człowiek kukurydzy

– Знаешь, Рэдт, важно найти место, где берег нависает над глубокой медленно движущейся водой. Рыба не приближается к теплым посторонним предметам. Нужно опустить руку в воду, примерно до бицепса, и подождать минут десять, пока рука остынет. Потом пошевелить указательным пальцем. Туда-сюда, вроде как червь. Оп! Хватай рыбу за жабры! Как только она окажется достаточно близко. И все в этом духе. Чтоб мне провалиться. Окей. На самом деле, почти каждый ценит человеческую жизнь выше жизни рыбы, но, мало кто ценит одну человеческую жизнь, выше жизни всех рыб. Справедливо? Это означает, что у каждого есть определенное количество рыбы, которую они предпочли бы оставить в живых вместо условного Гевина с работы. Представь себе, – Это пустяки, Айк, на самом деле оставил бы ты бедных щук в покое. Одной тебе мало? Удивительно, как рыба до сих пор не поняла, что в старушке британии ей лучше не оставаться. Даже проездом. Окей. Как оно? – Бла-бла, Рэдт, сплошная моча на ветер, – в общем, Айк был довольно добродушным человеком, который ни о ком не говорил плохо, бывало он, ловил руками атлантического лосося, на реке Лиффи, что течет с гор Уинклоу, до Дублинской бухты, и иногда, прибывая в хорошем настроении, не упускал возможности поделиться этими знаниями, он будто впитывал впечатления, пропуская их через себя, рисуя в своей голове «картины отмены» – по памяти… Я меланхолично кручу полиэтиленовый руль, пытаясь сконцентрироваться на пустоте однополосной дороги, изредка отключаясь, падая в исторический дым, всплывающих внутри инсайдов: самец богомола с головой Ричарда Рамиреза на тонкой кукурузный шее, на розовой стене съемной квартиры в Сканторпе, медленно переползает от пола до потолка, между капсульными рядами, отложенных насекомыми яиц, залитых застывшим пенистым белком; обнаженная чилийская девушка на подоконнике, с совиными крыльями и ногами, выводит, на тощем запотевшем окне, астрологические глифы Венеры и Марса; подростки алжирского происхождения, рисуют нацисткую свастику на стенах католических храмов, осколком из красного кирпича; Руфь, взбирается вверх по сельскому шоссе Луизианы, вдавливая педаль газа на своем стареньком «форде», изрешеченного 167-ю пулями, выпущенных, порочными техасскими рейнджерами, до предела; Санта-Муэрте, застыла лимонной свечой, «закидываясь» пивом с таблетками «димедрола» в околокриминальном борделе «цветущая вишня» в «городе цветов» – в поиске Шани Лук, требуя самоопределения; призрак Петра Первого, в белом ночном колпаке с зелеными лентами, карабкается по веревке на огромную башню, которая заканчивается двуглавым орлом, берет в плен Великого визиря, и тот, отдает ему свой ятаган, сражается с тиграми, пока их не разгонят конголезцы из «ангелов-хранителей» в красных спортивных куртках и красных бейсболках «милуоки брюэрс»; я делаю глоток «гролша» из классической стеклянной бутылки зеленого цвета с матовыми неострыми краями с фирменной откидной пробкой, в бесплодной попытке совладать с гравийной дорогой, размокшей после дождя (щебенкой, пропитанной нефтью Вавилона) идущей параллельно с железной дорогой, неловко обгоняя трактора и фермерские грузовики, что везли филе копченого лосося в сторону Киллини, мобильные прачечные и, рейсовые автобусы, – Оштанови эот ебаый каафалк!!! – кричит, откуда-то из глубины, Ле-Бо (или как мы его называли Один.Четыре, или Десятка Джимми (как-то раз, Ле-Бо, на полном серьезе заявил, что десять нефтефунтов в день – это вполне достойная плата для денди-кебабов, нелегально приплывающих в «старушку Британию» на рулях пароходов фруктовых компаний, что идут из Лагоса под мальтийским флагом) обладающий довольно скверным характером, способный поссориться со своим отражением в зеркале: «Это я здесь, а не ты!», с чувством юмора, как у висельника. Любитель поплакать под Бьёрк, хотя уважал группу «пантера» при этом часто «гоняя» в майке «мисфитс»… Слишком противоречив, чтобы считаться нормальным. Мечтавший стать художником – безработным публичным интеллектуалом, а не околокриминальным pusher, последние три недели проработавшим в кафе «молодежное» (где «банчили» южноанглийским браун-элем – на разлив, в стеклянной таре) помощником официанта, но, официантом Ле-Бо в итоге так и не стал, все потому, что он сильно потел и был неуклюж… Он буквально воплощение motto: «заткнись, мама, я буду делать все, что захочу!» (единственное положительное качество, которым, Бог наделил Ле-Бо – умение отличить настоящий «джек дэниэлс» от поддельного, но, любили мы его все равно не за это, вернее – не только за это; с его слов, он имел сексуальный контакт с трансом, далек от христианских ценностей, и от «правой идеи», хотя, придерживался реакционных взглядов, гордился тем, что его прадед знал Гитлера с 1921 по 1945 год – по словам Ле-Бо, его прадед воевал под Багдадом, и был награжден Железным крестом, три раза… Ле Бо вырос в регионе Уэст-Кантри, где обзавелся своим фирменным акцентом, который стал частью его имиджа… в общем – типичный мунрейкер) с перетянутым на вздутой вене, алого цвета, жгутом, зажав в зубах «заряженный» big Н «баян», с обезболивающей дозой пакистанского солнца на кончике возбужденной иглы; МакКоллум улыбается, движением руки, показывая остановиться, я вижу его песочное лицо в слепом отражении зеркала заднего вида; МакКоллум радостно, что-то напевает, – Есть дом в Новом Орлеане, Восходящим Солнцем зовут! И погубил он жизни многим бедным парням!!! И боже!!! Я знаю!!! Я один из них!!! Моя мама была портнихой. Сшила новые синие джинсы мне, да-а!!! А отец был заядлый игрок лихой, во всем Нью Орлеане!!!

Я аккуратно съехал на обочину грунтовой дороги, в шести милях от Лимерика, остановившись рядом с гигантскими ИИ-теплицами в которых нейросети выращивали лимонные дыни – круглый год, а специальные дроны опыляли соцветия вместо насекомых и собирали урожай, определяя степень спелости, уровень содержания сахара, и какие нибудь болезни (будущее официально стало ближе, чем прошлое) уснувшими под тайным светом клубничной луны, что взошла над холмистыми пастбищами амарантовым цветом; сырой и прохладный воздух, отапливался сладким вкусом темно-бурых стекол герани, разбросанных у ног… Откуда-то с Севера, со стороны скалистых берегов, он доносил карамельные нотки эфирного масла, нежно играя с ягодными кронами тисовых деревьев, набухших желтеющим плодом остроконечных ягод; ночь – растворилась в загадочном немногословии этих зарождающихся в космосе звезд, в виде инопланетных фигур в форме песочных часов и, до краев – залитых известью, возрастом в сто тысяч лет, вскрывающих свои неоновые вены на наших равнодушных сердцах – «приготовленных на пару» в местных «чик-чик чонки» ресторанах… Мы неохотно выходим с Туньо наружу, через входную дверь с достаточно низкой подножкой, расположенную сзади, сливаясь в похотливом поцелуе с нетронутой девственностью эксклюзивной природы, погружаясь в чистоту фольклорного эксперимента, вдыхая свежий покров из гуталиновой чистоты ромашкового чая, принесенного сюда, ветрами Ирландского моря, оставляя на наших губах – соль Западного самума; Ле-Бо выползает последним, ударно «вмазавшись», растворенными, в своем синтетическом блеске, опиатами…