Временщики

Все было на своих местах – мы давно отладили этот быт. В доме жилось спокойно. Родители жили в пяти километрах от нас – на другом конце района. Мы навещали их часто, по выходным, а мама приезжала к нам и в будни – помогать с детьми. Отец редко выходил из дома, но следил за своим участком и по-прежнему был уверен, что лучше его ни один сосед не умеет косить газон.

Моя сестра с мужем и тремя детьми жила совсем рядом – в трех минутах пешком. Мы виделись почти ежедневно; брали друг у друга соль, занимались одними и теми же делами, даже записали детей в одну секцию плавания, чтобы возить по очереди. Сестры жены с семьями тоже обосновались неподалеку – в новых кварталах, которые застраивались последние десять лет. У всех были свои дома, дела, но общались мы плотно: общие праздники, совместные поездки, дежурные чаты в мессенджерах, поддержка друг друга в обычных житейских вопросах.

Наша большая семья уже много лет жила в этом городе. Здесь родились еще наши деды – и по отцовской, и по материнской линии. Здесь же они похоронены. Мы знали каждый угол, каждую улицу, помнили, каким был рынок двадцать лет назад, где раньше стояла остановка, а где был пустырь.

Родственников у нас было множество. Некоторые – в городе, некоторые – в соседних поселках. Почти все остались здесь, и, несмотря на разницу в образе жизни, были связаны общими воспоминаниями, знакомыми маршрутами, устойчивыми ритмами. До появления глоби, до светопреставления, до троицы – наша жизнь казалась устойчивой. Не без перемен, не без тревог, но с ясной структурой. Именно поэтому все, что происходило сейчас, воспринималось особенно остро. Потому что в нашей жизни было много людей, связей, корней. И все это – теперь в зоне неопределенности.

Мы всей семьей наблюдали за событиями в столице с самого начала. Проснулись рано, еще до восхода солнца, хотя никто не договаривался – просто не спалось. Телевизор включили сразу, без слов. Трансляция уже шла: прямой эфир с площади, несколько камер, без ведущих и комментариев. Сначала ничего не происходило – только странная неподвижность пространства.

Воздух над мостовой словно сгустился. Казалось, что картинка зависла, но звук шел, и мы понимали: все в порядке. Это не сбой – это так и должно быть. Потом – вспышка. Не яркая и не резкая, а глубокая, будто внутри сцены включили другое освещение. Воздух будто стал светиться сам по себе. Фигуры появились внезапно, без перехода. Просто вышли из куба. Их очертания не походили на человеческие, но и не были пугающими. Что-то в их присутствии сразу придавало вес происходящему. Они не двигались, но всем своим видом дали понять – они здесь не просто так. Затем раздался голос. Он шел как бы сразу отовсюду, но в нашей квартире мы слышали его отчетливо, без интонации, но абсолютно внятно. Ни одного непонятного слова, ни одной ошибки. Это не речь, подготовленная переводчиками, а прямое обращение.

Мы стояли в гостиной: я, жена, двое наших детей. Никто не садился. Словно ощущение момента не позволяло расслабиться. Мы смотрели, не отрываясь, слушали каждую фразу, и с каждой секундой внутри нарастало то, что словами описать было трудно.

Потом из куба вышел глоби. Мы уже знали это имя – дикторы успели передать предварительную информацию, а кто-то в Сети моментально собрал все, что только можно было узнать о представителях других рас. Но когда он появился – высокий, на трех ногах, с телом, которое казалось одновременно гибким и устойчивым, – это не походило на ничего из того, что мы когда-либо видели. Его три глаза на куполообразной поверхности вместо головы двигались медленно, сканируя пространство. Он не говорил. Просто вышел и встал.

Следом из дверей куба вышли другие – представители иных форм жизни, каждая из которых вызывала отдельное чувство: непонимание, тревогу, удивление, восхищение. Были те, чьи тела мерцали светом, и те, чья форма не поддавалась описанию. Они двигались спокойно, без спешки и напряжения. Все было настолько непривычным, что уму требовалось время, чтобы просто зафиксировать происходящее.

Как и большинство жителей нашей страны – да и, как думали, всей планеты – мы следили за выступлением пришельцев. Все телевидение, интернет, каждый медиаканал или страница новостей – все было переключено на них. Никаких других тем. Ни политики, ни экономики, ни прогнозов погоды. Только они.

Суть их речи сводилась к следующему: в ближайшее время на Земле будут открыты обучающие центры. Каждый, кто захочет, сможет пройти через это обучение. Им пообещали объяснить, как устроена Осознанная Вселенная. Они произнесли это без пафоса, без нажима. Но смысл был ошеломляющим: нам предложили выйти за пределы привычной картины мира. Без условий или ограничений – просто откроют двери, и ты сам решаешь, входить или нет. Это было ошеломляюще. Мы молчали. Я чувствовал, как сжались пальцы жены, как дети присели на диван почти синхронно, будто интуитивно поняли: привычный уклад только что сместился. Нас переполнял шок – чувство, которое, похоже, испытывал каждый член нашей семьи. Не страх, не паника, не радость – именно шок. Застывшее внутри осознание того, что уже ничего не будет, как прежде, и нечто необратимое началось. И никто не знал, в какую сторону все повернется. Только одно было ясно: мы стали свидетелями начала новой эпохи.

Прошли неполные сутки с момента того самого выступления, и мы уже успели обсудить все между собой. Разговоры не прекращались ни утром, ни днем, ни вечером. Переговаривались за завтраком, в машине, на ходу, во дворе, даже в переписках с родственниками. Все старались осмыслить происходящее – но, сколько бы ни говорили, ясности не прибавлялось. Впечатлений было море. Мы вспоминали лица существ, слова троицы, структуру их речи, странную неподвижность, необычные звуки за кадром трансляции, которые позже кто-то назвал фоновыми кодами.

Но чем больше мы это обсуждали, тем острее ощущалось: мы ничего не понимаем. Никто не знал, как себя вести. Обычные планы – поездки, работа, учеба детей – потеряли конкретность. Мы не отменяли их, но словно отложили в сторону. И сами не знали, надолго ли. Мы были в замешательстве. Все вокруг продолжало существовать – дома стояли, машины ездили, магазины работали – но внутри происходило сдвижение, как будто старый мир медленно отступал, оставляя место новому, еще не оформившемуся.

И вот, посреди этого смятения, прозвучали слова сына.

Он стоял в комнате у окна и просто произнес:

– Они здесь.

Тон спокойный, почти будничный, но в нем что-то было – та самая определенность, которой не хватало целые сутки. Услышал его не только я, но и жена. Мы переглянулись и, ничего не говоря друг другу, одновременно направились к выходу. Прошли через прихожую, открыли стеклянную дверь, шагнули на крыльцо.

Теплый воздух, легкий ветер, тишина. Никаких криков, ни шума машин – район был тихим и в обычные дни, но сейчас тишина была особенно ощутимой, будто что-то затаилось.

Наш двор был просторным. Его мы обустраивали постепенно – год за годом, без спешки. Когда устраивали праздники, к нам съезжалось много гостей – спокойно помещались шесть машин, а под навесом стоял большой деревянный стол, за которым помещалось не меньше пятнадцати человек. Сейчас двор был пуст. Только остатки вчерашнего ветра: пара перекатившихся игрушек, перевернутая крышка от мангала. Ворота были невысокие, деревянные, на металлическом каркасе. Через них легко можно было разглядеть, что происходит снаружи. И мы увидели. За воротами стоял глоби. Именно он – не кто-то похожий, не новый представитель, а тот самый, которого мы видели на Красной площади. Узнаваемая трехопорная походка, тяжелое, но пластичное тело, куполообразная голова с тремя глазами, сканирующими пространство.

Он не двигался, просто стоял – в метре от забора, абсолютно неподвижно. Рядом с ним – человек. Или почти человек. На первый взгляд – обычная фигура: рост, телосложение, осанка. Но стоило присмотреться, и разница становилась явной. Неестественный оттенок кожи, будто с легким отливом металла. Чуть вытянутая форма глаз, асимметрия зрачков. Уши – тоньше, чем у человека, с острым контуром и без мочек. Все это – детали, почти незаметные, но в сумме они говорили: это существо не отсюда. Он не пытался скрывать этого. Оба стояли спокойно, без агрессии, не производя ни малейшего движения. Не подавали сигналов, не звали, не стучали в ворота. Просто были. И мы стояли. Не подходили ближе, не говорили вслух, не звали детей. Только молча смотрели, ощущая, как вместе с этой тишиной приближается что-то неизбежное – личное, не общее, не эфемерное. Что-то, в чем задействованы именно мы.

– Здравствуйте, – произнес он. – Мы бы хотели с вами поговорить.

Он произнес это ровно, без лишних пауз или смущения – будто вырос в нашем городе, ходил в ту же школу, знал местные выражения. Ни акцента, ни интонационного отличия. Голос – чуть ниже среднего, спокойный, с четкой дикцией. Мы стояли молча. Не от страха – скорее от перенасыщения. События последних часов выжали все. Мы не были готовы к контакту вот так – у себя на пороге, без предупреждения. Казалось, что тела отказываются подчиняться: ни шагнуть, ни повернуть голову, ни сказать хоть слово.

– Я понимаю ваше состояние, – мягко сказал неземной гость. – Но все же хотел бы попросить вас впустить нас и уделить немного времени для беседы, – слова звучали не как просьба, но и не как приказ. Что-то среднее – уважительное, но уверенное.

И, как ни странно, первым отреагировал наш старший сын.

Он сделал шаг вперед и, не оборачиваясь, произнес:

– Заходите.

Подошел к калитке, повернул защелку и распахнул створку. Щелчок запора прозвучал в тишине особенно отчетливо. Гости прошли внутрь без промедления – сначала глоби, за ним человек. Двигались спокойно, с выверенной пластикой. Они остановились в нескольких метрах от нас. Стояли с прямой спиной, но без напряжения.

Затем человек произнес:

– Нам нужно поговорить с вами. Желательно – конфиденциально.

Я инстинктивно посмотрел вверх по склону. Наш дом находился внизу – участок спускался к речке, и три соседних участка, расположенных выше, словно смотровые площадки, открывались на наш двор. За забором уже стояли трое соседей. Один из них – Николай, наш ближайший сосед, – держал в руках телефон. Было видно, что он снимает. Люди начали выходить из домов. Сначала один-два человека, потом целыми семьями. Из переулка показались подростки на велосипедах. Кто-то шел пешком, кто-то приближался на машине и останавливался у обочины. Шум нарастал. Разговоры, шаги, щелчки камер. Кто-то снимал видео, кто-то просто таращился, не скрывая интереса.

Жена, стоявшая рядом, повернула голову в сторону улицы. В ее взгляде появилось напряжение – то самое, которое возникает, когда контролируемое пространство внезапно перестает быть твоим.

– Кажется, они все-таки не остались равнодушны, – сказал я негромко.

Пришелец-человек посмотрел на меня с легкой тревогой. Мимика его оставалась неизменной, взгляд стал чуть более сфокусированным, осанка – немного жестче.

Затем он сказал:

– Боюсь, разговор, который нам предстоит, довольно серьезный. И присутствие стольких посторонних – крайне нежелательно.

Глоби все это время молчал. Он не двигался, только глаза, расположенные по периметру куполообразной головы, сканировали окружающее. Вблизи он производил еще более странное впечатление. Его кожа была плотной, словно состоящей из гибкого панциря. На стыках суставов – мелкие щелевые перепонки, слегка подрагивающие при каждом движении. Открытого лица не было вовсе. И, как я узнал позже, звуковая речь ему была недоступна.

У инопланетного гостя действительно имелось нечто, напоминающее рот, но располагался он ниже, под складками торса, ближе к основанию тела. Это отверстие служило исключительно для приема пищи. Все коммуникативные функции давно были перенесены на другие уровни восприятия – в том числе тактильные, визуальные и эмпатические. Единственные звуки, которые глоби могли издавать, – негромкие, низкочастотные рыки, не несущие смысла. Что-то вроде человеческого покашливания или выдоха после нагрузки.

– Пройдемте, пожалуйста, в дом, – вновь сказал человек.

Я все еще стоял как вкопанный. Мозг с трудом обрабатывал происходящее: соседей все больше, пришельцы у ворот, и все это – не по телевизору, не в хронике с Красной площади, а здесь, в нашем дворе. Вместо меня пригласила гостей жена. Она сделала короткий приглашающий жест, чуть качнув головой в сторону веранды. Все было просто и по-домашнему. Без пафоса, будто мы впускали старых знакомых. Глоби первым направился к двери. Его походка была странной, но устойчивой – три ноги двигались синхронно, с пружинистым усилием. За ним шагал человек. Они вошли внутрь. Мы с женой переглянулись и, не говоря ни слова, двинулись следом.

За нашими спинами, как тень, продолжал гудеть двор – сотни глаз, обостренные ожидания, готовность любого из них рвануть за нами, если бы не деревянная дверь, тихо захлопнувшаяся между двумя мирами.

И тут калитка распахнулась с резким металлическим звуком. Щелчок защелки, скрип створки – и во двор шагнули четверо в форме. Они двигались быстро и уверенно. Первым вошел высокий мужчина в темно-синем кителе с золотистыми шевронами на рукавах. За ним – трое в одинаковой экипировке, без знаков различия, но с характерной выправкой. Остановились в центре двора, не делая резких движений. Однако их появление сразу изменило воздух – напряжение уплотнилось, как перед грозой.

– Уважаемые гости, – начал главный, – могу ли я попросить вашего разрешения присутствовать при вашем разговоре?

Голос – четкий, официальный, без намека на волнение. Он держался с достоинством, но с заметным усилием – как человек, которому велено говорить твердо, но в глубине все еще живет неуверенность.

– Я являюсь уполномоченным представителем президента по взаимодействию с гостями из Осознанной Вселенной, – добавил тот.

Несколько мгновений никто не отвечал. Затем неземной человек шагнул чуть вперед и произнес:

– Нет, – он сказал это спокойно, но в спокойствии была такая плотность, что даже воздух на мгновение будто стал тише. – И я бы не рекомендовал вам настаивать, – продолжил он, глядя прямо в глаза говорившему. – Этот разговор не имеет никакого отношения к вам. Он проводится на таком уровне вселенской иерархии, при котором ваш президент разве что чай может подавать.

Он не повысил голос. Но слова прозвучали так, что их было трудно не услышать – даже находясь в соседнем дворе. Тон был прямой, сухой, уверенный. Без угроз, но с очень четко обозначенной границей.

– Я настоятельно советую на этом закончить разговор, – добавил он. – В противном случае последствия могут быть… крайне нежелательными.

Он сделал короткую паузу. Ни один мускул на его лице не дернулся. Глоби по-прежнему молчал, но, казалось, его тело напряглось – как будто воспринимало обстановку не только зрительно, но и на других, нам недоступных, уровнях.

– И еще, – произнес человек, – покиньте двор этого человека.

Голос не изменился. Не было ни нажима, ни раздражения. Только абсолютная уверенность в праве это сказать – и быть услышанным. Повисла пауза. Представитель президента смотрел на него в упор, потом перевел взгляд на своих людей. Один из них едва заметно кивнул. Второй уже сделал шаг назад. Пара секунд – и все решилось без слов. Гости в форме молча развернулись. Движения быстрые, слаженные. Они вышли тем же путем, как и вошли – сквозь распахнутую калитку.

Захлопнув створку, последний на ходу щелкнул защелку. Все стихло. Мы стояли молча. Даже дети внутри дома притихли. В воздухе оставался едва уловимый привкус напряжения – но с каждой секундой он рассеивался. Человек вновь повернулся к нам.

– Теперь мы можем продолжить.

Пришелец тоже молча повернулся и, вместе со своим спутником, направился к дому. Они шли уверенно, будто точно знали, куда ступать – не оглядывались, не замедлялись, не искали взглядами опоры. Их походка была спокойной, но неостановимой – как у людей, давно знакомых с местом, в которое возвращаются по расписанию.

Они вошли, не спрашивая разрешения, и направились прямо на кухню. Ни секунды колебаний – словно планировка была им известна до мелочей. Мы с женой переглянулись, но последовали за ними. Оказавшись внутри, вновь ощутили странное оцепенение – не страх, скорее растерянность. Мы не понимали, как себя вести. Ситуация казалась настолько неестественной, что все привычные социальные реакции словно отключились. Мы замерли, будто это мы гости в собственном доме.

Обстановку спасла младшая дочь. Ей только исполнилось девять, и она еще не впитала в себя ту избыточную серьезность, которой с годами обрастают взрослые. Она просто вошла, посмотрела на гостей и, как ни в чем не бывало, подошла ближе.

– А вы будете кофе? – бодро спросила она, стоя на пороге кухни.

Маргарита всегда гордилась своими кулинарными умениями, особенно приготовлением кофе. Она радовалась, когда кто-то принимал ее предложение, и буквально расцветала, если хвалили ее напиток.

– С удовольствием, и мне, и моему другу Чори, – мягко ответил человек. – Только, пожалуйста, налей ему в большую чашку. И побольше сахара.

– Я быстро! – отозвалась она с энтузиазмом. – Знаете, у нас в семье никто не варит кофе лучше меня. К нам даже соседи ходят – специально, на кофе!

– Я это прекрасно знаю, Марго. Я многое знаю – и о тебе, и о вашей большой семье.

– Правда? Но вы же у нас никогда не были! – удивилась она, продолжая ставить чашки на поднос.

– Понимаешь, мы с твоим папой очень близкие друзья, а ты и моя внучка станете хорошими подругами.

Я оцепенел. Мысли разошлись в стороны, как брошенные в воду листья. Казалось, что дальше удивляться уже нечему, но его слова подбросили что-то тяжелое прямо под ноги. Я стоял, не в силах вымолвить ни слова.

И только сын, подойдя сзади, положил ладонь мне на плечо, слегка сжал и шепнул:

– Папа, пора и тебе что-то сказать.

Пришелец посмотрел на меня внимательно, будто считывал не внешность, а саму структуру моего состояния.

– Да, Виктор, – сказал он, не повышая голоса. – Думаю, тебе уже стоит включиться в наш разговор. Ведь мы пришли именно к тебе. Мой друг, наставник и… начальник, – он кивнул на Чори, все так же сидящего за столом, – не говорит в привычном для нас смысле. Но я его прекрасно понимаю. Позже ты узнаешь, как именно. Сейчас он торопит меня – у нас еще семь встреч сегодня, и ждать, пока ты окончательно придешь в себя, к сожалению, времени нет.

– Ваш кофе готов! – донесся радостный голос Маргариты. – Я уже несу!

Она вошла, неся поднос с чашками и аккуратно расставила их по столу. Запах кофе наполнил кухню, и в этой обстановке стало чуть легче дышать. Что-то привычное вернулось – пусть на мгновение.

– Спасибо тебе, моя девочка, – с улыбкой сказал пришелец, принимая чашку.

– А вы уже пробовали кофе? – не унималась она. – Вы ведь сказали, что он вам нравится… А как узнали, если еще не попробовали? И откуда вы знаете, что я буду подругой вашей внучки?

Он сделал глоток, слегка прикрыл глаза, кивнул:

– Великолепно. Ты сама все узнаешь – и про кофе, и про подругу. Виктор, садись, – добавил он, снова посмотрев на меня. – Мы действительно торопимся. Разговор будет недолгим, но важным.

Я опустился на стул, все еще чувствуя, как внутренне отстаю от происходящего на пару шагов. Легкое головокружение, будто кто-то невидимый медленно разворачивал мой мир на новые оси.

– Да, конечно… Простите, что-то со мной не так, – пробормотал я, наконец найдя голос.

– Не извиняйся, – сказал он спокойно. – Мое имя я пока назвать не могу – такова необходимость. А вот моего спутника ты уже знаешь.

Он слегка повернулся к Чори. Тот все это время молча сидел напротив, не двигаясь, не делая ни одного жеста, но ощущение его присутствия было тяжелым, плотным, почти физически ощутимым.

– Давай перейдем к делу. Дети, пожалуйста, оставьте нас на минутку.

Слова были произнесены ровно, без нажима, но уверенно. Дети, не задавая вопросов, встали и вышли из кухни. Дверь мягко закрылась. Жена последовала за ними нерешительно. Она остановилась в дверях кухни, явно не зная, стоит ли садиться.

Я кивнул ей:

– София, мне бы очень хотелось, чтобы ты присутствовала при этом разговоре.

– Да, конечно, – ответила она, сдержанно кивнув и села рядом.

Пришелец посмотрел на нас обоих. Его голос оставался спокойным, без напряжения, будто тот произносил уже не первую подобную речь.

– Как вы уже слышали, – начал он, – вскоре по всей планете начнут работу специальные центры. Там люди смогут получить доступ к знаниям, которые Вселенная готова раскрыть. В том числе – к Силе.

Он сделал короткую паузу.

– Если говорить упрощенно, это можно сравнить с паранормальными способностями. Или магией. Хотя, признаюсь, такие термины слишком грубы. Со временем вы научитесь различать их смысл и границы.

Он выждал, наблюдая за нашей реакцией. Мы молчали.

– Главное, что Сила есть у каждого разумного существа. Это не редкость. Любой человек, потратив несколько часов на тренировку, сможет, например, создать огонек на кончике пальца.

Он поднял руку. С большого пальца вспыхнул слабый огонек, похожий на пламя дешевой зажигалки, у которой заканчивается газ. Свет чуть качнулся и погас.

– Этому может научиться каждый, – продолжил он. – Но есть и другие – те, кто способен на большее. Гораздо большее. То, что большинству обитателей разумной Вселенной недоступно. Точнее, доступно лишь единицам. Такой дар дается при рождении. Процесс его возникновения сложен, до конца не изучен и не может быть искусственно воспроизведен.

Он посмотрел на меня.

– И у тебя есть этот дар. Мы хотим, чтобы ты начал тренироваться.

Я глубоко вдохнул. Несколько минут назад, когда сын сказал, что у ворот стоят пришельцы, я подумал, что это шутка или ошибка, потом – возможно, схожу с ума. Слишком много абсурдных мыслей пронеслось за короткое время.

Я попытался собраться.

– Благодарю за предложение, но я вынужден отказаться. У меня…

Он жестом остановил меня – коротко, спокойно. На его лице все это время была легкая усмешка, гость слегка наклонил голову, будто знал, что я скажу и даже зачем.

– Подожди. Давай поступим иначе, – предложил тот. – Мы посетим одну из школ. Ты все увидишь сам. А потом примешь решение. Без давления. Без обязательств.

– Я не…

– Если согласишься, – перебил он спокойно, – твой годовой доход составит более миллиарда долларов по земным меркам.

Я замер. Мы с Софией переглянулись. У нее на лице застыла странная улыбка – напряженная, недоверчивая. Я, наверное, выглядел так же. Мой бизнес шел неплохо, но до миллиардов было далеко. Очень далеко.

– Согласен, – выдохнул я.

Снова посмотрел на жену. Она медленно кивнула. Я повторил этот жест, уже обращаясь к нему. Кофе к этому моменту был допит, пустые чашки стояли на столе, воздух в комнате казался плотнее.

Начиналось что-то, для чего не было заготовленных слов.

– Пойдем, Виктор.

– Да… Да…

Воздух на кухне вдруг начал колебаться. Тихо, едва заметно – как над раскаленным асфальтом летом, только не снаружи, а здесь, в нескольких шагах от нас. Пелена поднималась от пола до потолка, чуть искажая линии шкафов, столешницы, даже свет. Все это происходило без звука, без ветра, без света – просто пространство стало зыбким, как вода, в которую опустили руку.

– София, твой муж вернется через два часа, – сказал незнакомец. Голос его прозвучал спокойно, почти буднично. Он не обернулся.

Для нее действительно пройдет всего два часа. Для меня – намного больше.

Первым вошел его спутник. Чори, не делая ни одного жеста, шагнул в дрожащий воздух и исчез – просто перестал быть видимым. Ни вспышек, ни звуков. Будто его и не было.

Незнакомец повернулся ко мне, взглянул спокойно, чуть прищурив глаза, и, не торопясь, сделал приглашающий жест. Затем, без нажима, но уверенно, положил ладонь мне на спину и чуть подтолкнул:

– Мы опаздываем. Пойдем быстрее.

Я обернулся.

София стояла в дверях. Руки прижаты к груди, пальцы сжаты. На глазах блестели слезы. Лицо побледнело, губы чуть подрагивали, но она молчала. Не задала ни одного вопроса. Просто смотрела.

Я знал – она понимает. И я знал тоже: отказаться невозможно.

Я шагнул вперед. Поверхность воздуха не разошлась и не дрогнула от соприкосновения. Она просто поглотила меня – бесшумно, без сопротивления. Как будто переступил черту, которую никто в этом доме еще не пересекал.

Все исчезло.

Глава 3. Чарох

Жара ударила в лицо, едва я шагнул из марева. Раскаленный воздух обжег легкие – вдох вышел резким, как будто я втянул пыль с раскаленного металла. Горло сразу пересохло. Я закашлялся, потеряв ритм дыхания. Под ногами хрустел песок – золотистый, сухой, с дробным, стеклянным звуком. Он тянулся до самого горизонта – без линий, без теней, без намека на направление.