Без права на выезд

Из проема появляется мужчина. Он высокий, с аккуратно подстриженными висками и добрыми, проницательными глазами. Его взгляд спокойный, он не давит, но я чувствую, что он видит меня насквозь.

– Здравствуйте, – говорит он, его голос низкий, ровный, как течение спокойной реки. – Меня зовут доктор Ксандр. Пожалуйста, присаживайтесь.

Он указывает на два кресла напротив небольшого столика. Я медленно опускаюсь в одно из них, мои конечности кажутся чужими, непослушными. Мои друзья остаются стоять позади, их присутствие ощущается как тяжелый груз.

– Ваши друзья очень беспокоятся о вас, – продолжает доктор Ксандр, его взгляд теперь направлен на меня. – Они рассказали мне о том, что происходит. И я хочу, чтобы вы знали – мы здесь, чтобы помочь.

Я сжимаю пальцы, ногти впиваются в ладони. Помочь. Помочь с чем? С пустотой, которая зияет там, где еще вчера был его смех, его прикосновения? С осознанием того, что все это – каждый взгляд, каждое слово, каждый поцелуй в тот день – было лишь причудливой, жестокой выдумкой моего собственного мозга?

– Я… я не знаю, – выдавливаю я, мой голос звучит чужим. – Я… он был реален для меня.

Повисает тишина. Доктор Ксандр не перебивает, он просто смотрит, позволяя мне собраться с мыслями.

– Я понимаю, что это невероятно тяжело, – наконец говорит он. – То, что вы пережили, называется галлюцинациями. Ваше сознание создало очень убедительную реальность, но она не соответствовала действительности.

Слово "галлюцинации" звучит как приговор, как клеймо. Мой разум отчаянно цепляется за последние крохи "его" существования. Но я знаю правду. Я видела ужас в глазах моих друзей, их отчаяние, когда я разговаривала с пустотой, смеялась над шутками, которые никто не слышал. И самое страшное – я помню тот момент, когда реальность прорвалась, и я поняла, что его никогда не было. Это было хуже, чем смерть.

– Я знаю, – шепчу я, и слезы, которые я думала, что выплакала все до дна, снова щиплют глаза. – Я поняла. Я… я просто не знаю, что теперь делать.

Доктор Ксандр кивает.

– Именно поэтому вы здесь. Мы начнем с терапии. Мы будем говорить. Я помогу вам разобраться в том, что произошло, и почему. А также, мы назначим медикаментозное лечение. Оно поможет вашему мозгу восстановить баланс, уменьшить тревогу и предотвратить новые эпизоды.

Он говорит это так спокойно, так уверенно, что в первый раз за многие дни я чувствую крошечный проблеск надежды. Не надежды на его возвращение – этой лжи я больше не поверю. А надежды на то, что этот бесконечный кошмар прекратится. Что я перестану чувствовать себя сумасшедшей.

– Это будет непросто, – предупреждает он, словно читая мои мысли. – Но вы не одна. Мы пройдем этот путь вместе.

Я поднимаю на него взгляд. В его глазах нет осуждения, только профессиональная, спокойная решимость. Он предлагает мне руку помощи, а я тону.

– Хорошо, – говорю я, мой голос чуть крепче. – Я… я согласна. Я хочу, чтобы это закончилось.

Легкая улыбка трогает его губы.

– Это первый и самый важный шаг. Давайте начнем, когда будете готовы.

Он жестом указывает на другую дверь, за которой, как я понимаю, начинается мой новый, неизвестный путь. Страшно до дрожи. Но впервые я не чувствую себя совершенно потерянной. Я больше не одна в этой страшной, выдуманной реальности. И, может быть, это уже достаточно, чтобы начать все сначала.

Недели. Пролетели так быстро, словно их и не было. Словно я очнулась от долгого, липкого сна, и теперь мир вокруг меня стал… четче. Тот кошмар с "ним" отступает, растворяется в тумане, хотя иногда еще накрывает волнами жгучей боли и стыда. Но доктор Ксандр… он как будто держит мою руку, крепко, но нежно, не давая мне снова утонуть.

Я привыкла к нему. К его кабинету, к запаху книг и легкого, ненавязчивого одеколона. К его спокойному, низкому голосу, который умеет звучать так мягко, что кажется, будто каждое слово – это лично для меня. Он помнит все, что я говорю. Даже мелочи. Цвет моей любимой чашки, странную привычку грызть губы, когда я нервничаю. Он замечает, когда я не выспалась, или когда мне вдруг стало грустно, хотя я стараюсь скрыть это.

Наши сессии стали дольше. Заметно дольше, чем, наверное, положено. Но я не жалуюсь. Мне нравится здесь. Нравится его внимательный взгляд, когда он слушает. Нравится, как его уголки губ чуть приподнимаются, когда я делюсь чем-то, что, как мне кажется, он оценит. Иногда он говорит о себе, совсем немного, но достаточно, чтобы я чувствовала, что он тоже человек, а не просто функция. Он упоминает, что любит старый джаз, как и я. Или что ему нравится та же книга, что и мне. Эти крошечные совпадения кажутся такими значимыми, такими… судьбоносными.

Сначала я чувствовала легкое беспокойство. Это ведь не должно быть так, верно? Терапия – это профессионально. Но потом я убеждаю себя – это просто часть терапии. Он такой хороший, такой заботливый. Он вытащил меня из бездны. Он мой спаситель. И разве не нормально чувствовать к спасителю что-то большее, чем просто благодарность?

Я ловлю себя на мысли, что жду наших встреч. Жду, чтобы снова увидеть его глаза, почувствовать его спокойную энергию. Когда он слегка наклоняет голову, чтобы лучше меня слышать, или когда его рука касается моей, совсем случайно, когда он передает мне блокнот или салфетку. Эти прикосновения, мимолетные, почти неощутимые, оставляют после себя тепло, которое разливается по венам. Бабочки в животе. Я давно забыла, что это такое.

Он всегда делает комплименты моему прогрессу. "Вы сегодня прекрасно выглядите." Или "Вы делаете огромные успехи, я вами горжусь." Его слова проникают глубоко, туда, где раньше была только боль и пустота. Они заполняют эту пустоту чем-то новым, чем-то обволакивающим. Его одобрение стало для меня важнее всего. Я стараюсь для него. Для его улыбки.

Сегодня он сидит чуть ближе, чем обычно. Его взгляд задерживается дольше обычного, когда я говорю о своих страхах. Он не перебивает, просто смотрит. А потом, когда я замолкаю, он медленно протягивает руку и накрывает ею мою, лежащую на колене. Это не случайное прикосновение. Его пальцы чуть сжимают мои.