Полная версия
Владимир Лазовик
Вены Артстусса
Глава 1. Нулевой клиент
День в Артстуссе был не более чем концепцией, академическим термином для обозначения периода между двумя ночами. Он не нес света, лишь разбавлял тьму до состояния мутной серой взвеси, в которой тонули шпили готических новостроек и бетонные ребра бруталистских жилых блоков. Для Повиллиана, впрочем, и эта уступка небу была излишней.
Его мир, настоящий и единственный имеющий значение, светился собственным холодным светом. Это был архипелаг из трех мониторов, раскинувшийся на широком, испещренном царапинами столе. Центральный, самый большой, был океаном кода. Строки символов, выровненные с маниакальной точностью, текли по нему сверху вниз – упорядоченная, предсказуемая вселенная, где каждый оператор if и каждый цикл for подчинялись незыблемой логике. Слева, на вертикально развернутом экране, ползла документация и логи системы – сухой, безэмоциональный отчет о жизни цифрового организма. Справа, на третьем, мерцали графики загрузки процессора и сетевой активности – кардиограмма его личного бункера.
Повиллиан, которого в редких онлайн-чатах знали как Лиана, сидел в глубоком кресле, чья экокожа давно потрескалась, обнажая желтоватый поролон, словно незаживающая рана. Его пальцы, длинные и бледные, порхали над механической клавиатурой. Громкие, отчетливые щелчки клавиш были единственной музыкой, которую он допускал в свою жизнь днем. Это была симфония его контроля. Щелк-щелк-щелк – команда принята. Щелк – переменная объявлена. Клац – функция выполнена. Безупречно.
Рядом с клавиатурой, на резиновом коврике, стояла большая пачка картофельных чипсов с едким запахом химического сыра. Он закидывал их в рот, не глядя, механическим движением, почти не ощущая вкуса. Это было топливо, не более. Пальцы, испачканные в оранжевой крошке, оставляли жирные следы на клавишах Shift и Enter, но его это не волновало. Этот беспорядок был частью системы, контролируемый хаос. В отличие от того, что творился за окном.
Окно было врагом. Порталом в мир, который он презирал. Поэтому оно было занавешено плотной шторой из черного блэкаута, настолько тяжелой, что, казалось, она поглощает не только свет, но и звук. Лишь в одном месте, у самого пола, ткань слегка отошла, пропуская внутрь тонкий, как лезвие скальпеля, луч серого дневного света. В этом луче лениво кружились пылинки, единственные свидетели течения времени в застывшем воздухе комнаты.
Если бы этот луч мог путешествовать, он бы осветил убогость и функциональность жилища. Кровать в углу была просто кучей серого одеяла на матрасе, брошенном прямо на пол. Никаких рамок, никакого изголовья. Сон был вынужденным отключением, а не отдыхом. У стены громоздились стопки книг: не беллетристика, а тяжелые, фундаментальные талмуды по теории алгоритмов, архитектуре ЭВМ и сетевым протоколам. «Искусство программирования» Кнута лежало сверху, раскрытое на главе о сортировке.
В другом углу, который условно считался кухней, тихо гудел маленький холодильник, его белая эмаль покрылась желтыми пятнами и наклейками от давно съеденной пиццы. На нем стояла микроволновка с вечным бурым пятном на стекле дверцы. Рядом – пирамида из пустых банок от энергетического напитка «Нейро-Стим», выстроенная с той же педантичностью, с какой он выравнивал код.
Воздух был густым, пах озоном от работающей техники, застоявшейся пылью и тем самым приторным сырным ароматизатором. Откуда-то из недр системного блока, стоявшего на полу подобно черному монолиту, доносился ровный гул вентиляторов, выдувающих горячий воздух. Его светодиодная подсветка была отключена. Лишний визуальный шум.
Лиан сделал еще один коммит, отправив порцию своей работы на удаленный сервер. Он не знал своих коллег в лицо и не хотел знать. Они были лишь никнеймами в системе контроля версий, анонимными аватарами, оценивающими чистоту его кода. Идеальные отношения.
Он потянулся за очередной горстью чипсов и его пальцы нащупали лишь крошки на дне шуршащего пакета. Он скомкал его и бросил в переполненное мусорное ведро, где тот присоединился к своим собратьям.
Топливо кончилось. Холодильник, он знал это без проверки, был приютом лишь для засохшего соуса и пары последних банок «Нейро-Стима».
Лиан бросил взгляд на часы в углу монитора. 16:47. Еще несколько часов до того, как Артстусс наденет свою настоящую, неоновую шкуру. Еще несколько часов до того, как можно будет совершить короткую, выверенную вылазку в стан врага за припасами. Он ненавидел эти вылазки. Ненавидел влажный воздух, липнущий к коже, гортанные крики торговцев с нижних ярусов, вечно снующих людей – хаотичные, непредсказуемые молекулы в больном организме города.
Но пока что день. Пока что серая мгла за окном служит дополнительной стеной. Пока что в его бункере было безопасно. Он откинулся в кресле, прикрыл глаза и позволил себе несколько минут пустоты, слушая лишь гул кулеров и далекий, едва различимый вой сирены, пробивающийся сквозь штору и стекло.
Артстусс был раковой опухолью из бетона и стали, разросшейся на теле планеты. Когда-то, в мифические времена, которые помнили лишь выцветшие голографические проспекты в заброшенных турбюро, он был городом мечты. Городом шпилей, пронзающих облака, и воздушных магистралей, по которым бесшумно скользили электрокары. Обещание будущего, которое с треском провалилось, оставив после себя лишь гниющий скелет.
Верхние уровни все еще пытались поддерживать иллюзию. Там, в вечном тумане и смоге, обитали корпоративные боги и финансовые аристократы. Их башни из хрома и стекла терялись в облаках, соединенные частными мостами-виадуками, по которым курсировали бронированные лимузины. Они дышали фильтрованным воздухом и смотрели на нижний мир как на абстрактную схему на своих инфо-панелях. Но даже их стерильный рай был пропитан паранойей. Каждое здание было крепостью, каждый житель – мишенью для конкурентов или отчаявшихся снизу. Их роскошь была хрупкой, как стекло их пентхаусов.
Настоящий Артстусс начинался ниже. Там, где заканчивались солнечные панели и начиналась вечная тень от гигантских строений. Это был мир Средних Уровней – лабиринт улиц, забитых людьми, транспортом и отчаянием. Дождь здесь был не очищающим, а разъедающим. Он лил почти постоянно, смешиваясь с промышленными выбросами и превращаясь в кислотную морось, которая оставляла ржавые потеки на металле и тусклые пятна на дешевых синтетических плащах прохожих. Асфальт превратился в черное зеркало, в котором дрожали и расплывались неоновые вывески баров, ломбардов и клиник кибер-модификаций «второй свежести».
Именно здесь пульсировала жизнь города, грязная и жестокая. Улицы были артериями, по которым тек нескончаемый поток людей с серыми, уставшими лицами. Они спешили на свои бесполезные работы на автоматизированных фабриках, в душные офисы или просто брели без цели, пытаясь продать какую-нибудь мелочь или собственное тело. Воздух был тяжелым, пропитанным запахами жареного в прогорклом масле синтетического мяса, озона от неисправной проводки, сырости и выхлопных газов допотопных дизельных грузовиков, которым каким-то чудом еще разрешалось коптить небо.
Преступность в Артстуссе не была проблемой, она была образом жизни, второй экономикой. Полицейское Управление Артстусса (ПУА) давно превратилось в еще одну банду, самую крупную и организованную, но далеко не самую сильную. Патрульные машины с облупившейся краской и вечно мигающими, но молчаливыми сиренами проезжали мимо явных нарушений, останавливаясь лишь для того, чтобы собрать свою дань с уличных торговцев или сделать вид, что не заметили очередную сделку в темном переулке. Расследовали только громкие убийства, затрагивавшие интересы Верхних Уровней. Пропажа простого работяги или даже целой семьи с Нижних Ярусов была лишь статистикой, которую лениво заносили в базу данных. Лиан знал это не понаслышке – его однокурсника, наивно верившего в справедливость, зарезали в подземном переходе из-за кредитного чипа с парой сотен юнитов. Дело закрыли через неделю с пометкой «виновные не установлены».
Но главным ядом, разъедающим вены города, была наркоторговля. Это была не просто продажа веществ, это была индустрия по стиранию личности. Синтетический наркотик, известный на улицах как «Мерцание» или «Статика», был дешев и доступен. Он не дарил эйфории, он просто отключал. На несколько часов человек превращался в безвольную куклу с остекленевшим взглядом, не чувствуя ни холода, ни голода, ни безысходности своего существования. Улицы были усеяны этими «статиками» – людьми, застывшими в неестественных позах под дождем, с тонкими струйками слюны, стекающими из приоткрытых ртов. Они были живыми статуями отчаяния.
Лиан видел их во время своих редких ночных вылазок. Он видел дилеров – юнцов с пустыми глазами и нервными движениями, готовых перерезать глотку за дозу или территорию. Он видел, как «Статика» превращает обычных людей в дрожащих, вороватых существ, готовых на все ради следующей ампулы. Эта химия была квинтэссенцией всего, что он ненавидел в Артстуссе: она отнимала контроль, превращала человека в предсказуемый, примитивный механизм, движимый одной лишь потребностью. Она была антитезой его упорядоченному миру кода.
Именно поэтому он выбрал затворничество. После университета он попробовал работать в офисе на Средних Уровнях. Неделя. Ему хватило недели, чтобы понять, что он не сможет. Ежедневные поездки в переполненном, скрипящем вагоне надземки, где тебя обдавало запахом чужого пота и страха. Постоянная необходимость смотреть по сторонам, оценивая каждого прохожего как потенциальную угрозу. Бессмысленные разговоры с коллегами о последних новостях, которые сводились к обсуждению очередного жестокого преступления. Он чувствовал, как город давит на него, пытается перемолоть, усреднить, заставить жить по своим грязным правилам.
Его квартира стала не просто домом. Она стала скафандром, защищавшим его от токсичной атмосферы Артстусса. Каждый раз, возвращаясь из магазина и запирая за собой стальную дверь на три замка, он чувствовал, как напряжение отпускает. Здесь, в тишине, нарушаемой лишь гулом компьютера, он был в безопасности. Здесь не было случайных прохожих, нет «статиков», нет ухмыляющихся дилеров и равнодушных копов. Здесь был только он и чистая, холодная логика. И он был готов платить за эту безопасность любую цену, даже если ценой было полное одиночество.
Повиллиан работал на «ФармаКорп-Генезис», конгломерат, чье имя было знакомо каждому жителю Артстусса. Их логотип – стилизованный кадуцей, обвитый спиралью ДНК – светился сине-зеленым неоном на каждой второй улице Средних Уровней. «Генезис» владел обширной сетью аптек, от блестящих, почти стерильных флагманов до крошечных автоматизированных киосков в самых грязных переулках, торгующих базовыми анальгетиками и стимуляторами. Помимо розничной торговли, у них были и собственные производственные линии, выпускавшие всё: от патентованных антидепрессантов для обитателей Верхних Уровней до дешевых противовирусных препаратов, которые правительство массово закупало после очередной вспышки какой-нибудь «трущобной лихорадки».
Его официальная должность звучала как «Младший специалист по поддержке фронтенда». На деле он был одним из десятков безликих кодеров, разбросанных по всему городу, чья задача заключалась в поддержании и обновлении клиентской части гигантского веб-портала «Генезис». Этот портал был цифровым лицом компании: через него можно было заказать доставку лекарств, записаться на прием в одну из их клиник, проверить совместимость препаратов или просто почитать рекламные статьи о «прорывных решениях для вашего здоровья».
Рабочий процесс Лиана был строго регламентирован и асинхронен. Утром, в то время как город внизу захлебывался в утренних пробках, на его внутренний таск-менеджер падала новая порция задач. Они были сформулированы сухо и безлично: «[BUG-4712]: Исправить отображение каталога на устройствах с низким разрешением», «[FEATURE-982]: Интегрировать новый рекламный баннер для препарата 'НейроСтабил-7'на главную страницу», «[REFACTOR-215]: Оптимизировать скорость загрузки модуля корзины».
Каждая задача была для него маленькой, замкнутой вселенной. Он забирал ее себе, меняя статус на «In Progress», и погружался в код. Его мониторы оживали. На одном – код-редактор, где он вносил правки в разбухшие файлы JavaScript и CSS. Он ненавидел наследие, оставленное его предшественниками – путаные стили, переменные с бессмысленными именами вроде temp_var_2, и функции, которые делали три разные вещи одновременно. Он переписывал их, добавляя комментарии, выравнивая отступы, приводя хаос к порядку. Это приносило ему почти физическое удовольствие.
На другом экране был открыт локальный сервер, где он в реальном времени видел результат своей работы: вот кнопка встала на место, вот анимация стала плавной, вот баннер с улыбающейся семьей под дождем (разумеется, цифровым и чистым) появился точно в указанном месте. Он тестировал свои изменения на эмуляторах десятков устройств: от дорогих инфо-планшетов Верхних Уровней до дешевых, треснувших коммуникаторов, которыми пользовались на самых нижних ярусах. Сайт должен был работать везде. Безупречно.
Он никогда не общался с менеджерами или дизайнерами голосом. Все взаимодействие происходило через комментарии к задачам. «@Liam, макет требует отступ в 16px, у вас 14px. Пожалуйста, исправьте», – писал анонимный ProjectManager_5. Лиан молча исправлял, писал в ответ «Done» и отправлял код на ревью. Его работу проверяли такие же безликие старшие разработчики, оставляя лаконичные замечания: «LGTM» (Looks Good To Me) или «Требуются доработки: используйте константу для цвета, а не hex-код напрямую».
Он получал зарплату в цифровых юнитах на свой зашифрованный счет два раза в месяц, точно в срок. Этого хватало на аренду его бетонной коробки, оплату самого быстрого интернет-канала, который можно было протянуть в его блок, и на еду с энергетиками. Большего ему было не нужно.
Иногда, копаясь в старом коде, он натыкался на модули, связанные с препаратами. Он видел внутренние идентификаторы лекарств, которые никогда не появлялись в открытом доступе, маркетинговые пометки вроде «повышенный аддиктивный потенциал, рекомендовать для долгосрочной терапии» или «побочные эффекты со стороны ЦНС, минимизировать упоминание в публичной документации». Он не вдумывался в это. Это были просто данные, строки в базе, которые нужно было правильно отобразить. Его дело – фронтенд, красивая и удобная витрина. Что именно стоит за этой витриной, его не касалось. Это был чужой, грязный хаос, и он был рад, что его отделяет от него непробиваемая стена кода.
Когда последняя задача на день была отправлена на ревью, и океан кода на центральном мониторе застывал, наступало личное время Повиллиана. Это было время потребления, а не созидания. Время, когда он позволял чужому, тщательно отфильтрованному и безопасному контенту заполнять вакуум его существования. Он переключал раскладку окон, и рабочая среда сменялась развлекательной.
На правом мониторе, где раньше были графики загрузки, теперь разворачивался видеоплеер. Чаще всего это были кулинарные каналы. Лиан, питавшийся концентратами и чипсами, с каким-то извращенным удовольствием смотрел, как руки шеф-поваров в идеальной чистоте создают шедевры. Его любимцем был старик-азиат с канала «Дзен-Кухня». Он никогда не говорил ни слова. Камера, установленная сверху, просто показывала его руки – морщинистые, но невероятно ловкие. Он медленно, с медитативной точностью нарезал овощи идеальными кубиками, обжаривал мясо до безупречной корочки, выкладывал на тарелку композицию, полную гармонии и цвета. Каждый жест был выверен, каждый ингредиент на своем месте. Это был тот же порядок и контроль, что и в его коде, только выраженный через еду. Лиан мог часами смотреть, как старик готовит рамен, где каждая лапшинка лежит параллельно другой, или как он формирует суши, где рисинка к рисинке. Это успокаивало.
На левом мониторе, бывшем царстве документации, открывались вкладки с обзорами на кино. Он не смотрел сами фильмы – это требовало слишком большой эмоциональной вовлеченности и времени. Вместо этого он предпочитал аналитические разборы. Каналы вроде «Деконструкция Кадра» или «Сценарный Анализ» препарировали фильмы, как он – код. Они раскладывали сюжет на арки, разбирали операторские приемы, объясняли, почему та или иная сцена работает или нет. Ему нравилось, когда рассказчик чертил на стоп-кадре схемы, объясняя правило третей, или выводил на экран структуру трехактного повествования. Это превращало искусство в систему, хаос эмоций – в логичную формулу. Он ценил не историю, а ее архитектуру.
Но главным его увлечением, его тайной страстью, был центральный монитор. На нем открывался «Сьютюб» – крупнейший видеохостинг Артстусса, анархичная и бездонная свалка контента. И здесь, в поисковой строке, он вбивал запросы, которые отражали темную сторону его любопытства: «Хроники ПУА», «Жесть с видеорегистраторов Артстусса», «Перестрелки банд».
Его любимым каналом был «Венозные Хроники» – циничный и мрачный проект неизвестного автора, который собирал и комментировал записи с городских камер наблюдения, полицейских нательных регистраторов и случайных съемок очевидцев. Видео были необработанными, зернистыми, снятыми под вечным дождем. Вот двое в капюшонах пытаются вскрыть банкомат с помощью плазменного резака, и все заканчивается взрывом и воплями. Вот патруль ПУА лениво разнимает драку, пока один из дерущихся не выхватывает нож, и все превращается в кровавую, неуклюжую бойню. Вот камера на углу дома бесстрастно фиксирует, как дилер «Статики» передает ампулу трясущемуся клиенту, а через минуту его самого утаскивают в переулок конкуренты.
Лиан смотрел это с холодным, отстраненным интересом энтомолога, изучающего жестокие ритуалы насекомых. Голос за кадром, искаженный модулятором до безэмоционального скрежета, давал сухие комментарии: «Обратите внимание на диспозицию. Нападающий слева допустил тактическую ошибку, не проконтролировав периметр. Дилетант». Или: «Классическая операция по переделу территории. Район D-9. Потери: двое. Эффективность: низкая».
Эти видео были для него подтверждением правильности его выбора. Каждый крик, каждая вспышка выстрела, каждая капля крови на мокром асфальте были аргументами в пользу его затворничества. Он смотрел на этот хаос с безопасного расстояния, защищенный тремя замками и гигабитным каналом. Он анализировал ошибки жертв и преступников: этот пошел по плохо освещенному переулку, тот слишком доверял своему напарнику, третий не заметил отражение в витрине. Он прокручивал в голове сценарии, как бы он сам поступил в такой ситуации. Разумеется, он бы в ней никогда не оказался. Он был слишком умен для этого.
Он смотрел на уродливую, пульсирующую жизнь Артстусса на экране, доедая свои безвкусные чипсы, и чувствовал себя в полной безопасности. Это была симуляция угрозы, прививка от реальности. Он был наблюдателем, а не участником. И это было его главное достижение.
Щелчки клавиш затихли. Последний разбор чужой смерти на «Венозных Хрониках» был досмотрен, выводы сделаны, превосходство собственного образа жизни в очередной раз подтверждено. Теперь на всех трех мониторах застыли темные обои с абстрактными, фрактальными узорами. Тишину в комнате нарушал лишь ровный гул системного блока и отдаленное, едва слышное гудение города, просачивающееся сквозь блэкаут.
Лиан бросил взгляд на правый нижний угол экрана. 22:13. Оптимальное время. Основная масса рабочих уже вернулась домой и впала в анабиоз перед телевизорами. Уличные хищники только начинали выползать из своих нор, но еще не набрали полную силу. Период относительного затишья.
Он встал с кресла, и его суставы тихо щелкнули в знак протеста против долгого сидения. Первым делом – инвентаризация. Он подошел к холодильнику и распахнул дверцу. Холодный белый свет выхватил из полумрака унылую картину: одинокая, последняя банка «Нейро-Стима», половинка лимона, окаменевшая до состояния янтаря, и тюбик с протеиновой пастой, выжатый до последней капли. Пусто.
Следующая точка – ванная. Маленькое, отделанное потрескавшимся кафелем помещение. Флакон с жидким мылом был почти невесом. Он потряс его – внутри плескалось на самом дне. Зубная паста лежала на раковине, скрученная в спираль, как тушка высохшего червя. Тоже на исходе. Он открыл шкафчик над раковиной. Картридж с жидкостью для его ингалятора – миниатюрного устройства, которое он использовал вместо курения, чтобы успокоить нервы, – был последним. Прозрачная колба показывала, что ароматной жижи с нейтральным вкусом «Основа-Ноль» осталось на пару десятков затяжек.
План начал формироваться в его голове, как алгоритм. Маршрут, точки, последовательность действий. Все должно быть максимально эффективным, чтобы сократить время пребывания во враждебной среде.
Он подошел к шкафу, единственному предмету мебели, кроме стола и кровати, и достал свою «униформу» для вылазок. Черные, немаркие карго-штаны из плотной синтетики. Черная толстовка с глубоким капюшоном. Высокие ботинки на толстой рифленой подошве, которые не скользили на вечно мокром асфальте. Никаких ярких цветов, никаких логотипов. Его цель – раствориться в тенях, стать невидимым для сканеров и человеческих глаз.
Он натянул одежду. Проверил карманы: кредитный чип в одном, ключ-карта от подъезда в другом, ингалятор в третьем. Ничего лишнего. Затем он подошел к двери и начал ритуал. Первый замок – щелк. Второй, более массивный, с тяжелым лязгом провернулся в пазу. Третий, верхний, с тихим жужжанием втянул ригель. Он приложил ухо к холодной стали двери, прислушиваясь к звукам на лестничной клетке. Тишина. Только гул старого лифта где-то в шахте.
Накинув на голову капюшон так, чтобы он отбрасывал тень на лицо, он приоткрыл дверь и выскользнул наружу, тут же закрыв ее за собой. Дверь захлопнулась с глухим, финальным стуком, отрезая его от единственного безопасного места во вселенной.
Воздух в подъезде был спертым, пах сыростью, дешевым дезинфектором и чем-то кислым. Он проигнорировал лифт, всегда предпочитая лестницу – меньше шансов оказаться запертым в тесной коробке со случайным соседом. Его шаги по бетонным ступеням были быстрыми и почти бесшумными. Вниз, вниз, пролет за пролетом, мимо дверей, за которыми текли чужие, непонятные ему жизни.
Выход на улицу был как удар. Влажный, холодный воздух тут же вцепился в кожу. Город ревел – не громко, а низко, утробно, как огромный спящий зверь. Шум транспорта с ближайшей магистрали, далекие отголоски музыки из бара на углу, шипение дождя, который снова начал накрапывать. Запахи обрушились на него: вонь из мусорных баков, аромат жареных соевых сосисок из уличной забегаловки, резкий химический запах от лужи с радужными разводами.
Он плотнее натянул капюшон и двинулся вперед, прижимаясь к стенам зданий. Его маршрут был выверен до метра. Сначала – круглосуточный супермаркет «Глобал-Март» в трех кварталах. Там можно купить все: еду, бытовую химию. Затем – небольшой вейп-шоп «Дымовая Завеса», зажатый между ломбардом и лапшичной. Он находился в стороне от основного потока, в более тихом переулке. Это был самый рискованный отрезок пути.
Лиан шел быстро, не поднимая головы, его взгляд был устремлен на пару метров вперед, сканируя асфальт на предмет луж и трещин, и периферийным зрением отслеживая движение вокруг. Он не смотрел на лица прохожих, они были для него просто движущимися препятствиями, которые нужно обогнуть.
Он еще не знал, что эта выверенная до мелочей операция по пополнению запасов уже отклонилась от плана. Он еще не знал, что в одном из тех переулков, которые он так презирал и боялся, его уже ждет нечто, что не подчиняется ни логике, ни алгоритмам. Нечто, что перепишет его собственный исходный код без возможности отката к предыдущей версии. Он просто шел, уверенный в своем контроле над ситуацией, не подозревая, что он уже не охотник за продуктами, а добыча.
Глава 2. Нарушение протокола
Первые сто метров были самыми неприятными. Они пролегали вдоль фасада его собственного жилого блока – гигантского бетонного улья, чьи нижние этажи были отданы под мелкий бизнес. Неоновая вывеска прачечной «Чистый Цикл» бросала на мокрый тротуар мертвенно-синие рефлексы. Из решетки вентиляции бара «Последний Шанс» валил пар, пахнущий пролитым пивом и отчаянием. Лиан ускорил шаг, огибая группу подростков в одинаковых серых куртках, которые курили, сбившись в кучу под козырьком. Он почувствовал их взгляды на своей спине, но не обернулся. Главное правило выживания в Артстуссе: не проявляй интереса, не встречайся глазами. Стань частью серого фона.
