Без права на выезд

Ульяна Мазур

Без права на выезд

Пролог

Мои легкие горят, каждый вдох обжигает, словно я проглотила раскаленные угли. Ноги заплетаются, но я не смею остановиться. Только вперед, только бежать, пока есть хоть капля сил. Я в цокольном этаже, в этом бетонном лабиринте, где нет воздуха, только запах сырости, хлорки и чего-то затхлого, едкого – наверное, страха. Моего страха.

Каждый удар сердца отзывается пульсирующей, жгучей болью в боку. Рука, прижатая к ране, липкая и теплая. Я не смотрю. Не могу. Мой мир сузился до этих темных, бесконечных коридоров, освещенных тусклыми лампами дневного света, которые мерцают, угрожая погрузить меня в полную тьму.

Я слышу только свой собственный стук крови в ушах, тяжелое, хриплое дыхание и скрип моих кроссовок по потрескавшемуся линолеуму. Иногда мне кажется, что я слышу его шаги позади. Медленные, методичные, приближающиеся. Но это просто эхо моего безумия, я знаю. Он… он остался там. Или нет? Этот вопрос сводит меня с ума.

Стены голые, бетонные, серые. Ни окон, ни признаков жизни. Только трубы, висящие под потолком, и иногда – двери. Тяжелые, металлические, с цифровыми замками, до которых мне нет дела. Я ищу выход, хотя не представляю, как он выглядит в этом месте. Выход из ада.

Я поворачиваю за угол, потом еще раз, потом еще. Коридоры похожи один на другой, как кошмарный сон. Мой мозг кричит: "Куда? Зачем? Ты загнана в ловушку!" Но я не слушаю. Мне кажется, если я остановлюсь хоть на секунду, то умру прямо здесь.

Пот течет по лицу, смешиваясь со слезами, если они еще остались. Пальцы сводит. Я пробую одну дверь – заперто. Другую – заперто. Только служебные помещения, склады, технические комнаты. Ни единой живой души. Неужели ни одна из этих чертовых камер наблюдения не работает? Неужели никто не видел, что произошло?

Я спотыкаюсь о собственную ногу, чуть не падаю. Коленки дрожат. Я прижимаюсь к холодной стене, чтобы отдышаться. Голова кружится. Вкус железа во рту. Это кровь. Или просто паника?

– Я должна найти выход, – шепчу я, и мой голос звучит чуждо, словно я слышу его впервые, – я должна.

Но куда? Все кажется одинаковым. Снова поворот, снова бетонная стена. Снова железная дверь без ручки, без единого намека на спасение. Только тупик.

Я смотрю на нее, и внезапно силы покидают меня. Мои ноги подкашиваются. Я сползаю по стене, прижимаясь к полу, который пахнет пылью и безнадежностью. Боль в боку нарастает, затмевая все остальное. Дыхание становится поверхностным.

Я попала в ловушку. Я не знаю, как спастись. Это конец.

Я умру здесь. В темноте. В одиночестве. В этом чертовом тупике.

Глава 1. Голоса, которых нет

Я сижу в кресле напротив доктора Ксандра. Кресло слишком мягкое, почти утопающее, обитое какой-то искусственной замшей, которая липнет к коже. Офис Ксандра… он не похож на то, что показывают в фильмах. Никаких мягких стен или смирительных рубашек. Все до странности нормально. Стол из темного дерева, несколько книг на полке, аквариум с медлительными рыбками, создающий успокаивающий, но в то же время какой-то гнетущий фон. На стене – пара дипломов в рамках, подтверждающих его квалификацию.

Сам Ксандр – мужчина лет тридцати пяти, ухоженный, с аккуратно подстриженными висками. Его глаза… они карие и невероятно проницательные. Они смотрят на меня не просто с интересом, а будто сканируют, проникают под кожу. Он улыбается, но улыбка эта не доходит до глаз. Она кажется… отработанной.

– Итак, Элика. – начинает он, его голос мягок, но в нем слышится непривычная властность. Он держит папку передо собой, но даже не смотрит в нее. Он смотрит на меня. – Расскажите мне, как вы себя чувствуете сегодня?

Я глубоко вдыхаю, пытаясь собраться. Это не так просто, как кажется. Я чувствую себя неловко, как будто меня поймали на чем-то, хотя я не сделала ничего плохого.

– Я чувствую себя… прекрасно, – говорю я, стараясь, чтобы мой голос звучал уверенно, – абсолютно нормально. И я искренне считаю, что здесь произошла какая-то ошибка. Я не понимаю, почему я здесь.

Ксандр кивает, его взгляд не отрывается от меня.

– Ошибка, говорите? – его тон ровный, почти убаюкивающий. – Интересно. А кто, по-вашему, совершил эту ошибку?

– Не знаю! – внутри меня начинает закипать раздражение. Это не должно быть похоже на допрос. – Может быть, кто-то меня неправильно понял. Я просто… немного устала в последнее время. У всех бывает стресс, верно?

Он делает небольшую паузу, позволяя моим словам повиснуть в воздухе. Рыбки в аквариуме бесшумно скользят между водорослями.

– Стресс, безусловно, часть нашей жизни, – соглашается он, – но иногда стресс может быть катализатором. Вы говорите, что чувствуете себя прекрасно. А как вы себя чувствуете, когда слышите голоса?

Я моргаю. Голоса?

– Я… я не слышу никаких голосов, доктор Ксандр. Никто не сообщал вам этого. Это какая-то чушь.

Он слегка склоняет голову, его взгляд становится еще более пристальным.

– Значит, вы не слышите, как кто-то зовет вас по имени, когда вы одни? Или шепот, который кажется реальным, но потом исчезает?

Я чувствую, как напрягаются мои плечи. Это неправда. Ничего из этого неправда.

– Нет. Нет, доктор. Я никогда ничего подобного не слышала. Я уверена, это просто… недоразумение.

– Вы уверены? – его голос звучит так, будто он действительно верит, что я что-то скрываю. – А как насчет того ощущения, что за вами постоянно наблюдают? Даже когда никого нет рядом? Что чьи-то глаза преследуют вас в зеркалах, в отражениях витрин?

Теперь я по-настоящему начинаю злиться. Это звучит как допрос, но не о моем благополучии, а о том, чтобы заставить меня признать то, чего нет.

– Доктор Ксандр, я не знаю, откуда у вас эта информация, но она ложна. Ничего из этого не соответствует действительности. Я не параноик, не шизофреник. Я обычная девушка, которая просто хочет вернуться к своей нормальной жизни.

Он поднимает тонкую бровь.

– Обычная? И что для вас «нормальная жизнь», Элика?

Я чувствую, как холодный пот выступает на висках. Он не собирается меня отпускать. Это не просто прием. Это что-то другое. Его спокойствие, его настойчивые, но мягкие вопросы, которые пытаются залезть мне в голову и посадить там зерно сомнения.

– Нормальная жизнь – это когда я работаю с детьми, встречаюсь с друзьями, чтобы выпить после работы, живу в своей квартире, а не сижу здесь, пытаясь убедить незнакомого человека, что я в здравом уме! – мой голос срывается на повышенные тона.

Ксандр делает пометку в папке. Кажется, он записывает мою "эмоциональную реакцию" как доказательство чего-то.

– Я понимаю ваше негодование. Это естественно. Но, возможно, то, что вы считаете нормой, на самом деле лишь защитный механизм? Позвольте мне помочь вам разобраться, что происходит на самом деле.

Он смотрит на меня, и в его глазах нет ни сочувствия, ни осуждения. Только глубокое, почти хищное любопытство. И я вдруг чувствую себя не просто пациентом, а… объектом исследования.

– Нет, – шепчу я, и внутри все сжимается от внезапного предчувствия, – мне не нужна помощь. Я здорова. Я должна уйти.

Его улыбка становится чуть шире, но все так же не затрагивает глаз.

– Мы обязательно разберемся со всем, Элика. Уверен, нам предстоит много интересных бесед.

Я смотрю на рыбок в аквариуме. Они плавают по кругу. Бесконечно. И в этот момент я понимаю, что моя "ошибка" – это не просто ошибка. Это ловушка. И я уже в ней.

Глава 2. Диагноз для реальности

Утро всегда приходит одинаково. Скрежет ключа в замке, приглушенный стук в дверь.

– Элика, подъем. Завтрак через двадцать минут.

Я открываю глаза, и потолок над головой – тот же самый, что и вчера, и позавчера, и… сколько уже прошло дней?

Я встаю. Моя комната – кровать, тумбочка, небольшой стол, запертое окно с решеткой. Все чистое, стерильное, безликое. Моя одежда – та же выданная униформа, простой белый костюм в белую полоску, который носят все пациенты. Я иду в общую ванную комнату, чищу зубы, смотрю на свое отражение в зеркале. Мои глаза кажутся слишком большими, в них застыло непонимание. Я не принадлежу этому месту.

Завтрак – всегда овсянка или манная каша, поднос с неизменной кружкой чая. Мы сидим за длинными столами в столовой, и большинство лиц вокруг меня одинаково апатичны. Некоторые смотрят в пустоту, другие тихо шепчутся сами с собой. Я стараюсь ни на кого не смотреть, стараясь выглядеть как можно более "нормально", чтобы меня наконец-то выписали. Каждый кусок каши кажется мне еще одним днем, застрявшим в этом бесконечном цикле.

После завтрака – "групповая терапия". Доктор Ксандр, или одна из его ассистенток, задает общие вопросы.

"Как вы себя чувствуете сегодня?"

"Что вас беспокоит?"

Люди говорят, или не говорят. Я обычно молчу. Мне нечего сказать. Я в порядке. Я просто хочу домой. Иногда я пытаюсь объяснить, что это ошибка, но его взгляд… он просто кивает, его глаза не выражают ничего, кроме того самого хищного любопытства. Как будто он уже принял свое решение обо мне.

Затем "свободное время". Это просто означает, что мы можем сидеть в общей комнате, читать те же старые книги или смотреть в окно на тот же небольшой двор, окруженный высокими стенами. Никаких новостей, никаких газет. Мир за стенами для нас не существует. Мои дни – это бесконечная череда минут, складывающихся в часы, часы – в одинаковые дни.

Вечером, после такого же безвкусного ужина, нас отпускают в комнату отдыха. Здесь есть несколько диванов, шахматная доска, несколько потрепанных настольных игр. Обычно здесь тихо. Никто особо не хочет общаться.

И вот, одним вечером, я замечаю новую девушку. Она сидит на самом дальнем диване, читает книгу. У нее темно-рыжие волосы, которые почти светятся в тусклом свете лампы. Она выглядит… слишком обычной для этого места. Слишком здоровой. В отличие от многих здесь, ее взгляд не пуст, а сосредоточен на страницах.

Я сажусь неподалеку, просто чтобы не сидеть в одиночестве. Некоторое время мы просто сидим в тишине. Потом она поднимает глаза. Они у нее светло-карие, теплые.

– Привет, – тихо говорит она.

– Привет, – отвечаю я.

– Меня зовут Ирэн, – она улыбается, и улыбка выглядит искренней.

– Элика, – отвечаю, чувствуя непривычную легкость от этого простого обмена именами.

Мы говорим о пустяках: о погоде, о книге, которую она читает про сексуальных хоккеистов. В начале мы обе будто прощупываем почву. Но потом, когда люди начинают расходиться по комнатам, и остается только двое, разговор как-то сам собой сворачивает к тому, что привело нас сюда.

– Мне кажется, меня сюда отправили по ошибке, – выдыхаю я, и сам звук моих слов кажется слишком громким в тишине, – все это какой-то абсурд.

Я рассказываю Ирэн свою историю. Я работала организатором мероприятий в одном из крупнейших детских учебных центров города. Понимаешь, это постоянный стресс: согласования, поставщики, безопасность, угодить всем – и родителям, и детям, и руководству. Особенно перед нашим ежегодным летним фестивалем. Это был колоссальный проект, кульминация всего года. Я месяцами жила этим: спала по три часа, питалась кофе и энергетиками, каждый день что-то шло не так, и приходилось лихорадочно придумывать новые решения.

В ночь перед самим фестивалем, когда все было уже почти готово, я наткнулась на непредвиденную проблему – сломался какой-то важный элемент декораций, а заменить было нечем. Я была просто на грани, абсолютно вымотана. От усталости и нервов у меня случилась, ну, как бы это сказать… паническая атака, наверное. Или просто истерика от бессилия. Я плакала, кричала, размахивала руками, пытаясь объяснить охраннику, почему это конец света и как все пошло прахом. Он, видимо, не понял. Или понял по-своему.

На следующее утро вместо того, чтобы ехать на фестиваль, я проснулась здесь. Меня привезли сюда под предлогом "острой реакции на стресс" и "потенциальной опасности для себя и окружающих" – чушь собачья! Я просто была уставшей. До смерти устала. Но здесь меня почему-то никто не слушает. Сказали, что у меня "эмоциональная лабильность" и что мне "нужно стабилизироваться". Будто я какой-то сумасшедший преступник, а не человек, который просто перегорел на работе.

Ирэн слушает меня внимательно, не перебивая, только иногда кивает. Когда я заканчиваю, она смотрит на меня с сочувствием.

– Я понимаю, – говорит она, – со мной немного другая история. Я здесь уже три месяца.

Она рассказывает о себе. У нее, по словам врачей, пограничное расстройство личности и тяжелое тревожное расстройство. Ирэн объясняет, как ее эмоции могли меняться в мгновение ока, как она могла быть одержима чем-то, а потом резко потерять интерес, как она постоянно ощущала пустоту внутри или, наоборот, бурю чувств.

– Я часто чувствовала себя так, будто я не в своем теле, или будто мир вокруг меня нереален, – говорит она, – моя тревога была такой сильной, что я не могла выйти из дома. А потом я могла вспыхнуть из-за любой мелочи, обидеть близких, а потом винить себя до ужаса.

Она попала сюда, когда ее состояние стало настолько тяжелым, что ее семья уже не знала, что делать. Она звучит очень спокойно, рассказывая это, будто уже смирилась со своим диагнозом.

Мы говорим еще долго, и я чувствую, как что-то внутри меня начинает оттаивать. Впервые за много дней я чувствую, что меня слушают и понимают. Ирэн кажется такой же ясной и адекватной, как и я.

– Знаешь, – говорит Ирэн, и ее голос становится чуть тише, – чем дольше я здесь, тем больше мне кажется, что здесь все очень странно. И подозрительно.

Я смотрю на нее, и мои волосы встают дыбом. – Что ты имеешь в виду?

– Просто… наблюдение. И эти сеансы. И то, как некоторые люди, которые, казалось бы, должны были давно поправиться, остаются здесь. Или наоборот, те, кто казался очень плохим, вдруг… меняются. Слишком быстро. Или слишком медленно. Это не похоже на обычную больницу. Это больше похоже на… что-то другое.

Она смотрит на меня, и в ее глазах больше нет простого сочувствия. Есть настороженность. И легкий страх.

Я чувствую, как холод пробегает по спине. Она здесь дольше, она видит больше. Ирэн права. Это не просто больница. Я это чувствую. И я, кажется, нашла своего первого союзника в этом замкнутом круге.

Глава 3. Белый Ад и моя кошка

Итак, вот мы снова здесь. Доктор Ксандр, с его неизменным, каким-то пугающе ровным взглядом. Он сидит напротив, что-то вбивает в свой тонкий планшет, иногда поднимая глаза, словно проверяя, не начала ли я вдруг биться в припадке. Как будто это возможно.

– Элика, как ваше самочувствие сегодня? – спрашивает он. Голос у него такой же ровный, как и взгляд. Никаких эмоций. Просто стена, от которой отскакивают все мои слова.

– Мое самочувствие, Доктор Ксандр, было бы намного лучше, если бы я не находилась в этом белом, стерильном аду, – отвечаю я, пытаясь придать своему голосу максимально спокойную и рациональную интонацию. Я же не хочу, чтобы он записал "агрессивна, не контактна", правда? – Как вы видите, я не бегаю по коридорам с криками, не бросаюсь посудой, не веду беседы с невидимыми друзьями. Я абсолютно вменяема.

Он кивает, не отрываясь от планшета. Этот кивок сводит меня с ума. Это не знак понимания, это просто… механическое движение.

– Я знаю, что вы думаете. Нервный срыв, да. Но это нервный срыв, Доктор. Не шизофрения, не биполярка, не что-то, что требует моего круглосуточного пребывания здесь, среди людей, которые, извините, действительно больны. – я делаю акцент на слове "действительно". – Я просто выгорела. Семьдесят часов в неделю, стресс на работе, проблемы дома, хронический недосып… Ну кто бы не сломался? Это же очевидно!

Помню тот день. Всё просто… отключилось.

– Я не опасна. Ни для себя, ни для других. Я просто… устала. Мне нужно было отдохнуть. А вы меня заперли. В этой идеально чистой, но всё равно тюрьме. С этими одинаковыми завтраками, этой принудительной "терапией рисованием", как будто это поможет мне снова почувствовать себя собой!

Я стараюсь не повышать голос. Это важно. Важно показать ему, что я контролирую себя. Что я не та, кто нуждается в ежедневных порциях успокоительного.

– Моя жизнь ждёт меня. Моя работа – важный проект, который я должна закончить. Моя кошка, Доктор Ксандр, скучает по мне. Она привыкла спать у меня в ногах, а теперь она, наверное, думает, что я ее бросила. Она ведь не понимает, что ее хозяйка просто сломалась и теперь ее заставляют играть в какую-то настольную игру с медсестрами?

Я делаю глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Чувствую, как пульс немного ускорился. Он это видит? Конечно, видит. Он же записывает.

– Я готова вернуться. Я уже вернулась. Мне нужен был тайм-аут, и я его получила. Слишком много, на мой взгляд, но получила. Я обещаю, я буду спать восемь часов, буду есть овощи, займусь йогой, что угодно, лишь бы выйти отсюда. Я поняла урок. Жизнь – это не только работа. Отдых – это важно. Я усвоила это, честно.

Мои глаза ищут его глаза, пытаясь найти хоть что-то, хоть малейший намек на сочувствие или понимание. Но там только этот ровный, анализирующий взгляд.

– Так когда, Доктор Ксандр? Когда вы меня отпустите? Я не должна здесь быть.

Глава 4. Перезагрузка или поломка?

Очередное утро в клинике. Солнце пробивается сквозь зарешеченные окна общей гостиной, но это не особо меняет монотонность дня. Я сижу на продавленном диване, притворившись, что читаю старый журнал, хотя на самом деле просто смотрю в одну точку. Ирэн, как обычно, с головой погружена в свою эротичную книгу в кресле напротив. Мы уже почти что подруги, настолько, насколько это возможно в месте, где каждый закрыт в своём собственном лабиринте. Нам не нужны слова, чтобы чувствовать присутствие друг друга, это своего рода комфорт.

Вдруг дверь бесшумно открывается, и в проёме появляется девушка. Она не похожа на большинство наших «обитателей». Ни растрёпанных волос, ни блуждающего взгляда, ни явной тревоги на лице. На ней обычная, чистая одежда – джинсы и свитер. Глаза ясные, любопытные. Она окидывает взглядом комнату, и её взгляд останавливается на нас.

Она неловко улыбается и подходит ближе.

– Привет, – говорит она, и голос у неё ровный, без надрыва, – Айра. Новенькая, кажется.

Ирэн поднимает глаза от книги, чуть заметно кивает. Я откладываю журнал.

– Элика, – представляюсь я. – А это Ирэн.

Айра садится на пуф напротив нас. Она выглядит немного нервно, но в её глазах нет страха. Скорее, какая-то решимость.

– Так… что тебя сюда привело? – спрашиваю я, хотя обычно стараюсь не лезть с такими вопросами. Но Айра кажется такой… нормальной, что любопытство берёт верх.

Она вздыхает, но тут же усмехается.

– Я сама пришла, – отвечает она. – Звучит дико, да? Но я просто… перегорела от мира. От всей этой информации, от бесконечного потока новостей, картинок, чужих жизней в соцсетях. Я работала диджитал-маркетологом, и мой мозг просто… отказал. Я перестала понимать, где заканчиваюсь я и начинается чей-то чужой тщательно отредактированный профиль.

Ирэн закрывает книгу, видимо, история Айры заинтересовала её больше, чем эмоциональные качели хоккеиста и фигуристки.

– Я попыталась сделать полный диджитал-детокс, отключилась от всего, – продолжает Айра, её взгляд становится чуть более серьёзным. – И знаешь что? Меня накрыла такая паника, такой ужас от того, что я пропускаю что-то важное, что я теряю связь с реальностью, что мир движется без меня. Я начала видеть мир как гигантскую, мелькающую ленту новостей. Постоянно чувствовала, что меня сканируют, оценивают. Это было невыносимо. Я просто хотела нажать кнопку «перезагрузка» на своей жизни, а оказалось, что такой кнопки нет, кроме как здесь. – она обводит взглядом комнату. – Мне посоветовали взять полный тайм-аут, обнулиться. В общем, я здесь, чтобы понять, кто я такая без гигабайтов данных, которые ежедневно вливаются мне в мозг.

Я киваю, кажется, я понимаю её гораздо лучше, чем должна. Ирэн даже улыбается, что для неё редкое явление. История Айры, несмотря на её необычность, звучит до боли современно и… правдиво.

– Что ж, добро пожаловать в клуб любителей аналоговой жизни, – говорю я, и Айра смеётся. Её смех звучит искренне и заразительно. Ирэн даже чуть заметно качает головой, но в её глазах проскальзывает что-то вроде одобрения.

Айра легко вливается в наш маленький мир. Мы начинаем расспрашивать её о жизни «снаружи», она задаёт вопросы о наших рутинах здесь. Воздух в гостиной как будто становится немного легче. Может быть, это знак? Что в этом странном месте можно найти не только ответы, но и что-то ещё, что-то человеческое и настоящее.

Мы сидим вдвоем в гостиной, Айра уже ушла на какое-то занятие по арт-терапии. Тишина, нарушаемая лишь редкими скрипами старого паркета. Ирэн выглядит задумчивой. Она не читает, а просто смотрит в никуда, её тонкие пальцы теребят уголок её любимой книжки. Я чувствую, что что-то не так. Она не выглядела такой напряженной с тех пор, как мы сюда попали.

– Элика? – её голос едва слышен, почти шепот, и это сразу заставляет меня насторожиться. Ирэн обычно не шепчет.

Я поворачиваюсь к ней.

– Что случилось?

Она переводит на меня свой взгляд, и в её глазах я вижу то, что раньше было спрятано глубоко – настоящий, холодный страх. Не просто тревога или печаль, а именно страх, такой же, какой я иногда ловлю в собственном отражении.

– Доктор Ксандр, – выдыхает она, и само имя звучит как проклятие. Она оглядывается, словно боится, что кто-то подслушивает, хотя мы одни. – Ты ему доверяешь?

Мои брови ползут вверх. Доктор Ксандр? Он наш лечащий врач. Он всегда кажется таким… уравновешенным, спокойным, даже немного скучным, но в нем есть что-то раздражительно злобное.

– Ну… он доктор. Почему я должна ему не доверять?

Ирэн медленно качает головой.

– Я здесь несколько месяцев дольше тебя. Помнишь Машу? Ту, что все время пела про одуванчики?

Я киваю. Маша была здесь, когда я только приехала, но её выписали пару недель назад. Она казалась просто безобидной, немного наивной.

– И Макс, который не мог перестать считать ступеньки, – продолжает Ирэн, её голос становится тверже. – И та пожилая женщина, что коллекционировала фантики от конфет?

Я начинаю чувствовать беспокойство. Все эти люди были здесь, да. У всех были какие-то странности, но ничего серьезного. Просто… лёгкие расстройства.

– Они все были как мы, – Ирэн наклоняется ближе, её голос опускается до едва слышного бормотания. – Ну, или как Айра. С легкими расстройствами, понимаешь? Не буйные, не опасные. Просто… немного сбитые с толку. И все они были у Ксандра.

Моё сердце начинает отбивать тревожный ритм.

– И что с ними?

Ирэн смотрит мне прямо в глаза, и в её зрачках я вижу какую-то ужасающую истину.

– Через пару месяцев, Элика… они менялись. Те, кого я знала, кто просто путал реальность со сном или зацикливался на мелочах… они становились психопатами. Начинали видеть заговоры, разговаривать сами с собой, или их глаза становились пустыми и безжизненными. Они начинали сходить с ума, по-настоящему, понимаешь? Или…

Она замолкает на секунду, втягивая воздух. Я чувствую, как мои ладони начинают потеть.

– Или что? – мой голос еле выходит.

– Или их выписывали раньше срока, – завершает Ирэн, и это звучит даже страшнее, чем «становились психопатами». – Внезапно. За один день. Без предупреждения. Ни с кем не прощались. Просто исчезали. Вчера они были здесь, сегодня их койка пуста. Ни записки, ни прощального слова. Просто так.

Она откидывается на спинку дивана, её взгляд мечется по комнате, словно Ксандр сейчас выйдет из-за угла.

– Я это видела несколько раз. С разными людьми. Люди приходят сюда, чтобы им стало легче, чтобы их «перезагрузили», как говорит Айра… А Ксандр либо ломает их до конца, либо они просто исчезают, когда становятся слишком… неудобными?

Холод пронзает меня от макушки до кончиков пальцев ног. Я смотрю на Ирэн, пытаясь найти в её словах логику, причину, по которой она могла это выдумать. Но её страх слишком реален. Я вспоминаю Машу, которая действительно стала намного тише и безучастнее перед выпиской. И Макса, который перестал считать ступеньки, но начал часами пялиться в одну точку.

– Но… зачем? – мой голос дрожит. – Зачем ему это?

Ирэн пожимает плечами, но в её глазах читается глубокая, безысходная печаль.

– Я не знаю. Но я боюсь, Элика. Я боюсь, что мы здесь не лечимся. Что с нами происходит что-то другое. И я боюсь, что с нами произойдет то же самое, что и с ними.

Она смотрит на меня, и я вижу в её глазах отражение своего собственного растущего ужаса. Айра только что пришла сюда, чтобы «обнулиться». А что, если Ксандр знает совсем другой способ обнуления?