Железный царь. Смута

Почему-то я знал, что это мои послужильцы, боевые холопы, которые были со мной на юге. Два десятка мужиков в стёганных кафтанах-тегиляях, без кольчуг, но в железных шлемах. Но кольчуги у них есть, ведь именно в моей вотчине добывают так много железа, чтобы защитить бойцов. Мало кто из может позволить себе делать кольчуги для боевых холопов, сами порой без доспехов в бой идут, обнищали все…

Часть послужильцев принялась помогать тушить пожар, часть охраняла добро, чтобы никто из посторонних не упёр. Мужик свирепого вида со шрамом на щеке встал у кучи спасённого барахла и положил руку на рукоять сабли, следя, чтобы никто к ней не подходил.

А колокол в звоннице так и бил. Пожар ведь, это всех касается, всем миром тушить должны, вот деревенские и прибежали.

Я уже даже не мог удивляться. Что-то случилось, из-за чего я не умер, а оказался здесь, в горящем тереме. Совсем другой теперь человек, но зовут как раньше – Роман Юрьич, только фамилия теперь другая – Стригин.

Вокруг будто прошлое, но какой год? Не спросишь же народ, пальцем у виска покрутят… хотя вряд ли сейчас такой жест знают. Да и некогда спрашивать, дом всё ещё горит.

– Сюда! – я показал рукой, когда пламя в очередной раз перекинулось на конюшню.

Долго возились. Дом рухнул, но много ценного вытащили. Жаль хоромы, но отстроить их можно, леса рядом много. Мужики заливали головешки водой, крестились, кто-то молился.

Я отошёл к колодцу, и мне тут же подали ледяной воды. Всегда думай, кому это выгодно – так я учил курсантов. Но кому здесь это может быть выгодно? Сам факт того, что я оказался здесь? Как это вообще возможно – вопрос странный, и вряд ли на него есть лёгкий ответ, но буду его искать.

Но ведь есть и другой вопрос. Кто отправил тех людей убить меня? И отправит ли он их снова? Убийцы явно пришли не пить чай, двое пытались зарезать меня в опочивальне, а третий поджёг дом, подпёр дверь лавкой и украл шубу.

Шуба старая, но зато соболиная. Ценная… почему-то в памяти и про неё есть. Отцовская, её пожаловал бате… ничего себе! Сам царь Иоанн Васильевич пожаловал отцу сорок соболей на шубу вскоре после взятия Казани. Ëперный театр, это Иван Грозный что ли был?

Похоже, что да. И это случилось задолго до того, как род впал в опалу…

Понять что-то сложно. Я несколько раз глубоко вздохнул, чтобы прояснить голову. Не похоже, что это бред или предсмертные галлюцинации, всё слишком реально, от вони сгоревших брёвен до пота, бежавшего по спине.

Слишком реально. Ладно, предположим, что я жив, оказался в прошлом. Но где и когда? Это точно Россия, говорят все по-русски, хотя и слишком странно, необычно. Дореволюционные времена? Но лук и стрелы означают, что времена куда более дальние.

Но среди спасённого оружия я вижу фитильные ружья – пищали. Так, уже проще, явно век шестнадцатый или семнадцатый.

И я не просто оказался здесь. Я будто в чужом теле, но тот, кто жил в нём раньше, умер в опочивальне, его придушил злодей. Молодой князь Стригин погиб, а вот я, полковник ФСБ Шилов, вернулся к жизни, и часть воспоминаний Стригина досталось мне. Мне сейчас лет двадцать, хотя выгляжу старше. Но сейчас и жизнь посложнее.

– Кланяйся ему, дура! – чей-то крик вырвал меня из размышлений. – Обе кланяйтесь! Челом бейте! В ноги кланяйтесь, благодарите князя за спасение!

Та девчушка, которую я вытащил из горящего терема, женщина постарше и мужик с сединой в бороде бухнулись на колени предо мной, склонив головы к земле.

– Батюшка Роман Юрьич, господин наш, князь, да хранит тебя Господь! – напевала женщина, вытирая слёзы.

А остальные ходили вокруг и крестились, и эта сцена их совсем не удивляла. Я так свихнусь.

По двору бродили курицы, одна деловито клевала землю у моих ног. Тело разбойника лежало в грязи, никого не смущая, а его подельников никто не вытащил, так и остались где-то внутри сгоревших развалин.

Я отошёл подальше, туда, где был сад, окружённый мелким заборчиком. Там росла вишня, ещё какие-то кусты, но они ещё не расцвели. Значит, сейчас лето, первая половина. Это сад матушки, это я тоже вспомнил, хотя её саму не помнил. Но старый князь Стригин велел ухаживать за этим местом, вот оно и сохранилось.

– К тебе едут, князь! – молодой послужилец показал на ворота перемазанной в саже рукой. – Боярин Никита Борисыч, сосед наш пожаловал!

Целый конный отряд показался из-за леса вдали. И правда, ехали они все к нам. Я пошёл навстречу, положив руку на пернач. Но судя по виду находившихся здесь людей, врагами их не считали.

Ехавшего во главе колонны всадника я знал. Уже старый дед, пышную седую бороду трепал ветер. На голове у него шлем-ерихонка с наносником, на теле кольчуга из плоских колец – панцирь, поверх которой надеты стальные пластины – зерцала. У его людей кольчуг нет, но у каждого есть сабля и лук, видел несколько копий.

И почему-то внутри ненадолго проснулось раздражение, будто старый хозяин тела был бы не рад его видеть, если бы дожил до этого момента. Этот старик – боярин Милославский. Он рода низкого, но в опричнину поднялся, когда царь его милостью одарил и к себе приблизил. А мы из древнего знатного рода, от самого Рюрика пошли, но большей части своих вотчин лишились, а рядом с нами выскочку подселили…

Хотя он человек мудрый, долго жил, много видел, а ещё друг отца, и батюшка его уважал, вот и мне требуется почитать боярина…

Странные это всё мысли. Но тот, чьё тело я занимал раньше, не знал, как относиться к этому старику, считая то другом, то врагом. Так что мне придётся самому составлять своё мнение.

– Князь! – прокричал Милославский. – Роман Юрьич! Прости старика, не успел я! Обещал батюшке твоему следить за тобой, крест целовал, да чуть не проглядел, старый. Горе-то какое чуть не случилось! Князя Стригина, батюшку твоего, схоронили на Троицу, так к тебе лихие люди нагрянули!

Он спешился с коня, его свита тоже. Старый боярин подошёл ко мне и крепко стиснул меня в объятиях, а потом троекратно расцеловал в щёки. Блин, придётся к этому привыкать, но так было принято на Руси, никуда от этого не деться, тут как при встрече с Брежневым. А была бы жена – гость и её должен был целовать, хотя были нюансы.

– Роман Юрьич, да тут же всё сгорело, – боярин оглядел пожарище. – Отправляйся-ка ко мне, хлеба-соли отведай, прими моё гостеприимство! Баню велю истопить, накормлю. А поутру вернёшься, холопам приказы дашь… Ох, как не ко времени-то всё приключилось, не ко времени.

– А что случилось? – спросил я, а потом потёр макушку. – Да приложило меня крепко, Никита Борисыч, балка сорвалась.

Могу что-нибудь брякнуть не то, и сразу заподозрят неладное. Пусть лучше думают, что я не в себе, сделают скидку на моё состояние.

– Как что? – старик удивился. – Боже упаси, да ты что, Ромушка, не помнишь? Царь своих слуг кликнул, конно, людно и оружно должны все явиться. Ивашка Болотников, холоп, пёс поганый, бунт поднял, на Москву идти хочет. Мало на земле нашей крови пролилось, так ещё один злодей объявился. Только царя настоящего обрели, Василия Ивановича, вместо того самозванца Отрепьева, да и после Борьки натерпелись, пропади он пропадом, чтоб ему пусто было!

Так… Борька – это явно не Ельцин, а Борис Годунов, Отрепьев – это Лжедмитрий, помню, а тот, кого боярин так уважительно назвал Василием Ивановичем – должно быть, Шуйский. Так, теперь понятнее, где я оказался и когда. Самый разгар Смуты, когда Лжедмитрия Первого уже нет, но второй маячит где-то на горизонте.

Вот только когда Милославский говорил про Шуйского, он как-то скривился и странно посмотрел на меня. Что-то не очень ему царь нравится, Милославский явно недолюбливает нового государя.

Может, и кажется. Иначе ведь тогда люди жили, думали совсем по-другому. Вернее, не тогда, а сейчас. Хотя кто знает, может, и хитрит старый боярин. Запомню я это, пригодится.

Но ехать мне к нему или нет? Вообще, ночевать мне и правда негде, ведь в крестьянском доме или избе для слуг мне делать нечего, не по рангу, а к таким вещам сейчас относятся щепетильно. Сделаешь что-то не то – косится будут. А раз я здесь оказался, то должен сделать что-то серьёзное, а не просто сдохнуть. Поэтому надо думать над каждым поступком, чтобы понять, что именно мне нужно совершить, для чего вообще я здесь. Может, смогу на что-то повлиять?

А Милославский, хоть и род у него не такой знатный, всё же влиятельный боярин, в Москве в основном живёт, у него статус высокий. Для меня самого это тёмный лес, но старый владелец тела, чью память я частично перенял, не видел в таком приглашении ничего зазорного. Будто парень понимал, что уже поздно корчить из себя высокородного, когда живёшь где-то под Ярославлем, а род в опале ещё со времён царя Фёдора и Годунова, да и при Иване Васильевиче на Стригиных недобро косились. Сейчас, формально, опалы быть не должно, уже несколько царей сменилось, но всё равно, былое влияние пропало.

Боярин разве этого не знает? Или… он что-то от меня хочет. Надо бы познакомиться с ним, узнать получше, человек-то он явно непростой и очень хитрый.

И тут Милославский наклонился ко мне.

– Обещал я батюшке твоему приглядеть за тобой, – тихо и настойчиво сказал он. – А он обещал, что ты с нами последуешь, когда вернёшься с Рубежа. Говорил ли тебе Юрий Иваныч о двойне?

– Ничего не слышал, – вполне серьёзно сказал я. В памяти об этом ничего не осталось.

– Ты не знаешь, – боярин будто задумался. – Боже упаси… Ладно, вечерять будем, расскажу, ведь крест перед князем Стригиным целовал. Но знай, князь Роман Юрьич, не от старости твой батюшка умер, – он стал говорить тише. – Отравили его, ведь боялись, что он помешает узурпатору. Боялись все, что он истинного царя на престол возведёт. И за тебя взялись, потому что боятся, что ты его дело продолжишь, князь Стригин.

Во как. Ну, я так и думал, что не просто так я здесь оказался, прямо в эпицентре заговора, раз речь про узурпаторов. Значит, надо ехать в поместье Милославского, чтобы получить ответы на вопросы, да и привести себя в порядок.

Съездим, и оружие с собой возьмём. Интересно, но какое общее дело было у старого князя Стригина, потомка Рюриковичей, и бывшего опричника Милославского, который сейчас большой человек в Москве и любимец Шуйского, притом что до этого пользовался расположением как самозванца, так и Годунова. Старик-то явно не так прост, раз везде чувствует себя своим.

Но зато он думает, что раз я молод, то его не раскушу. Посмотрим, друг он мне или враг, и причастен ли к покушению на меня и гибели старого князя Стригина.

– Принимаю приглашение, Никита Борисыч, – сказал я. – Как распоряжения отдам, так сразу к тебе и поеду, боярин.

Глава 3

Одному мне отправляться не по чину, князь же всё-таки, потомок Рюриковичей, даже после пожара надо поддерживать статус. Вот и образовалась у меня свита из послужильцев, целых пять человек, все с луками. И стрелять, похоже, из них умели. Это название только – холоп, так-то вояки серьёзные, всю жизнь в седле, большой опыт войны с татарами и не только. Ну и стремянный Михалыч от меня ни на шаг.

Коня мне выловили из тех, что выпустили из конюшни, чёрного, этот здоровее, чем остальные. Ногайский. Да, деньги у семьи всё же водились, раз такого коня смогли мне взять, тем более, я не старший сын и изначально не наследник.

Но это из-за железа, в вотчине его добывали очень много. Пусть оно и болотное, но другого тогда было не достать, не открыли ещё залежи на Урале. Может, смогу как-то повлиять на это? Урал и Сибирь сейчас – земли почти не освоенные, хотя казаки уже далеко на восток ушли.

И вещи мне слуги достали из сундука, чистые, в которых в гости отправиться можно. Поверх рубахи я напялил охабень – длинный аж до щиколоток зелёный расшитый кафтан, и рукава аж до земли, но руки я продел в вырезы по бокам, оставив рукава болтаться за спиной. На ощупь приятный, и подкладка дорогая, мягкая. Шапку другую нашли, тоже с мехом, но парадную. Да, без шапки здесь никуда даже летом.

И главное – сабля и пернач, без этого тоже никуда. Сабля – тяжёлая, широкая, с елманью – расширением на конце для более мощного удара, с двумя узкими долами на клинке. Ещё есть кольцо-палюх на эфесе для защиты большого пальца и более крепкого хвата. Сабля венгерская, но вот клинок явно сделан турками или арабами. Лезвие уже не особо острое, сильно поцарапанное, на кромке видны следы ударов, им явно отбивали клинки и рубили в ответ. Боевое оружие, не парадное. Надо привыкать к такому весу, но сама сабля сразу мне в руку легла.

На коня я сел так ловко, что аж удивился. Ногу в стремя, тело само вскочило в седло, и равновесие удержал без проблем. Так, значит, прежний Роман Стригин на коне всю жизнь провёл. Ну и сайдак, лук с колчаном, сразу расположил так, чтобы можно было быстро достать. Стрелять старый владелец тела умел, и мне надо поупражняться. Время-то опасное.

Перед тем как уезжать, я раздал указания своим: куда спрятать ценные вещи, велел поймать коней, охрану выставить, всё пролить, чтобы снова не вспыхнуло, а завтра развалины разбирать. А после поехал.

Конь иногда фыркал, но слушался. В той своей жизни на коня всего раз садился, в детстве, а тут уверенно сижу. И высоко, далеко видать. Покачивание привычное, мышечная память тела работает на всю катушку, даже не напрягаюсь, само собой выходит.

Да и не только мышечная память, я даже странную, непривычную мне старинную речь понимал легко, и сам говорил так, что меня понимали, хотя и косились порой. Хотя всё же приходилось напрягаться, чтобы вспомнить все детали.

Воздух – чистый. Возможно так мне кажется после пожара, но дышать действительно можно чистой грудью, нет никаких выхлопов от производства и машин, хотя видно, как чадила кузня где-то за деревьями. Но это так, капля в море, почти незаметно.

Я оглядел деревню, новую деревянную церковь с пристроенной звонницей. Колокол наконец замолчал. Возле церкви стоял высокий священник, давал распоряжения людям. А дальше – поля. И ощущение внутри, будто приехал на свою дачу и смотришь, как всё выросло. Будто это твоё личное.

Хотя раз я теперь князь и это моя родовая вотчина, то это и правда всё моё. Старых князей больше нет, жив только я в теле Стригина. Значит, будем использовать всё так, как использовал бы прежний хозяин. А сколько земли у меня? В памяти всплывали цифры прежнего владельца тела, но они своеобразные – четверти, и на понятные мне гектары я пока это всё перевести не мог.

И это вотчина, а не поместье, родовые владения, которые принадлежали предкам. Вотчину никто отобрать не может, кроме царя, а поместье твоё только пока ты служишь в войске, зато после этого его могут забрать. По крайней мере, на этот день всё обстоит именно так, потом должно поменяться.

Надо бы заняться и вопросами хозяйства в том числе, раз уж здесь. Но боярин говорил про восстание, значит, скоро придётся уезжать. А походы могут длиться долго – годами.

Но сначала надо понять, что вообще мне нужно делать? Просто жить? Или всё же как послужить стране ещё раз напоследок, раз уж я не умер. А ведь если я обзаведусь полезными контактами, то могу много полезного сделать. Пусть я не спец в истории и технологиях, но смогу придумать, как облегчить жизнь и усилить целую страну. Да и читал про эту эпоху, и смотрел всякого. Не историк, но кое-что помню…

Вот только не факт, что сильные мира сего будут меня слушать. Значит, нужно найти того, кто слушать будет. Или… поддержать кого-то достойного и надёжного, чтобы он забрался повыше? Смута, большие возможности, а вместе сможем такое устроить, что в будущем сильно улучшит расклад в нашу пользу. И главное – прекратить это раньше, и выйти из этих времён сильнее и сплочённее, без таких потерь.

Вот только кого поддержать. Милославского, что ли?

– А я из Москвы давеча приехал, – сказал боярин Милославский, расправляя седую бороду.

В седле он держался уверенно. Но конь сейчас это основной способ перемещения, никуда не доберёшься, если не умеешь на нём ездить.

– И что там происходило, Никита Борисыч? – спросил я.

– Боже упаси, князь, чего я только там не видел.

Вопрос я задал уместный. Я, а вернее, молодой Стригин, только что вернулся с юга, в Москву не заезжал по пути. Только в детстве был там разок, и год назад приезжал вместо больного отца, когда Лжедмитрия венчали на царство. А новости расходились по стране медленно, даже новости двухмесячной давности были очень свежими.

Странно и подозрительно будет, если я не поинтересуюсь, что случилось в столице. Всем это должно быть интересно, ведь из-за этих новостей жизнь скоро круто поменяется.

А ведь если так подумать, такая скорость передачи информации может быть полезной. Если удастся послать гонца первым, то он и поведает в пункте назначения то, что нужно именно тебе. Пока явится другой, могут пройти месяцы.

– Правда, что царь Дмитрий Иоаннович самозванцем оказался? – задал я свой вопрос, тщательно его обдумав.

– Он не был истинным Рюриковичем, – заявил боярин, странно взглянув на меня. – Вор это оказался, монах-расстрига, обманул всех. Будь он и правда истинным сыном царя Иоанна, не было бы такого, не пустил бы настоящий Рюрикович латинян в церковь Божию. Ты бы видел, князь, во что Москва превратилась во время этого бесовского бесчинства.

– Свадьба? – напряг я память.

– С этой девкой распутной, – Милославский сплюнул, – дочкой Юрки Мнишека, воеводы польского. В Божьем храме, да с католичкой венчаться, да ещё ляхов туда пустили! Ох-ох-ох, а после… – он перекрестился. – Упаси нас Боже, но даже когда крымский хан, татарин окаянный, приходил и посжигал всё, не было такого!

Сначала он начал рассказывать, как поляки и прочие иностранцы начали устраивать пьяный дебош, притом что это была пятница, день, когда все православные должны поститься. Это сильно разозлило горожан и аукнулось самому жениху уже на следующий день.

А вот о заговоре и о дальнейшей судьбе Лжедмитрия (хотя именно так он его не называл) боярин рассказывал мало, переключился на другую тему. Рассказчик из него был так себе, перескакивал с темы на тему, мог рассказать что-то два раза. В какой-то момент он вообще начал перечислять боярские рода, которые должны были находиться в храме, где шло венчание, но на их место поставили иностранцев-католиков. Это сильно оскорбило всех бояр, сильнее всего прочего.

Долго он перечислял фамилии. Какие-то рода вроде Голицыных и Трубецких я знал, какие-то нет, но в памяти Стригина они отзывались. В детали боярин не вдавался, о разговоре нашем будто забыл, но вечером я ему напомню. Возможно, боялся говорить об этом при своих людях, ну а, скорее всего, хотел взять с меня какую-нибудь клятву. Или что-то показать.

Но что ему от меня надо? Вот этот вопрос меня интересовал сильно. Старый князь Стригин, похоже, был живого ума человек, просто гордый и неуступчивый. Он, ну и я теперь – из суздальской ветви Рюриковичей, пусть и младшей, не последнее место занимали среди знатных родов и в текущей системе местничества. Не опала бы, так хорошие должности при дворе могли бы получить, а так сильно подкосили род эти времена.

Богатство? Не особо богатый мы род, но и не самый бедный. Земли, как здесь говорят, добрые, но пахотных полей не так много, как лесов и болот. Зато в болотах добывают железо, и немало. Причём качество россыпей хвалят, и найдены места, где руда выходит на поверхность. Да, этот товар сейчас ходовой, я бы даже сказал – стратегический.

Железо и… возможность взаимодействовать с другими родами? Милославского считают выскочкой, как и Годунова в своё время, своих детей нет, погибли в бесчисленных битвах с татарами, но есть племянники, правда, с одним не всё так просто, как говорила память. А тут настоящий Рюрикович на его стороне, вроде как более весомое слово в обществе, где твои предки важнее, чем ты сам.

Короче, нужно разбираться в сложных перипетиях всего этого боярства, понять самому эти сложные правила, потому что старый владелец тела понимал их плохо. Разберёмся. Пока ничто не указывает, что Милославский как-то причастен к гибели отца, ему это явно не выгодно. Может, его позиции при дворе Шуйского не такие устойчивые, как все думают? Но я-то чем могу помочь?

Ехали дальше. Через реки проложены бревенчатые мосты, за которыми явно следили, а вот полей не так много, как хотелось бы. И лугов, где можно пасти скотину, почти не попадалось. Но, может, дорога идёт так. Но зато когда пересекли межу, как сказал боярин, ситуация поменялась. У него-то этих полей было больше, и болот нет почти.

– Добрый урожай будет, – похвастался он. – Наконец-то, а то три года голодных было при Бориске, да и потом Господь не давал этим землям отойти.

Должно быть, он о великом голоде, о котором я слышал. Где-то на другом конце света произошло извержение гигантского вулкана, а последствия дошли аж до этих мест. Три года длилась вулканическая зима, и неурожай из-за этого был, слишком холодно было летом.

А суеверный народ решил, что это случилось из-за того, что прервался царский род, а престол занял самозванец Годунов. Так, а как это можно использовать? Суеверия и сплетни – инструмент опасный, если его не контролировать. Но зато может дать преимущество, если знать этот механизм.

Когда солнце достигло зенита и пошло дальше, мы добрались до поместья Милославских. Пара часов всего ушло, а это значит – соседи, по этим временам совсем рядом живёт.

Боярин явно богаче, чем мы, учитывая, что у него ещё и подворье в Москве. Роскошный терем в два этажа располагался на холме, очень высокий, дома простых людей построены подальше. Вокруг территории не просто частокол, у ворот ещё и башенки были, в одной видно лучника, которые зорко высматривали окрестности. Есть подъёмный мост из толстых досок, опущенный, там стоял стражник с топором.

Тоже опасаются нападения? В мои-то хоромы пробрались тайно, а здесь это будет сложнее, когда все подняты по тревоге.

Во дворе ходила живность: курицы, свиньи, вдали я увидел коровник. Амбар – огромный, на сваях. Мелкий мальчишка отогнал с дороги стайку гусей, которые недовольно загоготали.

В тереме окна большие, но там явно не стекло, скорее всего – слюда, а вот в домах обычных людей, которые селились подальше, окна совсем маленькие, как бойницы, и затянуты бычьим пузырём.

Здесь, похоже, всё просто: чем ты богаче, тем больше окна. И странно, что ни на одном из домов не видно дымоходов. Совсем по старинке топят печки, по-чёрному? И под самым потолком есть окошки, для выхода дыма. Но всё же в том, что это родные русские избы, нет никаких сомнений. Просто чуть иначе выглядят, чем привык, но всё равно появилось ощущение, будто я снова в детстве, приехал к бабушке в деревне. Даже молока захотелось парного.

А сегодня, надеюсь, не пост, и не пятница со средой. В эти времена к постам должны относиться строго. Лжедмитрий вот игнорировал, и к чему это привело…

Милославский как раз закончил перечислять бояр и теперь рассказывал, как пойманного самозванца избивали насмерть, а когда он умер, то тело рассекли топором на куски. Правда, ни слова о том, что его сожгли и выстрелили прахом из пушки, как говорили по телевизору. Может, и не было такого, а может – ещё не было.

– Эй! – вдруг взревел боярин. – Баню готовьте, гостя дорогого встречать будем.

Сразу началась суета, будто приехал большой начальник. Все куда-то бежали, кто-то начал рубить дрова, кто-то таскал воду. А мы подъехали к крыльцу и спешились.

Из терема вышел низкорослый парень с пухлыми щеками, на которых растёт жидкая бородёнка. Нос маленький, поднят вверх, ростом ниже меня почти на голову, в плечах узкий. На голове шапка с пером на польский манер, а поверх кафтана ещё накидка – дорогая ферязь, красная, с узорами и длинными рукавами. Пышная одежда, не для повседневности.

– Василий, встречай гостя, – распорядился боярин. – Князь, помнишь племянничка моего?

Вообще не помнил. А я его племянников должен знать, с одним молодой Стригин то ли дружил, то ли у них между собой было какое-то соперничество, в детстве они постоянно дрались или соревновались. Но с ним уже несколько лет не виделись, а вот второй всегда держался поодаль, совсем забылся. Вот это он и есть.

Василий подошёл ко мне, поклонился, всё как полагалось.

– Здравствуй, дорогой наш Роман Юрьевич, – очень официально сказал он. – Скорбим вместе с тобой. Но что-то ещё случилось? – с тревогой спросил он.

– Терем сожгли, меня убить хотели. Но как видишь, – я хмыкнул, – живой-здоровый.

– Господь тебя сберёг, князь, – он перекрестился.

– Митька где? – недовольно спросил Милославский.

– Ещё не вернулся, дядюшка, – неприятно высоким голосом сказал Василий. – Как сам-третей с утра уехал с конниками, так и не было.

– Я его послал кругом, – объяснил мне боярин, – как только услышал, что ты вернулся. Как Господь навёл, так и думал, что не к добру всё это будет.