Туманные хроники: Золотой город

– А как же мы выкрутимся, ма? В туман никто из наших клиентов из дома носу не покажет…

– Откроемся раньше! – щелкнула пальцами старуха и зловеще улыбнулась. – И запрёмся на всю ночь! Вечеринка до утра! Можно сказать, предложим нашим посетителям убежище. Представляешь, сколько деньжат они спустят на еду и напитки?

– Ага, а ещё наблюют и нассут по углам, – Килиан покачал головой, оценивая «грандиозность» планов пожилой хозяйки. – И, в случае чего, мы даже выставить за дверь никого не сможем!

– Запрём в чулане!

– Мама! Что вы такое говорите? У нас чуланов столько нет, сколько мы дебоширов вышвыриваем за вечер! – пискнул Теодор из-за спины Килиана. Все трое мужчин в унисон закивали. Вот уж дожили! Эти трое дуралеев взывали к разуму Матильды Эрхард, а не наоборот. Старушка недовольно раздула ноздри, но сдержала порыв выгнать всех из своего офиса вон. К сожалению, они были правы, и ей хватило душевных сил принять сей печальный факт.

– Предложим Рамоне надбавку за перенос концерта, и всего делов-то, – пожал плечами долговязый Ренар. – От денег она никогда не отказывается!

– Вы поглядите, кто у нас такой умный! Смело моими деньгами распоряжается! – огрызнулась старуха, метнув в рыжего свой гневный взгляд. – Разгружай сумки и не болтай мне тут! Без ваших советов разберусь!

Плут не стал спорить и, покорно умолкнув, принялся извлекать остальные контрабандные бутыли. Теодор поспешил вернуться в зал клуба, туда, откуда доносились приглушённая музыка и немногочисленные голоса. В воскресенье вечером людей всегда собиралось мало, да и развлекательная программа была не самой яркой.

Возможно, был на свете способ вытащить богатеньких любителей развлечений и выпивки из своих тёплых домов, оторвав от общества благовоспитанных матушек и строгих жёнушек в этот день, но Матильде Эрхард пока не удалось его найти. Впрочем, передышка могла сейчас пойти ей на пользу.

Ренар, конечно, не совсем дурак, и факт оставался фактом – Рамоне придётся доплатить за перенос концерта. Вот только уж очень сильно пожилой мадам не хотелось это признавать. Да и лишний раз иметь дело с Рамоной Санс – тоже. Почему-то все эти везучие певички, которым удавалось-таки найти себе покровителей и выйти за пределы клуба, тут же становились совершенно невыносимыми в своём снобизме стервами. Наверное, они всегда такими были, но умело маскировались под бедных сироток. И вот теперь девица, которая ещё вчера развлекала матросов похабными куплетиками в одном из портовых публичных домов, общалась с Матильдой Эрхард свысока, словно сделалась особой голубых кровей. Мерзкая история, но далеко не первая подобная и, наверняка, не последняя. Все они были похожи, эти «звёздочки» Золотого города. Заканчивалось для них всё тоже плюс-минус одинаково, и этот элемент стабильности в человеческой природе немного успокаивал.

Отдохнув немного, выпив горячего чая с лимоном и вновь ощутив прилив крови к ягодицам, Матильда Эрхард прикинула сумму, которую можно было бы выделить на компенсацию Рамоне. Она, естественно, сначала предложит меньше, а затем, как бы преодолев целую кучу внутренних барьеров и сомнений, таки «уступит» своей незаменимой сладкоголосой сирене, заплатив ей ровно столько, сколько и планировала. А что делать? С этими высокомерными дурами вечно приходится играть в какие-то игры. В конце концов, сейчас Рамона популярна, и её появление на сцене притянет больше клиентов. В добавок к этому, свежая партия искрящегося ликёра должна себя окупить, но уж с этим у Эрхардов ещё ни разу проблем не возникало. С тех пор, как грибы, на которых его настаивали, в Вильдорее объявили вне закона, все богатенькие буржуа сделались им просто одержимы. Спрос на коктейли с добавлением «пурпурной волшебницы»взлетел до небес, даже при столько же сильно взлетевшей цене. Красота.

Матильда отбросила в сторону бухгалтерские книги и потянулась к своему вязанию. Из пушистых и легких, как облака, шерстяных петель получился вполне симпатичный и тёплый жилет. Она подумывала подарить его той милой девчушке, с которой они тряслись в проклятом автобусе. Амелия очень напоминала Матильде её саму, когда-то, почти пятьдесят лет назад, прибывшую в Вильдорей. Никто тогда не посоветовал ей поселиться в пансионате, а не дешевой гостинице, никто не давал советов и указаний. Конечно, тот тернистый путь в итоге привёл юную Матильду к любви всей её жизни, но и ко многим другим вещам, куда менее приятным. Кто знает, как сложилась бы её судьба, поступи она тогда чуть иначе? И кто знает, что будет теперь с Амелией?

Увы, они разминулись раньше, чем мадам Эрхард успела бы вручить девушке свой подарок. Теперь, наверное, придётся его немного переделать. Может, удастся его расширить и подарить Килиану? Он любит тёплые жилеты и всегда относится к ним достаточно бережно. Ах, милый мальчик…

Как же он похож на Николая…

– Мадам, – позвал он от двери, лёгкий на помине. Килиан был не так высок, как Ренар, да и в ширину не так велик. Издалека он мог показаться довольно субтильным и тонким, но это была иллюзия. Парнишка был крепок и твёрд, как стальной гвоздь, хотя среди прочих обитателей этих мест он всё равно сильно выделялся. Происхождение не скроешь, как ты ни крути. Уж очень хорошо он говорил, имел полный комплект ровных светлых зубов и этот взгляд, почти что трогательный и мягкий, способный заглянуть в самую суть вещей. Пройдя к столу хозяйки, юноша извлёк из кармана своих серых клетчатых брюк аккуратно сложенный конверт. Внутри, как Матильда уже хорошо знала, пряталась почти сотня крон мелкими купюрами.

– Зачем это?

– Традиция, – Килиан криво улыбнулся. У него была хорошая улыбка, она украшала его прямоугольное, вытянутое лицо. Он и впрямь мог бы сойти за давно потерянного внебрачного сына покойного Николая, уж настолько они были похожи. Те же тёмные глаза, такой же тонкий длинный нос и шелковистые каштановые волосы, небрежно зачёсанные набок. Матильда не хотела брать эти деньги. Они напоминали ей о том, что в любой момент этот милый мальчик, это тёплое видение из прошлого, может сгинуть где-то там, в тумане, а она останется в холодном и нерадостном настоящем.

– Ты сделал достаточно взносов, – отмахнувшись от денег парнишки, мадам Эрхард уткнула свой взгляд в вязанный жилет, сделав вид, что считает петли. Ей не хотелось встречаться с Килианом взглядом. Иногда она боялась этого взгляда, как будто он и впрямь мог видеть её насквозь. – Значит, послезавтра опять попрёшься в туман, как дурак?

– Такая работа, мадам…

– Вот как? И сколько ж тебе за неё платят? – едко прыснула старушка, всё ещё не решаясь поднять взор на парня.

– И за Плутом кто-то должен приглядеть, – добавил он, пропуская мимо ушей ядовитые слова хозяйки. Тяжело вздохнув, Матильда кивнула.

– Ясно. Связалась на свою голову с дураками, один тупее другого. И как мне быть, если вас обоих эта дрянь сожрёт? Совсем не жалеете меня! И это после всего того, что я для вас сделала! Неблагодарные… – женщина ворчала себе под нос, но знала, что Килиан улыбается. Тихо хохочет, пока она ковыряет вязание, которое вовсе и не требовало к себе никакого внимания. Здесь было так принято – каждый вызов принимать с улыбочкой, словно жизнь – это игра, азартная и немного нелепая. Быть может, им это помогало сохранять присутствие духа, но Матильда была уже слишком стара для притворства и пустой бравады. Она топталась на этом свете достаточно долго и видела многое. По какой-то неясной причине, мадам Эрхард, хрупкая и маленькая женщина, пережила и мужа, и двух старших сыновей, и ещё сотню других не столь везучих мужчин и женщин из своего окружения, и это давало ей право (в общем-то, привилегию) отказаться и от показного оптимизма, и даже от злого юмора, если уж на то пошло. Реальность, зачастую мрачная и измазанная серо-чёрными масляными пятнами, стала её подругой, а не соперницей.

– Эй! Маэстро! Угадай, кто пришёл? – румяная, покрытая рыжим мхом, башка Плута появилась в дверях. Голос его заскрипел от смеха.

– Чего ты там гогочешь, дурень? – раздражённо выпалила Матильда, отбрасывая в сторону вязание.

– Графиня, мадам, хочет видеть вас. Позволите пропустить?

– Позволяю, – тяжело вздохнула старушка, и их с Килианом взгляды наконец встретились. Этот симпатичный мальчик никогда не краснел и не тушевался в девичьем обществе, пока дело не касалось загадочной хромоножки, кем бы она ни была. Называлась графиней, но что-то уж очень сильно мадам Эрхард сомневалась, что титул этот имеет хоть какое-то отношение к реальности. Тем не менее, Килиан весь подсобрался и деловито скрестил руки на груди, затем почему-то резко опустил их по швам вдоль тела, а потом снова скрестил и нервно прочистил горло.

– Впечатляет – ничего не скажешь, – усмехнулась пожилая дама, и от слов её у парня на лице проступил предательский румянец.

– Да я же просто… ну…

– Ага, я так и подумала, – Матильда лишь покачала головой. В коридоре раздался негромкий стук каблуков и трости. – И как эта мадам узнала, что я вернулась, интересно?

– Как они вообще узнают всё и обо всех? – подхватил этот вопрос Килиан за секунду до того, как в кабинет вошла женщина в роскошном, расшитом золотом, кроваво-красном плаще. Лицо её, по обыкновению, скрывали капюшон и чёрная кожаная маска, а правая рука в шёлковой перчатке упиралась в длинную трость с рукоятью из слоновой кости. Никто не знал, сколько лет этой дамочке, откуда она появилась и чего от неё можно ожидать. Лишь одну вещь Матильда Эрхард знала наверняка – с этой «графиней» надо держать ухо востро.

– Добрый вечер, мадам Эрхард, – тихо прошипела гостья. Голос у неё был негромкий, бархатистый, глубокий и со странным акцентом. Многим он казался красивым, но у Матильды от этих звуков сводило челюсти.

– Чем могу быть полезна её высочеству или как вас там?..

– Как ваше путешествие? Не утомило ли? – вежливо поинтересовалась графиня, вплывая в комнатку и занимая своим ярким существом почти всё пространство. Под слоями одежды она явно не была крупной, как раз наоборот, но каким-то образом умела казаться шире и масштабнее, словно один большой сгусток пропитанной мускусными духами энергии. Килиан тут же подставил перед гостьей стул, галантный засранец. Не удостоив юношу даже и взгляда, дама в алом плаще удобно уселась и слегка наклонила голову, ожидая ответа от мадам Эрхард. Та не спешила вовлекаться в светскую беседу.

– Утомило страшно, а потому я не настроена кокетничать, – наконец, ответила Матильда бесцветным голосом. – Так что давайте перейдём ближе к делу. Что вам нужно от меня, милочка? И в каком количестве?

Глава 2. Люди и их тени

Утро понедельника выдалось на редкость ясным для этого времени года. В феврале снега на улицах Золотого города было уже не встретить, но противный сырой холод, как правило, держал Вильдорей в заложниках аж до середины весны, пряча солнце от уставших глаз жителей толстым слоем тяжелых свинцовых туч. Но вот уже второй день подряд погода радовала своей дурашливой непредсказуемостью.

Всю дорогу от булочной и до пансионата Николетта щурилась и прикрывала лицо ладошкой, ослеплённая лившимся со всех сторон потоком яркого света. Из-за этого она дважды чуть было не споткнулась о бордюрный камень, но её чудесного настроения это испортить не могло. Весело напевая себе под нос какую-то детскую песенку, девушка лёгкой походкой проскочила через столовую на кухню, где на огне уже во всю пыхтел чайник. Мадам Куле куда-то запропастилась, оставив его на плите. Быть может, отошла к соседям, которым так же помогала по хозяйству.

К счастью, Николетта Мелюсан никогда не относилась к числу барышень, не способных ни чаю заварить, ни порезать ровными кусками хлеб. Матушка немало времени потратила на то, чтобы её девочка выросла в меру самостоятельной и разумной молодой особой, поэтому теперь Ники умела штопать одежду, готовить еду, высчитывать дозировку лекарств, стирать и вести бухгалтерию. Всё это она прекрасно совмещала с талантом к танцам и этикету. Не то чтобы это был какой-то уж очень неповторимый набор навыков, но Николетте радостно было полагать, что с ними она нигде не пропадёт – ни в богатстве, ни в бедности.

Нарезав тонкими ломтиками свежий хлеб, девушка выложила его в плетёную корзинку. Из хладника под окном она извлекла маслёнку и маленькую баночку грушевого джема, который заготовила ещё осенью. Джемы Николетты Мелюсан были восхитительны. Почти так же хороши, как и мамины, но уж до мастера Ники ещё только предстояло дорасти. Несколько маленьких баночек с этикетками, подписанными аккуратным материнским почерком, до сих пор хранились на дальних полках, но ни сама Николетта, ни уж тем более её отец не решались к этим сокровищам прикоснуться. Разве что по большим праздникам. Впрочем, не было ещё такого праздника в их жизни, когда они осмелились бы откупорить волшебное матушкино наследство.

– Доброе утро, мсье Паку, – поприветствовала Николетта первого постояльца, появившегося в столовой этим утром. Она выставила в центр овального, накрытого светлой кружевной скатертью, стола хлебницу, розетку с джемом и масло. – Вы вовремя – чайник как раз закипел. Всё будет готово через минуту.

– Благодарю вас, – лишь на секунду вскинув взор из-под линз своих круглых очков, Морис Паку тут же вновь уткнулся в свою записную книжку и продолжил записывать что-то в неё крохотным, почти полностью сточившимся карандашом. На нём, как всегда, был надет этот странноватый коричневый жилет в сочетании с совершенно невообразимой расцветки рубашкой – зелёной в мелкий жёлтых горох. Николетта не могла представить, где он покупает эти безумные рубашки. Мсье Паку в свои сорок с чем-то никогда не был женат, понемногу лысел и почти никогда не выпускал из рук свою записную книжечку. И, хотя он явно питал нездоровую любовь к рубахам с чудовищными узорами, назвать его модником не повернулся бы язык. Рыжие ботинки его всегда выглядели истоптанными и старыми, а дешёвое старое пальто, в котором он ходил чуть ли не круглый год, явно повидало много поколений хозяев до того, как оказалось в этом гардеробе. И всё же почему-то в тайне Ники считала мсье Паку своим любимым постояльцем. Он был таким тихим, трогательно рассеянным и безобидным, что иной раз она даже переживала за него, как за какого-нибудь одинокого полусумасшедшего дядюшку.

Заварив чай и переложив овсяную кашу из неприглядной мятой кастрюли в более пригожий глиняный горшочек на ножках, Ники вынесла всё это к столу и так же разместила перед лицом невидящего ничего вокруг постояльца.

– Мсье Паку! – позвала она настойчиво, но отозвался он лишь после второй попытки.

– А?.. Который час? – растерянно пролепетал он, оглядываясь по сторонам в поисках настенных часов, которые, в общем-то, всегда висели в одном и том же месте, над входными дверями. Николетта лишь печально вздохнула, устало мотая белокурой головой.

– Половина девятого, время у вас ещё есть. Прошу вас – поешьте и выпейте чаю, а то опять проходите весь день голодный. В конце концов, для кого мы всё это готовим?

– Ах, да-да, – закивал мужчина, нервно почёсывая шею. С минуту он пялился на джем и хлеб, как будто силясь вспомнить, что со всеми этими предметами принято делать, но затем всё же придвинул к себе чашку с чаем и взялся за нож для масла.

– Хорошее начало, – девушка кивнула, слушая, как по ступенькам стремительно несётся Изабелла Тилье. Ошибки быть не могло – только эта девица умудрялась вышагивать так, словно у неё были деревянные копыта вместо ног. Запыхавшаяся и румяная от бега, она влетела в столовую, попутно бросая на плечи пёструю вязаную накидку.

– Опаздываешь? – догадалась Николетта, хотя это было и так очевидно. Рабочий день у Изабеллы начинался в девять, но до привокзального киоска, где она торговала табаком, ещё только предстояло добраться. Подобное случалось довольно часто – Иззи не умела грамотно распоряжаться своим временем, хотя ренту всегда платила вовремя.

– А ты как думаешь? – остановившись на мгновение, выпучила свои карие глаза постоялица. Мелкие чёрные кудряшки выбились из её причёски, облепив широкое округлое лицо. – На завтрак времени нет!

– Я так и поняла, – Николетта пожала плечами и протянула Изабелле бумажный свёрток со свежей сдобной булкой с изюмом, которую прикупила этим утром специально для этих целей. Как и было упомянуто ранее, Иззи не умела грамотно распоряжаться своим временем, а вот Ники – умела.

– Отлично! Спасибо! – выхватив свёрток, Изабелла тут же унеслась прочь из пансионата, мощно громыхнув входной дверью, отчего стёкла в окнах пугливо вздрогнули.

– Боже! Который час? – вновь очнулся Морис Паку, не дожевав кусок хлеба с вареньем.

– Без двадцати девять, мсье, – терпеливо отвечала Николетта Мелюсан, заранее воображая, как будет рассказывать о событиях этого утра папеньке. Хорошо, что он наконец пошёл на поправку. Жуткая простуда изводила его уже несколько дней, не давая подняться с постели. И, хотя Ники чувствовала, что великолепно со всем справляется, следить за пансионатом бок о бок с отцом ей было бы куда веселее.

– Доброе утро, – голос новой постоялицы оторвал Николетту от этих размышлений. – Кажется, я только что разминулась со своей соседкой?

– О, да. Изабелла только что ушла, – улыбнулась Ники приветливо. – Как вам спалось? Присаживайтесь – завтрак уже готов. Кстати, познакомьтесь с мсье Паку, но не удивляйтесь, если он на вас и не взглянет. По утрам он страшно рассеян…

– Угу, – тихо промычал Морис Паку, вновь погрузившись в содержимое своей записной книжки. Мадемуазель Мейстер попыталась представиться ему, но он ничего не ответил, лишь через пару минут вновь спросил, который час, а затем подорвался с места, надел своё видавшее виды пальто и унёсся прочь.

– М-да, – проводив его взглядом, выдохнула Ники. – Не принимайте это на свой счёт, Амелия. Он со всеми такой. Видимо, профессия оставляет свой след.

– А кем он работает? – поинтересовалась гостья, накладывая себе в тарелку порцию горячей овсянки. Николетте очень хотелось присесть за стол и поболтать с новой постоялицей подольше, но она знала, что рискует чрезмерно увлечься процессом и потерять впустую то время, которая могла бы потратить с пользой для пансионата, поэтому так и осталась стоять у дверей, ведущих к кухне.

– Он учёный! Трудится в одной из лабораторий Академии Эридан, представляете? Увы, он никому из нас ничего больше не рассказывает о своей работе. Или о самом себе. Очень замкнутый человек, – ответила она, не решаясь резко оборвать приятную утреннюю беседу. Как минимум, это было бы невежливо с её стороны.

– А это там изучают магию?

– Там много чего изучают, – Никки пожала плечами. Она сомневалась в том, что мсье Паку мог заниматься чем-то подобным. Мир магии всегда представлялся ей загадочным и красивым, но этот постоялец не вызывал ассоциаций с подобными явлениями. Почему-то девушке всегда казалось, что он какой-нибудь математик, что тоже делало бы ему честь, конечно же.

– О, что ж… ясно, – гостья приступила к завтраку и явно не знала, как продолжить разговор. Будучи особой проницательной, Николетта тут же изобразила необходимость заниматься какими-то важными делами и удалилась на кухню, хотя и нашла потом пару причин, чтобы снова заглянуть в столовую и ещё немного понаблюдать за новой постоялицей.

Амелия Мейстер была на шесть лет старше Ники. Вчера она подглядела дату её рождения, когда гостья показывала свои документы. Без этого Николетта Мелюсан ни за что в жизни не догадалась бы, что этой особе уже тридцать. Не так она представляла себе тридцатилетних. Почему-то ей казалось, что к этому возрасту всякая дама должна выглядеть более… увялой что ли. Впрочем, первой леди Золотого города – мадам Сеголен Итан – было уже прилично за сорок, а она по-прежнему считалась неповторимой красавицей и наслаждалась всеобщим обожанием. Ни у кого бы язык не повернулся назвать её «увялой», но то была привилегия богатых женщин – чуть дольше оставаться прекрасными и беззаботными, не так ли? Или не так?

Несмотря на довольно свежий и юный вид, Амелия всё же не могла сравниться с мадам Итан. Лицо у неё было симметричное и вполне приятное, но довольно бледное и без «изюминки», как выразилась бы одна из тётушек Николетты. На её щеках не хватало румянца и игривых родинок, глаза были небольшими и холодно-серыми, а ресниц на них было почти не видно. Тусклого пепельно-русого цвета волосы у девушки ложились чуть длиннее плеч и слегка завивались вполне естественным образом. Видимо, поэтому Амелия не укладывала их в сложную причёску, а лишь слегка прихватывала у висков и сплетала некоторые пряди на затылке тонкой тёмно-красной лентой. И всё же что-то Ники нравилось в ней. Что-то, быть может, и не имевшее отношение к красоте. Мадмуазель Мейстер говорила негромко, но изъяснялась грамотно и складно, неплохо держала себя и вообще производила впечатление человека скромного и хорошо воспитанного. Возможно, все люди в Альтеберге были такими? Николетта Мелюсан никогда не встречала никого из тех краёв, а потому не могла сделать однозначного вывода.

– Какие у вас планы на сегодня? – не сдержав любопытства, спросила Никки, в очередной раз «по делу»проплывая мимо завтракающей постоялицы.

– В газете я видела рекламные объявления нескольких ателье. Для начала, хочу посетить их и спросить, нужны ли им работники. Не переживайте, мадемуазель Мелюсан, мне есть, чем платить за следующий месяц.

– О, нет-нет, я не пыталась вас смутить, – поспешила отмахнуться девушка и тут же добавила бодро: – Кстати, вы можете называть меня Николеттой! А друзья зовут меня Ники. Излишние формальности ни к чему.

– Хорошо, Николетта.

– Знаете, им обязательно понадобятся работники! В марте начинается сезон Весенних Ассамблей, и все более-менее обеспеченные дамы города начнут обновлять гардероб. Появиться на ассамблеях в прошлогодней одежде для них – страшное преступление. Я знаю, о чём говорю: мои тётушки уже сейчас с ума сходят, штудируя модные журналы.

– А вы? Тоже будете обновлять гардероб?

– Ну, наверное, придётся, – Николетта замялась, слегка краснея. У них с отцом уже давно не водилось средств на подобные капризы, но те самые тётушки ни за что не оставили бы племянницу наедине с устаревшей одеждой. Марго, самая старшая из них, уже позвала Ники с собой на снятие мерок завтра. Конечно же, финансируя обновление гардероба племянницы, мадам и выбирать фасон с цветами планировала вместо неё. Николетте в этих вопросах не давали права голоса. Как говорится, кто платит – тот и заказывает музыку. У Марго не было своих дочерей, только непутёвые сыновья, а потому она развлекала себя, наряжая Никки, словно куклу, и бесконечно поучая её строгим наставническим тоном. Николетта терпела, улыбалась и кивала, потому что старалась уважить тётушек и хорошо понимала, что обновление гардероба за их счёт может сэкономить им с отцом немало средств. Сам папенька был уверен, что дочь обожает наряжаться и проводить время с роднёй из высшего общества, и она не решалась разрушить это его убеждение.

Когда Амелия ушла, а вслед за нею позавтракали и ушли все прочие постояльцы, Ники разыскала-таки мадам Куле и передала в её руки заботы о кухне. Отец, судя по всему, уже проснулся – девушка слышала его кашель из комнаты в дальнем углу пристройки первого этажа. Раньше там располагался его кабинет, но после смерти жены Юбер Мелюсан повадился спать там, на старом диване, и в конце концов окончательно туда переехал. Ники предполагала, что он просто-напросто не мог больше найти отдыха в прежней их с мамой спальне, где всё пропиталось горькими воспоминаниями и печалью, а потому не стала стыдить его и уговаривать вернуться. Вместо этого она накрыла старый диван тонким матрасом, свежим постельным бельём и навещала его теперь там, как ни в чём не бывало.

– С пробуждением, папочка! Как самочувствие? – неся перед собой поднос с кашей и горячим чаем, пропела Николетта Мелюсан. Отец просиял, увидев её, но вместо ответа звонко чихнул и принялся утирать лицо носовым платком.

– Всё нормально, малышка, – гнусаво протянул он и вновь попытался натянуть на лицо улыбку. Мама говорила, что у Ники улыбка отца. В это несложно было поверить – Юбер очень симпатично улыбался, широко и открыто. В молодости он был весьма хорош собой, и многие девушки в Вильдорее готовы были пасть к его ногам. Тем более, Мелюсаны тогда были совсем не бедны, но папенька оказался верен своей первой любви, даже несмотря на то, что за эту верность был в итоге вычеркнут из семейного завещания. В последние годы он заметно осунулся, лицо его покрыла тень печали и жуткая окладистая борода с проседью, которую он отказывался приводить в порядок. Несмотря на поселившееся в его сердце горе утраты, упрямства своего мсье Мелюсан не растерял.

– Вижу, – Ники усмехнулась. – Я принесла тебе завтрак.

– Что же ты за чудо такое? Просто ангел… – шмыгнув носом, почти пропел мужчина и принял из рук дочери поднос. – М-м, выглядит… аппетитно.