Без права на выезд

Глава 5. Архитектор разума

Тихо. Вот мой мир, сотканный из шепота и теней. Я скольжу в кабинет, не делая лишних звуков, каждый шаг – взвешенное движение хищника. Она ждет меня. Всегда ждет. Девушка в кресле, силуэт замер в предвкушении, её дыхание едва заметно. Моя жертва? Нет. Моя подопечная. Моя игрушка.

Я подхожу медленно, позволяя тишине растянуться, давая ей возможность ощутить каждую секунду этого приближения. Её глаза не отрываются от меня, в них смесь страха и чего-то еще – жадного, необъяснимого. Мне это нравится. Я вижу, как она чаще дышит, чувствую это напряжение, эту дрожь, которая, я знаю, проходит по её телу.

– Ну, здравствуй… – мой голос звучит как мурлыканье, низкий, томный, едва слышимый шепот, что заставляет мурашки бежать по коже. В нем обещание и угроза, приглашение и предупреждение. Я вижу, как её зрачки расширяются, как она подается вперед, не в силах сопротивляться силе, которую я источаю.

Я приближаюсь. Моя рука касается её лица – нежно, но с ощущением абсолютного контроля. Её кожа теплая, податливая. Я склоняюсь, чувствуя её дыхание на своих губах. В этот момент она – моя. Моя полностью.

Мои губы находят её. Это не поцелуй любви, нет. Это поцелуй власти, обладание. В нем нет нежности, лишь требовательность, голод. Я чувствую её ответ, некое странное, дикое желание, которое возникает в ней под моим давлением. Она подается навстречу, прижимается, цепляется. И в этот момент, глядя в её остекленевшие глаза, я знаю – она наслаждается этой покорностью, этим ощущением, что её разум растворяется в моем.

Я не чувствую к ней ничего, кроме холодного удовлетворения. Она лишь инструмент, еще одна фигура на моей доске, которая идеально реагирует на каждое моё движение. Моя власть абсолютна. И это чувство… оно возбуждает меня куда сильнее, чем любая страсть. Я – Ксандр. И она – всего лишь одна из моих игрушек.

Спустя несколько часов. Атмосфера в кабинете изменилась. Теперь она густая, но не от предвкушения, а от ощущения завершенности, некой хрупкой стабильности. Я сижу напротив неё, откинувшись на спинку кресла. Моя поза расслаблена, но это лишь иллюзия. Мой взгляд цепок, он скользит по её лицу, по её рукам, по каждому, едва заметному, движению.

Она выглядит… податливой. Расслабленной, но всё ещё немного потерянной. Именно так, как я и рассчитывал. Я позволяю тишине заполнить пространство, прежде чем нарушить её своим голосом. Он теперь спокойный, ровный, даже с нотками мягкости, той самой обманчивой мягкости, что притупляет бдительность.

– Ты знаешь, что ты абсолютно нормальна, верно? – я произношу это не как вопрос, а как неоспоримый факт. Мои слова проникают в неё, как бальзам, но я вижу, как она на мгновение вздрагивает, прежде чем кивнуть. Её глаза, всё ещё немного остекленевшие, ищут во мне подтверждения. И я даю его.

– Твои реакции, твои мысли – это лишь лёгкие отклонения, которые встречаются куда чаще, чем принято говорить, – я продолжаю, наблюдая, как её плечи расслабляются. Я склоняюсь чуть вперёд, создавая ощущение доверительной близости. – Многие испытывают подобное. Ты не уникальна в своих… особенностях. Более того, ты демонстрируешь прекрасный прогресс.

Мои слова – это тончайшие нити, которыми я плету для неё новую реальность. Реальность, в которой она нормальна, но эта нормальность определяется мной.

– Именно поэтому, – я продолжаю, – пришло время расширить горизонтом твоего общения. Тебе нужно больше взаимодействовать с другими.

Её взгляд непонимающе устремляется на меня. Она привыкла быть только моей.

– С другими? Но… – её голос тих, неуверен.

– Да, с другими пациентами, – я киваю, мой взгляд остаётся неподвижным. – Здесь есть люди, у которых, как и у тебя, лишь легкие расстройства. Они сталкиваются со схожими трудностями, но справляются с ними, учатся жить. Общение с ними, обмен опытом… это будет очень полезно для твоего окончательного выздоровления.

Я вижу, как она обдумывает мои слова. В её глазах мелькает тоска по уединению со мной, но я подавляю её одним лишь взглядом.

– Это не обсуждается, – мой тон становится чуть строже, но всё ещё спокоен. – Это часть твоего плана. Ты должна социализироваться. Посещать групповые занятия, обедать с другими, проводить время в общих зонах. Я буду наблюдать за твоими успехами.

Она не сопротивляется.

Она лишь медленно кивает, принимая мою волю как свою собственную.

Она верит, что это для её блага.

Она верит, что я хочу, чтобы она стала "нормальной". И это правда.

Нормальной по моим стандартам.

Нормальной достаточно, чтобы быть частью моего эксперимента, моей идеальной системы.

Она – всего лишь инструмент, который я настраиваю для нового этапа. Моя игрушка, которой я даю иллюзию свободы, чтобы наблюдать, как она ею пользуется. И каждый её шаг в сторону "нормальности" – это лишь ещё одно подтверждение моей абсолютной власти.

Глава 6. Лаборатория сознания

Мой кабинет – не просто место для консультаций. Это командный пункт. Сквозь односторонние зеркала, скрытые камеры, через сеть информаторов среди персонала, я вижу все. Каждый уголок этой клиники – это часть моего тщательно спроектированного эксперимента. Я не лечу пациентов в привычном смысле слова. Я перестраиваю их.

Они – не просто пациенты. Они – переменные, данные, живые системы, реагирующие на мои тончайшие стимулы. Мои "эксперименты" не похожи на то, что показывают в кино, с электродами и громкими криками. Мои инструменты это слова, среда, дозированное общение, тщательно подобранные обстоятельства.

Вот, например, та самая, с которой я работал часами. Я внушил ей, что она «нормальна» и нуждается в «социализации». Я наблюдал за ней. После почти полного моего контроля, после того, как я стал единственным источником ее реальности, я выпустил ее в так называемое «общество» – группу других пациентов с «легкими расстройствами». Это моя новая лаборатория.

Я формирую их окружение: расписание дня, доступ к информации, даже состав «групп поддержки». Сегодня я наблюдаю за тем, как она взаимодействует с Марком, параноиком, убежденным в слежке за ним, и Еленой, которая страдает от легких форм агорафобии. Моя цель не в том, чтобы «исцелить» их в традиционном понимании. Я хочу понять, как формируется принятие. Как человек, доведенный до крайности, до абсолютной податливости, адаптируется к новой, сконструированной для него реальности.

Я вижу, как она, все еще несущая отголоски нашей последней беседы, подходит к Марку. Она протягивает ему чашку кофе. Я вижу её легкую дрожь, но она делает это. Я вижу, как Марк, обычно подозрительный, принимает кофе. Мои люди, незаметно, подталкивают их к нормальному взаимодействию: небольшие разговоры о погоде, о еде.

Камеры, микрофоны, поведенческие дневники, отчеты персонала – каждый кусочек информации стекается ко мне. Я фиксирую каждое микродвижение, каждый взгляд, каждый тон голоса. Я анализирую, как она постепенно учится подражать норме, как она начинает принимать шаблоны поведения, которые я для нее запрограммировал. Она верит, что это ее собственный выбор, ее путь к выздоровлению. Она не осознает, что каждый ее шаг, каждое спонтанное решение – это результат моих установок.

Сегодня я также внедрил новый протокол для «Группы Забытых». Это пациенты, у которых я сознательно стер определенные воспоминания, заменив их ложными. Теперь я наблюдаю, как они пытаются построить свою новую личность на этом песке. Я ввожу новых стимуляторов – фотографии, фрагменты писем, которые, по идее, должны вызвать воспоминания, но на самом деле лишь запутывают их еще больше, заставляя искать смысл там, где его нет. Это идеальный тест на то, насколько глубоко можно переписать человеческую историю, его собственное «Я».

Я не испытываю ни жалости, ни злости. Только чистое, холодное любопытство и интеллектуальное удовлетворение. Каждый успех в их социализации или выздоровлении – это не их победа. Это моя победа. Мое доказательство того, что разум – это самая податливая и удивительная глина. Мое понимание того, как управлять человеческим сознанием, доводить его до нужного состояния. И я только начинаю.

Некоторые считают, что у меня есть любимчики среди пациентов. Это неверно. У меня есть образцы. Каждый из них – уникальная система, набор переменных, реагирующих на стимулы, которые я ввожу. Моя цель не «исцеление» в примитивном смысле, а понимание и контроль. И каждый результат, независимо от его формы, является ценным.

Вот Томас. Он был… упрям и отказывался принимать новую реальность, которую я так тщательно для него создавал. Он цеплялся за свои воспоминания, за свою личность, за свой здравый смысл. Как будто эти эфемерные конструкции могли противостоять моей методологии. Его мозг, по моим расчетам, должен был быть податливым, но он сопротивлялся. Его ментальные алгоритмы давали сбой. Он становился помехой в моей системе.

Когда пациент перестает быть продуктивным для эксперимента, он перестает быть пациентом. Это просто логика. Устранение – это не акт жестокости, а акт научного прагматизма. Я не могу позволить, чтобы одна аномалия портила чистоту данных. Я не могу позволить, чтобы неудача ставила под сомнение мою теорию. Если живая модель не даёт ожидаемого ответа, я должен разобрать её на части, чтобы понять почему.

Вскрытие – это продолжение исследования. Это вершина изучения для тех, кто не смог адаптироваться. Мне интересно, что отличает их мозг на структурном уровне? Есть ли какая-то аномалия в извилинах, в связях, в плотности серого вещества, которая делает их устойчивыми к внушению? Какие уникальные нейронные пути блокируют перестройку личности? Это редкая возможность получить данные, недоступные при жизни. Каждый такой случай – это новый том в моей библиотеке знаний о человеческом сознании. Их смерть – это не конец, а лишь переход к следующему этапу моего познания.

А вот Кассандра. Она классический пример успеха. Я переформатировал её до мельчайших деталей. Она полностью приняла созданную мной реальность. Она отказалась от своих старых заблуждений, от мира, который её когда-то сломал. Теперь она живет в моей версии мира, полностью под моим контролем. Она считает себя выздоровевшей, свободной, но это лишь иллюзия, которую я тщательно поддерживаю.

Она не становится нормальной в общепринятом смысле. О нет. Она сходит с ума, но это моё безумие. Это контролируемое, системное безумие, которое идеально вписывается в мои параметры. Её разум разрушен и перестроен мной. Она становится идеальной демонстрацией моих способностей, живым, дышащим доказательством того, что человеческое сознание – это всего лишь податливый материал.

Такие пациенты, как Кассандра, остаются здесь, в моей клинике. Они не выходят на свободу. Зачем? Они – живые музеи моей работы, постоянные источники данных о долгосрочных эффектах моих протоколов. Я могу наблюдать их реакции на новые, более тонкие стимулы, на изменения в их микро-среде. Их зависимость от моей реальности только усиливается, превращая их в вечных пленников, которые, что самое интересное, счастливы быть моими пленниками. Они – мои самые ценные экземпляры, совершенные марионетки, танцующие под мою невидимую музыку.

Для меня нет победителей и проигравших среди пациентов. Есть лишь данные, подтверждающие мои гипотезы. И каждый исход, будь то вскрытие или вечное пребывание в моих стенах, приближает меня к абсолютному пониманию человеческого разума. Я лишь ставлю эксперименты. А их судьбы – это побочный продукт.

Элика. Она… интересна. Не в том смысле, в каком интересны другие образцы, те, что охотно шагнули в мои сети, ища помощи. Нет, Элика – это аномалия. Она здесь случайно, по ошибке, по стечению обстоятельств, которые, к слову, я уже изучил и, возможно, кое-где подправил. Она не хочет быть исцеленной. Она хочет отдохнуть. Как мило.

Её сопротивление не похоже на внутренние психологические барьеры, которые я привык преодолевать у моих добровольных пациентов. Те, кто сам пришел, уже дали мне ключ – своё стремление к изменению, пусть и неосознанное. Они уже признали свою слабость, свою ненормальность. С ними легко. Они податливы, их сознание уже готово к перестройке, нужно лишь найти правильную точку входа.

Элика же не видит проблемы. Она видит лишь досадную задержку на пути к своему отдыху. Её разум сейчас – это не распахнутая дверь, а крепко запертая крепость, и её стены не из сомнений или страхов, а из раздражения и недоумения. Она не понимает, что она здесь делает. И это её главное оружие против меня, но и её главная уязвимость.

Мои обычные протоколы с ней не работают. Слова, внушение, переформатирование реальности – всё отскакивает от её недоверчивого и, честно говоря, скучающего разума. Она не верит, что больна, а значит, нет точки опоры для лечения.

Так что же делать? Оставить её? Невозможно. Каждый образец должен быть изучен, каждый барьер – преодолен. Её случайность это вызов, который я намерен принять.

Я не могу просто пробраться в её мозг, пока он так защищён безразличием. Мне нужен доступ. А доступ, в её случае, открывается не через желание, а через страх. Глубокий, парализующий страх.

Я должен довести её до точки кипения. До состояния, когда её спокойствие рухнет, когда её раздражение превратится в панику, а паника – в ужас. Я начну создавать для неё новую реальность здесь, в клинике, реальность, которая будет постепенно, но неуклонно лишать её контроля, её понимания происходящего. Мелкие, едва заметные сдвиги. Шепот в коридорах. Взгляды, которые кажутся слишком долгими. Необъяснимые исчезновения вещей. Несоответствия в расписании. Всё то, что заставит её сомневаться в своём собственном рассудке, в своей способности отличить реальность от вымысла.

Её усталость от отдыха превратится в усталость от вечной тревоги. Её желание уйти сменится отчаянным желанием понять. И когда она достигнет этой точки – точки, где страх и отчаяние полностью завладеют ею, когда её разум будет истощён и сломлен, – вот тогда он станет открытым. Податливым. Уязвимым.

Именно тогда я смогу пробраться в эти клеточки её мозга. Именно тогда я начну свою игру. И она, наконец, станет одним из моих самых ценных образцов. Это будет прекрасная партия.

Глава 7. Его никогда не было

Ослепительное солнце играет на отполированных до блеска хромированных поверхностях столов и стульев на террасе кафе. Воздух пропитан легким, почти незаметным ароматом элитного кофе и гулом автомобилей, скользящих по улицам. Я сижу, лениво откинувшись на спинку кресла, и мои глаза впиваются в глаза Макса. Эти глаза – омут, в котором я всегда тонула, мой личный, опасный рай. Он чуть склоняет голову, и я чувствую, как его нежная, но обжигающая рука едва касается моей.

– Ты не представляешь, Макс, как долго я этого ждала. Как же хорошо, что ты наконец-то здесь, – шепчу я, и в моем голосе слышится хищная нежность.

Он наклоняется чуть ближе, его взгляд гипнотизирует.

– Я знаю, любимая. Чувствовал каждую секунду твоего ожидания. Теперь ты здесь, со мной. Наконец-то. Твоя жажда – моя жажда.

Вокруг галдит толпа, но они для меня – лишь размытый фон. Сейчас есть только он. Он улыбается, и эта улыбка заставляет мое сердце гореть. Сколько месяцев мы вели эти игры в сети, эти долгие, интимные ночи, когда он был лишь голосом, пикселями, миражом. А теперь он здесь, передо мной, в этом незнакомом, манящем городе, куда я решила прилететь ради него. Его колено касается моего под столом, и это прикосновение – знакомое, желанное, дразнящее.

– Я так жажду тебя, Макс, что перевернула полмира, чтобы добраться сюда, – говорю я чуть громче, не в силах сдержать нарастающую страсть. Я смеюсь, откидываясь назад, чтобы насладиться его видом.

Он притягивает мою руку к своим губам, его взгляд горит.

– И ничто, поверь, ничто не разлучит нас больше. Этот мир – всего лишь декорации для нашей истории, так ведь? Мы с тобой – единое целое, и никакие преграды не устоят.

Макс. Мой Макс. Он такой настоящий. Всегда понимал меня без слов, без лишних движений. Он мой. И мне плевать на остальной мир.

Внезапно чья-то неуклюжая тень падает на стол. Я резко оборачиваюсь, и на лице Джулс – эта ее вечная, наигранная улыбка. Рядом с ней, переминаясь с ноги на ногу, стоит Дэниэл, как верный пес. Какого черта?

– Привет, дорогая, – произносит Джулс, и ее голос звучит слишком мягко, слишком жалостливо. На ней этот ее летний комбинезон, совсем не подходящий для такого места, и она выглядит так, будто ей срочно нужен валидол.

Я поднимаю бровь.

– Джулс? Дэниэл? Какого дьявола вы тут забыли? Я же в другом городе! Я прилетела к Максу! – мое удивление мгновенно сменяется ледяным раздражением. – Вы могли бы хотя бы сделать вид, что знаете правила приличия. Вы же видите, что я не одна. Макс, это мои… знакомые. Джулс и Дэниэл. – я жестом указываю на Макса, он сидит напротив, но они смотрят мимо него, их взгляды скользят по воздуху.

Макс едва заметно пожимает плечами, не отводя от меня взгляда.

– Им не понять, что происходит между нами, правда? – тихо шепчет он, и в его голосе слышится легкое пренебрежение.

Джулс выдавливает еще одну нелепую улыбку.

– Ох, Макс. Привет, Макс. Прости, мы… не заметили, – бормочет она, и ее глаза неестественно широко раскрыты. Дэниэл просто кивает, его лицо напряжено.

– Что с вами? – я чувствую, как гнев начинает пульсировать в висках. Макс выглядит… слегка отстраненным. Я кладу руку на его предплечье, впиваясь ногтями. – Ты в порядке, любимый?

Он сжимает мою руку, но его прикосновение уже кажется менее материальным.

– Всегда. Пока ты рядом. Только ты и я, помнишь?

– Нам нужно поговорить, – произносит Джулс, и ее тон становится неожиданно жестким, почти приказным. – Пожалуйста, пойдем с нами. Это очень важно". Она протягивает руку, пытаясь схватить меня.

Я резко отдергиваю руку.

– Что значит "пойдем с нами"? Я никуда не пойду. Мы с Максом только что… соединились! Мы планировали провести весь день вместе!

– Пойдем, пожалуйста, – повторяет Дэниэл, и в его голосе слышится почти умоляющая нотка. Он хватает меня за другую руку, и они оба тянут.

– Эй! Отпустите меня, идиоты! – я пытаюсь вырваться, но их хватка неожиданно сильна. Макс… он должен что-то сделать, сказать! Я поворачиваюсь к нему, но он сидит молча, его взгляд затуманен. Нет, мне не показалось. Его контуры… они чуть смазаны.

– Мы не можем здесь говорить, – шепчет Джулс, и ее лицо выглядит так, будто ей сейчас станет плохо. Она почти волочит меня, Дэниэл помогает. Я оглядываюсь на Макса, пытаясь позвать его, но голос застрял в горле. Он просто сидит там, его образ… расплывается, как дым. Неужели он бросил меня?

Мы идем по улице, я спотыкаюсь, яростно сопротивляясь. Мои друзья не отпускают, их руки-клещи впились в меня. Мое сердце колотится диким зверем в клетке. Куда они меня тащат? Это не та улица, по которой мы с Максом должны были идти.

– Куда мы идем?! Я не хочу! Мне нужен Макс! Он там один! – я почти визжу, проходящие мимо бросают на меня любопытные, осуждающие взгляды.

– Все хорошо, милая. Просто доверься нам, – шепчет Джулс, и теперь я вижу слезы на ее щеках. Слезы? Почему? Что, черт возьми, происходит?!

Они останавливаются перед высокой, металлической громадиной, зданием без опознавательных знаков, с матовыми окнами, скрывающими все, что внутри. Там прохладно, и пахнет антисептиком, который не мог скрыть привкус страха. Джулс крепче сжимает мою руку, затем мягко, но настойчиво толкает меня вперед.

Внутри ждет женщина. Она сидит за столом, одета в строгий, безупречный костюм, и на ее лице эта чертова, спокойная, понимающая улыбка, которая заставляет кровь стыть в жилах.

– Здравствуйте, – говорит женщина, ее голос тихий, обволакивающий. – Меня зовут доктор Мэри. Я психиатр. Пожалуйста, присаживайтесь.

Я смотрю на Джулс, на Дэниэла. На их лицах – боль, да. Но еще и эта проклятая решимость, которая сжимает меня в тиски. Я не понимаю. Это какая-то чудовищная шутка? Макс…

Мое сердце сжимается от внезапного, леденящего ужаса.

– Что вы… наделали? – мой голос ломается, превращаясь в хрип. – Где мой Макс?!

Джулс подходит ко мне, ее глаза полны слез. Она нежно обнимает меня.

– Его здесь нет, милая, – шепчет она, и эти слова обжигают меня сильнее, чем любое прикосновение. – Его никогда не было.

Глава 8. Клетка без прутьев

Здесь пахнет стерильностью и приторным успокоительным, которое всегда витает в воздухе, словно невидимый туман, окутывающий сознание.

Вот уже пятый раз за неделю я пытаюсь понять алгоритм замка на двери. Сегодня я проснулась с ясной головой, что само по себе редкость после их вечерней "коррекции". Мои пальцы исследуют тонкую щель между дверью и косяком, пытаясь нащупать что-то, что выдаст механизм. В прошлый раз я притворилась, что мне стало плохо, надеясь, что санитарка забудет карту доступа, но нет. Она всегда у них привязана к запястью, как какой-то электронный браслет. А еще раньше, во время прогулки во внутреннем дворике, я попыталась перелезть через низкий декоративный заборчик, но меня тут же остановил беспилотник-наблюдатель, а затем и санитар.

Каждое утро одно и то же: завтрак-гель, потом групповая "терапия" с проекциями на стену, имитирующими природу – то водопад, то лес. Я смотрю на эти картинки и понимаю, что нахожусь в замкнутом пространстве, и все мои чувства кричат об этом. Я не должна здесь быть. Я пережила нервный срыв, да, но это была реакция на невыносимую ситуацию, а не признак того, что я сошла с ума. Моя голова ясна, мой разум борется. Но они не хотят это слышать.

Дверь бесшумно скользит в сторону, и вот он – доктор Ксандр. Его идеальный белый халат, его спокойное, почти невозмутимое лицо, от которого мне хочется кричать. Глаза – два анализирующих сканера, проникающие в самую глубину моей лжи, если бы я лгала.

– Элика, доброе утро, – его голос мягок, но в нем нет тепла, только холодная уверенность. Он проходит в комнату, садится на стул, который всегда стоит в одном и том же месте, напротив моей кровати. – Как мы сегодня?

Мой пульс стучит в висках. Я чувствую, как адреналин хлещет по венам, несмотря на их проклятые лекарства.

– Я в порядке, доктор. Выпустите меня. Я не больна.

Он слегка склоняет голову, его взгляд не меняется.

– Элика, мы уже обсуждали это. Ваше восприятие реальности искажено. Вы пережили серьезный срыв, и ваше состояние требует покоя и медикаментозной коррекции.

– Я пережила срыв, потому что вы все меня довели! – мои слова вырываются резко. – Это не болезнь, это реакция! Я не должна быть здесь! Я не сумасшедшая!

Ксандр делает пометку на своем электронном планшете.

– Ваше нежелание принимать свою ситуацию, Элика, является одним из ключевых признаков. Все ваши попытки побега лишь подтверждают необходимость нашего вмешательства. Мы здесь, чтобы помочь вам, чтобы вы снова смогли интегрироваться в общество здоровым человеком.

– Вы не помогаете мне! – я вскакиваю, сжимая кулаки. Я подхожу к нему вплотную. – Вы держите меня здесь силой! Вы лжете мне, вы лжете моим близким! Я знаю, что я не такая, как они говорят!

Он медленно поднимает взгляд, и в его глазах появляется что-то вроде… сострадания? Но это лишь маска.

– Ваши заблуждения усиливаются в состоянии стресса. Мы хотим, чтобы вы нашли внутренний покой.

Я бросаюсь к двери, надеясь, что он отвлекся, что я смогу проскользнуть мимо, но его рука, сильная, уверенная, ложится мне на плечо. Не грубо, но так, что я понимаю – бесполезно. Он не держит меня силой. Он держит меня взглядом, словами, всей этой проклятой системой, которая убеждает меня, что я не в своем уме.

– Элика, – он слегка сжимает мое плечо. – Давайте вернемся к вашей терапии. Возможно, сегодня мы попробуем новую программу релаксации.

Я смотрю на дверь, которая снова бесшумно скользнула и закрылась. Клетка захлопнулась снова, хотя дверь не закрывалась. Я стою, задыхаясь от ярости и безысходности, от ощущения, что я в ловушке. Они не хотят, чтобы я была здорова. Им нужно, чтобы я верила, что больна.

Но я знаю. Я знаю, что не сломлена. Просто пока я в ловушке. И я буду бороться, пока не вырвусь.

Глава 9. Идеальный инструмент

Мир за окном машины был размытой акварелью, серые здания сливались с таким же серым небом. Мои друзья сидели рядом, их лица были бледными, а взгляды полными той жалости, которую не хотелось видеть, но от которой нельзя было убежать. Они привезли меня сюда. В эту… клинику. Они назвали это "центром восстановления", но я чувствую запах антисептика и чего-то еще, что-то металлическое, похожее на страх.

Дверь открывается, и холодный, стерильный воздух обволакивает меня. Белые стены, тишина, только мягкие шаги и шепот. Я стою, как замороженная, не в силах пошевелиться. В голове гудит, словно рой пчел. Вся эта реальность – без него. Без него.