скорее как… как огромный нож. Быстрый, режущий. Не дробящий. Он охотился на еще больших динозавров, на зауроподов. Вон на тех, – Лешка ткнул палкой в сторону особенно высоких сосен на том берегу озера. – Он подбегал, вырывал кусок мяса, и ждал, пока тот истечет кровью. Не так эффектно, как у Ти-Рекса, но результат тот же.

Они вышли на небольшую полянку в самом центре островка. Здесь, в прорехе древесного купола, солнце било прямыми, жаркими копьями. Трава была низкой и мягкой, а вся поляна была усыпана крохотными рубиновыми точками. Земляника. Дикая, лесная, самая ароматная.

Они опустились на траву, забыв про динозавров. Разговор оборвался, сменившись другим, не менее важным занятием. Они срывали мелкие, прогретые солнцем ягодки и отправляли их в рот. Вкус был невероятным: концентрированная сладость с легкой кислинкой, запах лета, леса и чего-то еще, неуловимого – может быть, запаха их собственного маленького приключения.

– Все равно, – сказала Алиса, когда первая волна ягодного голода была утолена, а ее губы и пальцы окрасились в розовый. – Странно, что самый большой – не самый главный.

Лешка лежал на спине, заложив руки за голову, и смотрел в клочок синего неба, видневшийся сквозь листья.

– Может, дело не в размере, – сказал он задумчиво, перекатывая во рту особенно сладкую ягоду. – Может, дело в том, кого больше боятся. Или… кто лучше вписался в историю.

Он повернул голову и посмотрел на Алису, которая сидела рядом, поджав под себя ноги. Солнечный луч упал на ее щеку, и Лешка снова увидел ту самую рыжую крапинку на носу. В этот момент ему показалось, что нет на свете ни кархародонтозавров, ни тираннозавров, никого, кто был бы важнее или интереснее ее. А их островок, их «Ковчег» и это бесконечное, казалось, лето – и есть самая лучшая история, в которую они только могли вписаться.

Тишина, нарушаемая лишь редким всплеском рыбы в озере, казалась густой и осязаемой. Алиса облизала сладкие от земляники пальцы и задумчиво оглядела их маленькое владение. В ее глазах, привыкших находить порядок и логику во всем, вдруг зажегся озорной огонек.

– Знаешь, я сейчас вспомнила, как мы с классом в зоопарк ездили в прошлом году, – сказала она, повернувшись к Лешке. – Там все было в клетках. Все такое… правильное. А тут…

Она не договорила, но Лешка понял. Тут все было живое, настоящее, не по правилам.

– Представь, – продолжила Алиса, и ее голос стал тише, словно она делилась большим секретом. Она вытянула руку и указала тонким пальцем на густые заросли камыша у самой воды. – Вон там, где темная вода и пахнет тиной, жил бы бегемот. Не тот толстый, ленивый из зоопарка, а настоящий. Он бы лежал под водой, и видны были бы только его ноздри и маленькие глазки-бусинки. А ночью он бы выходил на нашу полянку и стриг траву, как газонокосилка. Фыркал бы недовольно.

Лешка затаил дыхание. Он лежал на траве, подперев голову рукой, и весь превратился в слух. Алиса редко позволяла себе так фантазировать, и каждое ее слово казалось ему драгоценным.

Ее палец переместился выше, к корявой, разлапистой иве, склонившей свои ветви к воде.

– А на этой иве, на самой толстой ветке, лежал бы леопард. Он бы свесил вниз хвост и лапы и дремал бы весь день. А шкура у него была бы точно как эти солнечные пятна на земле – никогда не найдешь, если не знаешь, где искать. Он бы смотрел на нас сверху, одним глазом, и думал, вкусные мы или нет.

Лешка невольно поежился, хотя солнце припекало совсем по-летнему. Картина была такой живой, что он почти видел этот подергивающийся хвост.

– А там, – Алиса махнула рукой в сторону смешанного леса, где темнели стволы елей, – там бы бродили жирафы.

– Жирафы? – удивился Лешка. – В лесу?

– Ну да. Они бы объедали самые верхушки сосен, – ничуть не смутившись, продолжала она. – Ходили бы медленно, величественно, как корабли. И когда они наклоняли бы свои длинные шеи, чтобы попить из озера, их ресницы казались бы огромными веерами.

Лешка представил это и улыбнулся. Жирафы, пьющие из их лесного озера.

Алиса вскочила на ноги, ее увлекло собственное видение. Она сделала несколько шагов по полянке, указывая в разные стороны.

– Вот тут, прямо среди земляники, прыгали бы сурикаты! Они бы становились столбиком, складывали лапки на животе и вертели бы головами, высматривая орла. А в том старом дупле, – она показала на трухлявый пень, поросший мхом, – жила бы семья енотов. Они бы стирали в озере нашу землянику, прежде чем съесть.

Она говорила, а Лешка смотрел на нее и не мог оторвать глаз. Она не просто перечисляла животных. Она создавала мир. Он видел, как она сама менялась: когда говорила о бегемоте, ее голос становился низким и грузным, когда о леопарде – тягучим и ленивым, а когда о сурикатах – быстрым и взволнованным. Она кружилась по полянке, ее коса растрепалась, щеки раскраснелись. Она была сейчас не просто Алисой, его подругой, а каким-то добрым духом этого места, заселяющим его чудесами.

Она остановилась, перевела дух и посмотрела на него.

– А ты кем бы был? В этом моем зоопарке?

Лешка задумался лишь на секунду.

– Я? Я бы был тем орлом, которого боятся сурикаты. Сидел бы на самой высокой сосне и смотрел бы на все это. На жирафов, на леопарда… на тебя. Чтобы никто не обидел.

Алиса замолчала. Ее фантастический мир внезапно столкнулся с чем-то очень реальным. Она снова села на траву рядом с ним, но уже ближе, чем раньше. От нее пахло солнцем и земляникой.

– Глупый, – сказала она очень тихо, но совсем не сердито. – Орлы не защищают. Они охотятся.

– А я был бы неправильным орлом, – так же тихо ответил Лешка, глядя ей прямо в глаза. – Я бы просто смотрел.

Над островом повисла тишина, но теперь она была другой. Она звенела от несказанных слов и от внезапного, общего понимания, что их игра давно перестала быть просто игрой.

Солнце сместилось, и тени от деревьев стали длиннее, протянувшись через их поляну, как темные, ленивые звери. Лешка перевернулся на живот и подпер подбородок ладонями, вдыхая пряный запах примятой травы. Слова о «неправильном орле» все еще витали в воздухе, и ему захотелось удержать это мгновение, продлить его, сделать таким же бесконечным, как это лето.

– Знаешь, – начал он, глядя не на Алису, а куда-то в гущу травинок перед собой, где ползла, деловито перебирая лапками, божья коровка. – Я иногда думаю, кем я стану, когда вырасту. Раньше не думал, а сейчас вот… думаю.

Алиса молчала, давая ему выговориться. Она сорвала длинную травинку и принялась накручивать ее на палец.

– Если я стану милиционером, – продолжал Лешка, и его голос звучал серьезно, без тени мальчишеского хвастовства, – у меня будет настоящая форма. И фуражка. И я буду самым честным милиционером на свете. И если кто-нибудь тебя обидит… ну, скажет что-то плохое или толкнет… Я не буду его в тюрьму сажать. Я просто приду к нему. В форме. Постучу в дверь. И он откроет, а я буду стоять такой большой, серьезный, и ничего не скажу. Просто посмотрю на него. Вот так. – Лешка нахмурил брови и сделал строгое лицо, отчего стал похож на рассерженного воробья. – И он все поймет. И больше никогда-никогда к тебе не подойдет.

Алиса тихонько фыркнула, но это был добрый смех.

– А если я сама его толкну?

– Тогда я скажу, что так ему и надо, – не задумываясь, ответил Лешка. – И что если будет жаловаться, я его заберу в отделение за неуважение к хорошим девочкам.

Он перевернулся на спину и снова закинул руки за голову, глядя в пронзительно синее небо.

– А если я стану врачом… хирургом! – он поправил себя, потому что это звучало солиднее. – У меня будут такие белые перчатки и умные очки. И я буду знать все-все на свете. Про каждую косточку, про каждый микроб. И ты никогда не будешь болеть. Вообще. Даже насморком. Потому что как только ты чихнешь, я сразу приеду. На большой белой машине с мигалкой. Приеду, послушаю тебя своей самой холодной штукой… стетоскопом. И дам тебе одну крошечную, волшебную таблетку, от которой все сразу пройдет. А еще сделаю так, чтобы тебе никогда не было больно. Даже если ты упадешь и коленку разобьешь. Я подую на нее особым, хирургическим способом, и она тут же заживет. И шрама не останется.

Он говорил, а перед его глазами проносились эти картины: вот он, строгий милиционер, защищает ее одним взглядом; вот он, мудрый врач, оберегает ее от всех болезней мира. И в центре каждой этой картины была она, Алиса, – невредимая, счастливая, в безопасности.

– А еще я мог бы стать полярником, – его фантазия неслась дальше, улетая из теплого лета в ледяную пустыню. – Уехать на Северный полюс. Жить там в домике, где за окном всегда метель и белые медведи ходят. И я бы каждый день писал тебе письма. Длинные-длинные. Рассказывал бы про северное сияние, про то, как трескается лед и как тихо бывает в полярную ночь. А потом, когда я бы вернулся через год, я бы привез тебе самый красивый подарок на свете. Не знаю, что. Может, осколок айсберга, который не тает. Или прирученного пингвина. И ты бы поняла, что даже там, на краю земли, я все время думал только о тебе.

Он замолчал, немного смущенный собственными признаниями. Божья коровка доползла до кончика травинки и, расправив крылья, улетела. Алиса перестала накручивать травинку на палец.

– А если ты станешь… просто Лёшкой? – спросила она так тихо, что он едва расслышал.

Он повернул к ней голову. Она смотрела на него, и в ее глазах цвета грозового неба плескалась такая нежность, что у него перехватило дыхание.

– Тогда… – он сглотнул, подбирая самые важные слова. – Тогда я буду просто рядом. Буду помогать тебе строить плоты. Слушать, как ты придумываешь зоопарки. Носить твой портфель. И… отгонять от тебя всех кархародонтозавров. Даже если они будут большие, как Ти-Рекс.

Он не знал, откуда взялись эти слова, но чувствовал, что они были самыми правильными из всех. Важнее милицейской формы, волшебных таблеток и нетающих айсбергов.

Алиса ничего не ответила. Она просто подвинулась еще чуть-чуть ближе, и ее плечо коснулось его плеча. И от этого простого, легкого прикосновения по всему Лешкиному телу разлилось такое тепло, какое не могло дать ни одно, даже самое жаркое, солнце. Он понял, что кем бы он ни стал, одно он знает точно: он хочет, чтобы она всегда была вот так, рядом.

Они лежали рядом, плечо к плечу, и молчали. Слова закончились, оставив после себя гулкую, наполненную смыслом тишину. Воздух, казалось, стал плотнее, звенел от напряжения и нежности. Лешка смотрел на переплетение ветвей над головой, но видел не их. Он видел ее лицо, ее глаза, слышал ее тихий голос. Он чувствовал тепло ее плеча, и это тепло медленно, но верно распространялось по всему его телу, заставляя сердце биться чаще и ровнее одновременно.

Его рука лежала на траве, рядом с ее рукой. Между их мизинцами было не больше сантиметра. Целый мир в одном сантиметре травы и воздуха. Он думал об этом сантиметре, как о пропасти, которую невозможно перелететь. Он снова и снова прокручивал в голове свои слова про «просто Лёшку» и боялся, что сказал что-то глупое, слишком откровенное.

Алиса тоже молчала. Она смотрела на свои пальцы, на которых все еще виднелись розовые пятнышки от земляники. Она думала о его словах. Не о милиционере и не о враче. О неправильном орле и о кархародонтозаврах. О том, что кто-то готов быть просто рядом, чтобы отгонять от тебя чудовищ, даже вымышленных. И это было важнее всего на свете. Она чувствовала, как горит щека с той стороны, где он лежал. Она знала, что он смотрит на нее, даже если он смотрит в небо. И она хотела, чтобы он не переставал.

И тогда, в полной тишине, нарушаемой лишь шелестом листьев, Лешка совершил самый смелый поступок в своей жизни. Смелее, чем постройка плота, чем шаг в темноту дупла. Он медленно, миллиметр за миллиметром, подвинул свою руку и накрыл ее ладонь своей.

Его пальцы были теплыми и немного шершавыми от досок и палок. Ее – прохладными и гладкими. На одно короткое мгновение их руки просто лежали так, одна на другой. А потом ее пальцы чуть шевельнулись и переплелись с его.

Это было оно.

В этот самый миг для них обоих все изменилось. Это было не просто прикосновение. Это был ответ. Безмолвный, но оглушительно громкий.

До этого дня любовь была чем-то односторонним. Для Лешки – это было тайное обожание, замиравшее сердце, когда она смеялась, желание защитить ее от всего на свете. Для Алисы – это была тихая привязанность, необъяснимая радость от его присутствия, чувство, что только он понимает ее без слов. Каждый из них носил это чувство в себе, как хрупкий стеклянный шарик, боясь уронить и разбить.

И вот теперь, в этом простом сплетении пальцев, их чувства встретились. Их два отдельных, тайных мирка слились в один, общий. И оказалось, что это не просто сложение. Это было умножение. Умножение на бесконечность.

Тепло, которое хлынуло в грудь Лешки, было не похоже ни на что. Оно было сильнее любого огня, жарче самого знойного полуденного солнца. Оно было слаще самого сладкого чая с медом, который готовила ему бабушка, когда он болел. Это было тепло, которое не обжигало, а наполняло изнутри, изгоняя все страхи, все сомнения. Это было чувство правильности. Чувство, что он дома.

Алиса почувствовала то же самое. Тревога, которая всегда жила где-то на донышке ее души, – тревога за отца, за будущее, за себя – вдруг растворилась, уступив место абсолютному, всепоглощающему спокойствию. Будто она всю жизнь шла по тонкому канату, а сейчас вдруг оказалась на широкой, надежной дороге. Его рука в ее руке была якорем, компасом и обещанием одновременно.

Они не смотрели друг на друга. Они просто лежали, держась за руки, и смотрели в небо. Они не сказали больше ни слова. Да и зачем? Все самое важное уже было сказано этим безмолвным, первым, робким и таким уверенным касанием. На их собственном острове, в их собственном лете, они впервые узнали, что такое не просто любить, а быть любимыми в ответ. И это было самое великое открытие из всех.

Глава 2. Длинные тени. Часть 1

Солнце, лениво катившееся к верхушкам сосен на том берегу, изменило свой цвет. Из ослепительно-белого оно стало теплым, медовым, и весь их островок, вся их маленькая вселенная, окрасилась в оттенки старого золота. Тени вытянулись, стали густыми и синими, и в воздухе появилась едва уловимая вечерняя прохлада.

Первой нарушила их безмолвную идиллию Алиса. Она медленно, неохотно расцепила их пальцы и села. Лешка почувствовал, как его ладонь, вдруг ставшая пустой, похолодела, и ему нестерпимо захотелось снова найти ее руку, но он не решился. Он тоже сел, стараясь делать вид, что просто разминает затекшую спину.

– Пора, наверное, – сказала она, и ее голос прозвучал в вечерней тишине чуть-чуть виновато, будто она разрушала что-то хрупкое.

– Уже? – вырвалось у Лешки. Ему казалось, что они пробыли здесь всего несколько минут. Целая жизнь пронеслась за несколько минут.

– Уже, – кивнула Алиса, взглянув на полоску неба, которая становилась все более розовой. – Папа будет волноваться. Да и тебе, наверное, скоро домой.

Упоминание отца вернуло их в реальность. В тот мир, где было время, были обязанности и были запреты. Их волшебный пузырь, в котором они парили последние часы, начал медленно сдуваться.

– Да, – согласился Лешка, поднимаясь на ноги. Он отряхнул с шорт прилипшие травинки и сухие листики. – Надо проверить, не уплыл ли наш «Ковчег».

Они начали собираться. Движения их были робкими и немного скованными, словно они заново учились владеть своими телами в присутствии друг друга. Возникла новая, приятная неловкость. Лешка, наклонившись за своей палкой-мачете, чуть не столкнулся с Алисой, которая тянулась за плетеной корзинкой. Их плечи на мгновение соприкоснулись. Они оба отпрянули, и тут же, поймав взгляды друг друга, одновременно улыбнулись – коротко, смущенно, но с таким теплом, что никакие слова не были нужны.

Алиса аккуратно закрыла корзинку клетчатым полотенцем, проверила, не осталось ли мусора на их поляне. Лешка подобрал пустую бутылку из-под лимонада. Они двигались молча, но это молчание было совсем другим, не тем, что прежде. Раньше оно было наполнено мечтами и догадками, теперь – общим, разделенным на двоих знанием.

– В следующий раз надо весла сделать, – сказала Алиса, когда они уже шли к берегу по знакомой тропинке. – Шестом не очень удобно грести против ветра.

«В следующий раз». Эта простая фраза отозвалась в Лешкиной груди радостным гулом. Значит, будет следующий раз. Значит, это не было сном.

– Точно! – подхватил он с излишним энтузиазмом. – Я у деда лобзик возьму. Выпилим из досок, как настоящие. Можно даже лопасти им форму придать, как у байдарки.

– И уключины придумать. Чтобы весла не соскальзывали, – деловито добавила она, подныривая под низко висящую ветку.